Текст книги "100 великих русских эмигрантов"

Зинаида Серебрякова

(1884–1967)

Зинаида Евгеньевна Серебрякова (в девичестве Лансере) родилась 12 декабря 1884 г. в имени Нескучное Белгородского уезда Курской губернии в семье с давними и прочными артистическими корнями – ее отец, Евгений Александрович Лансере, был скульптором, мать, Екатерина Николаевна Бенуа, – художницей, дед по матери Николай Бенуа – архитектором. В 1886-м после смерти мужа мать художницы с шестью детьми переехала в Петербург. Обстановка в семье была буквально напоена разнообразным творчеством, и неудивительно, что Зина рано начала пробовать силы в рисовании, а затем и в копировании полотен из Эрмитажа. В 1900 г., окончив женскую гимназию, она поступила в художественную школу, основанную княгиней Тенишевой, некоторое время занималась под руководством И.Е. Репина. 9 сентября 1905 г. Зинаида вышла замуж за своего двоюродного брата, студента Института путей сообщения Бориса Серебрякова. Брак оказался очень счастливым, у Серебряковых родилось четверо детей – Евгений, Александр, Татьяна и Екатерина.

После свадьбы Серебряковы некоторое время жили в Париже, где Зинаида занималась в парижской художественной академии Гран-Шомье. По возвращении в Россию она много времени проводили в Нескучном. Именно там художницу очаровала поэзия русской деревенской жизни, в ее альбоме в изобилии появляются портреты крестьянок, наброски, сделанные в поле. Уже первые картины Серебряковой привлекли всеобщее внимание, а автопортрет «За туалетом», выставленный в 1910 г., произвел фурор – столько в нем было очарования, молодости, задора. Эту картину сразу же, еще на выставке, приобрела Третьяковская галерея, где она и находится по сей день. «Жила молодая женщина в глубокой деревенской глуши… и не было ей другой радости, другого эстетического наслаждения в зимние дни, отрывавшие ее от всего мира, как видеть свое молодое веселое лицо в зеркале, как видеть игру своих обнаженных рук с гребнем… Как само лицо, так и все в этой картине юно и свежо… Здесь нет и следа какой-нибудь модернистической утонченности. Но простая жизненная обстановка в освещении молодости становится прелестной и радостной», – писал об этой картине дядя Серебряковой А.Н. Бенуа, и в этом отзыве нет ни капли «родственной» лести художнице.

Главные шедевры Серебряковой были созданы в 1912–1915 гг. Кажется удивительным, что в атмосфере декаданса, захлестывавшего тогда буквально все, художница сумела сохранить такую душевную чистоту, ясность, силу, любовь к родной земле. Многие называли ее единственной духовной наследницей А.Г. Венецианова, да и сама Зинаида Михайловна признавалась, что «не может налюбоваться этим чудесным художником». Картины Серебряковой «Баня», «Крестьяне», «Жатва», «Беление холста», «Спящая крестьянка» можно объединить в цикл, название которому – «Любовь к России».

В августе 1914-го семейная идиллия Серебряковых закончилась, служебные заботы отрывают мужа от жены – он трудится на железнодорожной линии Иркутск – Бодайбо, строит линию Уфа – Оренбург. Революция застала Зинаиду в Нескучном. После того как милое сердцу поместье было сожжено и разграблено, семье пришлось перебраться в Харьков, где Серебрякова устроилась работать в археологическом музее при университете. А март 1919-го принес в семью трагедию – Борис Серебряков заразился сыпным тифом и через несколько дней умер от паралича сердца. На руках художницы остались четверо детей и мать. Зинаида навсегда сберегла нежное чувство к мужу. В 1922-м она признавалась в письме: «Для меня всегда казалось, что быть любимой и быть влюблённой – это счастье, я была всегда, как в чаду, незамечая жизни вокруг, и была счастлива, хотя и тогда знала и печаль и слёзы… Так грустно сознавать, что жизнь уже позади, что время бежит, и ничего больше, кроме одиночества, старости и тоски впереди нет, а в душе ещё столько нежности, чувства». А еще 30 лет спустя писала дочери Татьяне из Парижа в Москву: «Не поверишь, что прошло уже больше четверти века без него!»

В октябре 1920 г. художнице предложили место в Петроградском отделе музеев. Переехать она согласилась, благо жить было где (Серебрякова поселилась в «уплотненной» квартире деда), но от службы в музее и Академии художеств отказалась, работала в мастерской – писала портреты, пейзажи Царского Села и Гатчины. Благодаря старшей дочери Татьяне, которая стала балериной, Серебрякова создала целую галерею набросков быта Мариинского театра первых революционных лет. Но в «большой» художественной жизни Советской России Серебрякова не участвовала – ей, застенчивой и не склонной к саморекламе, было трудно «пробиться» и получить крупный заказ. Только в 1924 г. 14 ее картин были выставлены в США, причем два полотна были тут же проданы. На вырученные деньги Зинаида Евгеньевна, содержавшая четырех детей и мать, решила поехать в Париж – надеялась найти там несколько заказов и заработать, после чего вернуться. Эта поездка началась в первых числах сентября 1924 г. Серебрякова ехала во Францию ненадолго, а оказалось – навсегда…

Нансеновский паспорт З.Е. Серебряковой. 1939 г.

Долгое время художница замкнуто жила в Париже, хватаясь за любую возможность работы и общаясь только с узким кругом соотечественников. Командировка на несколько месяцев затягивалась сама собой, постепенно налаживался какой-никакой заграничный быт… В 1925-м и 1928-м к матери приехали двое старших детей, Александр и Екатерина, младшие остались в СССР. Относительно яркими моментами в ее заграничном периоде были поездки в Марокко в 1928 и 1932 гг. – очарованная Магрибом Серебрякова привезла из Африки множество эскизов и зарисовок. В остальном же парижские годы были почти беспросветными – мизерные заработки, неуспех нескольких персональных выставок. К.А. Сомов так писал о Серебряковой: «Непрактична, делает много портретов даром за обещание рекламировать, но все, получая чудные вещи, её забывают, и палец о палец не ударят». Серебрякова подумывала о возвращении в СССР, но тут как раз подвернулся выгодный оформительский заказ в Бельгии. А потом началась Вторая мировая война…

После войны Серебрякову звали домой многие – и дети, и известные советские художники. Но после тяжелой болезни и двух операций Зинаида Евгеньевна уже не рисковала отправляться в дальнюю дорогу. Только в 1960 г. к матери приехала дочь Татьяна, работавшая художником во МХАТе. А весной 1965-го художница впервые после 40-летнего перерыва смогла побывать на Родине – в Москве, Ленинграде и Киеве с огромным успехом прошли ее выставки.

Зинаида Евгеньевна рано начала казнить себя за странный – иного слова не подберешь – поворот судьбы, сделавший ее, более чем русскую по духу художницу, эмигранткой. «Вообще я часто раскаиваюсь, что заехала так безнадежно далеко от своих», – писала она ещё в 1926 г. А в старости добавляла: «Ничего из моей жизни здесь не вышло, и я часто думаю, что сделала непоправимую вещь, оторвавшись от почвы…» К счастью, Серебрякова ошиблась – ее картины нисколько не «выпали» из контекста русской художественной жизни, по-прежнему восхищают любителей искусства всех возрастов и высоко ценятся коллекционерами. Так, пастель «Лежащая обнаженная», созданная в 1929-м в Париже, в июне 2008 г. ушла с аукциона «Сотбис» за 1 миллион 72 тысячи фунтов стерлингов.

19 сентября 1967 г. Зинаида Евгеньевна Серебрякова скончалась в Париже на 82-м году жизни. Могила великой русской художницы находится на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.

Владислав Ходасевич

(1886–1939)

Владислав Фелицианович Ходасевич родился 16 мая 1886 г. в Москве в семье обрусевшего поляка, несостоявшегося художника и владельца одного из первых в России магазина фотопринадлежностей Фелициана Ивановича Ходасевича и Софьи Яковлевны, урожденной Брафман. Владя, как его называли в семье, с детства увлекался балетом, и родители всерьез подумывали о его театральном будущем. Но подвело слабое здоровье, и постепенно мальчик переключился на литературу. В 3-й Московской мужской гимназии, где он учился, большое влияние на него оказал начинающий поэт-символист Виктор Гофман. В 1903-м гимназист Ходасевич впервые попал на заседание московского Литературно-художественного кружка, а год спустя сам начал писать стихи под влиянием модного тогда Константина Бальмонта. Внешняя биография определялась учебой в Московском университете (сначала на юридическом факультете, потом на историко-филологическом), женитьбой в апреле 1905 г. на красавице и богачке Марине Рындиной, а «настоящая», внутренняя – осознанием того, что главное – это «стихи навсегда».

В феврале 1908 г. вышел первый сборник Ходасевича «Молодость». Как потом вспоминал поэт, название книги звучало для него горькой иронией: только что рухнула семейная жизнь с Рындиной, отношениями с которой навеяно большинство стихотворений. Главные мотивы сборника – тоска, безнадежность, предчувствие трагедии. Дебют Ходасевича был сочувственно встречен русскими символистами. Так, Валерий Брюсов отметил, что «эти стихи порой ударяют больно по сердцу, как горькое признание, сказанное сквозь зубы и с сухими глазами». Сам поэт позднее писал о «Молодости», что «это очень слабая книга, и мила она мне не литературно, а биографически».

В.Ф. Ходасевич

В начале 1910-х Ходасевич начал жизнь профессионального литератора – писал многочисленные рецензии, фельетоны, рассказы, хронику, много переводил. Деньги это в то время приносило неплохие. В 1910–1911 гг. он пережил мучительный роман с Е.В. Муратовой (образ «царевны» еще долго встречался в его стихах), а год спустя познакомился с Анной Ивановной Чулковой, младшей сестрой писателя Г.И. Чулкова (шесть лет спустя они поженились). Ей он посвятил вторую книгу «Счастливый домик» (1914), в которой заметна ориентация на эстетику пушкинской поры, четче начала прослеживаться связь Ходасевича с поэтами XIX столетия – Вяземским, Баратынским, Тютчевым, Фетом, Случевским, Анненским. От типичных «символистских» штампов начала века поэт успешно избавился, теперь он говорил собственным, негромким, но отчетливо различимым голосом. «Счастливый домик» пользовался успехом – книга выдержала три переиздания.

В отличие от большинства русских поэтов на Великую войну 1914–1918 гг. Ходасевич почти не отреагировал. Сам он на фронт не попал из-за тяжелой формы туберкулеза, которая развилась весной 1916-го из-за падения с балкона второго этажа. Февральский переворот 1917 г. поэт принял восторженно, хотя раньше к политике был равнодушен. Теперь же, как большинство россиян, он поверил в то, что революция приведет к мгновенному волшебному обновлению людей и отношений между ними. С неменьшим энтузиазмом встретил и октябрьские события – ему казалось, что наконец-то закончилась власть «культурных хамов, военно-промышленных воров», что Россия станет «умной трудовой страной, ибо умен только тот, кто трудится». Несмотря на то что к партии большевиков Ходасевич не принадлежал, он признавался, что многое в большевизме ему «глубоко по сердцу». В 1917–1920 гг. поэт жил и работал в Москве – читал лекции в литературной студии московского Пролеткульта, служил в Театральном отделе Наркомата просвещения, заведовал московской Книжной палатой и московским отделением издательства «Всемирная литература». Несмотря на то что жизнь в разоренной Москве была невыносимо тяжелой, в это время в «домишке низком и плюгавом» в 7-м Ростовском переулке были созданы многие лучшие стихотворения Владислава Фелициановича.

В ноябре 1920 г. тяжелобольной Ходасевич расстался с родным городом – он перебрался в Петроград, где с помощью Горького получил две комнаты в общежитии «Дом искусств». Именно к концу 1910-х гг. относится окончательное становление репутации Ходасевича как одного из главных русских поэтов ХХ столетия. Почти каждое его новое стихотворение становится событием. «Ходасевич… для меня крайне крупная величина, поэт-классик и – большой, строгий талант» – так отзывался о нем М. Горький. Новые книги Ходасевича «Путем зерна» (1920) и «Тяжелая лира» (1922) многими ценителями считаются его высшими достижениями. Стилистика Ходасевича стала неизысканней и строже, главной темой поэта становятся взаимоотношения поэта с собственной душой и внешним миром, зачастую плоским и пошлым, но обладающим тем не менее своей «маленькой правдой». Суховатые, зачастую горькие по настроению и слегка циничные стихи Ходасевича принесли ему прозвище «любимого поэта тех, кто не любит поэзию».

Своеобразным рубежом для Ходасевича, да и для многих его современников, стал 1921 год – год разгрома Кронштадтского восстания, смерти Блока, расстрела Гумилёва, начала НЭПа. «Гайки» в советском искусстве закручивались все туже, перспективы были туманны, а больше всего Ходасевича страшил возврат к «диктатуре бельэтажа» – буржуа. «Я понимаю рабочего, я по какому-нибудь, может быть, пойму дворянина, бездельника милостию божиею, но рябушинскую сволочь, бездельника милостию собственного хамства, понять не смогу никогда, – писал он. – Пусть крепостное право, пусть Советы, но к черту Милюковых, Гучковых и прочую демократическую погань».

Ходасевич принял тяжелое для него решение – временно уехать за границу. Тем более что он встретил начинающую поэтессу Нину Берберову, с которой решил связать свою судьбу. При помощи посла Литвы в РСФСР Юргиса Балтрушайтиса и А.В. Луначарского ему удалось получить загранпаспорт (с формулировкой «для поправления здоровья»), и 22 июня 1922 г., даже не попрощавшись с женой Анной (этим поступком он мучился потом всю жизнь), Ходасевич вместе с Берберовой пересек советско-латвийскую границу. Из Риги они направились в Берлин, где провели около года. В столице Германии кипела культурная жизнь, работали десятки эмигрантских издательств, газет и журналов, Ходасевича все знали, так что возможности для относительно безбедной жизни и работы были.

На протяжении нескольких лет Ходасевич не воспринимал себя эмигрантом. «Могу ли я вернуться? Думаю, что могу, – писал он жене в Петроград в октябре 1923-го. – Никаких грехов за мной, кроме нескольких стихотворений, напечатанных в эмигрантской прессе, нет… В Кремле знают, что я не враг». Сам Ходасевич принимал участие в издававшемся Горьким журнале «Беседа», много публиковался в советских изданиях. Впрочем, все это было до поры до времени. В декабре 1923 г. Ходасевич и Берберова покинули Берлин, переставший к тому времени быть центром русской эмиграции, и начали тяжелую странническую жизнь – Прага, Венеция, Рим, Париж, Лондон, Белфаст, Сорренто… «Все это красиво звучит, – признавался поэт, – но – как трудно и сложно все это, а главное – как это далеко от былых поездок за границу!» В марте 1925 г. советское полпредство в Италии отказалось продлевать ему визу и потребовало немедленного возвращения в СССР. Ходасевич отказался. К этому времени он уже понял, что с Советской властью ему не по пути.

С 1925 г. поэт жил в Париже. В отличие от Берлина, здесь возможностей было гораздо меньше, и Ходасевич был вынужден хвататься за любую работу. Он сотрудничал в газетах «Дни», «Последние новости», журнале «Современные записки», а с февраля 1927 г. до смерти – в газете «Возрождение». В том же году вышел последний прижизненный поэтический сборник Ходасевича. Цикл «Европейская ночь» посвящен противостоянию Поэта и Обыденности – мира Европы 1920-х, полного «уродиков, уродищ, уродов», по-экспрессионистски рваного и пугающего. Своеобразным символом этого мира стал для Ходасевича Берлин, поэтическим путеводителем по которому могут служить многие стихи поэта.

После 1928 г. поэт полностью переключился на мемуарную прозу и критику – за десять лет им было написано чуть больше десятка стихотворений. Причинами были необходимость постоянно зарабатывать деньги на жизнь и общий упадок интереса к поэзии. Главными достижениями Ходасевича 1930-х гг. стали классическая биография Г.Р. Державина, книга воспоминаний «Некрополь» и сборник статей «О Пушкине». Пушкин был для Ходасевича главным авторитетом в жизни и творчестве, в одном из стихотворений он писал: «…А я с собой мою Россию в дорожном уношу мешке». Имелись в виду «восемь томиков» – собрание сочинений Пушкина, которое поэт вывез с собой за границу.

В апреле 1932 г. Ходасевича покинула Нина Берберова, ее уход стал для поэта тяжелейшим ударом, от которого он так и не смог до конца оправиться. Вскоре Ходасевич женился на Ольге Марголиной, впоследствии погибшей в Освенциме. Парижский быт оставался невыносимо тяжелым: убогая квартирка, журналистская работа ради куска хлеба, общая беспросветность и осознание ненужности своего творчества. Время от времени мелькали мысли о возвращении на Родину. Но, как сам поэт признавался в 1937-м, «никаких решительных шагов я не делал – не знаю даже, в чем они должны заключаться. Главное же – не знаю, как отнеслись бы к этим шагам в Москве (хотя уверен “в душе”, что если примут во внимание многие важные обстоятельства, то должны отнестись положительно)».

Но мечты о возвращении в Москву так и остались мечтами. В конце 1930-х здоровье поэта, бывшее подорванным с детства, окончательно расшаталось. Скончался Владислав Фелицианович Ходасевич в Париже в 6 часов утра 14 июня 1939 г. от рака печени, после мучительной операции, в возрасте 53 лет. Его похоронили на кладбище Булонь-Биянкур.

Творчество Владислава Ходасевича оказало огромное влияние на многих отечественных поэтов ХХ и ХХI столетий. «Возвращаться» на Родину его имя начало с «самиздатом» в начале 1960-х, в 1967-м впервые появилась подборка стихов Ходасевича в журнале «Москва», а «официальным» русским классиком поэт был признан в конце 1980-х.

Игорь Северянин

(1887–1941)

Игорь Васильевич Лотарёв (таково настоящее имя поэта) родился в Петербурге 4 мая 1887 г. в семье офицера инженерных войск, выходца из владимирских мещан Василия Петровича Лотарёва и его жены Натальи Степановны, урожденной Шеншиной. Раннее детство Игоря прошло в столице. Когда ему было 9 лет, родители расстались, и он жил в имении дяди Владимировка в Новгородской губернии. После окончания четырех классов Череповецкой гимназии отец увез сына с собой на Дальний Восток. В 1904 г., после смерти отца, Игорь вернулся к матери, жившей в Гатчине.

Первые стихи будущий поэт написал, когда ему было 8 лет, а впервые опубликовался в 1905 г. в журнале «Досуг и дело» – там за подписью «Игорь Лотарёв» появилось посвященное Русско-японской войне стихотворение «Гибель Рюрика». Тогда же поэт начал издавать за свой счет небольшие брошюрки со своими произведениями. Всего их вышло с 1904 по 1912 г. 35 штук. На одной из них, «Зарницы мысли», впервые появился псевдоним «Игорь-Северянин» (именно так, через дефис). Произошло это в апреле 1908 г.

Свои брошюры поэт рассылал по редакциям журналов и газет, надеясь на положительный отклик, но ответов обычно не получал. Правда, один из читателей, сам того не желая, сделал поэту отличную рекламу. Это был Лев Толстой, в 1909 г. возмущенно процитировавший стихи Северянина «Хабанера» («Вонзите штопор в упругость пробки, / И взоры женщин не будут робки…») в качестве примера современной пошлятины. Однако эффект получился обратным – на поэта, которого цитировал сам Толстой, тут же обратили внимание и читатели, и критика. Мало-помалу Северянина начали признавать коллеги-поэты – в 1911-м его стихи одобрил Валерий Брюсов, тогда же Игорем заинтересовался Федор Сологуб, пригласивший его в совместное турне по России и посвятивший ему триолет «Восходит новая звезда».

Игорь Северянин. Портрет 1940 г.

В начале ХХ в. в русской поэзии существовало множество течений, выпускавших собственные манифесты и зачастую боровшихся между собой. Каждое претендовало на то, чтобы быть законодателем мод в поэзии. Не избежал этого и Северянин – в 1912-м он основал эгофутуризм, последователями которого стали Константин Олимпов, Вадим Баян, Иван Игнатьев, Василиск Гнедов и Георгий Иванов. Совместно с кубофутуристами эгофутуристы даже провели в Крыму собственную «олимпиаду». Впрочем, ничем особенным движение себя не зарекомендовало и вскоре сошло на нет.

В 1913 г. к Северянину пришла настоящая слава – его сборник «Громокипящий кубок», восторженное предисловие к которому написал Сологуб, стал, говоря современным языком, всероссийским бестселлером: за год он выдержал 7 (!) переизданий. На какое-то время поэт стал настоящей суперзвездой эстрады – он выступал с «поэзоконцертами» по всей стране, у него были толпы восторженных поклонников. Сейчас стихи Северянина тех лет воспринимаются скорее с иронией – уж больно много в них «изысканного» в плохом смысле слова. Но некоторые его строки – «Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском, / Весь я в чем-то норвежском, весь я в чем-то испанском…» или «Я, гений Игорь Северянин, своей победой упоен…» – стали одними из символов русской массовой культуры начала ХХ в.

На протяжении 1914–1917 гг., закрепляя успех, Северянин выпустил еще несколько сборников – «Victoria Regia», «Златолира», «Ананасы в шампанском». И хотя, по большому счету, это было топтание на месте и обыгрывание мотивов «Громокипящего кубка», популярность сопутствовала Северянину еще несколько лет. 27 февраля 1918 г. на вечере в московском Политехническом музее путем прямого тайного голосования он был избран королем поэтов, с небольшим отрывом победив Маяковского.

В том же году Игорь Северянин эмигрировал в Эстонию. Вначале это был просто отдых в приморской деревне Тойла, в которой поэт полюбил бывать еще с 1912-го. Но начавшаяся вскоре Гражданская война сделала возвращение в Россию невозможным, а в 1920-м Эстония провозгласила независимость. Волей-неволей Северянину пришлось стать жителем новой страны. В 1921 г. он женился на дочери плотника из Тойлы, поэтессе и переводчице Фелиссе Круут (14 лет спустя они расстались, в чем Северянин потом очень раскаивался).

Эмигрантские годы стали для Северянина довольно плодотворными. В 1919–1923 гг. у него вышло 9 новых сборников, с 1922 г. он осваивает новый жанр автобиографического романа в стихах («Падучая стремнина», «Роса оранжевого часа», «Колокола собора чувств»). Наиболее значительным стал изданный в Белграде сборник «Классические розы» (1931). Стилистика Северянина изменилась, стала сдержаннее и интереснее. Довольно регулярно проходили и выступления поэта, в том числе и зарубежные: в 1921-м его приглашали в Литву и Латвию, в 1922-м – в Германию, в 1923-м – в Финляндию, в 1924-м – в Латвию, Польшу и Чехословакию. Везде он встречал горячий прием эмигрантской публики, помнившей и любившей его довоенные «поэзы».

Начиная с 1930-х творческая активность Северянина снизилась. «Издателей на настоящие стихи теперь нет, – признавался он. – Нет на них и читателя. Я пишу стихи, не записывая их, и почти всегда забываю». Поэт вел скромную, уединенную жизнь, довольствуясь только самым необходимым. Общаться ему было практически не с кем. По его признанию, часто он читал новые стихи только звездам в ночном небе.

Присоединение Эстонии к СССР поэт приветствовал. Но «вписаться» в советскую действительность он толком так и не успел – началась Великая Отечественная война. Умер Игорь Северянин 20 декабря 1941 г. в возрасте 54 лет в оккупированном нацистами Таллине и был похоронен на православном Александро-Невском кладбище. На его надгробном памятнике высечены стихотворные строки: «Как хороши, как свежи будут розы, / Моей страной мне брошенные в гроб!»