Текст книги "Казначей общака"

Фомичев слегка придавил газ и, лихо объехав торчащий едва ли не в самой середине колеи пень, покатил дальше. Так оно и есть. То, что громоздилось здесь, избушкой назвать было сложно, скорее всего свалка истлевших бревен. Они не годились бы даже для топки, но чувствовалось, что лет тридцать назад подобное строение выглядело весьма основательно.

– Ты знаешь, куда мы едем? – вновь спросил Резаный, с опаской поглядывая на сгустившийся лес.

– Заткнись, – коротко оборвал его Костыль, всматриваясь в дорогу.

Ага, точно так и есть. Дорога неожиданно оборвалась, уткнувшись в непролазный бурелом. Правее – огромный валун, и если пообтереть его от многовекового мха, то наверняка на шероховатой поверхности можно будет вычитать ребусы о трех дорогах, но на сей счет Костыль получил весьма четкие инструкции.

– Вылезай, – жестко распорядился Костыль, блеснув на Резаного белками глаз.

– Костыль, ну ты че, в натуре? – попробовал возражать Артур. – Ведь в одной телеге едем, один хомут тащить.

– Вылезай, сучонок, пока пинком не вышиб!

Резаный покорно спрыгнул в мягкую траву, громко захлопнув за собой дверь.

Павел Фомичев выходить не собирался. Газанув разок, он вывернул руль влево, и машина, набирая разбег, подкатила к краю небольшого распадка. Колеса свесились в пустоту, и грузовичок, свалившись, нелепо уткнулся капотом в вязкую болотную жижу, издав хлипкий хлопок. Автомобиль погружался быстро, с хлюпаньем, выпуская на поверхность огромные пузыри. Уже через несколько секунд из болота торчали только задние колеса. Еще мгновение, скрылись и они, оставив после себя только темно-зеленую колыхавшуюся поверхность.

– Ну чего встал, пошли, – ткнул в бок Резаного Костыль, – не век же тебе здесь куковать.

Резаный не скрывал своей радости.

– Ну ты даешь! Я же тебя уже похоронил. Я думал, что от тебя одни пузыри остались, – торопился он вслед за удаляющимся Костылем, боясь отстать от него хотя бы на полшага.

– Рано ты меня хоронишь.

– Как же ты выбрался?

– Из кабины выпрыгнул. Ладно, побереги свои брызги, у нас сегодня немало дел.

Артур Резаный уже не спрашивал Пашу Фомичева ни о чем, ковыляя за ним, словно крохотная собачонка, всецело доверившаяся своему вожаку. Скорее всего у Костыля был какой-то свой план, о котором он не желал распространяться. Ладно, как говорится, побегаем – увидим.

Иногда Костыль останавливался, осматривался вокруг и, одобрительно хмыкнув, бежал дальше.

Похоже, что он, уподобившись альпинисту, хотел взобраться на самый гребень хребта. И, цепко цепляясь за торчащие кусты, приостанавливался только для того, чтобы оглядеть пройденное расстояние.

Артур Резаный тяжело сопел, задыхаясь от быстрой ходьбы, и с завистью посматривал на Фомичева, который, словно крупный секач, вспарывал лбом буреломы, встречающиеся на пути, и с необычайной легкостью бежал дальше.

Наконец взобрались на перевал – узкую каменную полоску с опасно торчавшими останцами. Паша остановился, не без почтения посмотрел на подножие, где даже валуны выглядели гравием, и тяжеловато присел на угловатую глыбину.

– Передохнем.

Рядом, шумно выдохнув, устроился Артур Резаный.

– Куда теперь?

Паша Фомичев звонко сцедил слюну через щербину между передними зубами и отвечал, будто не услышав вопроса:

– Нас, наверное, уже хватились. Если мы не улизнем отсюда часа через три… ну максимум, через четыре, то нас скормят волкодавам. Как пить дать! – И, весело посмотрев на Резаного, как-то заметно поскучневшего, поинтересовался: – Ну как, нравится тебе такая перспектива? Может, еще повернешь, а? Покаешься, а вдруг простят?

– Брось, – отмахнулся Резаный, – не в первый раз помирать. Может, еще выкрутимся.

– А ты, я вижу, оптимист, – сдержанно заметил Фомичев и уже серьезно признался: – Завидую!

Артур Резаный постучал себя по карманам.

– Тьфу ты! Сигареты уронил. Как же теперь без курева?

– Ты меня умиляешь, Резаный, – ему скоро собаки глотку начнут рвать, а он о никотине думает. Ладно, пошли, нечего рассиживаться, у меня есть еще кое-какие планы на жизнь, не хотелось бы, чтобы она прервалась столь похабно.

Костыль поднялся и, пнув носком сапога камушек, заторопился вниз. Неожиданно он остановился.

– Ты ничего не слышишь?

Резаный застыл, воровато покрутил головой и виновато произнес:

– Птицы орут, Костыль. А так, в натуре, ничего не слышно.

– Собаки лают, – удовлетворенно протянул Костыль.

Резаный невольно взглянул на напарника: с такой любовной интонацией мог говорить бывший легавый, вышедший в тираж, но уж никак не бродяга, добрую половину жизни протянувший в лагерях. Еще один ребус, мать твою! Но переспрашивать не стал.

Через час пути лес помельчал, и сквозь поредевшие кроны заблестела узенькая полоска свинцовой воды. Повеяло странной смесью свежести и йода, какая может быть только на берегу моря.

Фомичев ускорил шаг.

Скоро лес отступил совсем, сменившись на каменистую пойму. У обрыва, сопротивляясь порывам ветра, стояла выцветшая добела палатка. Неожиданно полог откинулся, и из нее вышел высокий сухопарый мужчина в штормовке и вязаной малиновой шапочке. Посмотрев из-под ладони в сторону приближающихся, он уже через минуту потерял к ним интерес, признав в них чужих, и, помахивая алюминиевым котелком, заторопился к небольшому обрыву, у основания которого тонкой струйкой пробивался родник.

– Засекут, – нервно произнес Резаный, – что делать-то будем?

– Спокойно, – не разжимая челюстей, произнес Костыль, – главное, не дергаться. И прими ты беззаботный вид, мать твою, считай, что ты не в бега ударился, а на рыбалочку вышел.

– Понял, – с натянутой улыбкой отреагировал Резаный, чуть расслабившись.

Мужчина в шапочке уже набрал в котелок воды и, осторожно ступая по камням, пошел в обратную сторону. А вода, плескаясь, крупными каплями падала на плоские камни.

– Отец, закурить не найдется? – жизнерадостно спросил Костыль, сделав навстречу несколько больших шагов.

Мужчина чуть приостановился, смерил Костыля мрачноватым взглядом и сдержанно поинтересовался:

– С поселения, что ли?

– С чего ты взял? – на лице Фомичева играла все та же располагающая улыбка.

– Что я, зэков, что ли, не видел? А потом на руки свои посмотри… Не нравятся мне ваши наколочки!

– А ты глазастый, отец, – веселья в голосе Костыля заметно прибавилось. Очень дурной признак. – Может быть, так оно и лучше, объяснять ничего не надо будет! Котелок бы ты свой поставил, а то, не ровен час, опрокинешь на себя. Неприятность выйдет.

Мужчина обернулся. Прямо в лицо ему упирался ствол «макарова».

– Не дури. Я не один здесь, – отмахнулся от вороненой стали дядька.

– Нам бояться некуда, побегушники мы, – задиристо сообщил Костыль. – Где лодка?

– Какая лодка?

– Не гони порожняк, – строго предупредил Костыль, – я этого не люблю, сам знаешь, нам терять нечего. Где лодка, спрашиваю?!

Неожиданно котелок сорвался с руки сутулого и, звонко ударившись о камни, покатился с дребезжанием по берегу, оставляя за собой мокрую дорожку.

– Лодки здесь нет. Мой напарник еще вчера вечером ее перегнал.

– Послушай, дядька, ты мне нравишься, но я начинаю испытывать некоторое чувство раздражения. Очень не люблю людей, которым приходится повторять дважды. Итак, спрашиваю в последний раз, где лодка?

Костыль несильно ткнул стволом пистолета мужчине в лоб, оставив чуть выше переносицы красный след.

Мужик распрямился и оценивающе посмотрел в глаза Костылю, как бы спрашивая, а не слишком ли тяжел для тебя венец смертоубийства, и, увидев в зрачках только холод, понял, что сомневался напрасно.

– Здесь рядом… за утесом.

И в ту же секунду у самой палатки раздался лязгающий звук. Его мог издать только затвор, вгоняющий в патронник смертоносную начинку.

Рука Костыля мгновенно откинулась в сторону, и, почти не оборачиваясь, он выстрелил в появившуюся из палатки фигуру. Вторая пуля досталась дядьке, угодив в самую середину его лба. Голова, как от сильнейшего удара, откинулась далеко назад, и тот, разбросав руки, упал спиной на каменистый берег.

– Силен, – только и сумел протянуть Резаный. – Смотри ты, а у палатки-то баба!

Паша Фомичев сделал шаг. Остановился. И, вытянув шею, поморщился:

– Фу ты, черт!.. И вправду баба!.. Не люблю я так… Примета плохая. Ну да ладно, может быть, как-нибудь обойдется. Как же ее сюда занесло-то? Рыбаки здесь должны были быть. Посмотри, что там в палатке.

– Ага! – мигом юркнул внутрь Резаный, и уже в следующую секунду раздался его ликующий голос: – Сало здесь! Килограммов пять будет!

– Карабин захвати, ну и про сало не позабудь, – бросил Фомичев, не оборачиваясь, и скорым шагом направился в сторону утеса.

Лодка лежала на берегу, вытянутая наполовину. Вполне сносная малышка, чтобы под двумя моторами пересечь полоску моря в пару десятков километров.

– Ты мне скажи, как это тебе удалось! – ликовал Артур Резаный, осматривая лодку. – Приходилось мне видеть везунчиков, но чтобы таких… впервые в жизни встречаю! Мы первые будем, кто с Заячьего полуострова ушел!

– Бензин проверь! – сдержанно погасил радость напарника Фомичев. – Не грести же нам по морю двадцать миль.

– Да здесь полный бак! С таким запасом до Америки добраться можно!

Костыль скрупулезно осмотрел мотор – не поврежден ли – и, убедившись в его целости, одобрительно хмыкнул:

– Порядок.

– Ну как ты все это знал?! – не унимался Резаный. – Ну скажи мне, откуда ты про все это знал? – Он бросил в лодку куль с салом и, едва ли не черпая голенищами студеную воду, принялся сталкивать лодку с каменистого дна.

– Сорока на хвосте принесла, – довольно хмыкнул Костыль, и, когда Артур Резаный тяжело перевалился через борт, брызнув водой, он лихо дернул за шнур, заставив двигатель ритмично заколотить клапанами.

Лодка, высокомерно задрав острый нос, пренебрегая легкими бурунами, устремилась в сторону материка, маячившего вдалеке светло-серой полоской тумана. Холодные брызги колючими иглами впивались в лицо. Было страшно и весело одновременно. Фомичев, устроившись на корме, умело управлял лодкой, прищурившись на сильный ветер, бивший в лицо.

Артур Резаный что-то восторженно кричал, но слов не было слышно. Похоже, он еще не отошел от эйфории. Морские чайки тревожно летели за лодкой, приближаясь совсем близко, едва не касаясь длинными узкими крыльями мокрых лиц. Берег неумолимо приближался, обрастая подробностями: отчетливо видна вершина, еще не отошедшая от снега, ниже холмистая равнина, очевидно, изрядно заболоченная. Не самый живописный уголок на планете, но, как правило, заключенные не выбирают тех мест, где им предстоит отсиживать срок.

Приблизившись к берегу, Павел Фомичев заглушил мотор. Некоторое время он всматривался в каменистый склон, как будто надеялся отыскать в расщелинах нечто особенное, и, когда на одной из вершин мелькнула оранжевая точка, он почти облегченно объявил:

– Теперь нас не достанут… Кажется, все.

Лодка, сделав на водной глади изящный изгиб, направилась к берегу и уже через секунду с глухим шорохом воткнулась в дно. Аркаша Печорский слово держит, все идет, как он и расписывал.

С каменистого склона навстречу беглецам двинулись три человека, поначалу почти точки, спустя минуту они выросли в различимые фигуры, среди которых выделялся один – крупный мужчина лет пятидесяти. В черном ватнике, мохнатой ушанке, смешно косолапя, он напоминал матерого медведя, вышедшего из дремучей тайги подышать студеным морским воздухом. По обе стороны от него шли мужики помельче. Весело подскакивая при ходьбе и пытаясь идти вровень с косолапым, они напоминали зверьков, старавшихся не отстать от вожака и делавших два поспешных шага на его один, неторопливый. В их внешности, да и в поведении ничего настораживающего – обычные мужички, надумавшие в выходные половить рыбки. Физиономии располагающие, даже жизнерадостные, и Костыль подумал о том, что давно отвык от подобных лиц. Неожиданно троица остановилась, и косолапый, не убирая с лица улыбки, коротко спросил:

– От Аркаши Печорского?

– От него самого, – стараясь улыбаться так же широко, отвечал Паша Фомичев.

– Мы уже четыре дня вас дожидаемся. Ксиву бы показал, – сдержанно и по-деловому потребовал косолапый и, сделав шаг вперед, протянул руку.

Требование весьма уместное. Они должны были знать, кому помогают, и, очевидно, делали это не бескорыстно, скорее всего троица оказалась в долгу у Аркаши Печорского, а может быть, точно так же, как и Костыль, когда-то проигрались вору в «три звездочки». Не понравилось другое – выставленная рука и заметно вялый шаг, сделанный будто бы в одолжение. Следовательно, оставшийся путь Костыль должен был проделать при полнейшей неподвижности косолапого, что само по себе факт малоприятный и ставит его в зависимость, а второе – отдавая свою ксиву, он остается на уровне солдата-первогодка, впервые вышедшего в увольнительную и за воротами части столкнувшегося со строгим патрулем.

Костыль сунул руку в карман, и его пальцы нащупали жесткий конверт из самой обыкновенной оберточной бумаги. В какой-то степени это послание, прошитое грубыми нитками, в этой части света могло служить охранной грамотой. Вся Сибирь практически состояла из заключенных, уже отсидевших, и тех, кто осел на поселениях без возможности вырваться в большие города и зажил обычным среднестатистическим гражданином. Совсем не исключено, что многие про Аркашу Печорского знали не понаслышке, сталкивались с ним на зонах и многочисленных пересылках, а если учесть, что личность он масштабная, то перед его ксивой многие из мужиков могли ломать шапки, как некогда перед грамотой государя-батюшки. С такими вещами следовало расставаться осторожно и очень обдуманно.

Паша Фомичев извлек из кармана письмо и сделал шаг, такой же небольшой.

– Вот она, малява, – вор продолжал улыбаться и усиленно делал вид, что ровным счетом ничего не произошло. – И почерк его. Твое погоняло?

Косолапый согласно кивнул, давая понять, что формальности улажены.

– Зови Хозяином. Так мне легче. Здесь на тысячу верст меня каждая шавка знает. – Он так же старательно изобразил, что не замечает сдержанности Паши Фомичева, и, одобрительно кивнув, поторопил: – Пойдем, время не терпит. Я тут связался со своими, ищут тебя. Пока не в той стороне, где нужно, все-таки ты на машине ушел, но скоро будут искать по всему полуострову, а значит, через день-другой могут и здесь объявиться, – затопал он в обратную дорогу, высоко поднимая ноги, стараясь не угодить на топкую кочку.

Хозяин не обернулся, но знал, что Паша Фомичев следует за ним, опасаясь отстать хотя бы на сантиметр.

Наконец Костыль догнал Хозяина и пошел с ним почти вровень; следом, изрядно поотстав, ковылял Артур Резаный в сопровождении двух низкорослых мужичков. Похоже, что они успели отыскать общий язык, и спутники Хозяина уже дважды одобрительно хохотнули над нехитрым арестантским юмором Резаного.

С Хозяином было сложнее – Паша Фомичев почувствовал это сразу, но вида не подавал, и когда косолапый бросал в его сторону редкие взгляды, то неизменно находил на лице Костыля дружелюбную улыбку.

– Вопрос можно задать? – повернулся Хозяин и несколько секунд изучал лицо Фомичева.

– Попробуй, – хмыкнул Костыль.

– Вас трое бежало, где же еще один? Не поладили, что ли?

– Не повезло ему, – честно отвечал Фомичев, вспомнив распластанное тело баклана.

– А ты у Аркаши Печорского раб или как? – прозвучал второй вопрос.

В голосе ни малейшего интереса, интонации выглядели даже чересчур нейтрально. Но совершенно необязательно быть дипломированным психологом, чтобы понять – вопрос главный, и от того, каков будет ответ, зависит и их дальнейшая судьба.

– Хм… А для тебя это важно? – улыбка Костыля чуть скомкалась. – Если это так, я могу передать твое любопытство Печорскому.

Сказанное прозвучало почти угрозой, правда, скрытой.

– Ладно, оставим, это не тот случай, из-за которого следует травить собственные нервы, – взобрался Хозяин на каменистую террасу. – Знаешь, Аркаша Печорский оставил тебе еще одну маляву. – И, опережая возможные вопросы, добавил: – Не надо спрашивать о том, как она попала ко мне, но он приказал, чтобы ты действовал точно по предписанию.

– Что там написано? – невольно вырвалось у Паши Фомичева и, поймав взгляд Хозяина, чуть ироничный и насмешливый, опомнился: – Ах, да! Захочешь, не прочтешь. Он ведь свои малявы запечатывает покрепче сургуча.

Хозяин привел Пашу Фомичева к небольшому срубу, спрятавшемуся в каменистой расщелине.

– Проходи, – распахнул он дверь и первый вошел внутрь. А когда на широких лавках разместились и остальные, он заговорил вновь: – Ночевать не советую. Время не то, чтобы прохлаждаться, теперь вам нужно уходить в отрыв как можно дальше. Чуть замешкаешься, так они сразу вас накроют. Не исключено, что они уже связались с береговой охраной и теперь у них в поле зрения каждая лодка.

– Невеселый вывод, – отозвался из своего угла Артур Резаный, который, похоже, еще не растерял былого оптимизма.

Хозяин повернулся к нему, внимательно посмотрел, словно заметил его впервые, и сдержанно продолжил:

– Какой есть. – Он поднял с пола небольшой кожаный мешок. – Здесь одежда и кое-какие документы. Если встретятся пограничники, можете им сказать, что вы рабочие геологической партии. Если спросят, какой именно, скажете, к примеру, «Майской». На сезонную работу геологи, бывает, набирают самый разный контингент. Встречаются и такие, что даже паспортов не имеют. А у вас все-таки документы приличные.

– Понятно, – взял в руку мешок Костыль.

Уверенным движением он развязал горловину, вытащил из мешка штормовку, брюки, свитер, одобрительно крякнул, натолкнувшись на шерстяные носки. Второй комплект одежды передал Резаному.

– Так чем вы здесь занимаетесь? – спросил Костыль, заправляя свитер в брюки.

– Скажем, не поверишь.

– А все-таки?

– Золотишко моем.

Все трое дружно расхохотались. Шутка удалась. Скупо улыбнулся и Фомичев.

– Ты просил маляву почитать от Аркаши Печорского.

– Ну, – захлопал глазами Хозяин. – Дашь, что ли?

– А почему бы и нет. Возьми, – бросил Костыль на стол распечатанный конверт.

Хозяин поднял серый лист бумаги и, развернув, принялся читать.

Паша Фомичев поднялся и отошел к двери.

– Да, еще вот что, ты спрашивал, не раб ли я Печорского. Так могу сказать тебе откровенно… раб. И в ксиве он пишет, чтобы я избавился от лишних свидетелей, – на лице Костыля появилась плотоядная улыбка.

Хозяин понял все, едва посмотрел в его сторону. Сначала в его широко открытых глазах обнаружилось недоумение, которое мгновенно сменилось на ужас, и в следующую секунду рука метнулась к поясу, где кокетливо торчала ручка «вальтера». И, не дотянувшись самую малость, он некрасиво дернулся, опрокинувшись спиной на бревенчатую стену. Второй выстрел достался кривоногому мужичку, он так и не успел посмеяться над очередной шуткой и принял пулю, открыв рот. Третий выстрел показался еще более громким, наполнив тесную избенку пороховой гарью. Последнему хватило времени, чтобы чуть приподняться с лавки, а потом, видно, не отыскав в себе более сил, он вернулся на место, свесив плетью длинные руки.

Тускло догорала коротышка-свеча, и мерцающий желтый свет робко падал на лица покойников, придавая им зловещие черты. Паша Фомичев по-деловому поставил «макаров» на предохранитель и заботливо сунул его в карман штормовки. Вытащил из сумки небольшой полиэтиленовый пакет, перетянутый шпагатом, и, развязав его, с одобрением прогудел:

– А Хозяин-то не наврал. Похоже, что документики в полном порядке. – И, глянув на Артура Резаного, застывшего на лавке истуканом, хмуро произнес: – Ты чего, уснул, что ли? Или на тебя так плохо пороховая гарь действует?

Резаный тяжело поднялся, выдохнув нечто, похожее на скрип.

– А я-то думал, что ты и меня… вместе с ними… завалишь.

Сунув документы в карман и застегнув его на большую медную пуговицу, Паша Фомичев не сдержал улыбки:

– А тебя-то с чего?

Резаный неопределенно пожал плечами.

– Мало ли? Может, я тебе не понравился. Может, обиду какую держишь, а может, приказ получил.

– На, бери свои корочки, – бросил Костыль на стол документы, перетянутые тоненькой резинкой. – Здесь они поважнее патронов бывают. Ладно, расслабься. Незачем мне тебя убивать. Поживешь еще. А насчет золотишка они не врали, – обстоятельно заметил Паша Фомичев, – шлиховое золото намывали. Посмотри там в углу! Свечу прихвати, – жестко распорядился Костыль, – не в темноте же ковыряться.

– Понял, – охотно откликнулся Артур и, не обращая внимания на воск, который щедрыми струями стекал по его ладоням, поднес свечу в угол. – Здесь какие-то мешочки, – развернул он один из них. – Песок, что ли? – недоуменно протянул он. – Красный, зеленый…

Костыль вырвал у него мешочек и строго приказал:

– Посвети сюда!.. Рукой не тряси. Хм… Вот оно, золотишко. Шлиховое, другого и не бывает. Ты посмотрел, на вес какое. В одном мешочке только килограмма полтора будет. Сколько их там?

– Еще два, – изменившимся голосом проговорил Артур. – А это точно золото? Не похоже что-то. Оно же желтое должно быть.

Костыль скептически хмыкнул:

– А ты думаешь, золото бывает только таким, какое во рту встречается? Шлиховое, оно всегда с примесями, вот поэтому цвет такой зеленый. Его ведь сначала обогатить нужно, переплавить. Ладно, хватит базара. Давай сюда мешки. Ого! Тяжелые. Их еще переть и переть. Похоже, что они скупщика ждали. Так что не удивлюсь, если, кроме легавых, нас еще и братва начнет пасти. Но не оставлять же столько добра!

– Верно, – охотно согласился Артур, передавая Костылю последний мешочек с золотом.

Как бы невзначай, он совсем ненадолго задержал его в своей руке, как это делает опытный оценщик, проверяя золото на вес.

– Все, делать нам здесь больше нечего, – объявил Костыль, аккуратно перевязывая горловину мешочка еще раз, и, уложив на самое донышко рюкзака, поторопил: – Пошли, нам еще километров пятнадцать топать. Тьфу ты, черт, ксиву чуть не забыл. – На лице Паши Фомичева проступил нешуточный испуг, что само по себе было очень странно. Артур давно привык считать, что его напарник ничего не боится. И, опережая Артура, Костыль поспешнее, чем следовало бы, поднял с пола оброненное послание.