Текст книги "Красные кресты"

ГЛАВА XVIII

Капитан морской пехоты Лоренцо Запата не мог долго сдерживать изнурявшую его жажду убийства. Разговор со Славном стал для него тяжким испытанием, из которого он вышел победителем лишь ценой неслыханного усилия воли. Он мог очень легко завладеть обоими его пистолетами: прыжок, захват за горло – и конец. Дурень не успел бы даже пискнуть. Но это не имело никакого смысла. Приходилось прикидываться, унижаться, играть идиотскую роль, улыбаться и вздыхать, пока кровожадные инстинкты бушевал в нем, как дикий зверь на привязи.

Теперь он с облегчением перевел дух и даже усмехнулся. Его хитрость и случайное стечение обстоятельств оставили наивного стражника в дураках.

Но это было только начало. Лоренцо предчувствовал, что его ожидают ещё более волнующие переживания. Если бы удалось провести Мартена столь же легко, как этого жадного осла! Оба были наивны – это правда, но каждый на свой манер, а наивность Мартена казалась Лоренцо просто непостижимой. Он не мог понять ни его побуждений, ни цели, к которой этот человек стремился.

« – Затягивать любые вопросы, любой разговор, любое дело – вот что нужно, – думал он, шагая с молодым моряком, который пропустил его вперед. – Время играет нам на руку.» Затягивать!.. При виде Мартена он почувствовал, что задыхается от ненависти. Все в нем взыграло. Рука сама нащупала рукоятку пистолета и рожок с порохом. Секундное дело: подсыпать пороху, взвести курок, прицелиться, нажать на спуск!

И он поспешно отвернулся, не смея взглянуть на Мартена снова, попросту не отваживаясь поднять глаза.

Осмотрелся вокруг. Палуба «Зефира» была дочиста вымыта и свеже полита водой. Влажные доски ещё парили, просыхая на глазах. Почти вся команда корабля собралась по обе стороны шкафута. Корсары, одетые по – праздничному, в темных суконных кафтанах и облегающих лосинах с серебряными пряжками, смотрелись лучше, чем матросы адмиральской каравеллы. Они расселись на ступенях трапов, ведущих на надстройки по носу и корме, как зрители на трибунах во время корриды. У левого борта стоял Мартен в окружении своих помощников и что-то говорил, обращаясь то к Рамиресу, которого кроме Лоренцо сопровождал лишь командир тяжелой батареи, то к своим людям, то к прелестной сеньорите, которая опиралась о фальшборт, ни на миг не сводя взгляда с фигуры командора, словно лишь он один занимал её мысли и чувства.

За спиной Мартена вздымалась и опадала палуба «Санта Крус», на которой под обломком одной из сбитых мачт лежали вповалку пленники. Их караулили несколько мушкетеров с «Зефира», но охрана была почти излишня: измученную испанскую команду сморил беспробудный сон.

Ласковые, теплые дуновения западного ветра пошевеливали паруса кораблей, легших в дрейф, оба корабля легонько покачивались, временами потираясь бортами, меж которых были спущены плетеные кранцы, и каждое слово Мартена было отчетливо слышно среди общего молчания.

Лоренцо Запата слушал и все меньше понимал.

Мартен говорил:

– Я даю вам шанс, командор, хотя мог бы вас просто повесить, как вы того заслуживаете. Это было бы самое подходящее завершение наших давних счетов. Но к этим давним добавились новые, иного рода. Потому я готов сразиться с вами, и уверяю, что и я сам, и моя команда будем придерживаться условий этой схватки. Буду говорить коротко и ясно, – повысил он голос. – Один из нас, командор Бласко де Рамирес или я, Ян Куна, именуемый Мартеном, должен в этом поединке погибнуть. Если смерть настигнет меня, мой противник и все его люди смогут быть свободны, хоть и без оружия, и отплыть на своем корабле, куда захотят. Кроме того, командор Бласко де Рамирес сможет забрать на борт «Санта Крус» сеньориту де Визелла с её, разумеется, согласия и по её доброй воле. Никто из вас, – обратился он к своему экипажу, – не будет чинить ему никаких препятствий. Это мое безусловное распоряжение.

Сеньорита мельком взглянула на него и шевельнулась, словно желая что-то сказать, но он этого не заметил. Положив ладонь на плечо своего кормчего, Ян продолжал:

– Я не верю, что могу погибнуть. Но может случиться и так. Потому при вас назначаю своим наследником и преемником Стефана Грабинского, и хочу, чтобы вы это в случае надобности засвидетельствовали.

– Это звучит как завещание, – буркнул капитан Запата Рамиресу. – Надеюсь, оно пригодится, хотя полагаю, что никто его выполнять не будет.

Рамирес ответил ему кратким сонным взглядом, но ничего не ответил. Мартен сделал шаг вперед, наморщил брови, словно раздумывая, все ли он сказал, что было нужно. Ироническая усмешка скользнула по его губам.

– Так что, командор, вы имеете возможность вернуть почти все, чего я вас лишил, за исключением пригодных к делу орудий и серебра, которое так или иначе останется на «Зефире». Но что значит такая потеря по сравнению с утратой чести и нареченной, которая до сих пор осталась вам верна! Не правда ли? Я чувствую себя вашим благодетелем, сеньор! Более того, вам я оставляю выбор оружия. Дважды я заставлял вас скрестить со мной шпаги, и каждый раз выбивал их из вашей руки. Может быть, вы лучше умеете стрелять? Выбирайте.

Рамирес молчал, словно его нетерпеливая натура пребывала в каком-то бессознательном состоянии или частичном параличе.

– Скажи, что тебе нужно посоветоваться со своими секундантами, – шепнул ему Лоренцо. – Нужно потянуть время.

Командор, видимо, признал справедливость этого совета. Заторможенный механизм вдруг сорвался с места, торопливо и шумно, как обычно.

Разумеется – он должен был ещё дать инструкции своим подчиненным, посоветоваться с ними. Какие у него были гарантии, что Мартен и его партида сдержат слово? Домогался разговора с сеньоритой, требовал оружия для своих свидетелей и немедленного освобождения остальных пяти офицеров, возражал против присутствия матросов из команды «Зефира» во время поединка.

Слова его текли неудержимым бурным потоком, сопровождаемые отчаянной жестикуляцией, производившей театральное впечатление.

– Прекрасно! Отлично! – поощрял его Лоренцо. – Скажи ему еще…

И запнулся. Взгляд его случайно задержался на линии горизонта за кормой каравеллы. Там забелели паруса – целое скопище парусов!

Он едва не выдал себя невольным вскриком. Сомнений не было: приближался Золотой флот вместе с эскортом. Приближался незамеченным, с юго – запада. Через минуту их заслонит высокий корпус «Санта Крус».

Он покосился на матросов, на охрану на палубе каравеллы. Его мышиные глазки перебегали с одного лица на другое. Все смотрели на Рамиреса, который исходил потоком гневных слов.

В ушах капитана Запаты звучал победный гимн, кровь стучала в висках, в глазах мелькали искры. Он едва смог заметить, что командор перестал говорить и что Мартен выразил согласие выполнить всего два его желания: велел привести на палубу офицеров, остававшихся под стражей, и разрешил короткое совещание Рамиреса с командиром батареи и Запатой.

Все трое удалились к правому борту. Лоренцо дрожал от напряжения.

– Позволь мне сказать, – шепнул он своему начальнику. – У меня важные новости.

Рамирес нетерпеливо отмахнулся, но тот уже горячо шептал: – Не оглядывайся, не подавай виду. Я только что видел паруса наших кораблей.

– Где? – спросил Рамирес.

– Не оглядывайся! – предостерег его Лоренцо. – Я их видел.

– Не иначе в воображении, – буркнул разочарованный командор.

– Я видел их так, как сейчас вижу тебя, – с нажимом произнес Запата.

– И куда же они девались? – иронично спросил Бласко.

– Они приближаются, – ответил Запата. – Уже в нескольких милях от нас. По счастью их заслоняет корпус «Санта Крус». Уверен, что никто, кроме меня…

– Но если даже тебе эти паруса не привиделись, откуда ты знаешь, что это наши корабли? – прервал его Рамирес. – С тем же успехом это могут быть корабли англичан.

Лоренцо скрипнул зубами, словно раскусывая проклятие. Чувствовал, что вот-вот взорвется.

– Они плывут с юго-запада, – с трудом выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Я достаточно давно в море, чтобы отличить силуэты наших каравелл и фрегатов от английских кораблей.

Бледные восковые щеки командора окрасились легким румянцем.

– Por Dios, было бы это правдой…Ты уверен? – порывисто спросил он.

– Абсолютно, – ответил тот. – Но это ещё не все. У меня пистолет. Заряженный.

Рамирес нетерпеливо пожал плечами.

– И я могу получить заряженный пистолет, если выберу его. Что с того? Вдвоем нам не удержать целой банды этих бандитов даже полминуты.

– Не о том речь, – бросил Запата.

– Тогда о чем, черт побери?

– Выбирай шпаги и дерись поосмотрительней. Мы будем оспаривать каждый выпад этого пикаро. Будем прерывать поединок, протестовать против якобы совершаемых нарушений. При необходимости выдумаем какие-то несуществующие правила поединка, которые обязательны для всех hombres finos. Что может знать об этом какой-то Мартен? И если уж ты окажешься в смертельной опасности, пущу пулю ему в лоб.

– И тогда они набросятся и разорвут нас на части, – понуро закончил командор.

– Возможно, – согласился Лоренцо. – Но – quien sabe? Могут не успеть. Когда я крикну им в лицо, что наш флот близко, что он их настигает, прежде всего они кинутся спасать собственные шкуры и награбленное добро в трюмах. Полмиллиона пистолей! Сомневаюсь, что душа их команданто, особенно когда она уже покинет телесную оболочку, будет представлять в глазах этой банды большую ценность. Думаю, нет! И кинутся они к парусам, а не на нас.

Рамирес благодарно взглянул на него и усмехнулся. Это была первая его улыбка с той минуты, как они подняли якорь в Кадисе.

– Заслоните меня, – шепнул Лоренцо. – Нужно подсыпать пороху.

Едва он успел это сделать и снова спрятать пистолет под мундиром, как раздался нетерпеливый голос Мартена, который призывал своего противника поторапливаться.

– Кончайте наконец вашу исповедь, командор! – воскликнул он. – Насколько я знаю, испанским пехотным капитанам не дано права отпущения грехов.

Рамирес не нашел, что ответить, но взрыв смеха среди матросов ударил его как бичом. Румянец на его лице приобрел кирпичный оттенок, ненависть воспылала в груди и внезапно остыла под дуновение страха. Лоренцо мог и ошибаться, а тогда…

– Тогда смотри, – сказал он, конвульсивно сжимая его ладонь. – И вы тоже, лейтенант, – добавил, глядя исподлобья на другого секунданта. – Надеюсь, вы понимаете, о чем идет речь.

– Да, сеньор, – буркнул артиллерист.

– Ну так что? – спросил Мартен. – Шпаги или пистолеты?

– Шпаги, – ответил Бласко де Рамирес. – Но я хотел бы биться собственной шпагой. У меня в каюте две, из которых…

– Может быть, тебе достанет этой? Она твоя, – услышал он голос, который его потряс.

Рамирес повернул голову.

Сеньорита Мария Франческа шла к нему со шпагой в протянутой руке, держа её за клинок, так что золоченый эфес с нарядным темляком был обращен к нему.

– Я подняла её с палубы в ту минуту, когда ты сдавался, сказал она без тени упрека или издевки, словно этот поступок был ей совершенно безразличен.

Рамирес ошарашенно уставился на нее. Что это могло значить? Был это жест симпатии? Или обещания? Символ надежды?

Лицо сеньориты совсем ничего не выражало. Ее карие глаза

– 292 – смотрели не мигая, серьезно и холодно. Он с трудом выдержал её взгляд и молча поклонился, но перехватив рукоять, прижал её к сердцу и шепнул:

– Благодарю, Мария.

Она чуть заметно кивнула и поспешно отступила. Рамирес оглянулся на своих секундантов. Те стояли позади, слева и справа. Перевел взгляд на Мартена, который по другую сторону палубы терпеливо ждал с обнаженной рапирой в руке.

– Начинайте! – скомандовал молодой помощник Мартена.

Противники подняли оружие на уровень лица, поклонились друг другу, потом секундантам, отмерили дистанцию вытянутыми клинками и стали в позицию.

Казалось, оба ожидали атаки. Рамирес предусмотрительно продел руку через толстую плетеную петлю, которой заканчивалась рукоять шпаги. Хорошо помнил, как онемела у него рука, когда Мартен своим ловким приемом выбил у него оружие. На это раз он был настороже. Неплохой фехтовальщик, он понимал, что ему не тягаться с этим воплощением сатаны, хотя надеялся, что нескоро ему поддастся, если сохранит хладнокровие. Заметил, что его позиция выгоднее: он мог при надобности свободно перемещаться, а за спиной Мартена места оставалось немного. Второй секундант корсара, крепкий, заросший до самых глаз боцман с короткими ногами и длинными мускулистыми руками – вылитая седая обезьяна – видимо тоже это заметил, ибо беспокойно косился за спину.

У Рамиреса мелькнула мысль, что этим нужно воспользоваться. А вдруг удастся в первой же атаке заставить противника отступить на два – три шага…Тогда Мартен утратил бы свободу движений; возможно, оглянулся бы, может на полсекунды потерял бы из виду шпагу своего врага…Этого могло хватить на укол в шею…

Все эти мысли промелькнули мгновенно. Рамирес кинулся вперед, отчаянно атакуя. Но Мартен не дрогнул: отбил два выпада, вовремя закрылся от третьего и тут же перешел в атаку.

Бласко отступил на шаг, на два шага. Он чувствовал на клинке силу отражаемых ударов и был ей поражен. На рипосту времени не было. Продлись это ещё немного, ему конец.

Как нельзя более вовремя спасли его протесты Лоренцо. Капитану не пришлось разыгрывать возмущение: в нем кипело безумная ярость, он рычал, как злой пес, утверждая, что Мартен нанес своему противнику два укола ниже пояса. Удары, недозволенные в честном поединке, которые могли стать смертельными. Командор сумел их парировать, но такое поведение Мартена в схватке с идальго освобождало последнего от продолжения поединка. Так было не принято, и вообще смахивало на попытку обычного убийства в пьяной драке.

– Лжешь! – крикнул Мартен. – Я до сих пор не нанес ни одного укола, но скоро ты их увидишь. Укол прямо в сердце, а не ниже пояса. Я только хочу вначале отсечь уши твоему идальго, как ему обещал. А потом отрежу и тебе! Защищайся! крикнул он Рамиресу и атаковал снова.

Рамирес отступал. Он был бледен, как полотно, и по лицу текли капли пота. Обманные финты Мартена мелькали перед его глазами, словно молнии. В какой – то момент, почти припертый к фальшборту, он не успел вовремя перехватить выпад в голову, услышал короткий свист рапиры и ощутил пронзительную боль в правом виске.

« – Ухо», – подумал он и почувствовал себя выставленным на посмешище, опозоренным, обреченным на муки и издевательства. Его охватило отчаяние, и Бласко решил не щадить себя и скорее погибнуть, но отомстить никчемному врагу, который так над ним измывался.

Сжав зубы, он атаковал. И в тот же миг услышал близкий грохот выстрела, споткнулся и рухнул навзничь.

Мелькнула мысль, что он смертельно ранен, хотя не было никакой боли кроме той, от удара рапирой. Но ожидая, что в любой момент боль может пронизать его насквозь, он не смел шевельнуться, не смел глубоко вздохнуть, желая отдалить тот страшный миг, когда откроется, что пуля разорвала ему аорту, застряла в легких или в желудке.

– Кто в него стрелял? Неужели Запата? Вдруг у того дрогнула рука…А может это измена? Может быть, Лоренцо сговорился с Мартеном, купив таким образом свою свободу?

Но боль не приходила, зато Бласко почувствовал, что палуба как-то странно дрожит и дергается под его ногами. И одновременно услышал рядом какие-то хрипы, похожие на спазматический кашель. Осторожно повернув голову в ту сторону, он последовательно увидел: отброшенную в сторону руку с пистолетом; капитанскую шляпу с перьями, и наконец – искаженное судорогами лицо капитана Запаты и костяную рукоятку ножа, торчавшую под его бородой. Это он умирал. громко хрипя. И это не палуба дрожала под коленями Бласко, а тело Лоренцо, которое содрогалось в агонии.

Потом раздались крики, топот ног, визг. Рамирес понял, что прошло всего несколько секунд с того момента, как он упал. Пара секунд, которые показались ему бесконечно долгими. Вскочив на ноги, он увидал людей, которым бежали к нему и вдруг остановились, как вкопанные.

– Ах, так он ещё жив! – воскликнул Мартен. – Тем лучше: я отсеку ему другое ухо!

Мария Франческа стояла на палубе рядом с Германом Штауфлем, чуть в стороне, и не дыша следила за поединком своего нареченного с Мартеном, испытывая невероятное смешение чувств – стыда, испуга, гордости, унижения и триумфа.

Чего она хотела? Чьей желала победы? За которого из противников должна была молиться?

Она подумала было о молитве, но не осмелилась просить Мадонну о том, в чем сама не была уверена. Надеялась, что Бласко будет сражаться, как герой – как Архангел с Люцифером. И, может быть, склонилась бы на его сторону.

Но она обманулась в ожиданиях, и эта ошибка унизила её в собственных глазах. Заметила, а скорее ощутила безошибочным чутьем, что командор трусит. Не так боится, как может бояться даже самый смелый человек, сохраняя при этом спокойствие и не теряя мужества, а попросту никчемно трусит. Ей пришло в голову, что у этого идальго гонор только показной, что если бы не её присутствие, давно сбежал бы или кинулся Мартену в ноги, умоляя о пощаде.

И её охватил пронзительный стыд – и за него, и за то, что столько раз она его защищала, отстаивая его честь, его отвагу, его дворянское благородство.

Мартен ей, правда, казался жестоким и мстительным, но зато воистину мужественным. Теперь, при мысли об этом, гордость наполняла её сердце. Он бился за нее, а не просто чтобы насытиться местью. И может быть, прежде всего за нее? Если и помнил о добыче, то лишь для своего экипажа. Но не мог знать наперед, что рискуя экипажем, кораблем и собственной жизнью добудет что-то, кроме своей пленницы.

Он до сих пор к ней не прикоснулся, хотя и мог бы обладать ей силой. Значит, она овладела не только его чувствами, но и сердцем. Она словно держала его в ладонях, это горячее, дикое, неустрашимое сердце. И это наполняло её триумфом, и вместе с тем боязнью его утратить. Ведь даже трусу может удаться отчаянный смертоносный выпад…

Она напрягла взгляд и вся до предела сосредоточилась на действиях Рамиреса и его секундантов, предчувствуя, что они что-то затевают. Их совещание перед поединком могло касаться только этого, хоть поначалу такое даже не пришло ей в голову. Больше всего она подозревала капитана Запату, особенно с той минуты, когда он силился прервать схватку под предлогом недозволенных приемов, которыми Мартен наверняка не пользовался – она прекрасно это знала.

Позднее, когда рапира Мартена рассекла Рамиресу кожу на виске и ухо, её охватила жалость к осмеянному командору, и вместе с этим волна гнева поднялась в груди. Мартен наращивал свое преимущество и издевался над противником если не словами, то действиями. Но гнев немедленно прошел, изгнанный новым потрясением. Мария Франческа заметила быстрое движение Лоренцо Запаты, который выхватил пистолет. В мгновенье ока она поняла, что грозит Мартену.

В первом порыве хотела было заслонить его своим телом, но тут же поняла, что не успеет. С невероятной быстротой она сумела оценить ситуацию. Рядом стоял парусный мастер Штауфль. Воспоминание двухмесячной давности мелькнуло пред её глазами словно молния, вызвав две сменявшие друг друга картины: вначале пригнувшуюся фигуру Штауфля, его наголо бритую голову, румяные щеки и невинные голубые глаза, и его левую руку, падавшую вниз после стремительного броска; потом же – стынущее тело Мануэля де Толоса с двумя ножами в горле.

Она выкрикнула лишь одно слово: – Там! – и указала пальцем на испанского пехотного капитана.

Безумный страх, что её возглас не будет понят, пронзил её до мозга костей. Но Герман Штауфль реагировал как молния. Нож просвистел в воздухе, Лоренцо рухнул под ноги Рамиресу, грохнул выстрел и отлетела в сторону щепа, отколотая пулей от палубы.

Не меньше трех секунд стояла гробовая тишина. Потом поднялся крик. Матросы сорвались с мест, кинулись к окаменевшим от испуга испанцам и замерли, увидев, что Рамирес встает. Никто, не исключая и Мартена, не понял, что собственно произошло.

Но, видимо, Мартен спешил закончить дело. Когда на его окрик застывший от ужаса командор не шелохнулся, Ян ткнул его кончиком рапиры.

– Опомнись, Бласко, – презрительно бросил он. – У тебя есть ещё шпага в руке и голова на плечах. Не достает только одного уха!

Рамирес непонимающе уставился на него, с отвисшей челюстью и совершенно отупевшими глазами.

– Кто его убил? – едва сумел он внятно выдавить.

Мартен пожал плечами.

– Какого черта… – начал он и вдруг умолк.

Сеньорита де Визелла коснулась его плеча, и он увидел её раскрасневшееся лицо и сверкающие глаза.

– Оставь его, – сказала она. – Я не ушла бы с ним, даже победи он.

– Что – что? – ошеломленно переспросил Мартен.

– Тебя хотели убить. Вон тот – она показала на уже застышее тело Лоренцо – должен был стрелять в тебя.

– И ты об этом знала! – вскричал он.

Она порывисто качнула головой.

– Знай я об этом, предупредила бы тебя. Но я увидела, что он целится из пистолета, и успела предупредить лишь Штауфля.

Мартен онемел. Не мог поверить собственным ушам и оглянулся, ища взглядом Германа Штауфля.

– Это правда, – кивнул парусный мастер.

Он отступил на несколько шагов, склонился над трупом и вырвал окровавленный нож из его горла. Обтер лезвие полой мундира Лоренцо Запаты, после чего заботливо пристроил нож за пояс, на положенное место.

– Ну что, не вышел номер? – с добродушной усмешкой бросил он Рамиресу, и, сплюнув ему под ноги, отвернулся; потом, решив, что больше объяснять нечего, вернулся к левому борту.

Мартен все ещё молчал, хоть у него уже не оставалось ни малейших сомнений. Молчал, поскольку опасался, что если попытается произнести хоть слово, то вдруг начнет кричать, смеяться или плакать. Стоял, словно приросший к палубе, не отводя взгляда от глаз Марии Франчески, прислушиваясь к стуку собственного сердца, которое как молот билось в его грудной клетке. На миг он обо всем забыл, отдавшись безумной безграничной радости. И не осталось ничего кроме нее. Не думал о Рамиресе, о своей славе, о «Зефире», о всех друзьях и всех врагах. Забылся в этом взгляде в карие глаза, которые смотрели на него не дрогнув, суля лишь преданность и любовь.

Из немого возбуждения, в котором неописуемая сладость сливалась с диким, радостным триумфом, Мартена вырвал крик одного из матросов, стороживших пленников на палубе «Санта Крус»:

– Паруса! Э-гей! Паруса с юго – запада!

Все бросились смотреть, а Мартен, который сразу же остыл как от ведра ледяной воды на распаленную голову, в три прыжка оказался на кормовой надстройке «Зефира».

Оттуда он увидел больше шестидесяти кораблей, плывущих в нескольких колоннах, с ветром в бакштаг. Красные кресты на парусах и красно – золотые флаги у верхушек мачт не оставляли никаких сомнений в принадлежности этого флота. Конвой с серебром и золотом шел с Мадейры. Окружал его мощный эскорт каравелл из флота провинций и испанские военные фрегаты Паскуаля Серрано. Его флагман, стройный и быстрый, перебрасывал реи на фордевинд на расстоянии полуторых миль от «Зефира»и «Санта Крус», направляясь прямо к ним.

« – Не атакуй я Рамиреса на рассвете, – подумал Мартен, не смог бы атаковать его вовсе.»

Повернувшись к своим людям, он торопливо отдал команды, сам поразившись ясности своего ума после только что пережитого столь поразительного возбуждения, и был доволен, что сумел так быстро овладеть собой.

Ян спрыгнул на кормовую палубу, оттуда на шкафут. Испанские офицеры так и стояли там, где он их оставил. Рамирес среди них.

– Можешь убираться на свой корабль, – заявил ему Мартен. Я не буду тебя преследовать, если не попадешься на пути. Но если ещё когда-нибудь ты попытаешься предательски меня убить, как в этот раз, я попросту велю тебя повесить. И отрежу тебе другое ухо, – добавил он, взорвавшись коротким смешком. – А вы, – повернулся он к офицерам, – убирайтесь с ним вместе. Живо! – он топнул ногой. – Пока не убрали трап.

Они повиновались и в понуром молчании двинулись за Рамиресом, который шел, согнувшись под тяжким бременем позора, понурив голову и опустив плечи, волоча за собой висящую на темляке шпагу. Печальная процессия пересекла главную палубу, взошла на крутой, сбитый из досок помост, переброшенный на борт каравеллы, и задержалась у её гротмачты.

Сразу после этого матросы «Зефира» сбросили трап и оттолкнули баграми нос корабля. Поднятые паруса поймали ветер и «Зефир» начал медленно скользить вдоль борта «Санта Крус».

На шкафуте остался лишь покинутый и своими, и врагами труп Запаты.

– Что с ним делать? – спросил Грабинский, закончив маневр.

Мартен с отвращением взглянул на остывавшие останки и махнул рукой в сторону борта.

– Уж я займусь этим, с вашего позволения, капитан, – поспешно предложил свои услуги Перси Барнс, который только того и ждал. – У меня с ним свои счеты, – добавил он с отталкивающей ухмылкой. – И я охотно окажу ему эту последнюю услугу.

– Привяжите ему к ногам пару звеньев от старой якорной цепи, – велел Стефан. – Пусть пойдет на дно. Как бы там ни было, он был солдатом и сражался до конца.

– Разумеется, – заверил Перси, уже ощупывая карманы идальго, который едва не обдурил его на двадцать дукатов, и заодно забирая «памятный» пистолет.

Через минуту все было кончено. Тело капитана морской пехоты Лоренцо Запаты соскользнуло с палубы и с плеском погрузилось в пучину моря. Славн, который все это проделал, утер вспотевший лоб, заткнул за пояс свой благополучно возвращенный пистолет и постучал ладонью по бедру, чтобы услышать приглушенный звон золота в кожаном мешочке.

И тут же выражение его лица переменилось, по нему скользнула гримаса боли и бессильной ярости.

– Великий Боже! – охнул он. – Что я наделал?

– А что? – поинтересовался Клопс, случайно проходивший мимо.

Перси недоверчиво покосился на него.

– Я потерял драгоценный перстень с зеленым камнем, – убитым голосом сказал он.

– Сейчас? Сию минуту? – спросил удивленный Клопс. – Он соскочил с твоего пальца?

– С пальца? – переспросил Перси. – Да, разумеется, я забыл снять его с пальца, когда выбрасывал эту падаль за борт.

Клопс покачал головой.

– Да, не умеешь ты обращаться с драгоценностями, Славн, укоризненно заметил он. – Не создан ты для них.

«Зефир» удалялся под всеми парусами, подняв свой новый французский флаг в цветах Генриха IX и черный флаг, который издали опознало немало капитанов Северо – Восточного флота провинций. Только фрегат Паскуаля Серрано попытался его преследовать, но безуспешно: корсар по ветру развил скорость в четырнадцать или пятнадцать узлов, так что ни один испанский корабль не мог с ним тягаться.

Ян Куна, прозванный Мартеном, стоял рядом со своим молодым помощником, глядя на множество испанских парусов, собравшихся вокруг едва заметного силуэта «Санта Крус». Тот ещё можно было различить среди прочих по двум мачтам, перебитым на половине высоты прицельным залпом Томаша Поцехи.

Солнце заходило в золотом ореоле последних лучей, а на востоке, ближе к горизонту, бледные звезды уже ожидали сумерек, чтобы нарядно засверкать на чистом небе.

– Ты прав, – говорил Ян. – Жизнь прекрасна. И это можно в полной мере оценить, когда человек сражается, видит рядом смерть и побеждает. Сейчас я особенно ощущая, как люблю жизнь! Нет, я не знаю, что такое пресыщенность и скука, хотя достиг так многого!

Он обернулся и взглянул на звезды.

– Смотри… – и вдруг умолк.

В дверях надстройки стояла Мария Франческа. Он перехватил её взгляд.

– Держи курс на устье Жиронды, – торопливо бросил Ян Стефану. – Оставляю корабль на тебя. Сегодня я уже не выйду на палубу. Плывем в Бордо.

Грабинский покосился на него немного удивленно, но ни о чем не успел спросить. Мартен шагнул к дверям, слегка пригнулся, и рулевой «Зефира» заметил белые руки сеньориты де Визелла, обвившие шею его капитана.