Текст книги "Казначей общака"

Проводница уже стояла на перроне, все с тем же казенным равнодушием, отличавшим должностное лицо от пассажира. Оживилась она лишь однажды, когда добродушная старушка проносила мимо печеных угрей. Взяв одного, самого большого, проводница заботливо уложила его в полиэтиленовый пакет и вновь застыла у дверей, как часовой у полкового знамени.

Герасим неторопливо двинулся вдоль перрона.

– Стоянка восемь минут, – недовольно буркнула проводница.

– Я знаю, сестра, – сдержанно произнес Святой, – хочется немного пройтись, что-то мне нехорошо сделалось.

– Если опоздаете, я из-за вас состав задерживать не стану.

Святой обернулся:

– В моем купе два моих старинных приятеля. Вы бы нас не тревожили, нам бы хотелось о многом поговорить.

– Исповедаться, значит, решили, – фыркнула проводница.

Герасим хотел ответить, но она уже не смотрела в его сторону. Стараясь не привлекать к себе внимания, он прошел вдоль всего состава. Остановился. Значит, все-таки показалось. Никто не дышал ему в спину, не пытался преследовать, а на полупустом перроне царила вполне заурядная картина – немногие пассажиры, с довольными физиономиями, наслаждались вечерней прохладой. Двое мужичков пили из горла пиво, о чем-то болтали, похоже, были счастливы. Еще трое, в небольшом отдалении, кружились около своего вагона и сосредоточенно покуривали. Абсолютно ничего настораживающего.

В ста метрах от вокзала начиналась густая лесопосадка, довольно узкая, ее можно пересечь за несколько минут. А вот за ней – оживленная трасса. Вряд ли кто из водителей откажет монаху в любезности подвезти его до ближайшей станции.

Поезд дернулся, грузно встряхнув тоннами железа, и неохотно стал набирать скорость. Неожиданно из предпоследнего вагона выпрыгнул тот самый блондинистый парень, что несколько минут назад держал на коленях молоденькую девушку.

– Назад, Святоша! Или прыгаешь в поезд, или я тебе мозги вышибу. Не ссы, больно не будет. Мне не впервой. Ох, недооценил тебя Кадет.

На уровне пояса блондин с плотоядной ухмылкой держал «браунинг» с инкрустированной ручкой. Ствол был нацелен точно в лицо Святого. По тому, как парень цедил слова и держал ствол, можно было с уверенностью утверждать, что намерения у него самые серьезные.

Слишком насмешливые глаза и слишком спокойная речь, таких парней в группировках используют в качестве ликвидаторов, и похоже, что, несмотря на молодость, этот уже изрядно преуспел.

– Кто ты? – невольно вырвалось у Святого.

– Не твое дело. В пистолете тринадцать патронов, каждая пуля может стать для тебя последней, – предупредил блондин.

– Тогда ответь – за что?

– За любопытство, отец мой, а это, как известно, очень большой грех.

Видно, ему нравилось убивать. Обыкновенная человеческая слабость. Хотя бы на мгновение почувствовать себя богом. Скорее всего парень ждал от Герасима каких-то непредсказуемых действий – рывка, резкого взмаха руками – чтобы со вздохом облегчения разрядить пистолет в живую мишень. Но, очевидно, его сдерживало несколько невольных свидетелей, которые о досадном происшествии в виде трупа на перроне непременно сообщат куда следует.

Герасим шагнул к проплывающему мимо вагону.

– Ты прыгаешь первым, я за тобой, – приказал блондин, – и не вздумай выкинуть какой-нибудь неприятный финт. Я хоть и молодой, но серьезный и очень не люблю дурных шуток. А теперь запрыгивай!

Герасим ухватился за поручни и прыгнул на подножку последнего вагона. Ряса за что-то зацепилась, и он едва не опрокинулся назад. Герасим рванул край подола, и материя затрещала. Святой поднялся на следующую ступень.

Блондин бежал следом, размахивая пистолетом.

– Отойди в конец тамбура! Ну! – орал он, не решаясь ухватиться за поручни.

Святой отступил назад.

Оба прекрасно понимали, что какие-то доли секунды блондин будет совершенно беспомощен. Это произойдет в тот самый момент, когда он прыгнет на подножку вагона. Ему нужно будет непременно удержаться и не свалиться под колеса, а следовательно, он должен будет посмотреть себе под ноги и на мгновение упустит из поля зрения Святого. Словно оценивая собственные шансы, блондин еще немного помедлил, а потом резко прыгнул на подножку. Рука с пистолетом невольно вильнула, ствол уставился куда-то в потолок тамбура, и Святой, дожидавшийся именно этой секунды, неожиданно прыгнул вперед и с размаху пнул ногой по руке блондина. Пистолет грохнулся на металлический пол и, скользнув по ступеням, скатился в открытую дверь.

Святой поглядел в растерянные глаза блондина. Нечто подобное ощущает обезоруженный охотник перед поднявшимся на задние лапы медведем. Наверняка в его голове промелькнуло немало мыслей, но у него не оставалось времени даже спрыгнуть. Сокрушительный удар пришелся точно в переносицу, раздался противный хруст.

Блондин еще секунду держался за поручень, словно пытаясь совладать со смертельным недугом, и, осознав, что силы не равны, с помутневшим взглядом завалился назад. Падая, он ударился головой о проплывавший мимо столб и, перевернувшись, завалился за откос.

Поезд набирал разбег. Мимо мелькали привокзальные строения, складские помещения. Наверное, проводница уже обнаружила тела двух гостей монаха и с ошалевшими глазами рыщет по вагонам в поисках линейной милиции. Еще несколько минут промедления, и будет поздно: в поезде невозможно укрыться, его приметы передадут всему персоналу, а ближайшая станция будет непременно извещена о странном монахе.

Святой выглянул из вагона. Скорость уже была приличной, но впереди он заметил песчаную насыпь, на этом повороте поезд обязательно сбавит обороты, более благоприятного места для прыжка невозможно будет найти на всем остальном пути следования.

Неожиданно дверь с шумом отворилась, и в ее проеме Герасим увидел лицо той самой девушки, которую обнимал блондин. Только в этот раз ее личико не выглядело смазливым: стиснутые челюсти больше походили на звериный оскал. Она напоминала бы разъяренную кошку, если бы не небольшой пистолет, выглядевший даже в ее ладошке очень невинно. Однако впечатление было обманчивым. Пуля из такого дамского оружия могла сделать дыру в башке диаметром почти в сантиметр.

– Назад! – строго приказала девица, предупреждающе передернув затвор. – Буду стрелять! Я не шучу.

Она была миловидна. Большие серые глаза выгодно оттеняли очень умелый макияж. Из уст такой женщины приятно было бы услышать признание в любви, и уж совсем не вязалась с ее внешностью угроза безжалостного убийства. И тем не менее это было так. Святой был уверен, что она высадит из магазина всю обойму, если он шагнет в сторону. А потом, даже не заглянув в его мертвое лицо, брезгливо спихнет бесчувственное тело под откос.

Именно так выглядят профессиональные женщины-убийцы: милые очаровашки с капризными губами, способные в долю секунды превратить объект в решето.

Интересно, она такая же решительная в постели? Губы Святого невольно дрогнули в снисходительной улыбке, и тут же он услышал жесткий голос:

– Ты напрасно улыбаешься, Святой, я готова тебя убить, кое-кто мне даже скажет спасибо за это.

– Выстрелишь, даже не прикрыв дверь, – хмыкнул Святой. – А если в вагоне услышат? Тебе тут же наденут браслеты.

Девушка пошарила левой рукой за спиной, пытаясь отыскать дверную ручку, но распахнутая дверь подрагивала на каждом рельсовом стыке. Девушка отвлеклась всего на миг, чтобы ухватиться за ручку, продолжая между тем держать Герасима на прицеле, но получила удар в предплечье, и пистолет упал в угол тамбура. Второй удар пришелся в солнечное сплетение. Она согнулась пополам и, вытаращив глаза, принялась судорожно глотать воздух. Намотав ее волосы на ладонь, Святой уже хотел швырнуть ее под колеса. Коротенькая юбочка в мелкую клетку задралась, обнажив длинные прямые ноги. Секунду Святой колебался, а потом, ткнув пальцами в сонную артерию, заставил ее отключиться.

– Черт с тобой! Живи! – выдохнул он в сердцах.

Песчаная насыпь приближалась. Теперь он молил о том, чтобы в песке не было крупных камней. Когда внизу замелькал желтый песок, Герасим несильно оттолкнулся и выпрыгнул в самую середину кучи.

Кажется, не расшибся, песок, сухой и мягкий, принял его, как колыбель младенца.

Удаляющийся поезд мерно постукивал колесами, раздался короткий гудок, и последний вагон скрылся за поросшей шиповником возвышенностью.

Герасим отряхнул с рясы песок и побежал в сторону трассы. Нужно как можно скорее уехать от этой злополучной станции. В запасе у него совсем немного времени. Через полчаса уже может быть поздно. Наверняка девушка скоро очнется и попытается связаться с теми, кто остался на станции.

Занятное приключеньице получилось. Посмотрел, называется, святые мощи.

Вскоре Герасим вышел на дорогу и поднял руку. Легковые автомобили пролетали мимо на большой скорости – водители лишь пожимали плечами. Дважды останавливались грузовики, но шоферы с сожалением разводили руками, когда узнавали о просьбе монаха подкинуть до ближайшего населенного пункта. Под мышкой у Герасима, в мягкой плетеной кобуре, уютно покоился «макаров», призывая к активным действиям. Время катастрофически таяло. Если следующие пять минут будут потрачены в ожидании, то придется искать какой-то выход.

У обочины шоссе стоял «УАЗ» – самая оптимальная машина для проселков. За рулем, прикрыв глаза, сидел молодой водитель и терпеливо дожидался хозяина, который о чем-то беседовал с симпатичной девушкой. У обоих счастливые лица. Похоже, у них приятная перспектива на ближайший вечер. Если не удастся поймать попутку, то их планам не суждено сбыться. Машина работала на холостом ходу. Клапана отрегулированы отменно и постукивают с тихим звенящим звуком – весьма обнадеживающий фактор. Итак – выдернуть шофера из кабины. И пока он будет пялиться на разбушевавшегося батюшку, отжать сцепление и переключить скорость. А дальше несколько километров по шоссе, затем, свернув с него, затеряться на проселочных дорогах.

Святой сделал шаг, намереваясь осуществить задуманное. Водитель в это время приоткрыл дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха, и с интересом посмотрел на подходящего монаха. Ну что ж, задача значительно облегчается.

– Да вот же он! – неожиданно раздался за спиной звонкий и в то же время угрожающий голос. Герасим невольно обернулся и увидел, что прямо к нему идут четверо мужчин. – Да вы посмотрите на него, как он вырядился. Монах, етит твою мать! Сначала нашу Маняшу обрюхатил, а теперь рясу надел! – орал краснорожий мужичонка лет сорока и, уже намереваясь сцапать Герасима за шиворот, прокричал: – Держите его, братва, чтобы не ушел.

Несколько прохожих с любопытством посмотрели на Герасима, перевели взгляд на мужичка – кажись, не пьян, к чему бы это? Прервала свою беседу парочка у машины и застыла в изумлении, ожидая продолжения неожиданной сцены.

Святой всмотрелся в приближающихся. Где же он видел этого краснорожего? Уж не в монастыре ли?

Он шагнул на обочину, оставляя себе место для маневра. Черт знает что, какой-то кошмар! Разве можно было предположить, что его мирное путешествие обернется нешуточной проблемой. Видно, за ним охотятся всерьез. Блокировали на всякий случай все дороги. Ведь не мог же знать краснорожий, что он очутится именно здесь. Значит, «охотников» понатыкано где только возможно.

Парни двигались грамотно, без лишней суеты. Краснорожий шел прямо на него, как танк на деревенский плетень. А трое остальных обходили Герасима с двух сторон, отрезая путь к отступлению. Не может быть и речи о том, чтобы убежать. Наверняка поблизости другие «охотники», и он выйдет прямо на них, да и просто некуда бежать. Хотелось бы разобраться поспокойнее. Но интуиция, помноженная на опыт, подсказывала ему, что здесь нравоучениями не обойтись: они мгновенно сомнут, затопчут и выбросят бесчувственное тело на обочину. А сейчас им важно склонить свидетелей на свою сторону.

Краснорожий продолжал напускать жути:

– Я же сколько раз тебе говорил, не ходи к Маньке! Не дело это! Ведь рясу свою позоришь. Сколько раз ты мне клялся, что забудешь дорогу к ее дому, а? Признавайся, ирод проклятый! Вы посмотрите, люди добрые, что же это делается-то? – взывал мужик к немногочисленным прохожим. – Как ночь, так он шасть к ней под одеяло. Я и дурехе этой говорил, не связывайся ты с этим паскудником, а она мне все одно талдычит, люблю, говорит, и не могу без него. Что тут поделаешь? Не забивать же бабу до смерти. Вот теперь она с брюхом ходит, а этому все нипочем!

Трое мужиков угрюмо заходили со спины. Так же молчаливо и сосредоточенно обходят волки матерого лося. И, обложив со всех сторон, дожидаются команды вожака, чтобы одновременно кинуться на зверя и, оскалив хищную пасть, вонзиться клыками в бока.

У одного из троицы что-то сверкнуло в руке. Похоже, нож, а вот это уже серьезно.

– Вы меня с кем-то путаете, – запротестовал Герасим. – Я не из ваших мест, я приехал сюда помолиться святым мощам.

Краснорожий не унимался:

– Ты что, очки себе зарабатываешь, в натуре? Да не пялься ты по сторонам, никто тебе не поможет, мы тебе сейчас рога-то пообломаем! – его тон стал предельно угрожающим.

Остановить краснорожего мог только направленный в его лоб ствол пистолета.

Потребуется ровно три секунды, чтобы извлечь из-под рясы «макаров». До распаленного мужика пять-шесть метров. Значит, есть пара секунд в запасе, чтобы передернуть затвор и направить ствол в голову. Может быть, тогда он побледнеет.

«Нива» возникла из ниоткуда. Просто за спиной Герасим услышал звук работающего двигателя, а в следующую секунду, раздвинув наседающих мужиков, машина скрипнула тормозами, остановилась рядом с ним, и из приоткрытого окна показалось возбужденное девичье личико. Герасим услышал:

– Прыгай, если жить хочешь!

Уговаривать Святого не пришлось, он рванул на себя ручку и запрыгнул в уже трогающийся автомобиль. Краснорожий стоял на пути, не собираясь отойти в сторону, но в последний момент он отпрянул, и тут же Герасим с силой ударил его дверцей. Тот свалился в кювет, зажимая лицо руками.

Внедорожник прыгал на ухабах, напоминая кавалерийскую лошадь, преодолевающую барьеры. Герасим посмотрел в зеркало заднего вида. На дороге топталась обескураженная троица и, размахивая руками, что-то кричала. У одного правая рука спряталась под отворотом куртки. Наверняка он сжимал рукоять пистолета и усиленно соображал, а не отправить ли вдогонку дерзкой парочке несколько граммов горячего свинца.

– Ты зачем это сделал? – неожиданно повернулась к Святому девушка.

– Что? – не понял Герасим.

– Ну стукнул… того.

– А-а, дверцу жалко, – понимающе качнул головой Святой. – Ну ничего, не переживай, как выберемся отсюда, я тебе ее отрихтую, покрашу так, что будет лучше новой.

Девушка, не сводя взгляда с дороги, произнесла:

– Я не об этом… Но похоже, что ты ему нос сломал.

Святой одобрительно хмыкнул:

– Очень хотелось бы, чтобы так оно и было. Все-таки я старался. А потом ему не мешало бы полежать в больнице, подлечиться. Это только сумасшедший может на монаха нападать.

– А ты и вправду монах? – с некоторой долей уважения произнесла его спасительница.

Святой невольно усмехнулся:

– А что, не похож? Усы при мне, борода тоже, и, как видишь, ряса тоже на мне.

– Ну так-то оно так, конечно. – Она уверенно объехала белого теленка, выбежавшего на дорогу. – Только чудно все это! И взгляд у тебя какой-то шальной, не монашеский. Монахи так не смотрят. У них в глазах тоска.

– Все-то ты знаешь. Много монахов-то видела?

– Приходилось, – как-то неопределенно произнесла она.

– А меня зачем подобрала?

– Как же не подобрать? – очень искренне удивилась девушка. – Убили бы они тебя. Ты их глаза видел? То-то же! Давай теперь свернем с дороги, если погонятся, то нас здесь ни за что не отыщут.

«Нива», сбавив скорость, свернула на проселочную дорогу, узкую, с колдобинами, присыпанными песком. Дорогу с обеих сторон плотно обступили ели, и автомобиль, едва не обдирая боками кору, неторопливо продирался в глубь леса.

– Чья же это машина?

– Моя, – просто произнесла девушка, – здесь у нас без машины нельзя, слишком уж расстояния большие.

– Когда же ты ездить научилась?

– Давно, – отвечала девушка и медленно, не без мастерства преодолела глубокую выбоину.

– Куда же мы едем-то? – Рука монаха невольно скользнула под мышку, где прятался «макаров». Уж не везет ли его красавица на убой? Доверять кому-то после сегодняшнего дня просто глупо.

– Что ты все себя-то щупаешь? – улыбнулась девушка. – Уж не пистолет ли часом там у тебя?

– А ты проницательная.

– Ишь ты, монах!.. Только что-то раньше не доводилось мне встречать монахов с револьверами. А едем мы в сторожку лесную, к моему деду. Он зла не сделает. День-другой переждем, а потом и дальше можно ехать.

– Ладно, езжай куда знаешь, – согласился Святой.

Часа через два они выехали к крепкому бревенчатому дому, огороженному со всех сторон высоким забором. Место выглядело диким и глухим, и забор был нужен для того, чтобы лесная скотина не шастала под окнами и не тревожила покой его обитателей. На крыльцо, сильно щурясь, вышел хроменький сутулый старичок с палкой. Заприметив внучку, он щербато заулыбался и проковылял несколько шагов навстречу.

– Как тебя звать-то? – запоздало поинтересовался Святой, выходя из машины. – А то как-то неловко получается.

– Настей зови.

– А меня Герасимом.

– Ну вот и познакомились.

Подошел дед, настороженно посмотрел на Герасима, слегка кивнул.

– Давненько старика не баловала своим посещением, – приобнял Настю за плечи дедуля. Руки у него длинные и кряжистые, с узловатыми выпуклыми венами. Он напоминал выкорчеванный пень. – Так просто заехала или надобность какая имеется?

И вновь вороватый тяжелый взгляд скользнул по Герасиму. Руки старика силу не утратили. Герасим понял это сразу, едва тот тиснул его ладонь короткими пальцами. Очевидно, эти руки способны были не только на крепкое рукопожатие, при желании старик мог наверняка сдавить горло с такой силой, что язык вывалится наружу.

– Потом, дед, расскажу, а сейчас скажи, где нам расположиться.

– Да ты, чай, ученая, не впервой, – посетовал старик. – Ох, шальная ты у меня, Настюха, баба! – не то укорил, не то похвалил дед. – В горницу идите. А монах-то этот… того… про блуд-то он много знает?

Настасья неожиданно расхохоталась:

– Если не знает, так я его быстро этому обучу.

Герасим невольно улыбнулся.

– Ох, Настюха, Настюха! – покачал головой дед. – Управы на тебя нет. Ладно, живи как знаешь, – махнул широкой, словно лопата, ладонью старик. – Не маленькая, сама решай. – И, уже проходя мимо Герасима, полоснул его взглядом, словно шашкой. – Обидишь, убью, – прошипел он и затопал обратно в дом на кривых, словно у кавалериста, ногах.

Дед любил порядок, Герасим это понял, едва перешагнув порог. Все вещи расставлены по своим местам: стол – в центре, шкаф – в углу, комод – у окна, да еще пара старинных кованых сундуков у стен, тех самых, откуда в сказках Иванушка-дурачок доставал скатерть-самобранку да ковер-самолет.

Открыв шкаф, Настя порылась в вещах и вытащила серые брюки и просторную фланелевую рубаху.

– На, прикинь на себя, – бросила она вещи Герасиму, – не все же время тебе в рясе ходить, да и монаха повсюду ищут. Да не брезгуй ты, чистое! Сама стирала.

Святой разглядывал старую одежду. Не раз ему приходилось одевать женщин, но чтобы наоборот – впервые. Занятное дельце.

– Откуда это?

– Все-то тебе скажи! – неожиданно возмутилась Настя. – Ладно, не делай круглых глаз, не с покойника сняли. Мужичка одного… Я с ним полгода жила.

– А куда же он потом делся-то? – хмыкнул Святой.

– Куда же еще? – раздраженно произнесла Настя. – Ясно куда, восвояси укатил. Ну чего ты жмешься-то, скидывай рясу, или ты думаешь, что у монахов есть нечто такое, чего простые бабы видеть не должны? Да уверяю тебя, у всех у вас все одинаковое.

Герасим невольно улыбнулся.

– Баба ты ничего, шикарная. Только стерла бы эту помаду. Ну не красит она тебя, поверь мне!

– А вот такая я! – не без гордости уперла Настюха руки в бока.

– Ну и везет же мне на порочных баб, – хмыкнул Герасим и, уже не обращая внимания на женщину, начал стягивать с себя рясу.

– Есть будешь?

– Нет… Мне бы отдохнуть, устал очень, – признался Герасим.

Что-то невесело буркнув себе под нос, Настя вышла в соседнюю комнату. Некоторое время там было тихо. Потом пришел дед. Они о чем-то долго и негромко переговаривались вполголоса. Дед сопел и кряхтел, а когда говорил, то его голос больше напоминал гудение разгневанного шмеля. Настюха, напротив, была звонкоголоса и полна непонятного оптимизма, который чувствовался даже через плотно закрытую дверь.

Святой прислушался, но, кроме отдельных слов, разобрать ничего не мог.

Через пятнадцать минут Настя вернулась, держа в руках огромный тюк с перинами и подушками.

Зыркнула на него и сдержанно отметила:

– Ну точно мой жених… Правда, ты покрепче будешь, да и плечи у тебя пошире.

Опрокинула тюк на постель и уверенно, как если бы делала это не однажды, принялась готовить ложе на двоих.

Герасим не без удовольствия смотрел на ее крепкие ноги, мускулистые, как у гимнастки. И невольно почувствовал прилив острого желания. Если события будут разворачиваться столь стремительно, глупо было бы строить из себя девственника.

Настюха неожиданно обернулась и, перехватив его взгляд, не без ехидства поинтересовалась:

– На одной постели спать будем? Или побрезгуешь?

Монастырь был единственным местом, где можно было оставаться аскетом. А комната, пропахшая сосновым тесом, как будто была создана для любви.

– Давай на одной.

Настюха уверенно взбивала подушки, тыча их со всех сторон, и, добившись округлых форм, почти торжественно уложила рядышком в изголовье кровати.

– А если не желаешь, так я могу у дверей постелить, – очень серьезно предложила она, – там места много. Ха-ха-ха! Ладно, ладно, не дуйся, пошутила я.

Ночь пришла неожиданно, как это бывает на хуторах, окруженных со всех сторон лесом. Еще несколько минут назад солнце висело над вершинами елей, а потом мгновенно пропало. Сразу стемнело.

Дальнейшее произошло обыкновенно, как это бывает между взрослыми людьми, очень хотящими друг друга. Скинув с себя сорочку, Настя аккуратно повесила ее на спинку стула. И, перегнувшись через постель, зачем-то еще раз поправила взбитую подушку. Весьма соблазнительная поза. А потом, закинув руки за голову, без надобности принялась поправлять густую прядь волос.

– Свечу зажги, – потребовала Настя, – мне так хорошо.

Герасим не без труда отвел взгляд от девичьего тела, наполненного благодатным соком, и, чиркнув спичкой, запалил фитиль. Язычок пламени мелко дрожал, отбрасывая на стену зябкие тени.

– Ладаном пахнет, – произнес Герасим, сделав шаг навстречу.

– Верно, ладаном, – охотно согласилась Настя, – он у нас там, на печке, хранится. Дух от него благодатный, а потом еще дурную силу от себя отваживает. Плохой человек ночевать здесь не способен. Ты, видать, не из таковых.

– Многое ли ты обо мне знаешь, – хмыкнул Герасим, продолжая изучать ее.

Красивые крепкие девичьи груди, чуть округлый живот, не такой, какой бывает у женщин, обрюзгших раньше времени, а тот, что встречается у девиц, не успевших еще испытать счастья материнства.

Что-то в сегодняшнем вечере было особенное, но что именно, Святой понять не мог. Может быть, главной здесь была полыхающая свеча, на фоне которой Настя представлялась красивой русалкой, покинувшей лесную чащу, чтобы научить любви монаха-аскета. А может быть, всему виной был крепенький дед, больше смахивающий на лешака, что служил деве надежным сторожем. Как бы там ни было, но в Насте была тайна, и Святой желал раскрыть ее немедленно.

Обнаженный, с крепкими литыми плечами, он напоминал доброго витязя, преодолевшего немало дорог, чтобы явиться на выручку красавице. И вот теперь спасенная решила сполна отблагодарить своего благодетеля.

Мягкие девичьи руки обхватили его талию. Настасья прижалась к нему бедрами, вызвав в его душе волну восторга. И он едва удержался, чтобы не кинуть ее на кровать и не овладеть немедленно, не как спаситель, а как варвар, ворвавшийся в чужой город и которому в награду была обещана непорочная девица.

– Погоди, – слегка отстранил Святой ее ладони, – крест нужно снять.

И бережно положил его поверх одежды. А потом, осторожно взяв Настю за руку, повел ее к кровати.

Нетерпеливо, как мальчишка, Святой положил Настю на спину и услышал сдержанный шепот:

– Не торопись, сначала я тебя всего исцелую.

Герасим невольно улыбнулся – а вот это уже интересно. Настя выбиралась из-под него точно ящерка, придавленная камнем, – сильно, порывисто, и, оказавшись наверху, припала губами к его шее. Было немного щекотно и очень приятно, а Настя, не успокоившись, опускалась все ниже, награждая каждый сантиметр его кожи горячими поцелуями. Добравшись до паха, она вдруг неожиданно остановилась и, хитро посмотрев на Святого, поинтересовалась:

– А остальное монахам разрешается?

Настя выбрала не самое подходящее время, чтобы упоминать о его духовном сане. Улыбнувшись, Герасим ответил:

– Ничего страшного, я прощу тебе этот грех.

Второй раз повторять не пришлось, медленно поглаживая его бедра, Настя опустила голову.

– Боже, – запрокинул голову Святой и уже виновато, чуть сдержаннее, добавил: – Прости, что упоминаю тебя всуе…

Герасим насытился только под самое утро. И, закинув руки за голову, лежал обессиленный и обновленный. Настя не была русалкой, он столкнулся с настоящей жрицей любви, способной вдохнуть силу в любого мужчину. Она лежала неподвижно и как-то очень скромно после неистово бурной ночи. Похоже, что она спала, но это было не так. Герасим понял это сразу, едва пошевелился. Она приникла к нему всем телом, доверчиво, почти по-детски.

Святой приобнял ее, и она забилась под его руку, словно птенец под материнское крыло. Неожиданно он поймал себя на мысли, что за все это время ни разу не вспомнил об Оксане. Прежде с ним такого не случалось, ее образ преследовал его бесконечно. Неужели эта женщина способна вылечить его от наваждения?

– Где ты этому научилась?

Настя подняла глаза.

– Если я скажу, что у меня была хорошая школа, ты мне поверишь?

Святой усмехнулся:

– Хороший вопросик…

Неожиданно Настасья сделалась серьезной.

– Ты хотел откровения?

– Допустим. Признаюсь, выслушивание исповеди – это мое слабое место.

Постель всегда располагает к откровенности.

– Первый мужчина у меня был в семнадцать лет. Я даже и не поняла толком, что произошло, пьяная была, – с какой-то откровенной отчаянностью произнесла Настя. – К нам в поселок парень из армии в отпуск вернулся. Пригласил своих двух приятелей, ну меня позвали. Вроде бы и выпила-то немного, а только ничего уже потом больше и не помню… Скорее всего сыпанули чего-то в стакан. А очнулась от того, что на мне кто-то прыгает. Открываю глаза, а это тот голубоглазый солдатик. Истосковался он у себя на службе без баб-то. Мне бы его столкнуть, а чувствую, что сил нет никаких. Только рот разеваю. Потом второй сподобился, тоже прыгал, как на матрасе, этому едва шестнадцать исполнилось. Как жеребчик скакал. А третий мужик совсем, двадцать пять ему было. Обстоятельно все делал, с передыхом. А потом еще смеялся над теми, дескать, пацаны, учить вас некому.

– А что потом?

– Не знала, как жить, – очень просто сказала Настя, – родителям не могла признаться. Рассказала деду, все как было… без утайки, – голос ее слегка напрягся.

– А дед что? – спросил Герасим. И тут же пожалел, догадываясь, что, возможно, прикоснулся к чужой и страшной тайне.

– С дедом все просто, – буднично продолжала Настя, – оказывается, я не первая такая в селе была. Наш солдатик хотел от души погулять. Через день они еще одну девушку в лес заманили… А когда обратно возвращались, дед их из ружья пострелял, всех троих. Тебе не страшно? – неожиданно спросила Настя, подняв на Герасима наивные глаза.

Святому и впрямь было не по себе: не то от девичьей бравады, не то от впечатлений последних суток.

– Ничего, я привычный.

– А почему не спрашиваешь, что после было? Как-то я же жила еще пять лет. Если тебе неинтересно, ты так и скажи.

– Отчего ж, рассказывай.

Руку свою Герасим не убрал, вот только желание куда-то улетучилось.

– А дальше у меня жизнь как-то сама собой разладилась. Школу я уже забросила. Сначала появлялась там через раз, а потом и вовсе ходить перестала. Родители спихнули меня в соседний район, там училище было. Ну а без родительского глаза и вовсе как-то все вкривь и вкось покатилось. Мужики ко мне липли, как мухи на сладкое, а чтобы отказать, силы уже не находилось, – честно призналась Настя. – Что говорить, деньги мне нужны были, одеваться хотелось. Потом подружка надоумила, и я в Москву подалась. Там заработки хорошие. Как-то даже неплохо устроилась… А когда двум из наших башку проломили, я решила дома чуть отсидеться. Деда вот иногда навещаю. Отец у меня тут неподалеку, вроде тебя… Ну что, нравлюсь я теперь тебе? – с вызовом спросила Настя. – Или, может быть, ногой на пол спихнешь, как сучечку какую?

– О чем ты, глупая, я не меньше твоего дерьма нахлебался, только рассказывать не хочу. Если начну обо всем говорить, так у тебя уши завянут. Так что извини, не могу. Поберегу твои нервы.

– Ты мне ничего больше не хочешь сказать?

Святой удивленно посмотрел на девушку. В сущности все женщины одинаковы, достаточно провести с ними в постели какой-то час, как они непременно начнут требовать каких-то обязательств.

– Хм… А что ты от меня хочешь услышать?

– Ну мало ли, – неопределенно пожала плечами Настя, – мог бы сказать, например, что я тебе очень нравлюсь. Женщине всегда приятно это услышать.

– Успокойся, малышка, ты мне действительно очень нравишься. Иначе меня бы не было в этой постели. Я всегда предпочитаю проводить время с теми женщинами, которые мне по душе. Мне даже пришлось себя преодолевать. Разве ты можешь представить монаха, который пристает к женщине?

– С трудом, – улыбнулась Настя.

– Вот и я не представляю, – строго заключил Святой.

– Только-то и всего, – хмыкнула Настя. – Похоже, что объяснение в любви откладывается.

– Ты многого от меня хочешь, – сдержанно заметил Святой, – лучше ответь мне откровенностью – ты кого-нибудь любила?

– Если честно… ни одного!

– Ну а что же ты тогда хочешь от меня? – беседа начинала забавлять его. Вот как оно обернулось, а он-то считал, будто знает о женщинах почти все или, во всяком случае, многое.

– Опять честно?

– Разумеется.

– Мне бы хотелось, чтобы у нас с тобой все было по-другому.

– Хм, а если не будет все по-другому, то явится твой дед и уговорит меня из ружья?

– Ничего такого не будет, – яростно запротестовала Настя, приподнимаясь на локти. – И ты напрасно о нем так плохо думаешь, я уже начинаю жалеть, что рассказала тебе об этом.