Текст книги "Аквариум как способ ухода за теннисным кортом"

Мы часто виделись с Ольгой. Мы с ней были старинными друзьями и, еще когда работали вместе, часто ходили гулять после работы, так что я был очень рад оказаться в ее компании. Сан-Франциско же идеальное место для того, чтобы бесцельно проводить время. Можно часами бродить по городу или просто пойти на залив или на океан. Особенно красиво во время тумана, когда усиливается запах эвкалиптов, а с океана доносятся гудки сирен, которые стоят на бакенах и указывают фарватер. У каждого гудка свой тон, и звучат они с разным периодом. Это совершенно невероятная какофония. Можно сидеть часами и пытаться просчитать период звучания каждого гудка, которое вдруг прерывается лаем морских львов. В какой-то день мы пошли на Haight-Ashbury и сели на газон. Но это место давно умерло, и кроме нас там никого не было. Оно напомнило мне хипповую горку в Таллинне. Ольга же была из другого времени, и ей эти места ничего не говорили. Точнее, она жила в это же время, но все эти вещи, которые притягивали меня всю жизнь, для нее не существовали или прошли мимо нее. Но у меня было такое ощущение, что я начинаю чувствовать этот город. Оказавшись в Калифорнии, я хотел встретиться со своими знакомцами CSN, и когда увидел рекламу их концерта, то позвонил Грэму Нэшу в Лос-Анджелес. Это был традиционный концерт, который устраивал Нил Янг в поддержку Bridge School, школы для детей, больных церебральным параличом. К несчастью, оба его ребенка страдают этим врожденным недугом, и он прикладывает много усилий для развития программ, связанных с возможным лечением этой ужасной болезни. Грэм пригласил меня на концерт, который должен был состояться в «Shoreline Amphitheatre», километрах в пятидесяти от Сан-Франциско, и мне надо было только изобрести способ, как туда добраться. На мое имя было оставлено два пропуска, и я пригласил Ольгу составить мне компанию. Ее не очень интересовала такого рода музыка, но, первый раз оказавшись в Америке, люди обычно соглашаются идти во все места, куда их приглашают, поскольку все интересно. Туда нас отвез Том Дженкинс, который собирался заехать к родителям в Сан-Хосе, и это ему было почти по пути. В этом концерте также принимали участие Трэйси Чэпмен, Том Петти, и я предвкушал услышать CSN вместе с Янгом. Был прекрасный вечер, и все было замечательно, только меня удивило, что люди, которых мы обгоняли на машине, шли на концерт с одеялами и пуховыми спальниками. Через некоторое время я убедился в том, что они были абсолютно правы. Это был огромный амфитеатр на берегу океана; зал, оборудованный трибунами со скамьями, плавно перетекал в огромную лужайку, на которой размещалось еще тысяч двадцать человек. Концерт был отменный, и я весь трепетал от восторга – мои любимцы пели и Wooden Ships, и Helpless, и все те песни, что они когда-то пели вместе во времена оны. Но примерно через час задул легкий ветерок, и стало не так уютно. Вторую половину концерта мы уже не знали, куда деваться от пронизывающего холода. Слава богу, у нас был пропуск за кулисы, и мы постоянно бегали туда согреваться горячим чаем, но этого хватало не надолго, а концерт все не кончался. Мне же было интересно и потолкаться за кулисами, но при этом не пропустить собственно концерт. Я видел много знакомых постаревших лиц, но терялся в догадках, кто бы это мог быть. По-моему, там был кто-то из Quicksilver Messenger Service или Moby Grape, в общем, классическая калифорнийская тусовка. Грэм Нэш был очень любезен и высказал сожаления по поводу того, что группа, в которой я играл, больше не существует, хотя еще год назад все казалось таким радужным. Я думаю, что он слышал сольный опус нашего друга и предпочел по этому поводу не распространяться. Мне кажется, если Боб был бы менее самонадеянным и пригласил бы Нэша в качестве продюсера, результат получился бы куда более точным. Я хотел было подойти к Стиллзу, но мне показалось, что он смотрит на меня и не узнает, и я решил, что не стоит его тревожить понапрасну. Нил Янг вблизи оказался очень похож на Юрия Морозова, и это меня развеселило. Лица этих людей, которые ты столько лет изучал по пластинкам, становятся тебе родными. И мне кажется, что Нила Янга я знаю лучше, чем Юрия Морозова. Концерт, слава богу, закончился. Нас ждал пунктуальный Том в теплой машине. И теперь я очень хорошо знал, что такое Северная Калифорния, – согрелся я только дома, когда залез в горячую ванну.

Но любое гостеприимство имеет свои пределы, и я решил пробираться на Восточное побережье и попытаться найти работу. Перед отъездом мы с Лиз поехали в Монтерей к родителям Найоми, в семье которых Лиз воспитывалась с детства, и там я провел чудный уикенд на берегу океана. А потом на три дня слетал в Лос-Анджелес в гости к Джоанне Стингрэй и ее сестре Джуди. К сожалению, они так и не восстановили дружеские отношения. Джоанна прислала мне билет и, встретив меня в аэропорту, отвезла в свой легендарный домик в Беверли-Хиллз, который представлял собой музей-квартиру русского рока. По всем стенам висели фотографии и атрибуты, которые она вывезла из России. Это было чрезвычайно трогательно и немного напоминало квартиру Коли Васина. (Кстати, в условленный день я позвонил Коле в Мемфис, где он сидел в плену у Сида Шоу, играя роль фана Элвиса Пресли. Но это его история, и о ней напишет он сам.) Хотелось бы увидеть эту квартиру по прошествии десяти лет, когда все русские дружки Джоанны ее бросили. Два дня я провел у Джуди, которая вышла замуж за Васю Шумова, они жили душа в душу. Интересно, что все мои американские друзья дома были немножко другими, чуть-чуть более отстраненными. Наверное, и я после стольких лет знакомства, оказавшись у них в гостях, тоже был странен.

Также, почти сразу после землетрясения, я съездил в Беркли в гости к Генри Кайзеру, и мы с ним и Грегом Гудменом совершили поход в горы. По дороге мы заехали в redwoods (секвойный лес), я пытался сфотографироваться на фоне ствола секвойи, но там было так темно, что ничего не получилось. Выглядит это так, как будто стоишь на фоне стены. Дерево было метров пятнадцать в обхвате, а если смотреть вверх, то не видно вершины. Не влюбиться в Сан-Франциско оказалось невозможно. Конечно же, это не одно и то же, когда живешь там и когда приезжаешь туда на каникулы, и когда у тебя столько друзей. Когда же я вернулся в Нью-Йорк, то рассчитывал, что смогу устроиться мессенджером на велосипеде. У меня не было ни копейки денег, а сидеть не шее у Марины уже было невозможно. Но для этого оказалась нужна страховка, которой у меня, естественно, не было. Не удалось мне устроиться и грузчиком. Я позвонил Тёрстону Муру, и он пригласил меня в гости домой, где они жили вместе с Ким Гордон. Он подарил мне полное собрание сочинений пластинок группы на то время. Потом мы встретились со Стивом Шелли и пошли пообедать, после чего отправились в «Knitting Factory». Там играл какой-то достаточно типичный фри-джаз, так что я даже не запомнил имен музыкантов, но, оказавшись там в очередной раз, я был поражен тем, насколько нью-йоркские музыканты неприхотливы. Sonic Youth собирались писать новый альбом (который впоследствии получил название Goo) и могли нанять меня для перевозки аппаратуры в студию. Мне это было бы чрезвычайно интересно, к тому же я был не прочь подзаработать, но мои друзья Андреа с Джимом пригласили меня на День благодарения в Покипси. Этот праздник принято встречать с родителями и есть индейку. Индейку я не ем, но мне неудобно было отказаться, и вместо сессии с Sonic Youth я предпочел поездку к друзьям. На обратном пути из Покипси мы поехали к ним домой в Вашингтон. Насладившись туристическими красотами, я мечтал куда-нибудь сходить послушать музыку. Мы пошли в клуб «Bayou», где играла еще одна легенда моей юности, Йорма Кауконен, со своей группой Electric Hot Tuna. Он один из самых почитаемых мною гитаристов, с которым, как выяснилось, до сих пор играл Джэк Кэссиди из классического состава Airplane. Ко всему прочему они делали настоящее лайт-шоу в духе первых кислотных тестов середины шестидесятых. Причем всё шоу было чисто механическим, безо всяких там лазеров. Десять кинопроекторов, в которые заправлены петли, одновременно проецируют изображение на экран позади музыкантов. Это было восхитительно, но в первую очередь меня поразил все тот же звук и само место. Клуб был вместительный, раз в пять больше «Knitting Factory», но очень компактный. Можно было сидеть наверху и слушать музыку, а внизу для тех, кто хочет танцевать или просто двигаться в такт музыке, имелось свободное пространство. Когда мы возвращались домой, то едва избежали лобового столкновения на извилистой дороге парка, Андреа только успела вывернуть руль, как какой-то психопат на скорости километров сто в час прочесал нас по левому борту и даже не остановился. По счастью, у нас была тяжелая машина, и он только разбил нам фару.

Пора было подумывать о возвращении домой, и я отправился в Нью-Йорк. У меня был велосипед, и я особенно не нуждался в средствах, поскольку мог перемещаться по городу автономно. Но какие-то деньги все-таки были нужны, и Коля Решетняк помог мне устроиться на два дня поработать – считать машины на перекрестке. Это очень хорошая работа: нужно всего лишь нажимать на красную кнопку арифмометра, если машина идет слева, и на зеленую, если машина идет справа. Сложнее, когда стоишь на оживленном перекрестке, и машины едут с четырех сторон. Правда, тогда ставят двоих людей. Платят за это по $ 70 в день, и любой русский продал бы Родину за такую работу, но, к сожалению, и на такую работу нужна грин-карта. И если два дня можно поработать вместо кого-то, то неделю уже опасно, потребуют документы.

Один раз Маринка принесла мне контрамарки на концерт Стива Рэй Воуэна в «Madison Square Garden». Ее приятель работал на Си-би-эс и иногда доставал ей бесплатные билеты. Так я успел послушать одного из величайших гитаристов современности. Такого класса игры в сочетании с прекрасной музыкой и безупречным звуком я никогда больше не слышал. В особенности по контрасту с Джефом Беком, который играл в первом отделении. Я его очень любил и был разочарован тем, что он продемонстрировал бессмысленный бесконечный запил на гитаре, похожий на тяжелый металл без вокала.

Как-то Кенни Шеффер пригласил меня на концерт из произведений Джими Хендрикса, играемый оркестром, в котором даже не было электрической гитары. Я, к сожалению, не помню название этого оркестра и имен музыкантов. Но это был потрясающий концерт, в котором красками акустических инструментов передавалась вся палитра звучания одной гитары Джими Хендрикса. Кенни в свое время работал с самим Хендриксом и дал игре этого оркестра очень высокую оценку. У меня, к сожалению, не сохранилась программка, надо будет спросить у Кенни.

Марина в очередной раз достала билеты на Боба Дилана в «Beacon Theatre», и мы снова пошли с Кенни. Это был большой театральный зал, похожий на ДК Крупской, тысячи на полторы-две зрителей. Была очень умеренная пожилая аудитория, никаких тинэйджеров и тусовни. Кенни был раздосадован, ему что-то не понравилось – он видел лучшие концерты и вскоре ушел. Это был электрический концерт с гитаристом Эрлом Сликом. Боб Дилан был абсолютно некоммуникабелен, нисколько не заигрывал и не хотел угодить зрителям, и тем самым очень понравился мне. В конце люди все-таки устроили ему овацию, но он даже не вышел на бис. И конечно же мы все вместе сходили в «Radio City Hall» на концерт Eurythmics без Гребенщикова. И надо сказать, что это оказалось не хуже, чем с оным.

Перед отъездом мы встретились с Мэри Рёдер, у которой жил Иван. Мы разговорились, и она предложила мне партнерское сотрудничество. Она основала компанию «Sounds Of The Planet», и уже один раз организовала приезд в Америку какого-то детского хора. Теперь она хотела попробовать что-нибудь с современной музыкой. Она предложила мне выступить в роли антрепренера. Осталось понять, кого можно было привезти? Из тех людей, которые что-то делали, многие так или иначе обратили на себя внимание, но мне были не особенно интересны. И наверняка были интересные вещи, которые не попали в поле моего зрения. Это предстояло выяснить. Я вернулся с твердым намерением начать что-то делать.

Сразу после наступления девяностого года приехал Кенни, и мы с Сашкой Титовым поехали в Москву встретиться с ним. Я рассказал ему о своей идее создания музыкального клуба. Он вселил в меня надежду, пообещав, что если я найду подходящее помещение, то он попытается изобрести возможность финансирования такого предприятия. Я начал рекогносцировку и по совету Ивана пошел к Захару Коловскому, который основал ленинградский филиал Общества поощрения современного искусства «А – Я». Звучит это немного замысловато, но идея была просто замечательная. Он основал организацию, которая выполняла функцию посредника в регулировании отношений с государством. При ней можно было зарегистрировать любое творческое объединение. И в том случае, если понадобится хождение по инстанциям, можно было писать письмо на бланке «А – Я» и ставить свою подпись, которую они скрепляли своей печатью. Это было очень важно. Я решил создать и зарегистрировать организацию и стал искать кого-нибудь на должность директора, поскольку занимать таковую сам не хотел. Я не умею вести дела и управлять. Случайно встретив Мишу Мончадского, я предложил ему возглавить это объединение. Он был деловым человеком, закончил торговый институт и был идеальной кандидатурой, к тому же он нигде не работал и находился в свободном полете. Он был в восторге и загорелся этой идеей. Итак, весной девяностого года мы зарегистрировали Музыкальное творческое объединение. Перебирая подходящие названия, мы случайно натолкнулись на слово «TaMtAm», которое за ним и закрепили.

Мы вместе продолжили поиск помещения, но ничего подходящего так и не нашли. К тому же предстояло понять, как, найдя таковое, можно вступить в его владение. Вероятно, его можно было арендовать, но как это осуществить, имея в виду финансирование, предложенное Кенни? Мы продолжали переписку с Мэри Рёдер. Она писала абстрактные письма, рассчитывая на поддержку американских фондов, и каким то образом заручилась поддержкой Стинга. В общем, в перспективе вырисовывалась очень внушительная картина.

Мы по-прежнему часто виделись с Курехиным. В это время актриса Вера Глаголева, которая в качестве режиссера снимала свой первый фильм, или, как говорят киношники, картину, пригласила его написать музыку. Он колебался, но, как-то познакомив меня с нею, начал подстрекать меня сняться в этом кино. По сценарию там была роль музыканта-тусовщика, и я по всем параметрам на нее подходил. И вот они оба начали меня уговаривать. Я прочел сценарий, написанный Светой Грудович, старинной знакомой Курехина. Это была наивная романтическая история из будней студентов театрального института в семидесятые годы. Это была совсем чуждая мне среда, к тому же у меня нет никаких актерских способностей, я не могу входить в образ и категорически не могу говорить на чужом языке, мне не свойственном. Я приводил в свою защиту все эти аргументы. Но меня обложили со всех сторон, и я сдался. В одном эпизоде я должен был воссоздать атмосферу подпольного сейшена. Для этого мы выбрали место в мансарде у Горошевского, в той самой, где нас винтили с Поп-механикой. Она мало изменилась с тех пор. Мы привезли пару комбиков и ударную установку. Я свистнул своих дружков, и те в свою очередь свистнули своих. Так пришло человек пятьдесят, совсем немного, но вполне достаточно для такого места. Перед этим мы собрались в ДК связи со Славкой Егоровым, Сережей Березовым и Андреем Горобцом, чтобы отрепетировать пару пьес, поскольку мне не хотелось, чтобы это был чистый джем. На съемку пришли Саша Ляпин, Андрей Отряскин, Саша Емельянов и Димка Гусев со своей группой Кингстон Черная Мама Дхарма Бэнд. Курехин тоже присутствовал, но категорически отказался играть, хотя там было пианино. Собственно, снять нужно было всего один эпизод, но постепенно это переросло в настоящий джем-сейшен, когда по очереди играли все. Я не знаю, как там с точки зрения фильма, но меня вдохновило то, что музыканты, которых я давно знал и которые уже привыкли к большим аудиториям, на самом деле соскучились по малому пространству. Я неожиданно нашел ключ к тому, что я подглядел в «Knitting Factory», – клуб оказался возможен. Для этого была почва. По ходу съемок было еще несколько эпизодов при моем участии, в частности подпольная выставка, которую мы специально организовали на Пушкинской, 10. Это было симпатично, но в то время достаточно обычно.

Весной приехал Боб. Он уже несколько месяцев жил то в Лондоне, то в Нью-Йорке, что стало само собою разумеющимся. Нас ничего не связывало, кроме старой дружбы, и мы достаточно часто виделись. У него возникла идея выпуска собственной газеты под маркой Аквариум, и он призывал всех писать статьи. Меня не очень интересовала эта тема, но редколлегия пару раз собиралась у меня дома. Впоследствии Джордж взял инициативу в свои руки, и они с Файнштейном выпустили первый и единственный номер газеты «Арокс и Штёр», но потом эта идея сама собой заглохла. Как-то Боб заехал с предложением выпуска фотоальбома и предложил мне заняться поиском пропавших фотографов и редких фотографий группы. Судя по всему, тогда у нас было общее прошлое, и мы примерно одинаково к нему относились. То есть оно прошло, но о нем иногда приятно вспоминать и иногда его можно вытаскивать. Тогда же у него возникла идея создания фан-клуба, и он предложил нашему старому дружку Вовке Дьяконову возглавить его. Тот очень серьезно к этому отнесся и зарегистрировал организацию под идиотским названием «Общество любителей „Аквариума“». Объявление о его создании дали в той же газете, и Вовку сразу завалили письмами. Он перепугался и сразу бросил это занятие. Прошло несколько лет, у него осталась зарегистрированная организация с уставом и печатью, и он до сих пор мечтает ее кому-нибудь продать.

Летом Боб вместе со всей семьей собирался в Лондон и пригласил меня приехать к нему в гости. Я ничего не имел против, Лондон меня манил, как любого человека, выросшего на Beatles, да и вообще. Но в апреле я снова устроился на теннисный корт. Валера Сорокин тоже метнулся в заморские странствия, и себе в компаньоны я пригласил Сережу Сараджева, с которым познакомился на этом же корте за год до этого. Мы распределили обязанности, но, поскольку Сережа тоже играет в теннис, мы с ним виделись чаще. Также туда стал приезжать Миша Мончадский, и мы фантазировали на тему клуба. Каждый день приходил Родион, который жил неподалеку и заглядывал просто посидеть и поговорить, он не пил даже чай, только дистиллированную воду. Я был чрезвычайно рад тому, что своих многочисленных гостей я теперь мог приглашать на Каменный остров. При этом я мог их дифференцировать на тех, кого я действительно хотел видеть, и тех, кто напрашивался в гости. У меня теперь был предлог, я мог говорить, что я на работе, а если я кого и приглашал из вежливости, то знал, что они откажутся и туда не поедут. Уж больно диким казалось пойти в гости в спортивный клуб. Вообще спорт почему-то отпугивает многих людей. Когда я кому-то говорил, что работаю на теннисных кортах, они никак не могли взять в толк, что я имею в виду. Меня же это очень забавляло. Так я доработал до середины июля и укатил в Лондон. Свои функции я сложил на Мишу Мончадского, к этому времени они с Серегой спелись и отлично поладили.

Боб встречал меня в аэропорту Хитроу, и по дороге я узнал, что прямо в этот день на Уэмбли играют Rolling Stones. Я не мог поверить в такое везение. Конечно же, они часто играют в Лондоне, но не так чтобы уж каждый месяц. У них как раз был тур Steel Wheels. Я попросил у Боба денег на билет и помчал на Уэмбли. По дороге меня смутило то, что я еду в метро на концерт Rolling Stones, но в поезде никого нет. Так я в недоумении проехал через весь город. Когда же на станции «Уэмбли-парк» я вышел наверх, то наткнулся на огромное объявление о том, что концерт отменяется в связи с болезнью Кита Ричардса. Я был ужасно раздосадован. Выступление перенесли на конец тура, месяца через два, а я не был уверен, что останусь в Лондоне так надолго, хотя в итоге прожил почти три месяца. Мы жили на Альбион-стрит прямо напротив Гайд-парка, там, где он граничит с Кенсингтонским, куда я каждый день ходил гулять с Василисой и Марком. Я отдыхал, Боб давал мне деньги на карманные расходы, и я болтался по городу. Вечерами мы брали какие-нибудь фильмы в прокате и прекрасно проводили время. Я просто жил в их семье, но при этом не было самого главного элемента – соучастия. Я был в состоянии легкого недоумения по поводу того, зачем он меня пригласил. Боб предложил мне взять с собой виолончель, и я думал, что, может быть, если у него будет настроение, мы что-нибудь поиграем вместе, но этого настроения у него не возникло. Он сочинял песни для второго альбома, живя в Лондоне, но при этом совершенно не питаясь его музыкальной жизнью. Он считал себя звездой, сразу воссиявшей на тамошнем небосклоне, но только там пока этого никто не заметил, и жизнь продолжалась где-то рядом. Можно было выходить в свет, общаться с Дэйвом Стюартом и его женой, но при этом совершенно не вписываться в контекст музыкальной тусовки, а без этого ничего невозможно. Точнее, возможно, но только в этом нет никакого смысла. Ведь и здесь, и там все происходит только на уровне тусовки, и если ты в нее не попадаешь, то уж лучше быть здесь.

Я жил в спальном мешке на подогреваемом полу в проходной комнате. Ранним утром со второго этажа ко мне сбегали Марк и Василиса и начинали колбаситься, смотреть мультики, и мне приходилось вставать и начинать хозяйничать, от чего я через некоторое время немного устал. Дэйв Стюарт любезно предложил мне пожить на его лодке, которая стояла на Канале, и я охотно согласился. Я не знаю, как точно называется это плавучее средство – типичная лондонская посудина, похожая на длинную квартиру на воде. Весь день мы по-прежнему проводили вместе с Бобом, и я ездил туда только ночевать, что оказалось не так романтично. Я приезжал туда на велосипеде, сдвигал кожух с раскаленной за день посудины и открывал все окна. Там, вероятно, было что-то не в порядке с двигателем, и стоял такой запах солярки, что у меня было полное ощущение, что я живу на бензоколонке или в гараже. Только под утро, когда посудина остывала, я наконец засыпал. Зато очень приятно было просыпаться, тихо покачиваясь на волнах от проходящих катеров. Так я безмятежно прожил целый месяц.

Незадолго до этого я поехал на концерт Дэвида Боуи в «Milton Keyns Bowl». Это огромная чаша, тысяч на пятьдесят человек, километрах в ста от Лондона. Билет на концерт продавали прямо с билетом на автобус, и я сдуру купил на самый ранний. Приехал я часов за шесть до начала концерта и занял удачную позицию прямо посередине между пультом и сценой. Было тридцать градусов жары. Слава богу, я взял с собой что-то почитать и какое-то время просто лежал и загорал, как на пляже. Постепенно пространство начало уплотняться, и через некоторое время можно было уже только сидеть. Часа через три начали играть разогревающие группы Jean Loves Jezabel, The Man They Couldn’t Hang и Four Way Street, каждая из них играла по часу. Это было любопытно, но я пришел ради другого. Все уже стояли, и мне хотелось в туалет, но я знал, что если я выйду, то уже никогда не доберусь до такого удобного места. Пришлось терпеть. После того как отыграла последняя группа, прошел еще час. Это была изощренная пытка, я уже был сдавлен в толпе, причем она состояла в основном из людей моего возраста, почти не было тинэйджеров. Когда же мой герой вышел на сцену и запел Space Oddity, все запели вместе с ним, и через некоторое время я заметил, что тоже стал подвывать. Я был так сдавлен, что не было и речи о том, чтобы извлечь фотоаппарат из рюкзака. И вдруг со второй песни толпа начала колыхаться и меня начало так мотать, что я думал только о том, как бы мне удержаться на ногах. Минут двадцать я просто боролся за жизнь, это было похоже на отдельное кино с саундтреком Дэвида Боуи. Концерт был составлен по заявкам из его самых главных песен, но я вообще не мог сконцентрироваться на том, какую песню он поет. Я начал потихоньку пробираться в сторону; не было и речи о том, чтобы двинуться вперед или назад. Я просочился на несколько метров и оказался прямо напротив левого портала, попал в зону акустического пика. Мочило так, что у меня сдавило грудь и начались какие-то спазмы, хотелось поскорее куда-нибудь выбраться, и я пошел дальше, пока не понял, что просто иду в туалет. Когда стало легче, я удивился, что вокруг собственно поля огромные толпы людей пьют, едят и просто отдыхают, как на ярмарке, а Дэвид Боуи – всего лишь предлог для прогулки. Я подумал, что я их очень хорошо понимаю. Я вернулся на поле. Сзади можно было перемещаться как угодно. С обоих краев от сцены, как обычно, висели гигантские экраны, на которые проецировалось изображение какого-то загадочного танца, который, казалось, не имеет никакого отношения к происходящему на сцене. Весь тур так и назывался Sound and Vision, то есть звук и изображение отдельно. С Дэвидом Боуи на гитаре играл Адриан Бэлью, но я никак не мог сконцентрироваться на его игре. Я поболтался еще полчаса и понял, что смотреть видео я не хочу, и мне стало невообразимо скучно. Становилось свежо, я пошел, что-то съел, купил для отчетности гигантский буклет с программой и пошел искать свой автобус. Я забрался в него и просто заснул, и так и проспал почти до самого Лондона. Я зарекся, что больше никогда не пойду на такой масштабный концерт один. Да, собственно, дело и не в масштабе – я просто никуда не пойду один. Когда мы встретились с Дэйвом Стюартом, он пожалел, что я не сказал ему, что еду на этот концерт. Они ездили на машине веселой компанией и охотно взяли бы меня с собой, причем я подозреваю, что они смотрели концерт с другой стороны, находясь в буфете за кулисами. Ну да ладно.

Приехал Сашка Липницкий с Инной. Я был ужасно рад, они сразу потащили меня по музеям, до которых один я, может быть, и не добрался бы. А в завершение их пребывания нам таки удалось пойти на концерт Rolling Stones на Уэмбли. Боб достал на Си-би-эс бесплатные проходки, но сам не пошел, поскольку уже ходил еще до моего приезда. Билеты оказались в привилегированную зону достаточно близко к сцене, и к ним прилагалась нашлепка с надписью Rolling Stones, которую надо было наклеить на футболку. Когда мы с такими нашлепками пробирались к своей трибуне, люди на нас озирались. Что такое Rolling Stones, рассказывать бессмысленно, кроме того, что это было очень-очень важно. Это не было потрясением, я не получил эстетического удовольствия, но это было одним из самых важных событий в моей жизни. Я пытался фотографировать, чтобы зафиксировать этот факт – вдруг мне никто не поверит. У Сашки такое доказательство было, поскольку через пару дней ему удалось взять интервью у Билла Уаймана. Пока же Сашка был в Лондоне, опять же через Си-би-эс нам удалось сходить на Dread Zeppelin в «Marquee», в котором лет за двадцать до этого играли их прототипы. Они считались самым модным событием этого сезона, и был аншлаг. Утром этого же дня нам удалось сходить на их презентацию в «Ronny Scott». Вокалист был одет как Элвис Пресли и похожим голосом пел песни Led Zeppelin в стиле реггей, а гитаристы с глумливыми улыбками легко выигрывали гениальные соло Джимми Пэйджа. При этом они играли через двадцативаттные комбики, басист в одних плавках и с хайром по пояс стоял на таком же маленьком комбике, а барабанщик играл на ударной мини-установке. Это выглядело как карикатура на рок-группу. Я думал, что они специально выпендрились, чтобы поместиться на маленькой сцене джазового кафе. Публика была довольно специальная, в основном пресса, и это как-то не очень покатило. Однако вечером на огромной сцене в «Marquee» они выглядели точно так же, только концерт был веселый и смешно было до колик. Первый раз оказавшись в таком клубе, который, как говорят, за двадцать пять лет совсем не изменился, я пытался представить себе, как это было во времена Rolling Stones и иже с ними. Я ностальгировал по временам, которые не застал, и черной завистью завидовал музыкантам, которые еще в юности имели возможность играть в таких местах и тем самым установить эти традиции. Меня интересовало абсолютно все, вплоть до того, какой в клубе персонал, сколько человек работает и, наконец, какой там туалет. Мы стояли на балконе и наблюдали, как публика циркулирует туда-сюда. Первый раз я видел stage diving и наблюдал, как какой-то психопат все время выпрыгивал очень высоко и норовил вырвать шнур у гитариста. Я ничего не понимал, но меня это забавляло, казалось, что музыкантам это нисколько не мешает. Незадолго до этого Бобу с Титовичем удалось выступить здесь во время их тура, но я не стал его спрашивать о том, как это было. Кстати, сейчас я не понимаю, почему они уже тогда не назвали свою группу Аквариумом. Ведь мы уже были списаны на берег. А чуть позже, когда они с Титовичем снова стали играть вместе, это послужило основанием для того, чтобы переименовать БГ Бэнд в Аквариум.

Тогда же с Сашкой Липницким и его знакомой по имени Соколов Ратиу (ее дед был русским, а отец, который уже родился в Англии и русский язык знал не очень хорошо, назвал ее этой красивой русской фамилией) мы сходили на концерт Los Lobos в «Town & Country Club». Меня поразило, что клубом оказался большой Дом культуры, где просто убран партер и можно танцевать, а на балконе размещается кафе со столиками и официантами. Но в таком кафе разговаривать все равно было невозможно, поскольку Los Lobos так мочили свой тэк-мэкс, что у меня еще три дня после этого звенело в ушах.

А через пару дней Соколов организовала нам поездку в город Бат к Питеру Габриэлю. Сашка познакомился с ним еще тогда, когда тот приезжал в Россию с гринписовской акцией и они ездили к Сашке на дачу. У Питера оказалось мало времени, поскольку он работал над альбомом (судя по всему, саундтреком к фильму «The Last Temptation»), и он наказал, чтобы мы приехали точно к ланчу. За большим столом в столовой сидели Тони Левин и Даниэль Лануа. Они из вежливости поинтересовались, как там в России, мы сказали, что ничего, только мы там давно не были, они понимающе кивнули. Мы походили по студии, Питер Габриэль показал нам все помещения. Вероятно, они просто сочиняли и репетировали, поскольку пульт, аппарат и барабаны стояли в одной большой комнате. Хотя кто их знает, они могли и записываться так же. Дом Питера находится прямо возле скоростной железной дороги, по которой с диким грохотом проносятся поезда, но у него сделана такая звукоизоляция, что это не мешает записи. Он хотел нам это продемонстрировать, но нам не повезло, ближайший поезд должен был пройти только через час. Мы сфотографировались на память и еще просто походили по его усадьбе и повалялись на газоне. Левин и Лануа играли в какую-то игру вроде гольфа, только вместо мяча было небольшое ядро, которое надо было кидать руками и закатывать в лунки. Судя по всему, где-то неподалеку должен был обитать Питер Хэммилл.