Текст книги "Экспедиция"

23

Обратный путь по течению реки проскочили быстро. Уже подъезжая к Воже Стас вновь остановил ладью у высокого обрывистого берега, который еще весной не позволили ему обследовать Неждан с Кокорем. В этот раз он сумел уговорить воина – сделать небольшую остановку:

– Да я только гляну, чего ты беспокоишься? Минут десять, и обратно! Пойми, если там есть выход руд или каменного угля – Вожа будет жить припеваючи долгие-долгие годы, и все время, проведенное в поисках месторождений, не пропадет задаром. – Стас похлопал спутника по плечу, быстро поднялся по обрыву и исчез.

– Вот проведает кто… – Кокорь беспокойно оглядывался.

Прошло полчаса, но Стас не появлялся. Воин вытащил лодию на берег и полез вслед за геологом. Едва забравшись наверх, он услышал сдавленный вскрик и тут же поспешил на голос.

Стас лежал на дне ловчей ямы, замаскированной тонкими ветками и дерном. На дне были установлены острые осиновые колья и, судя по положению тела, – геолог, падая, на один из них напоролся.

– Стас, – позвал воин сверху, – ты жив? – и добавил неуверенно:

– Уходить надо.

Стас застонал.

– Ох, беда-беда, – Кокорь срубил мечом небольшое деревце, спустил его в яму и полез к напарнику.

Весь путь до места, где оставили лодию, воин нес геолога, потерявшего сознание. На берегу наскоро осмотрев и перевязав рану, затащил его в лодию и погнал опять вверх по течению, уплывая подальше от поселка. Под вечер, когда, забившись в одну из многочисленных проток, воин стал перетаскивать геолога на берег, Стас пришел в себя. Кокорь объяснил, что Стас пропорол бок, сломал несколько ребер и потерял много крови, но тем не менее – в поселок ему теперь нельзя: Ромил непременно узнает, что кто-то чужой попал в ловушку при капище, а по характеру раны – сразу определит виновника, и тогда Стаса ждет лютая смерть на алтаре. Ведь непосвященный чужак может увидеть богов только перед своей смертью, вот потому-то он, Кокорь, и решил, что лучше будет увести Стаса подальше от других глаз, а там – будь что будет: либо выздоровеет, либо… Пока рассказывал, собрал костер, повесил вариться утиную уху, а геолога укрыл брезентовым тентом.

Тихим голосом, чтобы не беспокоить рану, Стас спросил:

– И куда же нам теперь добираться?

– Есть тут недалеко одна лесная заимка, в ней никто не живет, придется в ней зимовать.

– Не, зимовать нельзя, мне Всеволод рассказал – как нам всем к себе домой вернуться… и самое позднее – в середине зимы мне нужно быть в Воже, чтоб к дыре успеть, иначе еще на год задержимся.

– Ничего, до зимы еще далеко, может и поправишься к тому времени.

– Почему же ваши боги такие жестокие, что даже посмотреть на них нельзя? И что, часто у вас людей за просто так убивают?

– Как это? – Кокорь удивился. Это что за придумки?

– Да в капище, в капище! – несдержанное восклицание пробудило боль и Стас стиснул зубы… – Костей человеческих гора, – шипел он, – кровищи засохшей море на алтаре! Черепа на кольях висят. Людей в жертву приносить, это уж вообще… – он отхлебнул горячего утиного бульона и поморщился.

– Так боги, они ж требуют жертв, не за так ведь нам помогать! И когда победу какую и когда урожай хороший…

– Ну-ка! Значит, когда мы хуннов побили, Ромил тоже кого-то в жертву принес? – Несмотря на слабость и боль при каждом вздохе, Стас распалялся все больше, озлившись на всех русичей, которые ничего и не подумали рассказать гостям.

– А как же, – отозвался Кокорь, – один из наших, дружинник – изменил против нас хуннам, а боги все видят.

– Расскажи, как было.

– Ну, трус этот Мартемьян, каждый ведал. А как мертвых спроводили – Ромил решил его в благо дарение богам отдать. Он если что решил – только воевода помешать и может. А воеводе тоже изменщики не к делу – он брата нашего и отдал.

Стас даже выяснил, как приносят в жертву. А после отложил в сторону кружку с бульоном – еда не лезла в горло.

– Пей, – просто сказал Кокорь, для которого принесение в жертву богам человека было в порядке вещей, – тебе сейчас утиная ушица в самую пользу, крови ты много потерял, нужно уху пить. А то хочешь – свежей крови попей, я еще уток набью…

Тащил Кокорь Стаса до избушки на себе, на следующий день перенес и все вещи. Начал лечить. К счастью для геолога, Кокорь, как и любой опытный воин, разбирался в ранах не хуже иных докторов. Вот только нужные ему травы все завяли и не имели целебной силы. И с едой первое время было трудно – утки улетели на юг, зверя по чернотропу без собаки не очень-то и найдешь, а по реке перед ледоставом во всю плыла шуга и сети тоже нельзя было ставить.

А с первым снегом в избушке объявился Неждан и был страшно удивлен, увидев Кокоря со Стасом: тех почитали в поселке погибшими или попавшими в плен к степнякам. По словам рудознатца, оба москвича, оставшись в поселке, обустроились, переженились и прекрасно себя чувствуют, хотя и жалеют своего непутевого начальника… иногда говорят, что он, Стас то есть, еще очень даже может быть жив.

Рассказал Неждан и том, что степняки хотели погубить богов, но попав в одну из ловушек – ушли ни с чем, и, как сказал Ромил, кого-то унесли мертвым. При этих словах Стас с Кокорем переглянулись. А именно в этой избушке Неждан сам зимовал который год, охотясь на соболей, куниц и белок. Стас к тому времени уже вставал и медленно передвигался по дому без посторонней помощи. Неждан поинтересовался – что же произошло со Стасом, на что Кокорь немедленно ответил: дескать, степняки ранили, может даже те самые, что на капище пробирались.

Оставшись наедине со Стасом, Кокорь заметил, что скорее всего Неждан понял – кто был на капище, и где геолог получил свою рану.

Стас ответил спокойно:

– Ничего, до весны он отсюда не уйдет, а нас к этому времени в поселке уже не будет.

Через месяц Стас, несмотря на слабость, довольно уверенно ходил и принялся упрашивать Неждана с Кокорем взять его с собой на охоту. Собственно, он твердо решил уйти в поселок до нового года и пешим маршрутом хотел лишь проверить свои силы. Рудознатец отнекивался, дескать, куда тебе, полежи еще, окрепни. Наконец, в один из вечеров он принес третью пару лыж.

– Готовься, завтра по утру все вместе пойдем.

«Камус – древнейшая вещь!» – думал Стас, скользя вслед за Кокорем и Нежданом по лыжне. – Куда до нее нынешним мазям и смолам. Подбил лыжи жесткой шкурой с сохатиных лодыжек и с любой горы скатишься не хуже горнолыжника, а на подъеме спокойно идешь напрямую в пол-отвеса, лишь бы хватило силы одолеть крутизну.

Они вышли на рассвете, и встали на утоптанную лыжню, проторенную за месяц Нежданом по косогорам, через глухие хвойные массивы, между валунами, покрытыми снежными шапками, между парящими незамерзающими ключами. Здесь, в темных ельниках шныряют по ночам в поисках наживы проворные соболя и куницы.

Стас перевел дыхание, слабость все же давала себя знать. Морозный воздух студил зубы и слеплял ресницы. Но после такой пробежки стало жарко. Да, при такой ходьбе не застынешь! Охотники отмахали около часа, а лыжня все тянется и тянется дальше по охотничьим угодьям рудознатца – от одной ловушки к другой.

Остановка, Стас привалился к неохватному стволу. У соседней елки очередная кулема: шалашик из сухостоин, приваленных к дереву. С виду похоже на кучу хлама, который любит обшаривать любопытный соболь. К тому же сооружение защищает ловушку от снегопада. Рыская под стволами деревьев, зверек подходит к куче лесного хлама, чует желанную добычу, прыгает и… Но на этот раз кулема пустая – ни соболь, ни куница не приходили.

– Недалеко бродил, – заметил Неждан. – Ничего, еще попадется. Эта кулемка у меня ловкая.

Рудознатец снял лыжи и, проваливщись чуть не по пояс, подтащил новые хворостины, подправил шалаш. В нем на конском волоске висит приманка – глухариная голова. Под ней собственно ловушка, засыпанная снегом. Неждан деревянной лопаточкой расчистил место, заново насторожил капкан, со стороны напоминающий то ли арбалет, то ли самострел, заканчивающийся деревянной рамкой, а вместо стрелы – плашка, выстреливающая вскольз по рамке. Устройство было заранее проварено в еловом растворе и сейчас еще раз протерто лапником. Сверху положен полотняный лоскут, пропитанный каким-то жиром, чтобы не обледеневал сторожок защелки. Осторожно присыпали ловушку снежком, припорошили сверху самым легким пухом, а по бокам, как бы невзначай, охотник воткнул две веточки – воротца. Все пространство вокруг разровнял, замел следы.

– Теперь бы малость буранчиком присыпало, чтобы не заметно было, как мы тут орудовали, – говорит Неждан. – А то соболишка не прост…

И лыжня потянулась дальше – от затески к затеске, от кулемы к кулеме… Добыча соболей да куниц, местного денежного эквивалента, – не любительская забава. Тут нужны крепкие ноги, могучие легкие и верный глаз. Неждан за день обегает что-то около двухсот кулемок. Лишь в этот день, учитывая слабость навязавшегося попутчика – решил заметно сократить маршрут.

А так, шагает он ежедневно по тайге с темной зари, определяя путь по затескам, переходя незамерзающие ключи – то по горбатым лесинам, то по кладышкам-жердям.

Сколько кулем прошли – десять, двенадцать? Сколько же впереди? И пока все пустые. Непросто изловить лесного бродяжку…

К вечеру, когда снова пришлось идти на подъем, Стас заметно отстал. Перед каждым крутым пригорком он останавливался, набирал дыхание. А ноги гудят. И лыжи стали неподъемными!

– Сколько же еще шагать? – не вытерпел геолог.

– Недалеко.

– Знаю я твое недалеко, – рассердился Стас.

– Приустал значит! – рассмеялся Неждан. – Ничего, мимо избушки не пройдем, хотя и притемняет, пожалуй. Я говорил: не бери свое ружье – лишняя тяжесть. Вон Кокорь, даже меч не взял, хотя в поселке без него из дома не выходит.

Неждан ходит по лесу с легким луком и десятком стрел на случай, если попадется глухарь или рябчик. Ни рогатины, ни какого другого оружия не берет.

– А вдруг медведь? – удивился Стас.

– Медведи спать легли. Да и боятся они человека.

А солнце уже закатилось и зимние сумерки загустели. Заснеженные лапы молчаливо и настороженно маячили на фоне оранжевой зари. Лыжня стала наполняться темной синевой. И снег под лыжами заскрипел громче, злее…

– Вот и попался соболишка! – раздался впереди радостный возглас Неждана.

Вот он, наконец-то, долгожданный соболь! Наступил зверек на сторожок, когда вверх за приманкой тянулся, а лопатка щелкнула и намертво прихватила лапку…

В избушку ввалились затемно. Чиркнул в темноте Стас зажигалкой, вспыхнула душистая береста, загудел жаркий огонь в каменном очаге. За день в тайге все трое не перехватили и крошки – времени не было, да и сейчас от великой усталости есть не особо хотелось. Выпив кружку отвара какой-то душистой целебной травы, Стас в чем был отвалился на нары и тут же уснул.

Уже совсем поздней ночью его поднял Кокорь и пригласил к столу – есть глухорятину. В избушке стало так жарко, что пришлось раздеться до белья. Неждан снял шкурку, посадил ее на правилку, пристроившись рядом с пламенем открытого очага.

И пошли в зимовье разговоры о повадках и хитростях мягких местных денег, пока они еще бегают по лесу: любопытны, хищны, неутомимы. Но опытные охотники всем звериным хитростям противопоставляют свое искусство. Тут одной ловкости мало, непременные условия – упорство, неутомимые ноги и выносливость.

24

Вернулись Стас с Кокорем к середине зимы; Стас – довольный результатами похода.

– Начальник! – завопили Женя с Валентином.

– А вы кого ждали, Деда Мороза?!..

– Да мы уж тебя похоронили!.. А ты живехонький…

Войдя в дом, Стас по-хозяйски осмотрел жилище, отметив чуждый в этих местах интерьер: тонкие перегородки, разгородившие «избу» на три самостоятельных комнаты, примитивную печку с трубой – всЕ не надоевшую дымную звягинскую каменку, широкие трехспальные кровати с надувными матрасами и спальниками вместо перин и одеял, массивные кресла с накинутыми на них овчинными шкурами, такие же массивные столики из плохо оструганных досок – ребята явно не экономили на удобствах, устраивались по полной программе возможного комфорта. А в своей комнате он не без удивления увидел простую раскладушку и вьючные ящики, поставленные у стены. В сенях, переделанных в общую кухню с плитой-голландкой (и здесь трубу устроили, отметил Стас) стоял большой ровный стол, покрытый цветастой клеенкой – побольше чем у воеводы, и такой же длинный уголковый диван, охватывающий две стороны стола. Диванчик с покатой спинкой был обтянут распоротым ватным спальником. По стенам висели полочки из ДСП с расставленными на них чашками, кружками, кастрюлями. Рядом с голландкой еще один столик, сработанный погрубее, зато с кучей выдвижных ящичков. Несколько полевых вьючных ящиков и две девушки в брезентовых штормовках, надетых поверх сарафанов – завершали обстановку. Для Стаса все выглядело вполне органично – база, как база, с дежурными на кухне – привычная и знакомая картина. Пахло свежими стружками, смолой, рыбой и дымом. Дымят все же трубы, – усмехнулся молча Стас – без меня ладили.

Поздоровавшись с возившимися тут двумя девушками, Стас покосился на Женю.

– Я смотрю, вы все четыре древесно-стружечных плиты на комфорт грохнули? – сказал Стас, показывая рукой на кухонный стол и диванчик.

– Не, только три, последняя до сих пор в кузове лежит, тебя дожидается. А фанеру – так вообще почти не трогали. Лишь пять листов на выдвижные ящики задействовали.

– Мы ж эти ДСП с фанерой… А, ладно, теперь не до них… Ну-ка, выйдем, разговор есть…

– Да говори здесь, или в комнату пошли, они, – Евгений мотнул головой в сторону Червеньки и Оленьки, – все равно нашу речь не понимают.

Зайдя в комнату, Женя достал кружки и плеснул на треть самогонки. Стас развалился в кресле рядом со столиком и пригубил из своей. В дверь заглянула Червенька и тут же принесла в миске распаренной репы, головки лука и несколько кусков холодной вареной рыбы.

– М-да… Воспитание… – пробормотал Стас, провожая глазами удаляющуюся девушку.

– А ты думал? Не у пронькиных… Ну, что скажешь, Саныч, дорогу домой нашел? О чем хотел поговорить-то?

– Да сначала вот о них и хотел. Только отъехал, смотрю – вы уже бабами обзавелись. Насовсем, что ль, здесь остаться собираетесь? Ну ладно Валентин – молодой, неопытный, но ты-то, Жень? Седина в бороду, теперь поджидаешь беса?

– Во-первых, не мы, а нам. Этих девиц нам Ведмедь предоставил. Чтоб нас холить и лелеять, так сказать. Для кухарства и вообще. В поселке с мужиками напряженка – сам знаешь. Девиц на выданье прорва, а эти по местным понятиям и вообще уж перестарки. Тут ведь с четырнадцати лет девку замуж отдают. Опять же близко-родственные связи усугубляют обстановку, а тут свежие мужики, не глупые и вообще… Сам должен понимать – даже в наши дни чукчи своих жен всем геологам предлагают. Не корысти ради, а только от вырождения нации, заметь.

– Ну а во-вторых?

– Во-вторых… Стас, у тебя дома жена, ребенок, семейное счастье и вообще…

– Какая жена – за тридевять земель!.. – вскипел Стас.

– Неважно, ты познал это самое счастье, а я нет! Что я, как проклятый, десять лет алименты плачу, а эта стерва за всю жизнь меня только два раза до дочери допустила.

– Что ж довел до такого состояния?

– Довел… Ее доведешь… Вот по югам мы с тобой уже не первый год мотаемся. Помнишь, наши девчонки-лаборантки над местными даргинками смеялись, дескать – женщины-рабыни, за калым купленные… А мне завидно. Представь. Завидно! Думаю, дуры вы дуры, я б и сам готов любой калым отстегнуть, чтоб была у меня послушная жена, не вертихвостка какая, а вы – дуры, мне и даром не нужны. Черт с ней, что даргинка, лезгинка, кумычка, что некрасивая, что быстро состарится, зато никогда поперек мужа – слова не скажет. А ведь это и есть полное семейное счастье, когда нет в доме ни склок, ни ссор. Ведь для идиллии – кто-то должен постоянно уступать в семье, но никак не муж, иначе – какой он мужик-добытчик? Если уж сел под каблук, то все – кончился – и как человек, и как профессионал по службе. Ты думаешь, отчего наш человек повально спивается?.. Все от того же – от эмансипации! Хотите быть равноправными? Будьте! Но тогда к нам, мужикам, за защитой не лезьте. Кого защищать и оберегать? Эту языкастую эмансипированную стерву? Да она сама себя защитит от кого угодно. Вот скажи, чего моя разводом добилась? Свою волю хотела выше моей поставить, ну и что? И сама мается одна-одинешенька, и дочь – сиротой при живом отце, и я неухоженный. Эх… Как начала она в мои дела лезть, так и пошла вся жизнь наперекосяк. А тут, Саныч, именно то, о чем я мечтал все эти десять лет: добрая, послушная, любые желания предугадывает… И сама ведь – счастлива до безумия. Ты ведь знаешь, что многие местные своих жен лупят ежедневно, за любой пустяк и чуть не до полусмерти. Мы же с Валькой своих – пальцем не трогаем, а это им тоже чудно и приятно, вот и порхают вокруг нас… М-м-м-м… Нет, тебе не понять.

– Ладно, не наседай… И слушай сюда – есть дорога домой, можно сказать, знаю как добраться, не зря к волхву мотался. Вот и думай – поедешь или тут останешься. Решай. Но если обратно поедем, их, – Стас мотнул головой в сторону двери, – с собой не возьмем. Сам понимаешь. Еще одно подозрение у меня. Их точно Ведмедь к нам приставил? А может, Ромил?

– Не, это воевода постарался, волхв наоборот – до последнего момента противился, а когда увидел, что у него ничего не получается, какую-то старуху нам попытался присватать, вместо девчонок – это нам Звяга потом рассказывал. Так что, даже и не думай об этом… Не соглядАтаи они.

– Ну что ж. Мне вас не судить. Девки здесь чистые – сифилис еще не придумали… А я пошел кровать делать. Из тех стройматериалов, что еще уцелели. Одноместную, заметь, одноместную!..

– Ладно, Саныч, давай замнем это дело… а чтобы тебе не было скучно – наш прогресс, пока тебя не было, вне закона объявили. О как.

– ?..

Вечером они собрались в «кухне» и за едой Стас подробнее рассказал о походе к главному кудеснику, о привезенных новостях.

– Пообщавшись с этим колдуном, я уже и сам начинаю в колдовство верить. В общем так – про нашу дырку он почти ничего не знает. Но! На севере, на Кольском полуострове – есть точно такая же. И известны точные сроки ее работы – этот старик лично путешествовал через нее по разным мирам.

– То есть? – словно нехотя спросил Валя. – Быстро рвем на север?

– Нет! Ибо тогда мы можем попасть куда угодно, но только не к себе домой. Нам нужно возвращаться через свою дыру.

– А где она?..

– Найдем. Вспомним – как ехали. Захочешь домой – вспомнишь!

– Угу, – отозвался Женька.

– Угу вот. А чтобы вам легче было… подумайте-ка – здесь волхвы своих людей в жертву приносят!

– Ты это серьезно?.. – Валентин подавился. – Разве так можно, своих-то?

– Оказывается – можно. Здешние нравы мне все больше не по душе, честно скажу. А волхвы эти – вообще отдельный разговор. И надо мной, кстати, тоже висит алтарный нож, возможно и вас из-за меня потянут. Это тоже имейте ввиду.

– А ты-то здесь причем? – удивился Женя.

– А вот этого вам пока лучше не знать, есть у меня подозрение, что Ромил умеет мысли читать. Так что, много будете знать – скоро состаритесь. Потом как-нибудь расскажу.

Ночь прошла спокойно, а вот следующий день приготовил сюрпризы, о которых Кокорь предупреждал Стаса. Ромил, интересуясь походом и всяческим подробностями, решил расспросить сначала дружинника.

– Поведаешь сказ, как к Всеволоду ходили? – поинтересовался волхв, глядя на Кокоря притухшим, но пугающим взглядом.

Кокорь повернулся.

Подумал он о том, что Ромил ведь что насквозь всех видит; неправду рассказать – поймет. А то, что Стас побывал в капище, нужно было обязательно скрыть, иначе – беды не миновать.

– За какой пользой, Ромил? Я воин – в дела кудесников мне мешаться не след, при разговорах не присутствую…

– Не след тебе отказывать мне, – неожиданно зло отрезал Ромил. – Или с Велесом потолковать захотел? Так я это устрою…

Кокорь в ответ насупился. Будь Ромил не волхвом – кем другим, тут же и ответил бы за тон свой.

– Я тебе не хунн-полонянин, Ромил, не можешь ты мне указывать, как посейчас не указывал – я только Ведмедю вниму. А что до похода – лучше у Стаса спроси. – Дружинник прищурился, ожидая ответа.

– Вестимо, спрошу, – успокоился вдруг Ромил. – Ввечеру и спрошу. Нешто – добрый гость откажет?

Глядя в спину уходящему волхву, Кокорь отчетливо понял, что тот о чем-то догадался – иначе, разве отступился бы так быстро?

И он точно видел, как зажглись зловещим блеском глаза кудесника.

Представив себе, что могут сделать с ним и гостями за святотатство, Кокорь заспешил к Стасу – предупредить, пока волхв отправился куда-то в сторону кремля.

Ромил вошел к воеводе. Тот был занят, советуясь с прибывшим из Киева посланцем о дальнейшей достройке «великой» стены, которую предполагалось все-таки протянуть до самого города.

Волхва это не смутило.

Он тихонечко сел у стены, не обращая внимания на подозрительные взгляды посланца и призадумался. Ведмедь был для него закрыт – силен волей, непреклонен в разговорах – и он был единственным, кто разговаривал с Ромилом скорее добродушно, нежели с боязнью – как большинство людей. Еще были эти странные гости – в головах которых были только мутные образы, совершенно Ромилу непонятные, а оттого – подозрительные. Он привык, что человек ему открыт – все видно, как на ладони; с самого детства умел распознать ложь, просто заметив разницу между тем, что говорится, и тем, какие мысли обретают плоть в голове собеседника… Он мог успокаивать больных – за это его уважали; он мог сурово наказывать провинившихся, если не вмешивался незлобивый Ведмедь – за это волхва недолюбливали, даже сживжись с ним.

Сейчас он подумывал о том, действительно ли пришельцы нарушили один из основых запретов волхвовата – Стас решился войти в капище, даже зная, что нельзя было. Чужой в капище! Он, вестимо, отговариваться будет, ну да и что – если Стас там и впрямь побывал – у него, Ромила, будет доказательство… и упрямый Кокорь, укрывающий чужих, тоже свое получит.

Ведмедь наконец освободился, проводил посланца, передав его бане – париться.

– Пожалуй, – запоздало сказал он. – Чего смурной?

Волхв помолчал. Разговаривать с воеводой было трудно – нужные слова надо тщательно выбирать да не поймешь, что у того на уме.

– Поведаю, – начал он, – есть у меня подозрение…

* * *

– Бечь надо, – в который раз упрямо повторил Кокорь. – Сейчас хорошего от Ромила не жди.

– Не пойму, – замотал головой Женька, кидая взгляды в сторону девушек, – ты говоришь, он всех насквозь видит? Тогда, если это правда, он должен все о нас знать, а не расспрашивать!

Стас доперевел ту часть фразы, которую Женька проговорил по-русски.

– Да мог он вам и не сказать ничего, о том, что понял! – вскинулся дружинник. – Вы поймите: если я прав, всех нас… – он многозначительно умолк, что-то неразборчиво пробормотал и, опустив голову, погрузился в свое обычное угрюмое молчание.

– Ромил – хитрый, – подтвердила Червенька, придвигаясь ближе к Валентину.

Стас был за возвращение – пусть и не немедленное (Женька с Валей отказались сбежать внезапно, и их можно было понять), но времени до гипотетического открытия пространственно-временной дыры оставалось не так и много.

– Телепатия?

Женька пожал плечами, а шофер хмыкнул.

– Ну давай, начальник, расскажи про… как ты говоришь – телепатию? – Стас согласно кивнул. – Вот про телепатию – что там в твоей «Технике-Молодежи» писали?

– Да мало чего. Плохо изученный феномен – все больше догадки. А так – у меня есть теория, почему Ромил нас понять не может – если только он действительно что-то видит. Наше мышление и система образов, на которой оно основывается, должны очень сильно отличаться от этих же параметров древних – мы же в другом мире выросли, у нас даже простейшие мысли усложнены до предела – не как здесь, пара слов, да чувства… поэтому, возможно, волхв не находя ничего знакомого – отступает. Что-то подобное у меня было с Всеволодом, но только он уже так напутешествовался, что многое способен понять.

– Ты что хочешь сказать – мы по-другому думаем? – усомнился Валька.

– Именно так, – убежденно отозвался Стас и по просьбе Кокоря перевел, как сумел, свои последние реплики.

– А капища у вас есть? – спросил русич, в который раз удивляя Стаса сообразительностью, которой трудно было ожидать от древнего воина. – Ты говорил, что нет. Если ты видишь вещь, которой в твоем мире никогда не было – ты представляешь ее на языке своей головы или как просто видение?

– Елки, – только и сказал Стас.

– А если он читает мысли, наверное не сможет ничего увидеть, если ты не будешь думать о капище?.. – поинтересовался Женька. – И зачем ты туда полез?

– Зачем… Любопытно стало, мы же скоро домой отправимся – попробуем, во всяком случае – и не факт, что еще раз в жизни что-нибудь такое увидим! Хотя действительно – смотреть там особо не на что – столбы с вырезанными богами, кострище, кости человеческие – вот и все, собственно.

– А зачем тогда домой? – спросил Валя, который с радостью остался бы насовсем.

– Мы это уже обсуждали.

Воцарилась недобрая тишина.

Червенька с Оленькой только вертели головами, ожидая, что кто-нибудь из москвичей примет решение – они уже поняли, что те уйдут, чтобы не вернуться больше никогда. Ну, во всяком случае, это практичных россиянок озаботит не так сильно – жаль, конечно, но зато, если Дажьбог с Додолой позаботятся, детишки от гостей останутся – будут храбрыми воинами. Правда – Ромил, поддержавший начинание Ведмедя, мог неожиданно обернуться и против детей тех, кого невзлюбил… С другой стороны – с ним самим была непонятная история – эллинская половина, про которую он не любил даже слышать.

– В любом случае, – продолжил Стас, – лучше решить все миром – нельзя под конец ссориться. А уж убивать кого-то за ерунду такую – подавно!..

Начало темнеть, и Кокорь поднялся – выглянуть на улицу.

– Теперь миром не решишь – если только Ведмедь поперек скажет. Сейчас начнется!

К жилищу москвичей двигались полтора десятка дружинников, возглавляемых Ромилом и воеводой. За неторопливым отрядом подтягивались местные, а от кузни поторапливался Звяга с женой…

– Саныч, может мы поговорим? – предложил Женька. – Все надежней будет.

– Угу, станут они с вами говорить – в капище-то я был, а не Пушкин…

Валентин оглядывался, гадая не стоит ли уже побежать к машине – у дружинников был недобрый вид, а все остальные косились подозрительно.

Вопреки ожиданиям разговор начал Ведмедь, которого Ромил уже успел обработать – у волхва был очень простой и действенный план, не зря его считали хитрым.

– Стас, поведай по чести – за чем к Всеволоду ходил?

– Ну как… к себе хотим вернуться – он рассказал дорогу и время. Вот и будем возвращаться – без толку нам здесь задерживаться еще на зиму да и домой охота. Да ты не стой, заходи в дом-то, – Стас посторонился, но Ведмедь не сдвинулся с места, а волхв лукаво улыбнулся.

– Не пойму я вас – ведете себя как свои, да и по повадкам – россы, а жить с нами не можете – все рветесь преступить. – Ведмедь был явно расстроен. – Был в капище? – добавил он так резко, что вздрогнули от неожиданности все присутствовавшие – и подоспевшие Звяга со Снежаной, и Червенька с Оленькой и Стас и его товарищи, и даже дружинники. Спокойным остался только Ромил – он внимательно посмотрел на Стаса и хлопнул в ладоши:

– Отвечай скорее – негоже правду задерживать, а кривда нам не нужна.

В голове у геолога, в тот самый момент резкого воеводиного вопроса, помимо воли мелькнул образ увиденного в святыне древнеславянских племен. Ромил мог это легко «заметить», и времени на раздумья у Стаса не было: или рискнуть сказать «кривду», рискуя быть раскрытым, или правду…

Какое наказание может последовать за правдой, он догадывался.

Даже не догадывался, знал – ножом по горлу на алтаре, чтобы боги могли крови выпить.

– Ведмедь, – начал Стас, – мы тут без малого год… зиму, то есть. Помогали, чем было – старались вам жизнь упростить; ну, что не получилось – за это нас винить не можно. Но мы жили в мире, где любопытство – естественно, а наказывают за него только детей…

– Значит, ходил, – утвердительно вымолвил Ведмедь. – Всеволод запретил, а ты все равно пошел.

Стас кивнул, не обращая внимания на победоносную улыбку, полностью осветившую теперь лицо Ромила.

– Ну и что случилось? Кто-то умер, погиб, где-то началась война,.. что? Что случилось оттого, что я, пусть для вас чужой, увидел капище? Мы скоро уедем – вы о нас можете даже не вспоминать.

Ведмедь оказался несколько не готов к подобной постановке вопроса. Он подергал себя за бороду.

– Боги осерчают и от рода отвернутся, – отрезал Ромил, – и только одним способом можно благосклонность богов вернуть! И ты, Ведмедь, знаешь как.

– Погоди, Ромил, – вмешался воевода. – Тут пока еще я сужу. Говорить с людьми надо. – Он повернулся к Звяге, быстро что-то спросил, потом у Снежаны, у Червеньки, у дружинников… Стас прислушался. Их защищали – кто как мог, дружинники очень вовремя вспомнили, кому русичи обязаны избавлением от степняков (правда, Ведмедь не забывал и так, без напоминаний).

– Мое слово – изгнать их из поселка надо, но изгнать, а не убивать, – заключил воевода обращаясь к волхву. – Жаль, конечно, что так вышло… урок им. И нам.

– Жаль, – подтвердил Стас. Его товарищи тоже покивали.

– Нельзя просто так отпускать, – зашипел Ромил, – ты со мной, Ведмедь, не считаешься, а зазря – я, поди, поболе твоего ведаю. Волхв еси. Погибнет род весь от кощунства такого. Глад и мор грянет!

– Они же род спасли! И ты им тоже жизнью обязан, разве нет? Степняки бы здесь полоном никого не взяли – не к делу мы им. Их путь на Киев был.

– Боги направили…

Воевода перебил волхва и заговорил так быстро, что даже Стас перестал различать слова, а Ромил прикрыл глаза и, казалось, даже не слушал пламенную речь, мол, говори, говори, все равно – пришельцы мои будут…

Внезапно Стаса осенило, и он рискнул разыграть давнюю догадку. Уставившись в упор на Ромила, он ярко представил в своем воображении картину: Ромил, усыпив словами бдительность своего старика-учителя, сталкивает его на острый частокол.

Это сработало.

Волхв отшатнулся и приподнял руку, как бы отгораживаясь от видений геолога, а потом прожег его ненавидящим взглядом. И понял, что этим жестом сам выдал себя – теперь Стас точно знает его тайну и сохранит только при благоприятном исходе всего дела. А заткнуть ему рот, как любому из присутствующих, волхв не мог – не властен он был над разумом пришельцев. Стас смотрел на Ромила уже спокойно, едва заметно улыбаясь уголками рта. Волхву было заметно.