Текст книги "Коломбина для Рыжего"

– Что с тобой, Рыжий? Мы виделись днем – все было нормально, а сейчас ты сам не свой. Что-то случилось?

Я не привык играть с другом в дешевые игры, мы знакомы не первый день, так что юлить не имеет смысла. Да и он из тех людей, кому легче сознаться, чем соврать.

– Случилось, Люк, – я опускаюсь в кресло, вытягивая перед собой ноги. – Кажется, я сегодня здорово облажался.

– Нужна помощь? – Люков садится на стол, кладя рядом с собой кейс с деньгами и поднимая на меня заинтересованный взгляд. – Если туго материально – скажи, помогу. Хотя на твою лисью морду это совсем не похоже.

– Если бы, – усмехаюсь я. – Ты же знаешь, деньги меня любят. В личном туго, Илюха, а здесь ты мне не помощник.

Люков стягивает куртку и бросает в кресло. Потянувшись над столом, наливает в стакан воду из графина, только что принесенного официанткой.

– И все-таки, Бампер, скажешь, в чем проблема? – настаивает, поднося стакан ко рту. – А вдруг.

– Ну, если только вдруг… – Я чиркаю зажигалкой, подхватывая зубами сигарету. С жадностью затягиваюсь дымом, щуря глаза. – В Коломбине.

– В ком? – удивляется Илья. – Рыжий, ты что, пересмотрел комедий?

И я, пожав плечом, соглашаюсь: а почему нет?

– Пожалуй, да. Не поверишь, до звезд в глазах.

На моей щеке до сих пор горит след от ладони девушки, и друг неохотно признает:

– Заметно, судя по тому, как ты хреново выглядишь. Хорошо хоть причина не в Пьеро.

– Кто бы говорил, птицелюб, – беззлобно огрызаюсь я, но Люков всегда умел ловить с полуслова и сейчас понимает меня правильно.

– Уточни. Верно ли я понял, Рыжий? Ты что, влип?

– Всерьез, – признание срывается с губ неожиданно легко, как будто давно просилось. – Так же, как ты со своим воробышком. Сам поражаюсь, что так зацепило. Ты же меня знаешь.

На губах друга появляется редкая улыбка.

– Знаю. Так в чем беда-печаль, парень? – он отставляет стакан в сторону, разворачиваясь ко мне. – Не дает? Или не любит? Не поверю, что ты настолько невезуч.

– Издевается, – я тоже умею скалиться.

– Даже так?

– Над собой. Считает, что у нас с ней похоть. Как тебе?

Темные глаза друга смотрят с интересом.

– А точно не похоть, Бампер?

Я задумываюсь, глядя на медленно исчезающее у его плеча кольцо дыма.

– А черт его знает, Люк. Я сегодня впервые в жизни изменил своим интересам, и все из-за нее.

– Этого мало, Рыжий.

– Когда ей больно, я чувствую себя последним мудаком.

– А вот это уже кое-что.

– А еще мне хочется… Всегда хочется…

– Только с ней, да? Желательно часто и много.

– Че-ерт! Люк, да пошел ты! – огрызаюсь я, когда улыбка на лице друга становится шире. – Устроил, мать твою, допрос с пристрастием!

Илюха смеется, а я вбиваю сигарету в пепельницу, отворачивая кресло к окну. Встав с него, запускаю пальцы в волосы и тут же роняю ладонь к бедру, шумно выдыхая:

– Я ей тоже небезразличен, уверен, только она хрен признается. Слишком памятным было наше знакомство, да еще и Карловна моя постаралась. Самооценка у девчонки равна нулю, а вот гордость зашкаливает.

– Опасное сочетание, Бампер. Трудно тебе придется. Но здесь я тебе, и правда, не помощник, – откликается Люков. – Разве что йодную сетку на синяк наложить, чтобы не отсвечивал.

Когда в Люкова летит схваченный с подоконника теннисный мяч, он легко ловит его и тут же посылает мне в ответ. Мы давно практикуем с ним подобные игры, но сейчас я беру молчаливую паузу, чтобы оборвать ее спокойным:

– Ничего, справлюсь, Люк. Как прежде я уже не хочу.

– Лучше скажи – не сможешь, и я, так и быть поверю в то, что Рыжего всерьез проняло.

– Хорошо, не смогу. Но ты, клянусь, сам напросился!

* * *

Чертова муха! Она залетела в комнату через открытую форточку и битый час кружит под потолком, мешая спать. Я натягиваю одеяло на голову и утыкаюсь носом в подушку, отворачиваясь к стене.

– Т-таня? М-можно к тебе? – из-за двери раздается тонкий голос Снусмумрика. Третий раз за утро.

– Нет!

– Ну, Та-ань! А я к-кушать хочу! – с накатившей обидой. – А дядя Андрей с м-мамой ушли!

– Ч-черт! Кыш, Снусмумрик! Засолю, как гриб!

– Та-ань!

– Иди и ешь! Кто тебе мешает, не маленький!

– А мне одному скучно!

– А мне – нет!

Видимо, я все же озадачиваю мальчугана, потому что какое-то время он молчит. Но вот снова начинает скребтись в стекло.

– А мама п-пиццу сделала. Т-ты любишь пиццу?

– Не канючь, Снусмумрик! Все равно не выйду!

– Почему?

– Потому что мне плохо – раз! – я отбрасываю одеяло и откидываюсь спиной на подушку, вновь отыскивая взглядом надоевшую муху. – Я никого не хочу видеть – два! И три – я решила умереть от голода!

– Так не бывает, т-ты шутишь.

– Почему это? – возмущаюсь я осторожному ответу мальчишки. – Очень даже бывает. Вот сейчас на часах час дня, а у меня уже одна рука отмерла, и глаз не открывается. Еще немножко полежу – и ноги сами отвалятся!

Я слышу, как дверь приоткрывается, и в тонкую щелку раздается полное трепетного ужаса и сопереживания:

– П-по-честному?!

– Спрашиваешь! Конечно!.. Смотри, – я пускаю в голос нотки страдания, слыша легкий топот ног, проскользнувшего в комнату мальчишки. – Видишь, склеился? – поворачиваю к ошарашенному Снусмумрику лицо, прикрыв один глаз веком и расслабив мышцы. – Намертво! Никак не открыть. Хочешь потрогать?.. Может быть, у тебя получится.

Изумлению Снусмумрика нет предела. Я подставляю ему щеку, и он тут же тянется рукой к моему лицу, открыв рот и позабыв о дыхании в исключительной тишине. Когда почти касается века пальцами, мой глаз открывается, и мы оба с криком подскакиваем от прозвучавшего в дверь звонка – настойчиво-длинного и громкого!

– У твоей мамы что, нет ключа? – я слышу как сердце бьется о ребра. Так громко я давно не визжала.

– Е-есть, – удивленно шепчет мальчуган.

– Странно. У моего отца тоже есть. Как думаешь, Снусмумрик, – я тоже понижаю голос до шепота, – кто бы это мог быть?

Я практически уверена, что это наша добрая соседка – тетя Жанна, как всегда заглянувшая проведать меня, – я встретила старушку ранним утром, когда приехала домой пятичасовой электричкой, выгуливающую на поводке кота, но мальчишке об этом знать совсем не обязательно. За всю жизнь она привыкла к моим причудам, а сыну Элечки будет интересно.

Глаза юного пожарного распахиваются:

– Б-бандиты! Да, Тань?

– Хуже! – я приближаю лицо к Снусмумрику, глядя в распахнутые глаза.

– Тогда кто же? – удивленно моргает он.

– Настоящие зомби-дохляки!

– Точно!

– Есть пистолет?

Мальчишка с готовностью кивает.

– Есть! Игрушечный, с пульками…

– Годится, Снусмумрик! Заряжай и тащи! А я за сковородкой! Встретимся у входной двери!.. Полундра! К бою готовсь!

Мы разбегаемся по комнатам и с визгом несемся к двери. Бедная тетя Жанна! Надеюсь, она не всыплет мне за самодеятельность, как не раз бывало в детстве, и не примет сказанное на свой счет, но отступать уже поздно, и я громко шиплю, открывая замок, вскидывая к плечу сковороду, широко распахивая перед нами дверь.

– Карамба! Руки вверх, дохляки!

На мне пижамные шорты и майка. Волосы, после утреннего душа, резко перетекшего в сон, торчат во все стороны… На ногах тапки с заячьими ушами… Когда я вижу перед собой Рыжего – при полном параде, глянцево-свежего, с привычной ухмылкой на губах, – я замираю, от изумления смешно открыв рот.

Рядом у бедра щелкает пистолет Снусмумрика, и сразу же за щелчком мальчишка испуганно и робко пищит:

– Ой! И-извините! Я не-нечаянно!

Рыжий не был бы Рыжим, если бы мгновенно не проникся интонацией момента.

Он хватается рукой за сердце и медленно оседает на одно колено, роняя голову к плечу.

– Ох, меткий стрелок! Ты… меня… убил…

– Та-а-ань!! – кажется, сейчас со Снусмумриком случится истерика. Мальчишка впивается кулачком в мои шорты, дергая за них, неприлично оттягивая резинку на ягодице.

– Кыш к себе, Пашка! Не волнуйся! Я его одна прикончу! – бросаю за спину, спасая положение, и юный пожарный тут же с радостью скрывается в отцовской спальне, припадая глазом к смотровой щели в двери.

– Вставай и не паясничай, – командую гостю, когда мы остаемся с ним одни, а он по-прежнему остается стоять в неловкой позе коленопреклоненного Дон Кихота.

Парень легко поднимается. Отряхнув джинсы, смотрит на меня удивительно спокойно после всего случившегося между нами, как будто зашел повидаться со старым другом.

– Я думал у вас игра.

– Так и есть. У нас. А ты что здесь забыл? – мне не нужно притворяться, чтобы встретить Рыжего более чем прохладно. Мы расстались у общежития слишком злыми друг на друга, чтобы сказать на прощание хоть слово.

– Да вот, приехал поговорить. – Бампер внимательно пробегается по мне взглядом, останавливая его на моих ногах. – Значит, зайцы? – задумчиво приподнимает брови. – Коломбина, кто бы мог подумать…

– Не нравится, не смотри! – Будь я проклята, если покраснею!

– Ну, почему же, нравится, – парень скалится еще шире, как будто не замечая моего тона. – Мило. Я бы даже сказал: тебе идет. Пустишь гостя?

– Еще чего! Размечтался! А чайку за шиворот не налить?

Он оказался куда приветливее меня, и сейчас мы оба это понимаем, меряясь взглядами.

– А если так? – не желая отступать, Бампер достает из-за спины руку, протягивая мне веточку белой сирени. – Держи, Коломбина! Сорвал рядом с твоим домом. Теперь пустишь? Дело есть…

Внизу хлопает входная дверь, и я с ужасом узнаю отцовский шаг, знакомо чиркнувший каблуком о ступени, и вижу русую макушку семенящей рядом с Крюковым Элечки.

– С ума сошел, Артемьев? А ну быстро спрячь! – хмуря брови, прыгаю на парня, представляя, что за картина сейчас откроется родительским глазам. Но Рыжая сволочь вскидывает руку с сиренью над головой, так высоко, что мне не достать. Подхватив меня под голую спину, возвращает обижено знакомой интонацией:

– Еще чего? И не подумаю!

Поздно. Отец уже на площадке, а на моей талии лежит рука Рыжего. Я почти стираю зубы в крошево, когда ветка сирени повисает над моим ухом, торжественно вдетая в волосы наглой рукой.

– Я тебя убью! Клянусь, – успеваю сцедить сквозь стиснутый рот, прежде чем на губах отца появляется удивленная улыбка.

– О, Танюша! Да к тебе никак гости приехали? Что, помирились, дочка?

Отец отпускает Элечку и протягивает Бамперу ладонь для приветствия.

– Давно пора было, парень, к нам пожаловать! Познакомиться по-мужски! А то отпускаешь ее сюда, лететь как угорелую. Нехорошо. Владимир, надо понимать? Серебрянский?.. Слышать я о тебе, слышал, но честно скажу, иным себе представлял. Вот что значит: послушай дочь и умножь надвое!

Если я надеялась, что Рыжего смутит отцовский напор, то зря. Парень с удовольствием пожимает руку, не спеша признавать за отцом ошибку.

– Приятно познакомиться, – дает себя хлопнуть по плечу, после чего все же заявляет. – Фантазерка она у вас.

– Еще какая! – соглашается отец, неожиданно польщенный данным признанием, и поворачивается к притихшей за его спиной Элечке. – А это Эля. Ну что, ребята? – произносит радушно. – Чего на пороге-то стоим, как чужие люди? Пожалуйте в дом! И это, дочур, ты бы оделась, что ли, – добавляет с легкой укоризной. – И причешись уже для приличия, а то неудобно. Вон у тебя парень какой видный!

Что? Пожалуйте в дом?

Хрен тебе, папа, а не причешись! Вместе со свиньей! Такой же толстой, как ты мне подложил!

Я мечусь по своей комнате, из угла в угол, и не думая одеваться, пока Элечка суетится на кухне, обхаживая незваного гостя.

– Дочка? А ты чего не сказала, что твоего друга Виктором зовут? – смеется отец, ловя меня за плечи и усаживая рядом с Рыжим за стол, когда я через полчаса пытаюсь проскользнуть мимо кухни в прихожую. – И фамилия у него Артемьев. Отличная фамилия! Мы же взрослые люди, сказала бы, что с другим парнем встречаешься, неужели бы я не понял? А так за свой промах чувствую себя перед гостем неловко.

Есть хочется ужасно, Элечка, как всегда, превзошла себя, и я, недолго думая, очутившись за столом, сую кусок голубца в рот, закусывая пиццой, и не собираясь проникаться к отцу сочувствием.

– А мы и не встречаемся. Больше нет! – делаю ударение на последнем слове. – Он, па, страшный изменщик! Ты на лицо его смазливое посмотри! Изменяет мне, направо и налево! Зачем он мне такой нужен? – стараюсь правдиво фыркнуть. – Приехал еще…

– Э-э, – теряется отец. – А вот это нехорошо.

– Врёт! – уверенно заявляет Рыжий, хрустя огурцом. В оправдание моим словам даже и не думая краснеть. – Предан ей, как собака! Вы, Андрей, не слушайте дочь. Придумала, потому что ревнует. К каждой юбке ревнует, шагу ступить не дает. Доказывай ей чувство – то конфетами, то цветами. А один раз вообще, в переходе петь заставила! Эту, как ее, – серенаду!.. Видели бы вы, как я старался. Нищие подавали! И потом, я что, виноват, что девчонки мне деньги стали бросать? Я, между прочим, на них Таньке полные карманы сникерсов купил, на зависть всем, а ей все мало!

– Ну-у, кхм… – откашливается отец, почему-то стыдливо глядя на притихшую Элечку. – Танюша у нас сладкоежка. Ты, доченька, смотри, на сладости не сильно налегай.

– Вот-вот, и я говорю: не налегай, – нагло тычет в меня вилкой Рыжий, тут же подхватывая с моей тарелки, отвалившийся от пиццы кусок начинки, так и не попавший в открытый от удивления рот. – Мне не жалко, так попрыщит же! И снова меня виноватым сделает! Что, мол, не смотрю с любовью на ее прыщи.

– А вот это она может! Характер у нас! И в детстве так бывало: ни за что не уступит, любой спор за ней! Тань, ты коней-то попридержи. Видно же, что Виктор не шутит.

Я тоже не шучу, а потому бросаю вилку с ножом на тарелку и встаю. Ну все, с меня хватит!

– Спасибо, Эля, спасибо, пап, было очень вкусно, но мне пора, – заставляю себя сказать, прежде чем уйти в прихожую, чтобы натянуть на ноги кеды.

Я уже оделась в футболку и джинсы, завязала волосы в хвост. Все, что осталось – это схватить кепку, сумку на плечо и отчалить из дому, и я спешу убраться до того момента, как брошусь собственноручно душить Бампера, неожиданно прокравшегося на мою территорию.

– Танюша, ты куда? – кричит вдогонку отец, и я честно отвечаю:

– К Глаше. Как с Артемьевым закончите мои прыщи обсуждать, так и вернусь!

Бампер догоняет меня на ступеньках крыльца. Натягивает на широкие плечи куртку, подстраиваясь под мой шаг.

– Ты куда, Коломбина? А как же я?

– У меня дела, а ты как хочешь.

– Давай подвезу? – предлагает, показывая кивком на припаркованный у аллейки черный «BMW», так и кричащий своим видом о том, что его хозяин – наглый, уверенный в себе тип, но я лишь коротко отрезаю:

– Спасибо, обойдусь! Дошагаю на своих двоих, – намекая на то, что гостю следует пойти другой дорогой, желательно в противоположную от моей сторону, но Рыжий уверенно заявляет:

– Тогда и я с тобой!

Я не пойму его игру: зачем он вообще приехал? Как он меня нашел? Но я не собираюсь докапываться до причины, как бы ему ни хотелось, да и в людном дворе устраивать истерику – последнее дело, вот и предпочитаю оставить троеточие там, где нет места словам.

– Я надолго.

– Ничего, я подожду. – И уверенным шагом рядом, как будто у него больше дел нет и просто в удовольствие вот так ходить. Хотя это и видится до чертиков странно.

Мы так и не обмениваемся с Рыжим ни словом, молча шагая к автомастерской, и лишь у входа в широкие ворота гаража где-то за плечом парень удивленно восклицает:

– Коломбина, ты серьезно?.. Ого! Классная здесь фишка с тачкой в стиле ретро на крыше! Эй, ты видела? – Но я не считаю нужным на это замечание отвечать.

Сегодня в отцовском автосервисе короткий рабочий день, и большая часть персонала «Шестой мили» уже разошлась по домам, и все же в гараже до сих пор кипит работа.

– Арсений Егорыч, Вась, привет, это я! – войдя в знакомое помещение главного бокса, пропахшее металлом, машинным маслом и бензином, спешу поздороваться с механиком, вместе с помощником разбирающим внутренности покореженного «жигуленка». – Второй бокс свободен?

– О! Привет-привет, Танюш! Какие люди к нам пожаловали! Там Сан Саныч тебя уже с утра заждался! Такого с рисунками наваял! – мужчины, не отрываясь от дела, кивают мне, а старший механик от себя добавляет, умело орудуя внутри кузова слесарным ключом. – Свободен, девонька, только час назад «Ниссан» ушел. Я уже и не стал другую машину на яму загонять, узнав от Андрея, что ты к вечеру будешь. Кстати, не знаешь, папка-то сегодня еще придет, нет? Там Петрович из РЭСа звонил, насчет новых кабелей интересовался. Все ему, малохольному, не так.

– Думаю, забежит еще! – я пожимаю плечом, направляясь к запертому боксу, чтобы открыть замок. – Он мне новый компрессор обещал показать. Тот, что из Германии под заказ пришел. Не думала, что эта штука вам так дорого обойдется.

– Главное, чтобы маляр остался доволен! И клиенты тоже! Об остальном не переживай, дочка, отбашляем с довеском в карман! Долго ли умеючи? – Егорыч отпускает хриплый смешок с покашливанием. – Кстати, вы к нам по делу, молодой человек? – утерев кулаком висок, поднимает лицо к Бамперу. – Или с Закорючкой на Глашу пришли полюбоваться? Она у нас редкая красавица! Все парни от нее без ума!

– Нет, я с Коломбиной! – совершенно серьезно отвечает Рыжий, с интересом оглядываясь вокруг. Сунув руки в карманы куртки, спокойно расправляет плечи. – Больше никаких красавиц. Мне только вашей Глаши для полного счастья и не хватало!

Если я и вижу, как отвисают челюсти у Егорыча и его подмастерья, то старательно делаю вид, что занята замком. Сейчас нет нужды вгонять металлическую дверь в раздвижной паз, чтобы загнать или выгнать машину, и я открываю лишь узкую дверцу в железном щите, заходя внутрь относительно небольшого бокса, не желая уточнять мужчинам, кого именно имел в виду забредший вместе со мной гость.

Здесь темно и тихо, прохладно от скопившегося вокруг металла. Мне приходится пройти к стене и включить свет. Рыжий по-прежнему торчит рядом, с интересом наблюдая за мной, охватывая помещение взглядом… я бросаю сумку на стул, продолжая игнорировать его присутствие.

– Выйди! – прошу, слегка повысив голос, распахивая шкафчик с рабочей одеждой.

– С чего это вдруг? И не подумаю, – получаю самоуверенное в ответ. Уж кто бы сомневался!

Он останавливается в двух шагах за спиной, молча наблюдая за мной, и я сдаюсь: ну и черт с тобой! Не желая играть роль невинной Коломбины. В конце концов, моя задница со вчерашнего вечера мало изменилась, а судя по умелым рукам Рыжего и лукавым глазам, он видал еще и не такое. Даже при всем желании, вряд ли у меня получится смутить его сегодня своей полуголой фигурой.

Отвернувшись, я снимаю кепку, куртку, футболку, сдергиваю с бедер джинсы… Чертыхнувшись под нос тому, что загодя не достала из сумки захваченную для работы старую рубашку, возвращаюсь в одном белье к стулу, сердито дергая в сторону язычок молнии… Вот же дура! Подумает еще, что я перед ним намеренно полуголой дефилирую!

– Могла бы и сказать…

Поздно. Я уже натянула на себя рабочий комбинезон, ботинки, перчатки… и теперь прячу волосы под кепкой, закрывая шкаф.

– Послушай, Коломбина, может, хватит? Что за цирк, мать твою, происходит? – первым не выдерживает Бампер давящей тишины. – Ты, вообще, что здесь делаешь? Ты специально меня сюда привела, да?

Это заявление более чем самоуверенное, впрочем, как все в парне. Мне совсем не хочется с ним говорить, но удержаться от едкого замечания «по теме» выше моих сил, и я отвечаю, подходя к смотровой яме, спрыгивая в нее, чтобы разобрать для удобства работы, оставленный здесь ранее механиком инструмент.

– Сбрось давление в шарах, Рыжий, а то неприлично выпирает в паху. Много чести для тебя дешевую клоунаду устраивать.

– Тогда, может быть, просто поговорим? Без впечатляющего антуража? – спрашивает Бампер. – А, Коломбина?.. Зачем нам гараж?

– Я здесь работаю, если ты еще не понял. Всегда, когда бываю в городе.

– То есть, подрабатываешь? Прибираешься?

В голосе парня не слышно пренебрежения, только удивление, и я заставляю себя ответить:

– Верно. Можно и так сказать.

– Но, автосервис? Что за место для девушки? Здесь же полно мужиков, а ты одна. Да я только шестерых во дворе насчитал, не считая этих двух, что за дверью. Думаешь, их остановит какая-то Глаша, пусть и красавица? Неужели тебе это место и правда нравится? И часто ты здесь ходишь вот так, как только что передо мной?

Намек прозрачен, как слеза, и я вскидываю голову, шумно роняя к ногам металлический скребок.

– Что ты хочешь этим сказать? Что я здесь под кого-то стелюсь? – сжимаю ладони в кулаки, хмуро глядя на Бампера, но он уже тычет в ответ пальцем:

– А вот этого я не говорил!

– Но подумал!

– Подумать – еще не значит сказать, Коломбина.

– Вот и молчи! Не твое дело, понял!

Где я и с кем! Но я не произношу последних слов, потому что и так все предельно ясно: чертовы последние недели только с ним! Я просто смотрю на него, просто смотрю в голубые глаза Рыжего, присевшего на корточки у края смотровой ямы, и вновь вижу себя и вчерашний вечер. Как пришла к нему и просила. Как касалась спины, чувствуя твердые мышцы под рукой. Как удивлялась тому, каким разным он может быть. И как снова, в очередной проклятый раз уступила своему желанию и как жалко перед ним разревелась.

Слабая бесхребетная Коломбина. Так стоит ли удивляться, что ее слабостью может воспользоваться каждый? Любой из отирающихся в автомастерской парней.

Он тоже вспоминает нашу встречу, а может быть, прощание, – след от пощечины неясным пятном темнеет на щеке, но говорит парень совсем другое:

– Иногда мне хочется вымыть твой рот с мылом. Возможно, тогда ты задумаешься о том, что говоришь.

Я оставляю это признание без ответа. Да пошел он! Тоже мне – святоша!

– Руку дай! – прошу, протягивая Рыжему ладонь, больше не глядя в его глаза, и он легко поднимает меня из ямы, отступая в сторону. Отпуская пальцы еще до того, как я сама собираюсь сделать это.

Надо же. Эта маленькая деталь почему-то неожиданной тоской отзывается в сердце, ноткой разочарования, и я спешу прогнать неловкое чувство прочь. Я пришла сюда к своей девочке, так почему не она, а наглый Рыжий, явно остывший ко мне, занимает все мои мысли?

Я подхожу к стене, где стоит накрытый автомобиль, и уверенно сдергиваю с него серый чехол. В последнюю гонку я здорово задела днище «Хонды», намеренно занеся на решающем повороте хвост, чтобы не дать «Тойоте» Фьючера себя обойти… пришла пора осмотреть мою красавицу, как следует.

– Че-ерт! Вот это тачка!

Рыжий оказывается рядом в одно мгновение, нависая над плечом. Присвистнув от удивления, подходит ближе.

– Зашибись! Просто нереально крутая!

– Да, – здесь радостно соглашаюсь с ним, расплываясь в улыбке. – Глаша лучшая! Привет, девочка, – произношу очень нежно, как всегда только с ней, пробегаясь осторожными пальцами по белоснежному крылу. Встречая гордым стуком сердца вполне предсказуемое, пусть Рыжий и не может видеть моего лица:

– Что? Как Глаша? Вот это чудо – Глаша? Коломбина, ты не шутишь?!

Он продолжает удивляться и изучать машину, даже когда я открываю дверь и забираюсь внутрь кожаного салона. Когда включаю зажигание, заводя враз отозвавшийся на щелчок тумблера утробным урчанием мотор.

– Эй, девочка, ты куда? – беспокойно сводит вместе темные брови. – А как же хозяин, точно против не будет? Ты хорошо подумала? Ну, посмотрели и хватит. Давай, Коломбина, не дури! Это дорогая машина!

Бампер кудахчет, как наседка, с тревогой поглядывая на дверь бокса, и только чтобы позлить его я отвечаю, трогаясь с места, аккуратно загоняя машину на смотровую яму. Подумав вдруг, что он наверняка мало что смыслит в технике, хотя и может лучше других дать толк деньгам:

– Хозяин? А кто его спрашивать станет? Пусть скажет спасибо, что машиной вообще занимаются!

Я выбираюсь из «Хонды», закрываю дверь салона и спускаюсь в яму. Включив фонарик, внимательно осматриваю днище. Еще в прошлый раз мы с Сан Санычем поставили Глашу на подъемник и убедились, что серьезных повреждений нет, но прежде чем заняться частичным ремонтом, я вымыла днище с пеной и дала возможность просохнуть, чтобы сегодня ничего не пропустить.

Ржавого налета нет, а вот противокоррозионное покрытие от удара стесалось до металла. Взяв в руки щетку-скребок, я тщательно зачищаю поверхность от остатков грунтовки и мастики, чтобы после нанести новый слой. В месте сварных швов виднеется тонкая полоса наметившейся ржавчины, и я, выглянув из ямы, как всегда кричу, уже успев позабыть о Рыжем.

– Вась! В боксе ты работал? Дрель с насадками у тебя? Мне бы насадочку новую!

– Сейчас принесу, Тань!

– Давай! Только не тяни.

– Окей!

Но вылезти из смотровой ямы все же приходится, чтобы развести жидкий концентрат антикоррозийки и зарядить пульверизатор. И снова спуститься: сначала аккуратно обработать швы дрелью, а после уже покрыть раствором и сам металл.

Время движется, я позабыла о растворившемся в тишине парне, привычно напевая под нос устаревший хит, и через два часа работы заканчиваю подсушивать феном второй слой грунта, думая перейти к мастике, когда неожиданно чувствую запах сигаретного дыма, коснувшийся ноздрей.

– Артемьев! – подскочив на месте, больно ударяюсь головой о крыло «Хонды», выглядывая из ямы и округляя глаза. – Ты что, с ума сошел! А ну, дуй курить на улицу, дурачина! Сейчас же взлетим к чертям! Здесь одних баллонов с газом под давлением в углу десять штук! Не успеем маме с папой крикнуть «Помоги»!

Лицо Бампера хмуро и бесцветно, а глаза слишком темны за прищуренными веками, чтобы я догадалась, о чем он думает.

Он уходит, раздавив носком ботинка так и недокуренную сигарету, хлопнув дверью так громко, что я сразу понимаю: ушел. По-настоящему ушел. Так и не сказав, зачем приходил.

– Ты гляди, какой нервный… Закорючка, ухажер твой, что ли? – в бокс заходит озадаченный Сан Саныч, оглядываясь за плечо.

Ушел…

Я молча утираю грязной перчаткой нос, поднимая на мужчину остекленевший взгляд: что это с Рыжим?

– Да вроде как… – поджимаю губы и тут же прихожу в себя. – Чего?! Какой еще ухажер? Скажете тоже!

– Обыкновенный, Тань, – пожимает плечом маляр. – Как у всех, пора бы уже. Ты у нас барышня видная, да еще и при умелых руках… Не то что всякие фифы! – важно крутит у плеча пальцами. – Тут Мишка на нервах болтал, что возле тебя в городе какой-то рыжий объявился, вот я и подумал…

– Сан Саныч!

– Ась? – вздевает бровь мужчина.

– Меньше думайте, крепче спать будете! Ясно?! Идите вы… в тундру! Вместе с Мишкой! На всю полярную ночь!

– А что я такого сказал, Закорючка?

Но я уже ныряю под днище «Хонды», макаю кисточку в банку с мастикой и покрываю новым слоем подсохший грунт.

– Эй? – Я все еще дуюсь, только непонятно на кого больше: на него, на Бампера или же на себя, и Сан Саныч что-то разворачивает у ног, стуком костяшек о крыло, привлекая мое внимание. – Гляди, Тань, как тебе? – говорит весело, заставляя поднять на него глаза.

Это бумажный шаблон будущего рисунка, что вскорости ляжет на бок и капот Глаши, в этот раз очень точно повторяющий мой чертеж, и я не могу сдержать восхищенную улыбку, проглянувшую сквозь накатившую на меня грусть.

– Ой!

– Ну что, так хотела? – на мой показавшийся из ямы нос опускается легкий щелчок пальцев.

– Да! Отлично, Сан Саныч! Это даже лучше, чем я себе представляла!

– Тогда заканчивай и загоняй Глашу ко мне! Обмозгуем вместе, что и как, и на днях наведу твоей девочке достойный ее лоск!

* * *

Уже прошло три часа с тех пор, как Рыжий ушел. В гараже только Сан Саныч с Егорычем и отцом, и когда я снимаю с себя рабочий комбинезон, заталкиваю грязную одежду в сумку, натягиваю кеды и распускаю надоевший хвост, я думаю о том, что парень, должно быть, уже давно в городе. Торчит с какой-нибудь блондинкой в обнимку в своем клубе, попивая коктейль, позабыв о чудаковатой Коломбине.

Которой надо меньше бегать под дождем к симпатичным парням.

Меньше распускать руки.

И которой просто необходимо как следует вымыть рот с мылом.

Ну и дура же ты, Танька!

Я выхожу не спеша. Вскинув на плечо сумку-рюкзак и махнув на прощание «Призрачному гонщику». Пересекаю двор автосервиса, покидаю ворота гаража, и вдруг останавливаюсь, услышав сбоку от себя звук хлопнувшей двери, заметив темную фигуру парня у припаркованного в нескольких метрах «BMW».

Неужели он все это время был здесь?

Бампер не окликает меня, просто смотрит, но я подхожу сама. Останавливаюсь перед ним, сунув руки в карманы куртки, так и не придумав, что сказать.

– Долго же ты «прибиралась», Коломбина, – он заговаривает первым, и голос его звучит обманчиво равнодушно. В нем звенит что-то еще, очень похожее на злость или досаду, но вот что, я до конца понять не могу. – Я уже было решил, что ты обо мне забыла. Или ушла, как заяц черными тропами.

– Я думала, ты уехал.

– А ты бы хотела?

Ложь срывается с губ слишком привычно, и я до конца стараюсь выдержать внимательный взгляд:

– Мне все равно.

Нет, не все равно! Еще минуту назад я готова была от обиды разреветься, а сейчас… а сейчас я делаю вид, что не слышу в груди стука радостно забившегося при виде парня сердца.

Бампер вдруг улыбается, запрокинув голову. Сбрасывая с плеч серьезность, которая ему так идет, несмотря ни на что, но я привыкла видеть его с ухмылкой и невольно засматриваюсь на это преображение.

– Ну и к черту тебя! Упрямая ты Коломбина! – говорит в сердцах. – Дурачина, он и есть дурачина!

– Извини. Мне не стоило говорить.

– Да ладно, сам виноват. Стоило просто подумать.

– Вот поэтому я и не люблю курильщиков.

– И давно не любишь?

Я пожимаю плечом.

– Лет пятнадцать. С тех пор, как отец едва не сгорел от одной неаккуратно брошенной спички.

Мы снова молчим, глядя друг на друга, пока подбородок Рыжего не указывает в сторону гаража.

– Я видел его здесь – твоего отца. Он механик?

– Да.

– Теперь ясно.

Что ему ясно – непонятно, но настроения докапываться до сути – нет.

– Ты странная девушка, Коломбина. Я все еще не могу понять тебя.

А я не могу прочитать его взгляд. Не хочу, боясь увидеть там разочарование или скуку. Такую же явную, как блуждала в голубых глазах тем вечером, у клуба, когда руки парня обнимали брюнетку. Уж лучше досада. Да и вообще…

– Как все.

– Ну да? – он позволяет себе усомниться в моем признании, и вот теперь его ухмылка совсем уж прежняя. – Знакомые мне девушки чаще всего пахнут духами и предложением, а ты, Коломбина, – краской. А еще растворителем, и вообще… не пойми чем. – Он чуть склоняет голову. – Дустом, что ли?

Я удивленно моргаю. Что он сказал?

– Не нравится, не нюхай! Да уж, не розами!

– Очень надо! Да от тебя на три метра химикатами разит! Хоть сейчас в санстанцию отправляй работать. Зашла в помещение – и тараканы дохнут!

– Ну, знаешь! – Мы снова замираем, неожиданно оказавшись слишком близко, и я сердито поджимаю рот, чтобы не наговорить лишнего.