Текст книги "Коломбина для Рыжего"

– Что, снова будем кусаться, Коломбина? – спокойно интересуется Бампер, пока я, запрокинув голову, кромсаю его взглядом на мелкие кусочки.

– Ты зачем сюда приехал, Артемьев? – мне все же удается сказать это почти ровно. – Кто тебя звал? Что, совесть замучила?

И вновь самоуверенный росчерк губ, и приподнятая в вопросе бровь.

– С чего бы вдруг, милая?

– С того, что сказал правду. О моей доступности. Так не волнуйся! Переживу как-нибудь! – моя рука вздрагивает, когда я отвожу от лица брошенную на щеку ветром прядь волос, никак не желающую быть послушной. – Уж какая есть! Еще бы ты оказался подальше… и вообще… вообще все было бы замечательно. – Заканчиваю не так уверенно, погружаясь в глубину немигающих глаз. Понимая, что горожу сейчас одной мне понятную чушь.

– Размечталась! – одним словом обрывает мой спич Рыжий, становясь серьезным. – Кажется, у нас с тобой уговор, девочка, или ты забыла? Вчера ты нашла способ заставить меня внимательно тебя выслушать и пойти на поводу, уверен, сегодня у меня получится не хуже. Не думай, что мне ничего не стоило наступить на горло собственным интересам. Для этого я слишком корыстная сволочь. Однако же, – он зло кусает губы, оценивая меня, – я удивлен, какая короткая у тебя оказалась память.

Я тоже холодею в голосе, вспомнив вчерашний вечер.

– Мне казалось, ты вдоволь насмотрелся на шрам. И даже больше.

– Не лги себе, милая. «Даже больше» – оказалось приятным бонусом к встрече для нас двоих, я подобные мелочи замечаю. А вот условий было два, и со своей стороны я часть сделки выполнил. Кстати, Коломбина, – Бампер выдерживает паузу, – днем твой друг снова приезжал ко мне. Вчера я сослался на партнера, сняв ставки, а вот сегодня… Поверь, однажды он легко найдет того, кто захочет проверить, что значат его слова в деле. И не думаю, что с другим ты окажешься настолько же убедительной, как со мной. Когда-нибудь тебе придется позволить другу самостоятельно решать за себя. Прими это к сведению.

Он возвращает мне пощечину, пусть словом, но с лихвой отмерив силу удара, и я произношу тихо и глухо:

– Чего ты хочешь?

– Согласия. Ничего смертельного, милая. Мне просто нужна твоя помощь в обмен на услугу, только и всего.

– Я же просила, не называй…

– Буду. Ты милая, когда злишься. И я не люблю, когда меня просят, это связывает руки. Я привык решать сам.

– У тебя все милые.

– Ревнуешь? Или не нравится быть, как все?

– Нет, – я убираю со щеки прядь волос, пряча глаза. – Констатирую факт. Ты мне ничего не должен.

Бампер достает сигарету, щелкает у лица дорогой зажигалкой.

– Хорошо, что понимаешь, – соглашается, лениво затягиваясь дымом, опуская руку в карман брюк. – Не должен, Коломбина. В отличие от тебя. И данный факт – та причина, по которой я здесь. А ты водишь меня за нос не один час, как своего Мишку, показывая, насколько осталась верна вчерашнему слову. Судя по всему: тебе плевать. А время идет, и оно для меня дорого.

Я вскидываю голову, с новым вызовом глядя на парня.

– Не правда! Я не сказала «нет», а ты молчал!

– Я не привык просить, следовало бы догадаться! Или моей ошибкой была та ветка сирени? Поэтому ты решила продинамить меня?.. Я не приехал просить о свидании, девочка. Не стоит убегать. И я больше не намерен спать с тобой, даже если ты очень попросишь. Дважды фокус: «Помоги, Витя!» – не пройдет.

В этом месте мне стоило бы отвести глаза и залиться румянцем, – если честно, слова укора больно ранят, но я помню другие слова парня, прозвучавшие однажды не менее уверенно.

– Дважды? – неужели это я улыбаюсь, с удивлением глядя в серьезные глаза? – Однако же, Артемьев, какая короткая у тебя память. Мне кажется, для «дважды» мы уже слегка увлеклись. Твое счастье, что я не стану на деле проверять правдивость твоих слов.

– О чем ты, Коломбина? – К черту! Он прекрасно понимает суть вопроса!

– Не думаю, что могу заставить тебя спать со мной, даже если очень попрошу. Ты не похож на того, кто спит с девушками из жалости. И дело не в сирени, ты же понимаешь.

Рыжий посылает затушенный о зажигалку окурок точно в мусорный бак.

– Мне нравится ход твоих мыслей, Коломбина, – польщено скалится, одергивая на плечах куртку. – Конечно, я мог бы обратиться к другому человеку, но зачем… когда у меня есть ты.

Он только что был так серьезен, до холода в глазах, и вдруг произносит конец фразы слишком интимно, даже нежно. Настолько многообещающе, ласково огладив меня взглядом, что у меня пропадает всякое желание улыбаться.

Мне не устоять перед ним. Не устоять, если он вздумает играть со мной, как кот с мышью.

Остается только с досадой отвернуться, спрятав лицо за распущенными волосами.

– Я могу заехать домой принять душ? Или времени нет совсем?

– Конечно, можешь, Коломбина, – Бампер обходит машину, распахивая для меня дверь черного «BMW», – я же не зверь. И, раз уж мы заедем к тебе, – наклоняется к уху, когда я, опускаясь в кожаное кресло, касаюсь его плечом, – быть может, ты меня даже накормишь? Есть хочется – жуть!

– Обойдешься! – жаль, что я не прищемила дверью какую-нибудь важную часть его тела. – И я тебя не приглашала!

* * *

Не приглашала. Но как только автомобиль тормозит у подъезда ее дома, а я намереваюсь, выпустив Коломбину, свернуть к дальнему краю тротуара, снова приготовившись ждать, она возвращается и бросает коротко, прежде чем уйти:

– Поставишь машину и поднимайся. Номер квартиры ты знаешь.

Да, знаю. Навел нужные справки, спасибо вечнозеленой купюре и доброте разговорчивого коменданта общежития. А она так и не спросила, кто сказал и как нашел. Зачем приехал? Почему прождал ее, как дурак, столько времени, удивляясь собственному терпению и смеясь над собой. Потирая ладонью след на щеке, так и не остывший от ее обиды.

Черт! Если бы я сам до конца все понимал! Просто не смог в новом дне без девчонки, так и не сомкнув ночью глаз, а она… «Мне все равно». Неласковая, колючая, равнодушная Коломбина. Запавшая в душу так глубоко, что без нее уже не вздохнуть полной грудью, как ни пытайся. Не забыть и не забыться в другой, но слова подобрать так трудно.

Я смотрю на нее, на ее сомкнутые в молчании губы, на упрямую линию подбородка и упавшую на щеку прядь темных волос, небрежным движением пальцев заправленную за ухо, на тень от ресниц, затенившую глаза, на красивые руки, пока она нарезает хлеб, включает микроволновку, чайник, ставит на стол один прибор… и понимаю, что сегодня не усну один. Без того, чтобы она просто была рядом. Даже если это будет стоить мне очередной пощечины.

Потому что вчера мы оба шагнули за грань, откуда вернуться не просто.

– А ты? Разве не поужинаешь со мной?

– Я не хочу.

Что ж, как скажешь, милая. Умерим на время гордость. Поужинаю в одиночестве, пока ты плещешься в душе так близко от меня за тонкой стеной, заставляя сглатывать слюну, представляя твое голое тело под горячими крепкими струями воды. Вспоминая затянутые желанием карие глаза и раскрытые на жадном вздохе губы. Которые, знаю, когда-нибудь произнесут мое имя так, как я хочу.

Ради такого зрелища я бы согласился остаться голодным.

Коломбина выходит из душа полностью одетая. Оставшись в джинсах, переодев футболку, вытирая полотенцем густые, непослушные волосы…

Я иду на звук включенного фена и вдруг замираю на пороге небольшой комнаты. Такой яркой, в цветных пятнах постеров, что на мгновение теряю дар речи, не сумев справиться с отразившемся на лице удивлением, – я никогда не видел ничего подобного.

Ее хозяйка замечает меня и выключает фен. Вслед за мной обводит комнату взглядом, в котором растет смущение и испуг. Останавливает его на оранжево-фиолетовых стенах… на голубом, обклеенном фотообоями «под перистое небо» потолке… на зеленых в золотой орех портьерах…

– Я редко бываю дома, – говорит негромко, суетливо отвернувшись к книжной полке. Опустив на нее фен, растерянно поправляет корешки давно прочитанных книг. – Здесь не менялось ничего со времени школы. Отцу некогда, а мне… А мне когда-то это казалось красивым.

– Ну-у… у тебя очень мило, Коломбина, – я кусаю губы, чтобы не растянуть их в улыбке. – Уютненько так.

– Не ври! – она поднимает лицо, дерзко вздернув подбородок, но румянец выдает ее с головой. – К черту! Можешь смеяться, Артемьев! Я же вижу, что тебе не нравится!

– Не придумывай! – Слава богу, мне удается сохранить серьезность. – Я ничего подобного не говорил. Да, необычно, как для девушки, ну и что? В этом вся ты…

Она смотрит на меня, не зная, верить сказанному или нет, а я прохожу в комнату, с интересом оглядывая стены, с которых на меня смотрят фотографии старинных автомобилей. Увидев среди них фотографию маленькой девчонки в шортах с растянутыми хвостиками, забравшуюся на ржавый кузов автомобиля, улыбающуюся в объектив камеры во весь щербатый рот, я спрашиваю:

– Кто снимал тебя?

И слышу глухое:

– Отец.

– А этот снимок? – показываю подбородком на фотографию, где маленькая Коломбина, в платьице в горох и белых сандалиях, с бантом на макушке, стоит возле парковой фигуры диснеевской Белоснежки, нахмурив брови и поджав рот. Спрятав руку – ту, что должна лечь в ладонь сказочного персонажа, – за спину.

– Мама. Отцу нравится, потому и висит. Платье – ее подарок.

– Почему же нахмурилась?

– Я в детстве не любила наряды. А еще… она попросила отца отойти.

Голос Коломбины лишен эмоций, сама девчонка, отвернувшись, что-то наспех бросает в сумку, и я понимаю, что коснулся скользкой темы. И дураку ясно, что сегодняшняя подруга ее родителя, куда моложе возможной матери. Да и держались они друг с другом слишком отстраненно, чтобы быть близкими людьми.

– Ты очень любишь его, да? – я задаю первый пришедший на ум вопрос, чтобы сойти с неудобной темы.

– Да, – она на миг замирает, но вот уже вновь принимается складывать сумку. – Очень.

– Вы похожи.

Она только пожимает плечом.

– Знаешь, ты сегодня смогла удивить меня, – признаюсь, забирая из тонких рук сумку, когда она застегивает ее на молнию, собираясь отнести к дверям. – Никогда бы не подумал, что ты хоть что-то смыслишь в технике.

– Ну, спасибо!

– Пожалуйста, Коломбина, – отвечаю предельно честно. – Скажи, ты действительно можешь отличить карбюратор от коробки передач? Мне не показалось?

Она смотрит на меня с тихим вызовом. Как будто ожидая, что я вот-вот отпущу насмешку.

– Действительно. И не стоит меня проверять, Артемьев. В твоей машине стоит инжектор.

– Какая разница…

– Большая. Если ты хочешь выжать скорость и сэкономить горючее. Разве что сам не заглядываешь под капот и не видишь отличия. Ведь не видишь?

Она тоже умеет бить по больным местам. Еще недавно признание далось бы нелегко, но сейчас я позволяю себе быть открытым.

– Если честно, Коломбина, я не силен в технике. Хотя в чем разница карбюратора и инжектора знаю. В теории. Вопросы с машиной я решаю на СТО, как все нормальные люди. Ой, вот только не надо…

Но, поздно. Коломбина уже задирает нос.

– Послушай, Бампер! Я не собираюсь перед тобой оправдываться! Да, я люблю технику и машины. Люблю с детства! Не трудно догадаться, раз уж ты оказался в этом доме и влез в мою жизнь! Но это не значит, что я…

– Давай, еще диагноз себе придумай самостоятельно. У тебя хорошо получается.

– … ненормальная. Что? – вспыхивает девчонка. – Да иди ты к черту!

Коломбина выходит из комнаты и идет в прихожую. Молча обувает кеды, натягивает короткую куртку, щелкает собачкой замка… Ее дорожная сумка в моих руках, и когда мы выходим из подъезда дома и подходим к машине, я бросаю сумку на заднее сидение «BMW», наткнувшись на сердитый взгляд.

– Я еще ничего не сказал, – на всякий случай предупреждаю девчонку, распахивая перед ней дверь. – Садись!

Но она не спешит отвечать на приглашение.

– Артемьев, я знаю, что сама согласилась на условие, но… Ты по-прежнему уверен, что тебе нужна я? – спрашивает хмуро. – Для твоего дела?

И мне приходится успокоить ее хищным оскалом:

– Не сомневайся, детка. Уверен!..

* * *

Она смыла с себя запах бензина и растворителя. Сейчас ее волосы пахнут зелеными яблоками и свежестью. Мне нравится этот аромат: простой и знакомый. Нравится шелест дороги под колесами бумера, и нравится девчонка, сидящая рядом. Только силой воли я сдерживаю себя, чтобы часто не смотреть на нее.

Я включаю тихую музыку и тянусь за сигаретой.

– Не помешаю, Коломбина? Час терплю, знаю, что не любишь.

Она отворачивается от окна и смотрит на меня. Пожимает плечом.

– Кури, если хочешь.

– Что, так ни о чем и не спросишь? – чиркнув зажигалкой, приоткрываю боковое стекло. Темные волосы Коломбины тут же подхватывает ворвавшийся в салон ветер, заставляя девчонку вскинуть руку к лицу.

– Нет. Надеюсь, ты не заставишь меня грабить банки.

Две затяжки, и сигарета летит в окно – мне не нравится, что Коломбине неуютно.

– А ты бы согласилась?

– Не знаю, – она удивляет меня ответом и прозвучавшей в нем серьезностью. – Возможно, если бы нашлись отмычки от всех замков. Но ведь нет? – ловит мой взгляд, прежде чем вновь перевести внимание на дорогу. – А одного обещания мало.

Она настроена сдержать слово, какая бы блажь не пришла мне в голову. Дело в обиде и гордости. Что ж, тем лучше. Надеюсь, я достаточно завел ее, чтобы девчонка не дала деру, поджавши хвост при виде Карловны. Хотя подарить ей цветы – было большим искушением. Если бы только чувствовал, что примет…

Перед въездом в город я замечаю знакомую вывеску сети ресторанов и останавливаю машину у входа в заведение. Отлучившись на пару минут, возвращаюсь, всучивая Коломбине в руки стаканчик с горячим кофе и бутерброд.

– Подержи-ка! – завожу мотор, выруливая на дорогу. – Покормишь меня, милая? Что-то есть хочется, – говорю без шуток и слышу в ответ изумленное:

– Чего?.. Облезешь, Рыжий! Вот еще!

Но вернуть кофе не получится. Слишком сытным был ужин, и слишком голодная пассажирка сидит рядом, чтобы я не чувствовал укора совести.

– Так и знал. А еще плела про отмычки. Ну и ешь сама, а то выкину! Или согрею… доведешь.

* * *

– Приехали, Коломбина!

Когда мы подъезжаем к моему дому – вечер давно спустился, однако автомобильная площадка как всегда ярко освещена. «Парадиз-холл» – самый дорогой жилой комплекс в городе, здесь не экономят на электричестве и не скупятся на охрану. Я салютую охраннику, распахнувшему ворота, и ставлю бумер на привычное место.

– Один звонок, милая, и я весь твой! – говорю девчонке, выбираясь из машины, оставив ее зло прожигать мой затылок.

Все-таки глаза у Коломбины – огонь! Очень живые и говорящие. Никакой тайны за такими не утаишь.

– Привет, Уфимцева!

– Привет, Артемьев!

– Ты помнишь наш уговор?

– Ха! Еще бы! Что, уже актуально?

– Как никогда. Я у подъезда.

– И?

– Сейчас дуй ко мне, в двух словах обработай мать, и чтобы через пару минут встречала меня, как родного!

– Не волнуйся, сделаю все в наилучшем виде, Ви-итенька! Ха-ха!

– Светка, только без поцелуев и фанатизма, поняла? Ты моя должница! Смотри, припомню тебе твоего Франца так, что полгода икать будешь!

– Бррр… Ты жесток, Артемьев! Не Франца, а Феликса. Но ты был убедительно-неподражаем! У такого ухажера отбил, ай-яй-яй! Ладно, так и быть, посмотрю на твое поведение.

– Свет, ну ради нашего общего прошлого…

– Школьного прошлого, заметь! А то звучит как-то двусмысленно.

– Хорошо! Ради нашего общего школьного прошлого – выручи соседа, а? Мне, правда, не все равно.

– Неужели это ты, Витька? Я тебя не узнаю.

– Я. Неважно. Сделаешь?

– Да я уже у твоей квартиры стою, чудак! Куда же денусь! Причесалась и вся готова к встрече потенциального жениха, три ха-ха! Только вот боюсь, что Людмила Карловна наш юмор не оценит! Вдруг ей не понравится то, что она увидит?

– Уфимцева, ты о своей задаче помни, а с матерью я сам разберусь, не переживай. Ты, главное, в двух словах объясни человеку, в чем соль, пока мы поднимаемся.

– Ловлю тебя на слове, Артемьев! Смотри, все на твоей совести! Очень надеюсь на дальнейшее обеление в глазах всеми уважаемой Карловны. Мне с ней ссориться не резон. Мне еще в Ниццу ехать отдыхать, себя показывать!.. Ой! Здрасти, теть Люд! А я к вам!.. – И снова в трубку. – Отбой, Артемьев!

– Ну что? Не успела по мне соскучиться, а, Коломбина? Как и обещал, теперь я твой.

Я открываю дверь бумера, выпуская девчонку наружу. Встречаю смехом недовольный хмык.

– Разомни ноги, пока я покурю по-человечески, – предлагаю, подхватывая зубами сигарету и щелкая зажигалкой. Глубоко затянувшись дымом, с удовольствием выдыхаю. – Чуть не сдох с тобой!

Коломбина отходит от машины, чтобы я мог закрыть дверь, и сует руку в карман куртки. Другой – привычно заправляет за ухо прядь волос.

– Я тебе не запрещала.

– Зато как смотрела. Думал – убьешь.

– И снова врешь! – вот теперь растерянность отступает, вместе со вскинутым подбородком. Хорошо.

– Еще скажи, что эта дрянь убьет меня когда-нибудь, как пресловутую лошадь, – я улыбаюсь, глядя в серьезное лицо. Дразнить девчонку – одно удовольствие.

– Конечно, убьет! Хотя скорее уж, как жеребца.

– Во-от! – мне хочется дотронуться до нее, и я делаю вид, что поправляю на нежной шее загнувшийся воротник куртки. – Я же говорю, что ты желаешь мне зла.

У Коломбины так и крутится на языке ругательство, я почти слышу, как оно слетает с упрямо поджатых губ, но она сдерживает себя. Оглянувшись на дом, поднимает голову.

– Сколько здесь этажей?

– Двадцать четыре.

– А…

– Нам нужен пентхаус, детка. Орлиное гнездо.

– Шутишь?

– Почему? – Я тоже могу быть серьезным. – Вовсе нет. – Докурив, отбрасываю сигарету прочь, наблюдая за девчонкой.

– А кто там живет?

– Родители.

– Чьи? – она все-таки теряет голос, развернувшись ко мне. Смотрит распахнутыми в испуге глазами, застыв в ожидании ответа.

– Мои. А еще я.

– Что?! – Коломбина отступает к машине, роняя руки. Смотрит загнанно по сторонам. – Бампер, ты зачем меня сюда привез? – шипит кошкой, но я готов к такой реакции девчонки, а потому отвечаю, не давая ей и малейшей надежды на отступление.

– Посчитал нужным и точка! Это – мое второе условие! Кажется, я сказал, что мне нужна твоя помощь.

– Но ты не говорил…

– А ты не спрашивала!

И ведь действительно не спрашивала, иначе я бы сказал. Девчонке только и остается, что с досадой обхватить себя за плечи.

– Хорошо! Черт тебя возьми! Чего ты хочешь?

– Ну, наконец-то, дельный разговор, детка.

Я открываю заднюю дверь машины, достаю сумку Коломбины и ставлю «BMW» на замок, чувствуя, что держу ситуацию в руках.

– Сначала смени тон, милая, – замечаю, подходя к девчонке вплотную. – Ты мне нужна послушная. А уж потом поговорим о деле. Что касается помощи… Ничего смертельного, Коломбина. Мне просто нужен щит от девушки, которая находится у меня дома. Такой надежный, чтобы навсегда отбить охоту у кого бы то ни было окольцевать Рыжего.

Коломбина смотрит с опаской, недоверчиво, и мне приходится разъяснить:

– Понимаешь, какое дело… Мы со Светкой встречались когда-то. Очень давно. Я никогда не давал надежды, но… человеку ведь не запретишь верить, правда?.. Светкин отец – друг моего отца и давний партнер по бизнесу. У них общий гостиничный бизнес на побережье, да и вообще много чего связывает. Логично предположить, что наши родители, как, впрочем, и сама Светка, спят и видят наше совместное будущее и объединение капиталов. Завтра у отца с матерью серебряная свадьба, в город съехались друзья и родня… Ну и моя, в кавычках, невеста тоже пожаловала. И не в гостиницу, как все нормальные люди, а в наш дом. Твоя задача, Коломбина, наша с тобой задача: разуверить их всех в ожиданиях.

Голос все еще предает девчонку.

– Твоя мать меня возненавидит.

– Если ты будешь при ней вот так же смотреть на любимого сына, как сейчас, – то да. Постарайся быть убедительной. Я в тебя верю.

– Я… Я не могу! Я не смогу! Ты не понимаешь!

– Мне что, тоже показать тебе шрам? – мне приходится оцарапать ее холодом. – Знаешь, он у меня есть. Конечно, не такой сексуальный, как у тебя, и не на заднице, а практически в паху, но за последствия я не отвечаю.

– Прекрати! – на обреченном выдохе, сдаваясь на милость гадкому мне.

– Вот, уже лучше. Не бойся, девочка. Я не оставлю тебя и не отдам на растерзание, обещаю. Ну что, пошли?

Чуть позже, когда мы минуем консьержа, поднимаемся лифтом и останавливаемся у дверей, я шепчу Коломбине в затылок, подхватывая под напряженную, одеревеневшую спину:

– А еще, хорошо бы тебе называть меня по имени.

И слышу в ответ тихое:

– Черт! Как же я тебя ненавижу!

* * *

Кольцо с ключами на пальце. Домашние дома, во всяком случае, мать, я открываю дверь, но прежде чем переступить порог, нажимаю кнопку звонка.

– Люблю, когда меня встречают, – считаю нужным заметить Коломбине, понукая сделать первый несмелый шаг. – В этом я первобытный эгоист. О! А вот и Карловна! Привет, мам! Извини, что задержались, но, поверь, мыслями я давно уже дома.

У Карловны прямая спина, платье и каблуки. В этот вечер в ее мастерской кипит работа, – завтра ей предстоит показать гостям часть новой коллекции, и мать заметно нервничает, как всегда перед подобным шоу, до последнего собственноручно оттачивая и проверяя детали. Показ не ее прихоть, а желание отца, и зная, как он любит эту женщину и гордится ею, как она любит его, я не удивлен, что они оба выжмут из себя соки до последней капли, желая доставить друг другу удовольствие.

У матери слишком бледный вид и встревоженные глаза. В наш последний разговор я был с ней предельно честен, и все же случай с госпитализацией заметно напугал ее, так же, как мой сухой отказ наказать виновного, чтобы она смогла надолго оставить сына без внимания. Только загруженный заботами день дал ей забыть обо мне, но Светка только что напомнила, с моей подачи добавив переживаний к усталости…

«Я познакомлю вас ближе. Обещаю. Коломбина тебе понравится.

– А если нет, Витя?

– А если нет, мать… – Я запускаю пальцы в волосы и сжимаю их до боли, поднимая лицо к потолку больничной палаты. – Если нет, тогда останется писать друг другу письма и надеяться на свидание».

– Сынок, ты пропал на весь день, ничего не сказав… Мы с папой думали: тебя задержали дела клуба. У меня девочки, примерка, мне позвонить некогда, а тебя все нет и нет.

– Мам, все в порядке. Я уже дома. Просто уезжал из города за…

Но договорить не успеваю. Светка неподражаема. Прыгнув откуда-то сбоку, соседка наваливается на меня полной грудью, оттолкнув от Коломбины и прижав к стене.

– А! Витюнечка! Зая! А я приехала! Приве-ет! – с радостным воплем вешается на шею, оторвав ноги от пола, повиснув на моих плечах, как жадная макака на банановом дереве.

– Я так соскучилась! Так соскучилась! – продолжает голосить, с громким чмоком прикладываясь к щеке, намеренно размазывая помаду. – Ты почему на звонки не отвечал? У-у, мой славный котик! А я тату на груди сделала, хочешь покажу?

Что?

– Светка! – шиплю соседке в ухо, пока она изо всех сил душит меня. – Ты белены объелась или нарочно переходишь границы? Я же просил…

Но бывшей однокласснице не привыкать быть в центре внимания, и она, нисколечко не смущаясь, щипает меня в бок.

– Терпи, Витька! Когда я тебя еще потискаю! А твоя-то, твоя, – хихикает, оглядываясь за плечо, – так на меня смотрит, будто сейчас съест!

– Правда?

– Ха! Даже рот открыла от моей наглости!

Это что-то новенькое, совсем не похоже на Коломбину, но Светка не стала бы врать, и я позволяю девушке мучить меня дальше.

– Ну, тогда еще потискай, пока я добрый, – открываю шею. – Только не долго!

– Ммм… Артемьев, ты одуренно пахнешь. Таким мужчиной, знаешь… И как я тебя до сих пор не охмурила? Так бы и съела, к черту Ниццу!

– Но-но! Руки прочь, детка! Это тело больше не знает искушения и принадлежит другой.

Я не шучу, и девушка понимает. Незаметно вскидывает большой палец, подмигивает, позволяя взять ее за плечи и отстранить от себя. Но вдруг снова прыгает на шею:

– Слушай, а мне долго здесь торчать?

– Нет. Наведаешься чуть позже в спальню и гудбай в свой хаус. Но утром, чтобы была как штык! Уболтаю Карловну на презент для тебя.

– Ааа! – вопит Светка. – Сделаю! – шепчет в ухо. И снова громко и так искренне: – Моя ты За-ая!

Обмен реплик шпионов состоялся, и я могу говорить громко.

– Здравствуй, Света. Рад тебя видеть, но, хм… Увы, не твоя. Если ты не заметила, – демонстративно снимаю с шеи руки девушки, – я пришел не один.

В лице Уфимцевой умерла великая трагикомическая актриса. Подбоченившись, соседка дует губы, надменно вскидывает бровь, пока я отхожу к двери, вслед за успевшей отползти Коломбиной.

– Мам, – поймав гостью за плечи, вновь увлекаю за собой к Карловне. – Знакомься, это Таня. Та самая Таня, что вернула твоего сына к жизни, пожертвовав нервами и бессонной ночью.

– Таня? – высовывается от стены Светка, окидывая соперницу ревнивым взглядом. – А ху из зис у нас Танья? – живо интересуется.

Это легко. Это тот вопрос, на который я наконец-то могу ответить, не уколовшись об иглы Коломбины.

– А Таня у нас – большая симпатия. Искренняя и сердечная.

Едва ли девчонка слышит меня. Уставившись распахнутыми глазами на мать, она почти не моргает, добела сцепив губы.

– Ну же, – я прижимаюсь грудью к ее спине, заключая в кольцо своих рук, чувствуя, как она напряжена. Коснувшись носом волос, шепчу где-то за ухом, дурея от аромата яблок и ее тепла. – Давай, девочка, познакомься по-человечески, это не трудно.

– Зы… Здр… Здра…

* * *

Мне кажется, я никогда не выговорю это проклятое слово. Эта красивая женщина передо мной стоит так прямо, смотрит внимательно, что я боюсь даже вздохнуть.

«… И как я должна расценить ваше поведение, уважаемая? Как нападение на тяжелобольного? Или просто неподдающуюся здравой оценке выходку?.. Вы, милочка, видимо, забыли, где находитесь! Немедленно отойдите от постели моего сына, слышите, иначе я за себя не ручаюсь!..»

– Тань, – тормошит меня Бампер за плечи где-то в другой Вселенной. – Моя мама не кусается, клянусь! Для этого у нас есть Шрэк. Но даже он привит от бешенства.

– Кто? – я поднимаю лицо, оглядываясь на парня, стараясь понять, о чем он говорит, заново переживая стыд перед этой женщиной за свое поведение, за свою одежду… И вдруг понимаю, что Рыжий сошел с ума.

Потому что находится слишком близко. Потому что обнимает меня. Потому что на глазах у всех сунул пальцы за ворот куртки и гладит мою шею.

– Что ты делаешь? – я надеюсь, что Бампер слышит мой задушенный шепот. – Не надо, пожалуйста. Пусти…

– Почему?

– Твоя мама смотрит!

Но если я надеюсь этим очевидным фактом смутить Рыжего, то напрасно.

– И что с того? – Бампер обхватывает ладонями мои виски и мягко поворачивает голову, возвращая взгляд к хозяйке дома. Отвечает таким же шепотом на ухо: – Не пущу! Я же к тебе не в лифчик залез. И потом, если помнишь, обещал быть рядом. Вдруг ты сбежишь, а я страшно меркантильный гад!

– Я не могу!

– Тань, ты же помнишь, о чем я тебя просил? Давай не будем портить друг другу вечер. Познакомьтесь, ну что тебе, трудно? Ты мне, правда, нужна сегодня. Очень нужна. Ты же видела Светку, так неужели хочешь моей смерти? Она же меня до утра задушит? Пощади, Рыжего, а?

Девушка по имени Света – невысокая, привлекательная блондинка с эффектными, чуть полноватыми формами и ревнивым взглядом. Она так и прожигает меня им насквозь, пока я вспоминаю про условие Бампера и то, зачем я здесь. Затем, чтобы убедить ее в своих чувствах к парню, и затем, чтобы лишний раз не усложнять ему жизнь.

Хотя такая может усложнить жизнь кому угодно, здесь я на стороне Рыжего. Страх страхом, но был момент, когда я чуть не бросилась ему на помощь.

– Витя, отпусти девушку. Я не медведь, а Таня не бочонок меда. Вы со Светой, как хотите, а я отказываюсь принимать участие, сам знаешь в чем.

Невероятно, но мать Бампера первой делает шаг навстречу, протягивая руку.

– Здравствуй, Таня! – еще не улыбается, но и не окатывает холодом голубых глаз.

– Здравствуйте. – Кажется, в моей потной ладони лежит кирпич – с таким трудом я поднимаю ее.

– Людмила Карловна. Можно, тетя Люда. Обычно Витя именно так представляет меня своим друзьям. Он у нас шутник.

Тетя Люда, она серьезно? Я смотрю на женщину, к которой прикоснуться страшно, не то что подумать так назвать, настолько она эстетически красива и уверенна даже в домашней обстановке, настолько громко звучит ее имя в городе, что окончательно теряюсь от семейного чувства юмора.

Наше первое знакомство было крайне неудачным и неприятным, я просто не понимаю: почему она изменилась? Что произошло? Я ожидала шока и колкого презрения при виде меня в своем доме. Даже, возможно, крика… Если такие женщины вообще повышают голос. Но не спокойного: «Здравствуй, Таня», – совсем не этого.

Кажется, я сплю.

– Т-таня. Спасибо, очень приятно.

– У нас сегодня немного людно, Таня. Не знаю, говорил ли Витя, но завтра мы с мужем отмечаем праздник, так что извини, если помешает шум. Я хочу еще пару раз провести моделей под музыку.

– М-м… – Я чувствую, что снова немею от прозвучавшего из уст хозяйки дома извинения.

– Мам, не парься, – рука Бампера крепче обнимает меня. – Какой шум? Мы так устали, что до кровати бы добраться… Ч-черт, Шрэк!.. Эй, только не вопи, ладно?

Это он мне? Кажется, да.

Я отрываю взгляд от Карловны, поворачиваю голову и вижу несущегося через огромную гостиную пса – рыжего в белых пятнах бульдога, с упитанной холкой и клоунской улыбкой на доброй морде. Войдя в квартиру, я не успела оглядеться вокруг и только сейчас замечаю насколько она большая и светлая, с такими элементами декора и красивой мебелью, что впору лицезреть на титульных страницах журнала «Интерьер». Увидеть здесь пса – неожиданно для меня, но я всегда любила собак и расцениваю его появление, как добрый знак, наконец-то позволяя себе выдохнуть.

– Чарлик, нельзя! Свои! – повышает голос хозяйка дома, заступая пыхтящему псу дорогу. – Не бойся, Таня! – говорит, оглянувшись, неверно истолковав мой взгляд. – Чарлик еще ни разу никого не…

– Съел! – вставляет Рыжий и командует строго: – Коломбина, живо лезь мне на шею, а то этот людоед отгрызет тебе пятки!

– Очень смешно.

Я грозно смотрю на него, и он недовольно вскидывает бровь, чтобы не забывалась.

– Э-э, Витя? – поправляюсь, заметив внимательный взгляд Карловны.

– Максим, ты зачем выпустил собаку? Я же закрыла Чарлика в спальне! У меня девочки в студии в костюмах, финальная примерка, не хватало еще, чтобы он до них добрался! Тогда вся работа, считай, насмарку!

Пес уже крутится у ног, и я позволяю ему спокойно себя обнюхать, замечая пересекающего видимую часть гостиной мужчину: высокого, темноволосого, одетого в рубашку и джинсы.

Это, несомненно, хозяин дома. Сын похож на мать, но стоит мужчине улыбнуться, и я понимаю, от кого Рыжий унаследовал ухмылку и уверенный взгляд.