Текст книги "«…И вы будете как боги, знающие добро и зло». В поисках генетического кода общественного развития. Идеология общества счастья и доброжелательности. В 3 книгах. Книга I. Философия продвинутого материализма и ограниченной диалектики. Основы социологии"

Быть внутренне свободным – это не так-то просто, как это кажется на первый взгляд. Для этого вовсе не достаточно думать, что хочешь и как хочешь. Внутренняя свобода не есть своеволие и распущенность в мыслях. Внутренне свободным может стать на самом деле лишь тот, кто обладает достаточно богатым материалом для работы мысли, высокоразвитым и хорошо организованным аппаратом мышления, способностью объективно понимать то, что происходит в окружающем мире, способностью противостоять всему тому, что пытается навязать ложный взгляд на мир, на человека, на общество (выделено мной. – Ю. Г.). Внутренне свободный человек должен иметь в себе самом своего рода целое интеллектуальное „государство“, способное защитить его от всяких посягательств извне. Это „государство“ должно функционировать по строго определенным правилам. В нем должна быть суровая внутренняя дисциплина и порядок.

Не может быть внутренне свободным человек, изолирующийся от жизни своей эпохи и от ее культуры. Внутренняя свобода есть способность защищать свое внутреннее „государство“ в океане жизни со всеми ее тревогами, радостями, опасностями, несчастьями, короче говоря – со всеми ее достоинствами и недостатками»[88]88
  Зиновьев А. А. Катастройка. Революция в Царьграде. М.: Астрель, 2012. С. 356–357.


[Закрыть].

Став на этот путь, вы с удивлением начнете замечать, что и окружающий мир начнет изменяться вместе с вами. Движущей силой развития сегодня может и должно стать такое сообщество людей, каждый член которого является носителем норм нравственности. Их пропагандистом не на словах, а в каждом своем поступке.

Этому движению нет альтернативы. Только такое движение может вовлечь в свой водоворот не только эксплуатируемых и угнетенных, но и самих так называемых угнетателей, как в свое время идеи социализма были привлекательными для многих капиталистов и даже аристократов.

Добро есть действие, и за этим действием стоит тяжелый труд самовоспитания и переустройства всей системы общества. Добро не рождается чудесным образом. И я вновь должен привести слова Бердяева: «…Ожидание социального чуда есть одна из слабостей русского народа, один из самых больших его соблазнов… Русскому народу предстоит пройти через суровую дисциплину труда»[89]89
  Бердяев Н. А. Философия неравенства. С. 46.


[Закрыть].

§ 5. Справедливость

Сначала хотелось бы внести некоторую ясность в понимание нашей лексики. Нельзя не согласиться с Ю. В. Новиковым, который пишет: «Многие почему-то считают, что надо четко разделять добро и зло в обыденном понимании этих слов, с одной стороны, и некие всеобъемлющие общемировые и малодоступные понятия Добра и Зла (именно так, с заглавной буквы) – с другой стороны… Не существует никакой принципиальной и объективной разницы между добром и Добром, а также между злом и Злом. Разница только в оценках, во мнениях отдельных людей, в правильном или неправильном понимании терминов»[90]90
  Новиков Ю. В. Добро и зло – выбор длиною в жизнь. С. 23.


[Закрыть].

В предыдущем изложении мы умышленно писали эти понятия с заглавной буквы, чтобы подчеркнуть их важность. В дальнейшем мы будем писать эти термины со строчной буквы. Но это не значит, что тем самым преуменьшается их значение или речь идет о каких-то других понятиях. Их смысловая нагрузка не претерпевает никаких изменений. Справедливость – это снятие человеческих противоречий для обеспечения устойчивого правового, морального и экономического состояния в ситуации перманентного нарушения этой устойчивости. Справедливость в какой-то степени сродни математическому равновесию (не зря ее символом являются весы), но в условиях, когда математика или не работает, или имеет весьма вспомогательное значение. Справедливость – понятие исторически изменчивое. Это однажды достигнутый временный компромисс. Коррелирующей функцией справедливости является та степень свободы, которая преобладает в обществе.

Основная часть человеческих конфликтов, революций, войн проходит под лозунгами требований справедливости, отражая то, как люди ее понимают в данной ситуации, в данной исторической обстановке. Поэтому вся история научной мысли в этом вопросе была направлена на поиск критериев справедливости. В качестве таковых в разное время определялись: мораль и нравственность (Платон), естественное, природное право (Аристотель), познание и соответствие законам природы (стоики), христианские религиозные нормы и правила (Фома Аквинский), математические методы (Р. Декарт), аксиоматическая природа моральных и политических принципов (Б. Спиноза), передача прав на установление справедливости суверену на основании соглашения или договора (Д. Юм), юридические законы (И. Кант), утилитаризм – поиски удовольствия и избежание боли (Бентам), классовое самосознание (К. Маркс, В. И. Ленин), современные интерпретации общественного договора, о которых речь ниже (Джон Ролз).

Еще Аристотель разделил понимание справедливости на процессуальное и распределительное, а последнее – на уравнительное и пропорциональное. Это деление сохраняет свою научность до сих пор.

Существует два механизма соблюдения справедливости: добровольное соблюдение принятых норм и принудительное. Принудительное может осуществляться с помощью государства на основании законности и с помощью народных действий против государства на основе роста самосознания и формирования гражданского общества, а также в период революций.

Поскольку основная часть населения является законопослушной массой, можно сказать, что справедливость так или иначе поддерживается самим обществом добровольно. Однако это не исключает злоупотреблений в законотворческой деятельности, использования власти и богатства для нарушения существующих законов, наличия некачественных законов (использования противоречивых норм права, наличия неисполнимых норм и попрания прав противоречащей им законностью и т. п.) и их устаревания. Все это порождает недовольство агентов права и их протест в разных формах. Исходя из вышесказанного, по нашему убеждению, критерием справедливости для каждого человека является осознание его собственной свободы. Понимание, что его свобода имеет границы. Казалось бы, здесь напрашивается крылатая фраза о том, что наша свобода кончается там, где начинается свобода другого человека. Увы, но эта фраза ни о чем. Раб тоже понимает, где начинаются права рабовладельца. Именно поэтому Аристотель для своего времени считал рабовладельческое состояние общества справедливым. И тем не менее. Рамки свободы очерчиваются человеком теми правами, которые он признает за собой. Чья-либо попытка нарушить эти границы есть несправедливость, есть покушение на его свободу. Конечно, установление таких рамок в какой-то степени субъективно. Но есть и объективные критерии, которые мы попытаемся рассмотреть ниже. Таким образом, вырвавшись из плена категории «справедливость», мы с вами попадаем в плен категории «свобода».

Дорогие современники, мы с вами живем в очень знаменательную эпоху! XVIII век – век Просвещения. По существу, впервые были подняты знамена со словами «Свобода, Равенство, Братство». Долгие годы эти понятия казались очень простыми до очевидности. Нам же с вами предстоит эту очевидность разрушить и посмотреть на эти требования прав другими глазами, с другой высоты полета. Возможность и необходимость этого нельзя переоценить, так как этот анализ в дальнейшем может изменить наше понимание такого общественного строя, как «социализм», и наше представление о будущем вообще.

Прежде всего, введем ограничение параметров, в которых мы собираемся рассматривать нашу категорию «свобода». В рамках гегелевских и марксистских философских исследований это понятие накладывается на объективные законы природы и общества. И тогда свобода приобретает характер осознанной необходимости. Здесь абсолютно не о чем спорить. Действительно, не стоит совать пальцы в розетку: это, по крайней мере, больно, а может и убить. Требовать свободу действий там, где нужны просто знания, – напрасный труд, и мы на этом останавливаться не будем.

Круг наших интересов лежит в области взаимоотношений личностей между собой и личности – общества. Свобода может быть реализована только там, где есть или могут быть варианты различных действий. Тогда свобода выражает такие действия или возможности действия человека, которые зависят только от его воли, от его выбора. Отсутствие свободы тогда будет означать, что какая-то другая личность или общество в целом через свои институты ограничивает данную личность в выборе имеющихся вариантов действия.

Вполне естественно в данном случае высказать предположение, что одной из причин возникновения такой ситуации является царящее в нашем обществе социальное неравенство. При этом порой социальное неравенство отождествляется с нашим разнообразием – неодинаковостью физических и умственных способностей, особенностей национальных, религиозных и т. п. Разнообразие становится неравенством только тогда, когда оно позволяет получить преимущества, благодаря которым одни люди могут ограничить свободу (и/или эксплуатировать) других людей. В основе любого вида социального неравенства лежит разнообразие, но не всякое разнообразие влечет за собой неравенство социальное.

Социальное неравенство устанавливается с помощью силы (физической, оружия), власти и богатства. Социальное неравенство всегда идеологизировано, обосновано. И это тоже его оружие. Благо охотников послужить сильным мира сего всегда хоть пруд пруди.

Однако будем объективны. Все виды неравенства были обусловлены исторически. В них заложена немалая толика заслуг в развитии нашего мира, и не только в материальном аспекте. В начале своей книги мы писали, что человечество устроено так, что оно умнеет не иначе, как пролив моря крови, своей и чужой, и океаны пота.

Философия обычно мыслит парными антитезами:

материя – сознание

общее – единичное

целое – часть и т. д.

В данном же случае категории «справедливость», «свобода» и «равенство» составляют триаду, смысл которой понятен только в единстве и взаимопроникновении. Хотя проблеме равенства мы посвятим отдельный параграф. Наш переход от одной категории к другой не спонтанен и не есть путаница. Наша задача – показать их органическое единство.

Но прежде мы приведем пример, когда исследователь не придерживается единства этой триады: «Свобода и равенство несовместимы. Свобода есть прежде всего право на неравенство. Равенство есть прежде всего посягательство на свободу, ограничение свободы… Свобода связана с качественным содержанием жизни. Равенство же направлено против всякого качественного различия и качественного содержания жизни, против всякого права на возвышение»[91]91
  Бердяев Н. А. Философия неравенства. С. 162.


[Закрыть]. Эти рассуждения Н. А. Бердяева не только игнорируют справедливость, но и, как мы увидим дальше, свободу и равенство рассматривают достаточно примитивно.

Свобода, впрочем, как и равенство, – это абстракция, которая в своем развитии имеет несколько степеней, через которые они наполняются конкретным содержанием. Каждая степень свободы и равенства (а может, точнее – «неравенства») дает другой уровень понимания справедливости.

Первая степень свободы, как это ни покажется странным, начинается с осознания необходимости ее ограничения для общего блага и носит характер самоограничения. И этот этап был существенным скачком в развитии человечества. Обществу необходимо было оградить себя от преступлений, называемых сегодня уголовными. Более того, наказания за эти преступления должны иметь меру: «Око за око, зуб за зуб». Нельзя за выбитый глаз или зуб убить человека или выбить ему два глаза или три зуба. Должна быть мера равенства, она же и справедливости. Это степень признания свободы за другими личностями, равными тебе.

Наличие закона требовало непредвзятого рассмотрения – судейства. А это уже процесс, который регламентируется процедурами. Задача процедур – уравнивать права истца и обвиняемого при защите их интересов в суде.

Власть, а затем на ее основе и государство зарождаются из необходимости правопорядка в обществе. Второй причиной его зарождения является защита граждан от внешнего врага.

Анархия – хорошая, красивая идеология. Однако она, если и признает необходимость ограничения свободы, не дает никаких механизмов решения этой проблемы, а потому воспринимается большинством как вседозволенность. И в этом ее проблема. Когда человечество найдет механизмы разумного самоограничения свободы как первого шага к действительно свободному обществу, без государственных рычагов насилия, оно совершит новую, еще невиданную доселе революцию в своем развитии. Тем не менее нравственное и юридическое воспитание до каких-то пределов эту проблему решает.

Такой механизм в какой-то степени обозначен Евангелием. В Нагорной проповеди Иисус Христос, с одной стороны, расширяет понимание самоограничения: «И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки» (Мф. 7: 12). С другой же стороны, он призывает к милосердию:

«38. Вы слышали, чтó сказано: око за око, зуб за зуб (Исх. 21: 24).

39. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит в правую щеку твою, обрати к нему и другую;

40. И кто захочет судиться с тобою, и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду».

И далее:

«43. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего (Левит. 19: 17–18).

44. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».

Но и его милосердие не беспредельно (Мф. 7):

«17. Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые:

18. не может дерево доброе приносить плоды худые, ни худое дерево приносить плоды добрые.

19. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь.

20. И так по плодам их узнаете их».

Если справедливость есть торжество добра над злом, то милосердие предстанет перед нами как общечеловеческая ценность, превосходящая значимость справедливости. Она сдвигает вектор силы в сторону добра и полностью обезоруживает зло.

Этим оружием добра надо учиться пользоваться! Это призыв не только к читателям данной книги, но прежде всего – к государству. Сегодня судопроизводство в России имеет явно обвинительный уклон. Следственная, прокурорская системы имеют возможность вне судебного процесса оказывать постоянное давление на судей. Идеология расследований и суда в обвинительном приговоре видит успех своей деятельности. И это всячески поощряется премиями, должностями, званиями. Что уж говорить о том, что коррупция, как ржавчина, «проела» насквозь эти органы, превратив их в разновидность государственных бандитов в мантиях и погонах. Граждане страны, в которой «заказ» на уголовное преследование считается нормой, а судьи продажны и зависимы, не могут считать себя ни свободными, ни рассчитывающими на торжество справедливости. Такое государство подлежит уничтожению. И это не экстремизм и не предмет дискуссии. Экстремизмом является само существование такого государственного устройства.

Вторая степень свободы свидетельствует о том, что в обществе нет определенной стабильной части населения, которую могут лишить жизни без судебного разбирательства, а просто по желанию некой другой части населения, которая может это делать безнаказанно. Речь, конечно, идет о рабстве. Но и не только о нем. Есть и другое состояние общества, которое, на наш взгляд, гораздо хуже рабства. Имя ему – тирания, порождающая геноцид.

Рабовладелец либо заплатил за своего раба деньги, либо добыл его в бою. Он может относиться к нему как к неодушевленному предмету, как к рабочему скоту, но это – его собственность, и, как к любой собственности, он вынужден относиться к нему рабу бережно. Геноцид изначально преследует цель уничтожения личности по классовому, национальному или религиозному принципу либо просто с целью устрашения тех, кто остался на свободе и не сотрудничает с режимом. Геноцид может не церемониться и уничтожать своих жертв в газовых камерах (Германия) или сжигать на кострах (Испания), производить массовые расстрелы (СССР) или забивать мотыгами (Камбоджа), но может убивать и каторжным трудом. Общее с рабством у геноцида то, что и в том и в другом случае убийство человека не является преступлением. При геноциде это даже поощряется.

Что же, и здесь мы будем говорить: «Подставь другую щеку?»

Вот что по этому поводу пишет А. Солженицын в своем известном произведении «Архипелаг ГУЛАГ», повествуя о бунте, в котором он сам был участником, когда было принято убивать стукачей: «Сейчас, когда я пишу эту главу, ряды гуманных книг нависают надо мной с настенных полок и тускло посверкивающими не новыми корешками укоризненно мерцают, как звезды сквозь облака: ничего в мире нельзя добиваться насилием! Взявши меч, нож, винтовку, – мы быстро сравняемся с нашими палачами и насильниками. И не будет конца…

Не будет конца… Здесь за столом, в тепле и в чистоте, я с этим вполне согласен.

Но надо получить двадцать пять лет ни за что, надеть на себя четыре номера, руки держать всегда назад, утром и вечером обыскиваться, изнемогать в работе, быть таскаемым в БУР по доносам, безвозвратно затаптываться в землю, чтобы оттуда, из ямы этой все речи великих гуманистов показались бы болтовней сытых вольняшек».

Убийства стукачей дали зримые результаты, изменившие режим в зоне, но А. Солженицын не скрывает, что тут же начались и негативные явления. Боевики стали требовать себе привилегий по отношению к другим заключенным. И если их требование не выполнялось, могли убить за это ни в чем не повинного повара. Были и просто ошибки, когда, поменявшись со стукачом кроватями, был убит обычный заключенный.

Вовсе не потому, что я боюсь клейма «болтовни сытых вольняшек», но просто сердцем и умом я остаюсь всегда на стороне восставших. Никто не может отнять у человека права бороться за свою свободу всеми имеющимися у него средствами. Да, в войнах всегда есть процент невинно погибших. Да, война ожесточает и делает некоторых преступниками. Безусловно, необходимо соизмерять, контролировать и вовремя гасить свой гнев и гнев восставших с тобой. Но палачи и убийцы должны знать, что возмездие неминуемо. И оно может иметь и такую форму реализации.

Мое мнение – такая позиция нисколько не противоречит гуманистической позиции Иисуса Христа, так как такая проблема им просто не рассматривается. Она касается лишь взаимоотношений двух равных личностей, но не ситуаций превращения человека в раба или в животное на заклание. В своем бесправии люди выработали мораль, достойную уровня философии: «Не верь, не бойся, не проси!» В совокупности это и есть сопротивление бесправного. Но все-таки я бы добавил: «Если есть возможность, берись за оружие!»

На сайте www.worldvaluessurvey.org приводятся данные социологических исследований, проводимых под руководством Рональда Инглхарта из Мичиганского университета в Анн-Арборе на протяжении последних 25 лет.

Одними из основных дилемм, которые пытались выяснить ученые путем опросов людей разных национальностей, были ценности традиционные или секулярные (в обыденном понимании – «один за всех или каждый за себя?») и ценности самореализации или выживания («лучше умереть стоя или жить на коленях?»). При отражении полученных результатов на плоскости в системе координат обнаруживается, что страны группируются в характерные кластеры. У Ю. Аммосова отмечается: «В обобщенном виде итоги выглядят так. Европейцы ответили, что лучше умереть стоя, но каждый за себя. Американцы решили, что лучше умереть стоя, но все за одного. Китайцы и японцы удивили исследователей, сказав, что насчет умереть они не уверены, но каждый за себя. Жители слаборазвитых стран дали обратный ответ: по мнению африканцев, по вопросу о выживании и самореализации они не определились, но, конечно, „один за всех“»[92]92
  Аммосов Ю. URL: www.globalrus.ru/opinions/139197/%20 (дата обращения: 14.07.2022).


[Закрыть]. В позорном углу, где собрались те, кто считает, что каждый за себя и лучше жить на коленях, среди прочих оказалась и Россия.

Не могу здесь не привести в качестве примера однажды прочитанные воспоминания женщины, вывезенной из Грозного во время первой русско-чеченской войны в современной России 1994–1996 годов. Привезли их практически без вещей, усталых и много переживших, в Минеральные Воды. Тут же эвакуированных начали «разбирать». Армяне встречали армян, грузины – грузин, евреи – евреев… И только русских не встречал никто. Тогда отец этой в то время девочки сказал: «Русские есть, а народа русского нет!» Я привожу этот пример как нечто типичное, виденное мною не раз в армии, в сельской жизни, на городских улицах.

Такова рабская психология! И это есть объективное отражение всего исторического пути, пройденного сначала Московским княжеством под управлением Золотой Орды, а затем крепостной и сталинской Россией.

С этим весьма точно коррелирует индекс субъективного счастья, исчисляемый этими же исследователями. По нему мы самая несчастная страна в мире. Причем, в отличие от других стран, этот индекс в России почти никак не реагирует на экономические подъемы и спады в стране. Этот парадокс легко можно понять, ознакомившись с книгой А. П. Прохорова «Русская модель управления»[93]93
  Прохоров А. П. Русская модель управления. М.: Журнал Эксперт, 2002.


[Закрыть].

Экономические подъемы в России всегда достигались мобилизационной системой управления. Мобилизационная экономика игнорирует конкурентную и правовую системы развития, принятые на Западе. Она основывается на силовых методах государственного принуждения, на отношении к населению страны как к рабам. Вот одно из описаний этой системы со стороны автора книги: «У системы управления нет необходимости экономить ресурсы. Расточительство с лихвой компенсируется высокими мобилизационными возможностями. Если государство в состоянии согнать во время войны под свои знамена едва ли не все мужское население страны и мобилизовать все финансовые ресурсы, зачем ему достигать большей эффективности, учиться побеждать не числом, а умением, зачем ему прикладывать усилия с тем, чтобы уменьшить людские и материальные потери? Гораздо продуктивнее приложить те же усилия для проведения дополнительных мобилизаций: во-первых, это лучше получается, а во-вторых, дает больший прирост привлеченных ресурсов, чем их экономия. Рационально мыслящий русский управленец не тратит время и силы на экономию, он тратит время на привлечение дополнительных ресурсов.

Так, рабочая сила была дешевой, как в царской России, так и в Советском Союзе. Поэтому строились огромные заводы с низкой производительностью труда, но с объемом выпуска таким же, как и у гораздо меньших по размеру предприятий где-нибудь в Европе или Америке. За счет низкой зарплаты персонала и дешевизны природных ресурсов они были не менее прибыльны, чем предприятия на Западе. Перерасход недорогих ресурсов компенсировал все прочие недостатки.

Как в ходе индустриализации строились эти заводы? Как говорили тогда – „на голом энтузиазме“. Мобилизационные возможности позволяли не заботиться о рациональной организации труда, оптимальном составе персонала, наличии необходимого оснащения. Все недочеты и недоработки можно было компенсировать повышенной интенсивностью труда и завышенной численностью. Советские средства массовой информации были полны хвалебными примерами того, как ударный труд может заменить собой и технику, и организацию. Еще лучше ее заменял бесплатный труд заключенных»[94]94
  Там же. С. 27–28.


[Закрыть].

Экономические подъемы практически никогда не приносили радости основной массе населения. Как правило, они сопровождались ростом смертности, репрессиями, ростом налогового гнета и ростом эксплуатации.

Не был исключением и путинский подъем 2000-х годов. Во-первых, в основе этого подъема лежал беспрецедентный рост цен на энергетические ресурсы на международном рынке, и он никак не был связан с развитием страны. У людей не возникало ощущения каких-то достижений на эмоциональном уровне. Во-вторых, рост ВВП и других показателей всегда сравнивался с годом прихода к власти В. В. Путина, но не с 1997 или 1985 годами – лучшими годами РФ и СССР. В-третьих, он сопровождался убылью населения почти на 1 миллион человек в год за счет превышения роста смертности над рождаемостью и массовым выездом (причем наиболее образованных) за границу, сравнимым только с государствами, на чьей территории шли войны. В-четвертых, рост инфляции, тарифов и налоговых сборов съедал основную часть роста доходов населения. В то же время собранные деньги частью разворовывались чиновниками и олигархами, вывозились из страны, а часто и складывались в резервном фонде на территории США. И, наконец, в-пятых, есть еще одно отличие России от Запада. На Западе богатство дает власть, а в России власть дает богатство. Если кто-то и ощутил экономический рост страны, то это были чиновники, депутаты, ну и, может быть, работники энергетическо-сырьевого сектора и те, кто его обслуживал. В основной же своей массе экономический рост обошел людей стороной.

Третья степень свободы. Ликвидация сословности, отсутствие рабов и их хозяев по праву рождения. Отсутствие правовых ограничений на смену общественного статуса гражданина. Крепостной был тем же рабом, за тем исключением, что его нельзя было убить без суда и следствия. Отмена крепостного права влекла за собой свободу перемещения, делала труд либо свободным, либо наемным. Не ограничивала людей в выборе нанимателя, а значит, создавала конкуренцию между ними. Рушилась община, открывалась дорога для капиталистических отношений.

К сожалению, нашей стране и здесь не повезло. Мало того, что крепостнические отношения в России задержались на 100 лет дольше, чем в капиталистической Европе, а само освобождение растянулось на 25 лет, а некоторые его пережитки застал 1917 год. Мало того, что крестьяне освобождались без земли, – русскому крестьянству пришлось пережить своего рода реставрацию крепостничества в виде колхозно-совхозного строя.

Не лучше было положение и рабочих в моногородах, основанных на базе какого-нибудь крупного предприятия. Уже в конце 70-х годов прошлого столетия мне довелось проходить военную службу в Красноярском крае. На территории закрытого города Красноярск-26, ныне – Железногорск, находилось три крупных предприятия, на которых было занято все население города. И все знали, что нельзя просто так уволиться с одного предприятия и перейти на работу на другое, если тебе не дали на то согласие руководители того предприятия, с которого ты увольняешься. Прежде чем трудоустроить на новом предприятии, работник отдела кадров сначала позвонит на прежнее место работы и выяснит, отпускали вас оттуда или нет и по каким причинам вы уволились. Сменить же место жительства также было практически невозможно. Жилье принадлежало государству, и обменять его в закрытом городе на какой-либо другой город было невозможно. Было бы наивно считать, что крепостничество сегодня изжито и данных проблем не существует. Паспортизация и прописка по-прежнему привязывают человека к одному месту жительства и делают его подконтрольным государству. Нерешенность жилищных проблем в стране ограничивает миграционные возможности населения внутри страны. Более того, постоянно совершенствуются средства контроля за частной жизнью. В этом плане перспективы пропагандируемой и ускоренно внедряемой цифровизации – ужасающи. В сочетании с такими законами, как ФЗ-115 «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма», который, несмотря на свое громкое название, сам является неконституционным и преступным, лишающим человека презумпции невиновности и открывающим простор для уничтожения любого бизнеса и третирования личности из-за возникших сомнений у безграмотных или преследующих свои корыстные цели чиновников.

Сословность населения трансформировалась в кастовость, клановость, семейственность. Особенно это заметно в чиновничьей среде, в силовых структурах, в национальных республиках.

Четвертая степень свободы. Капитализм влечет за собой целую группу прав и свобод, не присущих предыдущим формациям. С учетом 250-летней истории капитализма их перечень выглядит примерно так:

1. Провозглашение равенства всех перед законом. Суд должен быть гласным, справедливым и независимым.

2. Суд должен исходить из презумпции невиновности подсудимого.

3. Никто не должен подвергаться пыткам и унижающим достоинство содержанию и обращению.

4. Право на свободу перемещения как внутри страны, так и внутри государства.

5. Право на гражданство в своей стране, которого никто не может лишить.

6. Право на политическое убежище.

7. Право на свободу мысли, совести и религии.

8. Свобода слова.

9. Свобода участия в мирных собраниях и ассоциациях.

10. Право на участие в управлении страной, в том числе путем участия в выборах.

11. Воля народа должна быть основой власти правительств.

12. Право на труд и право равной оплаты за равный труд.

13. Право на отдых.

14. Право на социальное обеспечение.

15. Право на образование.

Совокупность данных прав получила название демократии (в марксистской литературе – буржуазной демократии).

Надо сказать, что в значительной степени эти права носят декларативный характер. Даже будучи записанными в Конституции, они зачастую не получают законодательного развития и регламентации. Из этого вовсе не следует, что мы хотим принизить значение декларирования. Декларирование – синоним обещания. И оно не может не дисциплинировать честных людей. Но мир состоит не только из них. Нечеткость закона всегда предоставляет повод для манипуляций.

Несмотря на то что все эти права отражены во Всеобщей декларации прав человека, принятой на Генеральной Ассамблее ООН в 1948 году, сегодня они многими странами Африки, Азии, арабского мира воспринимаются как попытка стран западного мира навязать свои ценности другим народам, чья культура якобы их не приемлет. Особенно когда дело касается сменяемости власти и подконтрольности ее народу. Впрочем, где-то явно, где-то подковерно, но такая же политика проводится и в России. Трудно согласиться с тем, что рабство является элементом культуры, и хотелось бы отнести это мнение на совесть политиков, не желающих расставаться с властью, но приходится признать, что зачастую сами народные массы с трудом и болезненно расстаются с психологией, веками вбиваемой в них палками хозяев и их надсмотрщиков.

Объективности ради мы должны отметить, что любая декларация прав ущербна, если она не сбалансирована обязанностями человека. И в этом смысле мы должны признать, что абсолютной свободы не может быть никогда. Более того, одним из самых главных ограничений свободы будет всегда стремление к социальному равенству. Это необходимо осознавать и задаваться вопросом: а готово ли к этому общество?