Электронная библиотека » Ян Ларри » » онлайн чтение - страница 12

Текст книги "Записки школьницы"


  • Текст добавлен: 13 ноября 2013, 01:51


Автор книги: Ян Ларри


Жанр: Детская проза, Детские книги


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Шрифт:
- 100% +
1 сентября

Весь день – сплошные улыбки, цветы, шум, радостные встречи. Все рассказывают, захлебываясь, о летних переживаниях. Многие ребята загорели и, кажется, выросли.

Были, конечно, уроки, но… кто же не знает, как трудно слушать внимательно после летних каникул.

Пыжик, увидев меня, оскалил зубы, засмеялся:

– Ну, как Нептун? Не пишет?

Да, Нептун. А я ещё не всё рассказала о нём. Попробую закончить его историю!

Значит, так.

Пришвартовались мы у необитаемого острова, а так как он был расположен на такой широте и долготе, что через всю его территорию можно было переплюнуть как с севера на юг, так и с востока на запад, отыскать берёзовый кол было не трудным делом. Кол мы выдернули и, раскопав землю под ним, нашли бутылку, а в ней записку:

«Не торопитесь, но и не медлите. Вы уже у цели. Ещё одно усилие – и ключи перейдут вам в руки!..»

– Стойте, стойте, какие ключи? – спросила Нина.

– Какие, какие?! Неужели непонятно? Ключи к спасению чести, – нахмурился Пыжик. – Но давайте не будем перебивать. Где я остановился? Ага. Вот…

«Смело идите к памятнику Зои Космодемьянской. Когда подойдёте к памятнику, встаньте лицом к большому пруду, спиною – в сторону памятника Матросову, потом поверните головы на два румба вправо. Вы увидите справа от себя заросли кустарника. Вот тут-то, в двух шагах от парковой дорожки, в самых зарослях кустарника, ищите медную пуговицу. Возьмите её в правую руку. За пуговицей потянется тонкий шнурок. Не удивляйтесь, а тяните его до тех пор, пока не вытянете из земли вокарудотс, а также ценную премию за ваши усилия…

Привет! Нептун – гроза морей и четыре бороды».

– Что такое вокарудотс? – спросила Инночка.

– Что, что? – усмехнулся Пыжик. – Самый обыкновенный вокарудотс. Ну, да это слишком долго объяснять… Достанем его из-под земли – вокарудотс, – тогда ты и сама увидишь, что это такое… И давайте, ребята, без глупых вопросов… Короче говоря, плывём сдавать лодку.

Мы пришвартовались мокрые-премокрые, и каждый из нас изображал на берегу петергофский фонтан, – так обильно стекала со всех вода.

Марго предложила пойти на пляж, чтобы обсушиться немного на солнышке, но Пыжик криво усмехнулся:

– Трижды ха-ха! Первоклашки мы, что ли?… Как это поётся? Солнце, воздух и вода нам полезны завсегда! Закаляйся, как сталь!

Марго поспешила согласиться.

– Я лично не против, – забормотала она. – Мне так приятно даже… Холодит и… вообще. Я за вас, Пыжик… беспокоюсь… Как бы вам не простудиться…

Что за чудесный день сопровождал экспедицию!

Солнце освещало тенистые аллеи, чтобы нам удобнее было шагать по ним; облака плыли над нами, как бы желая проводить нас и посмотреть, чем кончится экспедиция; шпалеры кустарников и деревьев, покрытых весёлым, зелёным пухом, стояли по сторонам, как солдаты при встрече королей, президентов и министров. В нежной клейкой листве парка возились ошалевшие от весеннего воздуха суматошливые воробьи, и они чирикали так, как могут чирикать только одни ленинградские воробьи, которые выполняют в парках Ленинграда обязанности соловьёв и других приличных птиц. Подсвистывая воробьям, тёплый ветер шевелил опушённые клейкою листвою кроны деревьев, ерошил зеркало прудов; вода в них искрилась под солнцем живой, сверкающей чешуёй.

Экспедиция шагала по аллеям, оставляя за собой шлейф стекающей со всех воды, поливая щедро посыпанные свежим песком дорожки. Позади тащилась (именно тащилась, а не шла и не шагала) Инночка Слюсарёва. Она всё время останавливалась, то и дело потирала лоб, бормотала что-то под нос.

Оглядываясь назад (мне показалось, что она заболела), я вдруг увидела, как Инночка опустилась на колени и, странно жестикулируя, принялась выписывать на песке пальцем не то чертежи какие-то, не то таинственные письмена.

Я окрикнула её:

– Э, что у тебя там?

Инночка подняла голову, а встретив мой взгляд, неожиданно захохотала, да так, что все невольно остановились, недоумевающе поглядели друг на друга.

– Чего хохочешь? – удивилась Нина. – Смешинка в рот попала?

Взмахнув руками, Инночка села на песок и принялась так хохотать, словно её щекотали.

– Да ты что? – испугалась Валя. – С ума сошла?

– Наоборот! – крикнула Инночка и снова захлебнулась смехом. – Наоборот надо! – выкрикивала она, вытирая проступившие от смеха слёзы. – Если наоборот, – тогда всё понятно!

– Сошла с ума! – вздохнул мрачно Пыжик. – Я же говорил, нельзя брать на такое опасное дело всех, кто под руку попадёт! Тут нужны люди с крепкими нервами. Пусть идёт домой! Скажите ей!

– Ты можешь идти домой! – крикнула я. – Теперь мы одни справимся! Отдыхай!

– А вокарудотс? – снова захохотала Инночка.

– Ну, и что? – подозрительно посмотрел на неё Пыжик.

Инночка, зажав одной рукой рот, чтобы не расхохотаться, и вся посинев от натуги, другую руку подняла вверх и стала писать что-то по воздуху.

Мы ничего не поняли.

– Перестань смеяться! – попросила Нина. – Говори по-человечески.

– Но я же и говорю! – развела руками Инночка. – Наоборот надо. Читайте «вокарудотс» не слева направо, а справа налево, и получится «сто дураков»!

– Она больна! – сказал Пыжик. – Отведите её домой!

Инночка всплеснула руками:

– Неужели непонятно? Ну, тогда читайте сами! А я уже прочитала, и у меня получилось… Что получилось? А получилось: «Тащите шнурок и сто дураков».

– Розыгрыш? Да? – почему-то обрадовалась Нина. – Ну, что, разве я не говорила?

– Что ты говорила? – взорвался Пыжик. – Ничего не говорила! И зачем ты пошла с нами, – не поймёт вся Академия наук.

– А что я теряю? – усмехнулась Нина.

– Что теряешь? – растерянно переспросил Пыжик, думая о чём-то другом. Глаза его стали скучными, он весь словно посерел, осунулся, ресницы его пришли в движение: то вверх, то вниз, то вниз, то вверх, будто отплывал он от неприятностей, помахивая, вместо платочка, ресницами.

– Подождите! – поднял руку Пыжик. – Одну минутку! Во-кару-дотс! – он присел, поспешно начертил на песке это дурацкое слово, провёл по нему пальцем и грустно вздохнул. – Правильно! Сто дураков! – И, взглянув на нас, захохотал так, словно боялся заплакать. – Ха-ха! – выжимал он из себя весёлый смех, глядя на всех невесёлыми глазами. – Так я же давно догадался, что это розыгрыш! Эх, вы!

– Догадался? – усомнилась я. – Тогда зачем же ты:…

– А затем! – Пыжик оскалил зубы, как Джульбарс. – Для интереса! Вот зачем! – И вдруг лицо его повеселело, глаза заблестели, радостная улыбка раздвинула губы. – Ну, сто дураков! Ну, хоть двести даже! Ну и что? Ну, а дальше? Тайна-то ведь не раскрыта? Нет! Мы же всё равно ещё не знаем, кто разыграл нас! И почему именно нас, – тоже непонятно. Значит, – он сделал паузу, молча посмотрел на всех и решительно надвинул кепку на нос, – я остаюсь! Выясню всё… один! Если никто не останется!

– Почему никто, Пыжик? Я остаюсь с вами! – послышался голос Марго.

– И я!

– И я!

– И я!

– А мне, – сказала Инночка, – всё равно нечего делать.

Мы двинулись к памятнику Зои. Но хотя работы экспедиции продолжались, настроение у всех было, видимо, такое же, как у меня. А моё, скажу честно, определённо испортилось. Мне показалось, что и солнце светит после появления вокарудотса уже не так, да и всё в парке стало вроде невесёлым, как дождливая, осенняя ночь.

Молча мы прошли танцевальную площадку, молча миновали розарий, также молча промаршировали по аллее Героев Советского Союза. И только когда над пушистой зеленью молодых лип показалась бронзовая голова самой храброй девушки, Пыжик сказал, как бы разговаривая сам с собою:

– Но только это не наши ребята… Почерк мировой… И опять же – ни одной ошибки в письмах… Нет, честное пионерское, это всё-таки самая настоящая тайна.

Облака плыли над бронзовыми плечами Зои, пепельно-сизые голуби вились над её головой, опускаясь на бронзовые волосы, на закинутую за плечи винтовку. Зоя стояла повернув голову в нашу сторону. Она смотрела на экспедицию таким спокойным и твёрдым взглядом, что мне захотелось остановиться, и что-нибудь сказать ей.

Проходя мимо Зои Космодемьянской, Пыжик отвернулся и, кажется, покраснел. Ведь Зоя единственная девочка, которой, как говорил Пыжик, он завидует.

– Ладно, сейчас узнаем, – сказал он, нервно подёргивая воротничок куртки, – сейчас всё станет ясно. И кто разыгрывает, и почему разыгрывает, и так далее. – Он говорил, обращаясь к нам, но смотрел на нас, как на пустое место. Его глаза глядели куда-то дальше. – В общем-то, теперь самое интересное узнать, кто и для чего разыгрывает. Да! Вот в чём штука!

Мы грустно вздохнули.

Как хорошо, как интересно началось всё! Ну, почему в загадочную тайну вмешалась Инночка? Хотела всё описать сегодня, но уже устала, да и пора ложиться спать. Но завтра обязательно, непременно закончу рассказ о приключениях в парке Победы.

2 сентября

Медную пуговицу мы отыскали быстро. В зарослях кустарника Инночка и нашла её. Она же (как будто для того мы её пригласили) вытащила прикреплённый к пуговице шнурок, а затем, проворно перебирая непомерно длинный шнур, вытянула из-под корней какой-то свёрток.

– Вот!.. Тайна!.. – Инночка схватила что-то завёрнутое в газету и перевязанное бечёвкой. – Вскрываем? – И, не ожидая ответа, распаковала свёрток. – Ура! – захохотала Инночка. – Это вам!

Мы отшатнулись.

В руках Инночки появился пучок розог, обвитый розовой ленточкой. На ленточке было написано тушью:

«Наружное. Принимать перед чтением книг о похождениях шпионов.

Привет! Нептун – гроза морей и четыре бороды».


– Вот это секрет! – совсем уже бесстыдно захохотала Инночка.

Нина посмотрела на небо и, улыбаясь, вздохнула.

– Пятеро отважных и смелых открывают тайну! – сказала она и, передёрнув плечами, достала из кармана маленькое зеркальце. – Пятеро курносых оканчивают игру со счётом пять – ноль в пользу Нептуна – грозы морей! – снова вздохнула Нина и, поглядывая в зеркальце, стала рассматривать свои зубы.



Я посмотрела на членов экспедиции. Кроме Инночки, все пятеро были действительно курносые. Все до одного курносые.

Неужели это простое совпадение? Мне показалось в эту минуту, что я сделала какое-то научное открытие, но какое именно, этого я ещё не могла понять. Однако разве не удивительно, что пять курносых попали, как один, в такое глупое положение?



Впрочем, лично я не совсем курносая. Пожалуй, я только подвид небольшой курносости. Но лишь успела я отметить мысленно деление курносых на виды и подвиды, как с ужасом подумала: «Ну и шум будет в классе, когда узнают о наших похождениях в парке».

– Девочки, – сказала я, – как это хорошо, что у нас появилась настоящая тайна. Собственная! И вы понимаете, конечно, что нам теперь придётся хранить её, заботиться о том, чтобы никто не узнал о приключениях с Нептуном.

– Ясно! – повела носом Марго. – Если в классе узнают, – засмеют!

У Пыжика был самый смущённый вид.

– Ребята, – сказал он, расстегнув воротник рубашки, – вообще-то ничего страшного не случилось… Ну, просто… играли и… всё тут! И никому докладывать об этом, конечно, не стоит… Мало ли кому и как нравится играть… Лучше всего, чтобы никто не знал… Да! Короче говоря, предлагаю… Давайте поклянёмся…

– …над розгами! – захихикала Инночка.

Ну, зачем мы взяли её с собою?

Пыжик покосился на неё, но, сделав вид, что не слышал, поднял вверх крепко сжатый кулак:

– Поклянёмся, ребята…

– Стойте, стойте, – закричала Инночка, наклоняясь, – тут что-то ещё есть! Завёрнутое в целлофан! – Она выудила из пучка розог пакетик и вдруг заорала так, что её услышали, наверное, и на Выборгской стороне, и на Охте. – Соска! Ура! Одна на всех! И с приложением! Глядите! Записка! Ого! Читаю: «Принимать между главами шпионских книг. Перед употреблением не болтать. Четыре бороды и одна безусая особа!»

– Ясно, – угрюмо сказал Пыжик. – Подстроил кто-то из девчонок, а всю эту пакость устроил или старший брат, такое моё мнение, или целая банда.

– Тогда, – сказала Нина, – я знаю кто. Лийка Бегичева. У неё же целая банда мальчишек. Стиляг. Семиклассников. Они всегда с ней бывают.

Пыжик покачал головою.

– Почерк не семиклассный, – вздохнул он. – Да и стиляги написали бы по-другому. Но не в этом дело, ребята! Дело в том, что мы должны дать клятву не трезвонить в классе об этом… стихийном бедствии. Поклянёмся же держать загадочное дело в тайне!

– Ой, девочки, – отскочила Инночка, – у вас теперь столько тайн, что даже голова кружится. Я пошла. До свиданья!

– Куда?…

– Постой!

– Куда же ты?

Но Инка, бессовестно – оскалив зубы, помахала рукою и помчалась так, что её худые длинные ноги взлетели к самому затылку.

– Всё! – опустил голову Пыжик. – Мы пропали! Завтра весь класс будет скалить зубы.

Марго дотронулась до руки Пыжика:

– Вы не расстраивайтесь, Пыжик. Пусть смеются, а мы будем дружить.

Пыжик угрюмо поковырял носком ботинка землю.

– Говорил, не надо её брать, а вы – голосовать, голосовать.

Он круто повернулся и пошёл, не взглянув на нас, к главному входу в парк.

Растерявшаяся Марго подняла с земли пучок розог, посмотрела, смешно мигая глазами, на девочек, на спину Пыжика и закричала:

– Пыжик, а это… Вы не возьмёте?

Она протянула розги, считая, кажется, что они могут принадлежать только ему одному.

Пыжик оглянулся, бросил диковатый взгляд на розги, со злостью посмотрел на Марго. Она побледнела, опустила низко голову.

Кто же, однако, подшутил над нами?

ЗАПИСАНО В РАЗНОЕ ВРЕМЯ

На уроке зоологии по партам пошло гулять какое-то послание. Я видела, как, читая его, ребята хихикали, посматривали то на меня и Марго, то на Пыжика, то на Валю и Нину.

Ну, конечно, кто-то остроумничает о наших похождениях в парке.

Я старалась сидеть спокойно, как будто меня и не касается глупое хихиканье, но легко ли изображать мраморный памятник, когда чувствуешь, как на тебя показывают пальцем. И самое неприятное было то, что ведь я даже не знала, какие гадости написаны о нас.

Наконец, обойдя все ряды, записка пошла гулять по нашему ряду, а скоро подошла и к нашей парте.

Сзади протянулась рука. Я услышала хихикающий шёпот Бомбы:

– Антилопа, тебе письмо от Нептуна! – И на мою парту упал свёрнутый клочок бумаги.

Я развернула его и увидела пять отвратительных уродов. Они мчались, широко открыв рот, к чудовищу с трезубцем. У ног чудовища стояла корзина. В руках чудовище держало пучок розог с лентой, на которой было написано мелко: «На память от грозы морей».

Под рисунком были стихи:

 
Мчатся в парк ужасным кроссом
Пять загадочных курносых.
Там, в аллеях тёмных, в парке
Раздаёт Нептун подарки.
Руки шире расставляйте!
Получайте! Получайте!
Вот с погибших кораблей
Пять заржавленных гвоздей!
Вот бечёвки! Вот записки!
Горсть песка из Сан-Франциско!
Две бутылки, шерсть китов!
Пять хвостов морских котов!
Ну, а это – для отваги.
С лентой розовой бумаги
Получите пустячок:
Розги, свитые в пучок!
 

Внизу была пометка: «Прочитай и передай дальше!»

И такие бездарные стихи, глупые, как поэт, который написал их, вызвали такой же глупый смех.

Я была возмущена. Что же тут смешного? Я чувствовала, как на меня смотрит весь класс. Уж не думают ли они, что я расплачусь? Ну, как бы не так!

Пожав плечами, я передала рифмованную гадость Марго.

– Не подавай вида, – прошептала я, – изобрази на лице презрение и отдай Пыжику.

Марго прочитала и, конечно, ужасно расстроилась.

– Я… порву это! – захныкала она.

– Не смей! Нас же тогда засмеют! Изобрази презрение!

Марго выпятила губы. Не знаю, понимает ли она, что такое презрение, но, по-моему, она изобразила сестрёнку Вали – Лильку, когда та принимает рыбий жир.

Я выхватила послание из рук Марго и перебросила его Пыжику.

Пусть все видят, что наша парта приняла стихи без особых переживаний.

Марго шепнула:

– Это Лийка! Это она сочинила!

Я посмотрела на Лийку.

Она сидела, вздёрнув нос, гордо посматривая по сторонам, как бы желая сказать:

– Вот она я! Смотрите! Это я, я, я сочинила. Вам никогда не написать таких стихов. А для меня ничего не стоит даже ещё ядовитее сочинить стишки.

Ну, погоди же! На большой перемене я научу тебя сочинять такие поэмы, что ты придёшь домой с расцарапанным носом и хорошенькими синячками на ручках. Я отучу эти ручки делать гадости. Пусть они научатся сначала убирать за собою постель, одевать тебя, а уж потом пишут, что им вздумается.

Я послала Пыжику записку:

«Это Лийка-кривляка сочинила. Она давно уже занимается такими гадостями. С третьего класса. Надо заманить её в большую перемену в пустой класс. Ты встанешь у дверей, а я зайду и хорошенько поговорю с ней. Ладно?»

Пыжик, прочитав записку, взглянул на меня и помотал недовольно головой, потом быстро написал что-то и передал мне.

Я прочитала:

«Если это Лийка, – имею другой план. После урока нам всем отважным (зачёркнуто) пятерым надо собраться. Предупреди Марго и Нину. Павликовой я сказал. Сбор на большой лестнице».

Я показала записку Марго. Она вздохнула так, будто в груди у неё скопились все ураганы, тайфуны, самумы и штормы.

– Пыжик теперь очень расстроится! – сказала она. – Пыжику это всех неприятнее.

Вот глупости какие! Почему же один Пыжик будет переживать? А я? А Валя? А Нина?

Ну, конечно, нам было сейчас не до зоологии. Я еле-еле дождалась конца урока, а как только услышала звонок, сунула учебник в парту и, кивнув Пыжику, побежала к большой лестнице.

Пожалуй, это самое удобное место для совещаний. Особенно в большую перемену, потому что орут и визжат здесь так, что можно спокойно обсудить любое дело и никто не услышит ни слова. Все секреты тут тоже очень удобно передавать.

Я прибежала к лестнице.

С визгом, хохотом и свистом, толкая и обгоняя друг друга, мчались мальчишки. Первоклашки скатывались, визжа от восторга, по перилам, не забывая, однако, зорко поглядывать по сторонам (а вдруг появится учитель?). Стайка крошечных безобразников бежала за маленькой девочкой и хором квакала:

– Ква, ква!

Толстенький, румяный первоклассник, задыхаясь, тащил на спине ещё более толстого мальчишку. Наверное, они поспорили о чём-то и проигравший везёт в школьный буфет «на верблюдах» выигравшего пари.

– Вот устрица! – усмехнулась я. А давно ли я сама была такой же глупышкой?

Не прошло и минуты, как подошёл Пыжик и сказал:

– Я всё понял, но… давай не будем… с пустым классом… Во-первых, она пожалуется, и тогда у нас начнутся неприятности. А во-вторых, будем честно бороться. Будем бить её тем же, чем она стукнула нас. Стихами!

Я объяснила ему, что Лийку стихами не воспитаешь, а если расцарапать ей нос, она больше не станет писать гадости. Но тут подошла Нина и сказала:

– При чём здесь Лийка? Ребята просто поручили ей выступить со стихами. И только. Все знают, что Лийка пишет стихи и что они получаются у неё не плохо. И, кроме того, ведь это же почти всё правда.

– Почти! – задумчиво повторил Пыжик. – Она записала почти правду. Ну вот и мы напишем о ней почти правду. Писать, так уж всем писать. Давайте подумаем, какую же о ней сочинить почти правду?

– А вот какую! – сказала я. – Она финтифлюшка и воображала. Она сказала Лене Бесалаевой, будто в неё влюблены восемь семиклассников и все они так и ходят за ней по пятам.

– А это правда? – спросил Пыжик.

– Смешно! Какая же правда? – возмутилась я. – Ну, кто, подумай сам, может влюбиться в Лийку? Она увидела в кино, как там влюбляются, и завоображала о себе.

– Не говори! – остановила меня Нина. – Это всё-таки почти настоящая правда! Семиклассники действительно ходят встречать Лийку. И на катке катаются с ней. Но почему катаются, – вот это уже вопрос!

– Почему?

– Потому что её мама приглашает Лийкиных друзей каждое лето на дачу. А там у них моторная лодка, разные игры. Ребята говорят, на даче Лийки веселее, чем в пионерском лагере.

– Тогда понятно, – сказала я. – Тогда, конечно, можно и на катке с ней кататься, если летом… моторная лодка и вообще.

– Ладно, – сказал Пыжик, – что-нибудь сочиним! Я берусь написать стихи. Но хорошо сделать ещё и карикатуру. Кто из нас рисует?

Лучше всех не только среди пятерых отважных, но и во всём классе рисует, конечно, Марго. Её рисунки посылали даже на выставку детских рисунков в Индию, когда она училась ещё в третьем классе в сельской школе.

– Марго, нарисуешь? – спросил Пыжик.

– Ой, не знаю… А вдруг не получится? Вдруг не похоже?

– Ну, и что? Главное, чтоб посмешнее было! Она смеётся, и мы посмеёмся… Но что напишем – вот вопрос! О чём?

– Она же хвастунья, – напомнила я. – Хвастается своей «Волгой», хвастает, что ей покупают дорогие платья и чуть ли не котиковое манто, что её папа самый ответственный папа. Прожужжала всем уши о собственной даче, о курортах, где она бывает с мамой… Мировая хвастунья! Хорошо бы песню сочинить про неё.

– А музыка? – спросил Пыжик.

– Я бы подобрала что-нибудь, – сказала Нина Станцель. – Надо слова сначала написать. А может, сама сочиню музыку! У меня потом и разучить можно. У нас хорошее пианино.

Когда Пыжик узнал, что Нина играет на пианино и сочиняет музыку, он ужасно обрадовался.

– Напишем романс! – подскочил он и взъерошил на голове волосы. – Жестокий романс! Стихи напишу я сам.

Мотивчик Нина сделает, а потом все вместе споём в классе.

Жестокий романс мы сочиняли и разучивали больше недели, и, наконец, наступил день мести.

Перед уроком английского языка Пыжик вышел на середину класса, пригладил волосы и, подмигнув нам, сказал:

– Братцы-ленинградцы, у нас плохо развивается художественная самодеятельность. Отстаём мы, короче говоря. А вам известно ещё с первого класса, что отсталых бьют. Вот мы и подумали, чем дожидаться, пока нас побьют, будем сами биться за нашу самодеятельность. Ещё короче говоря, мы тут кое-что придумали.

– Короче! – закричали ребята.

Пыжик поднял руку:

– Внимание! Сейчас выступит ансамбль песни и пляски. Будет исполнен романс «Горе без ума».

И мы запели, приплясывая и лихо притопывая:

 
Ах, какое дивное авто
Я имею всем на удивленье.
Мама купит завтра мне манто,
Не манто, а умопомраченье.
 
 
Есть у папы должность в Кишкотресте,
А у мамы – личный шифоньер.
Летом я поеду с мамой вместе
На курорт Ривьер де трепарьер.
 
 
У меня есть собственная дача,
Три моторки, сорок радиол,
Миллион пластинок «Кукарача»,
Персональный с сеткой волейбол.
 
 
Одного лишь только не хватает, —
Говорят мне па и моя ма,
Говорят и горестно вздыхают:
«Не хватает, доченька, ума!»
 

Ребята так и покатились от смеха.

Лийка вскочила, замахала руками и плачущим голосом закричала:

– Не смеете! Я буду жаловаться! Не честно! Подло! Я ваших родителей не трогаю, и вы не трогайте.

Пыжик покраснел и стал оправдываться. Он сказал:

– О чём ты? Опомнись, безумная, как говорил д'Артаньян своей лошади. Кто тебе сказал, что романс про тебя и про твоих родителей? Прими таблетку аспирина!

Валя растерянно оглядела всех и сказала неуверенно:

– Ребята, а мы действительно… Ну, как вы думаете: честно или не честно мы поступили?

Валя растерянно оглядела всех и сказала неуверенно:

– Кажется, не совсем честно! А по-вашему, как?

– А по-моему, – сказала я, – так ей и надо! Пусть не хвастается! И потом, ведь неизвестно же, о ком мы спели романс. Имени нет, фамилии тоже не было… А вообще-то пускай позлится!

Но меня не поддержали. Мы посидели ещё несколько минут молча, а потом, не глядя друг на друга, разошлись по домам.

Вся эта история всё-таки всплыла, и о нашем романсе, а также о войне с Лийкой узнал директор школы. Кто-то собрал всё наше творчество и передал ему. Может, пионервожатый, а может, Лийка! Я думаю, что это работа Лийки, а Пыжик говорит: у Лийки не такой характер, чтобы действовать исподтишка.

– Она бы в открытую напала на нас! – сказал он. – Всё-таки, при всех недостатках, от неё не отнимешь честного, открытого характера.

Директор вошёл с нашими произведениями в руках и спросил:

– Это один старается или же у вас все принимают посильное участие в творческой работе?

Марго вскочила и, глядя на Пыжика, сказала, заикаясь:

– Это я… Я одна… Рисовала и… вообще!

– Так! – сказал директор. – Значит, ты и есть классная Кукрыникса? Ну, что ж, рисунки не плохие! A кто поэзией занимается? Или поэты более скромны? Не пожелают называть себя?

И вдруг, к моему удивлению, Лийка вскочила и сказала:

– Стихи про Нептуна я писала. А родителей не задевала! При чём тут родители? Это бесчестно! Почему же они не считаются…

– Кто они?

Лийка посмотрела в нашу сторону и вздохнула:

– Они знают, кто писал! Пусть сами скажут!

– Пусть скажут! – кивнул Пафнутий. – Не возражаю!

Мы переглянулись. Говорить или не говорить?

– Они не хотят! – усмехнулся Пафнутий.

Пыжик вскочил и крикнул срывающимся голосом:

– Вот я! Стихи я написал! Но это же шутка была! Вы же, Пафнутий Герасимович, и сами, наверное, любили пошутить, когда были школьником.

– Любил! Не отрицаю! Да и сейчас люблю хорошую шутку! И весёлые, жизнерадостные шутники мне по душе. Но шутки бывают разные. Есть в нашей школе один паренёк – я не буду называть его, – который считает верхом остроумия дёргать девочек за косы.

Ребята захохотали. Ведь таких пареньков и в нашем классе сколько угодно.

– Смешно? – удивился директор. – Девочки, вам смешно, когда вас за косы подёргивают?

– Нет! – хором ответили девочки.

– Целый хор голосов! – улыбнулся директор. – Значит, одному солисту смешно, а всему хору огорчительно. Шутки, стало быть, как вы уже понимаете, хороши только тогда, когда от них все смеются или смеётся большинство и лишь один, осмеянный за дело, огорчается… Не подумайте, что я пришёл сказать вам: не балуйтесь, не шалите, не беснуйтесь. Да если бы и сказал, то вряд ли вы стали бы ходить с опущенными руками, на цыпочках. Я же вас знаю. И поэтому, когда я прочитал ваши стихи, подумал: не предложить ли вам одно весёлое занятие?

Мы переглянулись. Что это за весёлое занятие?

– Новую игру? – спросила Таня Жигалова.

Ребята насторожились.

Пафнутий никогда не говорит просто так. Уж если он начинает какой-нибудь разговор, – значит, за этим разговором вот-вот, сейчас, сию минуту всплывёт что-нибудь или очень приятное или же очень и очень неприятное. Между прочим, он преподносит и хорошее и плохое так спокойно, что по лицу никак не угадаешь, что же приготовлено у него для нас.

А вообще-то, ребята стараются подальше держаться от него, пореже встречаться с ним. И не потому, что часто приходится слышать от учителей: «Ты что же? Хочешь пойти к директору? Хочешь с ним поговорить, как надо вести себя на уроках?» – а просто потому, что при нём как-то теряешься.

В школу Пафнутий Герасимович приходит весь сияющий, блестящий. Костюм его отутюжен, на брюках – острые, как ножи, складки, галстук повязан как на картинке, гладко выбритые голова и щёки отливают стальной синевой и блестят, как новые. И весь он такой, что хоть на выставку мод посылай.

Когда я была первоклашкой, я старалась как можно реже встречаться с ним в коридорах. Мне казалось тогда: стоит ему заметить мою особу, он непременно подзовёт к себе:

– А ну-ка, ну-ка, подойди ко мне, замарашка! Покажи руки!

И руки мои сами прятались под фартучек при одной только мысли о такой встрече. (Ну кто же не знает, что в первом классе руки пачкаются так часто, что их просто не успеваешь мыть.)

Не знаю, любят ли его ребята, но уверена: относятся они к нему с большим уважением и, кажется, чуть-чуть побаиваются его. А вот почему боятся, – не могу понять. Он никогда не кричит на нас. Не повышает голоса. И всё-таки в нём есть что-то такое непонятное мне, как бы устрашающее, что ли! Не знаю! Во всяком случае при нём все как-то подтягиваются, перестают дурачиться, а самые большие безобразники становятся вежливыми.

А вот нашего милого Брамапутру мы все просто любим.

Когда я первый раз увидела Брамапутру, он показался мне неопрятным стариком. Я очень тогда удивилась, услышав от ребят, что его вся школа любит.

Когда он приходит в класс в помятом пиджаке, с каким-то петушиным хвостиком седых волос на голове, мы встречаем его дружескими улыбками, осматриваем с головы до ног. Всё ли на месте? Кажется, всё! Узел «вечного галстука» свисает ниже воротничка. Из бокового кармана торчит «вечный кончик», – уголок носового платка, которым – по словам ребят – пользовался в своё время прапрадедушка Брамапутры. Порядок! А где две пуговицы, которые висят на ниточке и должны не сегодня-завтра отвалиться? О, и пуговицы ещё на месте!

И мальчишки и девочки радостно улыбаются. И все дружным хором приветствуют Брамапутру:

– Здрасьте! Доброе утро!

Он видит улыбающиеся приветливые лица и сразу как будто молодеет от дружеской встречи.

Наверное, он раньше приходил в школу таким же отутюженным и сияющим, как Пафнутий, но сейчас ему трудно следить за собою. Брамапутра так стар, что ему и пуговицы не пришить самому, и помятого галстука не прогладить. Девочки старших классов заходят по очереди к нему на квартиру, как будто в гости, но, конечно, для того только, чтобы навести порядок, что-нибудь починить, погладить, пришить пуговицы.

Кто-то из ребят сказал однажды, будто Брамапутру «выживают из школы», будто другие учителя хотят, чтобы он ушёл на пенсию. Но куда пойдёт он, если, кроме нас и школы, у него нет никого и ничего на свете. Да и жалко было бы нам расстаться с ним, потерять такого учителя, уроки которого для нас настоящий праздник.

Иногда Брамапутра засыпает в классе. Тогда мы встаём у дверей и сторожим его сон. Ведь если учителя узнают, что он спит на уроках, – тогда его непременно переведут на пенсию.

Да, мы все его любим, но вся наша любовь похожа больше на жалость и на благодарность за чудесные уроки.

Я сказала Пыжику, что можно любить не уважая и уважать не любя. Он, не подумав, стал спорить. Тогда я сказала:

– Вот тебе пример: я очень люблю своих подшефных ребят в детском садике. Но как ты думаешь, могу я уважать их?

Пыжик посмотрел на меня с удивлением:

– А знаешь, я думал, что только у меня появляются в голове разные такие же вопросы… Но, кажется, в нашем возрасте все уже начинают думать по-настоящему!

Но вот директора можно лишь уважать. Даже не так я хотела сказать. Его не «можно уважать», а нельзя относиться к нему без уважения. Мы уважаем его за то, что он знает нас не хуже, чем мы сами знаем друг друга. А уж такому никто не скажет: «Простите, я не знала, что этого нельзя делать. Я больше не буду!»

Нет, ничего такого ему не говорят. Да и сам он не говорит разных жалких слов: «Это нехорошо, это неприлично!»

Он просто смотрит, смотрит и смотрит на тебя, потом прищурит глаз и спросит:

– Как же это тебя так угораздило?

И тогда приходится рассказывать всё по порядку.

Он молча выслушает и спросит:

– Ну, а ты-то как относишься к своему поступку? Одобряешь? Осуждаешь? Н-да, – побарабанит он пальцами по столу, – ты, конечно, скажешь сейчас, что осуждаешь свой поступок. Раскаиваешься! И, наверное, думаешь, что взрослые только для того и существуют, чтобы им можно было говорить о раскаянии. Но я хотел бы научить вас всех думать и понимать одну самую простую истину. Какую? А вот какую: когда тебе захочется сделать какую-нибудь гадость другому, подумай: понравилось бы тебе, если бы другой поступил бы так же, как поступаешь ты?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации