Текст книги "Святы и прокляты"

Глава 14. За море, где Бог

Утром Анна проснулась под пение птиц и сразу же поняла, что спит на шерстяном колючем плаще посреди белого шатра. Сон продолжался, и это ей нравилось значительно больше, нежели лежать в замке и глотать горькие травяные настои.

Девочка с любопытством оглянулась. Вокруг спали, лежа вповалку, другие дети. Много детей. Мальчик с почти белыми длинными, спутанными волосами, раскинувшись на своей подстилке, довольно сопел. Тут же парень постарше, с темной неопрятной косой, сидел скрестив ноги и, не обращая внимания на остальных, пытался вернуть на нитку рассыпанные бусины. Рыжая девочка чуть старше Анны тихо напевала себе под нос, расчесывая волосы юноше в белой относительно чистой шерстяной одежде.

Молодой человек улыбнулся ей, и Анна улыбнулась в ответ, каким-то внутренним чутьем понимая, что это и есть избранник Господа Николаус Кёльнский.

– Как спалось? – было такое ощущение, будто они давние приятели, во всяком случае, Николаус обратился к ней как к старой знакомой. Это радовало.

– Спасибо, хорошо. – Анна хотела уже подняться, но рыжая подошла к ней и, не спрашивая разрешения, привычными движениями занялась ее прической.

– Отец Маркус привез вчера тексты песен, написанные в монастыре специально для нашего похода, да вот мало кто из наших обучен грамоте. Так что нам с тобой придется потрудиться во славу Господа. – Он поднялся и, достав из-под своего плаща, на котором спал, несколько листков, протянул их Анне. – Я с апостолами пойду к стенам города, попробую договориться, чтобы нас накормили и пропустили, а ты пока выучи с детьми пару песен. Господу угодно слышать голоса невинных, славящих его.

Анна кивнула, почерк у отца Маркуса был вполне читаем, так что она быстро пробежалась по строкам первой песни:

 
Пройдем по морю, словно посуху,
Мы с нашей верою как с посохом.
Идем, чтобы спасти от скверны
Язычников и неверных!
 

Песня ей понравилась. Второй листок:

 
Благодатна нива тучная
Прекрасен летний лес.
А мы восславим Господа:
Христос воскрес![60]60
  Перевод В. Тушина.


[Закрыть]
 

– Николаус, у нас остался еще хлеб, что дал староста той деревни вчера. – В шатер вошел невысокий светловолосый юноша, старше самого Николауса, во всяком случае, Анна была уверена, что тот уже бреется.

– Хорошо, Павел. Сейчас пойдем раздавать хлеб. Мария-Магдалина, я, Иоанн, – он толкнул ногой беловолосого мальчика, и тот мгновенно проснулся, – Лука и Марк понесут хлеба. Много осталось?

– В том-то и дело, что совсем чуть, я вчера просил не трогать запас, но… пороть их некому… в общем, всего ничего. – Павел заметно хромал.

– Ладно, раздадим что есть. – Николаус вздохнул. – И скажи отцу Маркусу, чтобы сопровождал нас к воротам города. – он вышел из шатра, опираясь на здоровенную, загнутую на конце палку.

За ним последовали те, кого он назвал. Анна спохватилась, что это ее теперь зовут Марией-Магдалиной, и выскочила вслед, когда Павел с Лукой уже принесли мешки со славно пахнущими хлебами.

Она прижмурилась от яркого солнышка, и тут же испуганно уставилась на открывшееся ей зрелище – сотни, может быть, тысячи детей самого разного возраста поднимались с травы и, отряхивая одежду, спешили на встречу со своими апостолами. Они тянули худые, грязные ручки, в которые Николаус и Иоанн вкладывали крохотные кусочки хлеба. Взглянув на мешок с запасом воинства Христова, Анна с ужасом поняла, что на всех его ни за что не хватит и кто-то непременно останется голодным.

А дети все напирали. Те, кто стоял дальше, толкали ближних. И вот уже кто-то вырвал кусок из рук рыженькой девочки, причесывающей утром апостолов. Тут же, рядом с Анной, упал малыш со шрамом на виске, на него уже валилась не удержавшая равновесия толстушка. Ребенок закричал, пытаясь выкарабкаться. Кто-то схватил Анну за руку, тощая девчушка лет тринадцати с грудным ребенком на руках, просила дать ей тоже. Анна сунула руку в мешок, и тут же ее толкнули, да так сильно, что она упала и была придавлена сверху.

Рядом истошно орал ребенок, кто-то наступил на руку Анны, пихнул ее сбоку. Она попыталась приподняться, оттолкнула кого-то, расправила спину – и тут же увидела застывшие, невидящие мертвые глаза юной матери. Из ее виска текла кровь, ребенок шевелился под ногами. Анна бросилась прикрыть его своим телом, но ее снова толкнули. Она уперлась в землю локтями, стараясь не надавливать на малыша.

В следующее мгновение Анна услышала крик Николауса, и кто-то рывком поднял ее на ноги, вытащив из копошащейся кучи вместе с младенцем. У Анны болело все тело, она прижимала к груди чужого ребенка, ревя точно простая крестьянка.

– Ты не ранена, Мария? – Павел отвел ее в сторонку, сунул в руку чудом спасенный кусок хлеба, который она тут же машинально начала разламывать на крошки, засовывая себе в рот.

– Чего хорошего-то?! Детей подавили, половину хлеба затоптали… – трясясь всем телом, скулила она.

– Николаус велел мне остаться в лагере, следить за порядком. Если разрешат войти в город, сосунка нужно будет срочно отдать какой-нибудь бабе. Помрет без молока.

Анна кивнула и, спохватившись, извлекла изо рта разжеванный хлеб. Пальцем она протолкнула его в слюнявый рот ребенка.

Этот сон нравился ей все меньше и меньше. Сидя в замке «Грех», она была хотя бы в безопасности. Туда бы не добрался кровник и там был ее старший брат.

Анна посмотрела на Павла, и вдруг он показался ей смутно знакомым. Так бывает, когда видишь человека и вдруг понимаешь, что знаешь его отца или дядю. У Анны уже было такое: она от горшка два вершка при виде незнакомого на ярмарке в Салерно сразу же догадалась, что это родственник их соседа. Отец тогда похвалил ее за наблюдательность, и Анна собой очень гордилась.

Вскоре несколько апостолов во главе с Николаусом и отцом Маркусом, подняв над головами кресты и белые знамена, отправились в город за милостыней. Оставшийся за старшего Павел распорядился, чтобы двое самых рослых мальчиков копали могилы для погибших. Сам же он, не тратя понапрасну времени и не обращая внимания на боль в ноге, принялся обучать бою на деревянных мечах Клауса и еще нескольких ребят.

Анна наблюдала за уроком из тенечка, баюкая спасенного младенца. Кто-то принес воды в котелке, она напилась и, смочив край платка водой, попыталась напоить ребенка, позволяя воде крохотным капелькам литься в его ротик. Ничего не получилось, и Анне на помощь пришла смуглая девчонка лет пятнадцати, у которой это выходило ловчее.

– Все равно помрет, – деловито пояснила добровольная помощница, приняла у Анны малыша и, распеленав, уложила его на своем плаще.

Анна вспомнила, что Николаус просил ее разучить с детьми песни, и принялась читать вслух, с удовольствием наблюдая, как сидящие и лежащие недалеко от нее дети пытаются повторять за ней. Теперь слова песни распространялись вокруг Анны кругами, ближние передавали дальним, те еще дальше. Кто-то подсаживался ближе, кто-то подходил и, шевеля губами вслед за маленькой наставницей, пытался запомнить хотя бы несколько слов. Потом Анна запела, и вслед за ней затянули незнакомую песню остальные.

Когда первая песня разлетелась по лагерю, Анна решила передохнуть и в этот момент заметила, что Павел уже не обучает ребят, а тихо сидит подле нее.

– Здорово у тебя получается, – он придвинулся вплотную к девочке и шептал ей в самое ухо: – Честное слово, даже у Николауса так складно не выходило, – Павел усмехнулся. – А ты грамотейка, я погляжу. Уважаю. Клаус говорит, ты царевна? Вот уж не гадал, что когда-нибудь вот так запросто буду рядом с всамделишней принцессой сидеть.

– Клаус и мне пел, что все апостолы королевские дети, – наморщила носик Анна – Павел ей определенно нравился. Впрочем, так ли должна поступить королевская дочь, которую только что спасли от смерти… Она прикусила губку. – Павел, ты спас меня, и мне нет дела, сын ли ты герцога или простого кузнеца, позволь мне от всей души поблагодарить тебя.

– Я не сын кузнеца, – рассмеялся апостол, – Мой отец был воином. Впрочем, я из рыцарского рода, так что ты не должна беспокоиться… – он задумался. – А впрочем, все мы здесь воинство Христово, все идем в Иерусалим. Только беда: все ли дойдем?

– А ты и вправду думаешь, будто море расступится перед нами? – Анна опустила глаза.

– А кто его знает, море-то… – уклончиво отмахнулся Павел. – Бог даст – расступится. А нет – обратно пойдем.

– Как ты думаешь, далеко Иерусалим? Дома у отца были карты, но я в них ничего не понимала, а жаль, надо было тогда поинтересоваться.

– Перед тем как отправиться сюда, мой дядя показывал мне карту. Если я все правильно запомнил, – перешел на шепот Павел, – сейчас мы должны пройти несколько мелких городов, я и названий таких не знаю, но если Николаус действительно хочет вывести нас к морю, то мы должны миновать Штайн что на Рейне. Затем, дядя говорил, что нам предстоит перелезть через горы Альпы, сразу за которыми начинается Италия. Там город есть Пьяченца на реке По, а дальше уже и до Кремоны рукой подать… Но конечная точка – портовый город Марсель. – Он вздохнул. – В смысле, на карте-то все близко кажется…

– Что у тебя с ногой? – спросила Анна, на самом деле она отчаянно пыталась вспомнить карту Германии, но ничего не получалось.

– Да, нормально с ногой. Сломал я ее, вот только повязку снял, не привык еще, да и побаливает, – юноша выставил ногу, по всей видимости, теперь желая только одного, чтобы красивая девочка да еще и принцесса продолжала говорить с ним, и Анна не разочаровала его. – А дело было так, – начал Павел. – Служил я одному королю, не буду говорить какому, ибо это страшная тайна. Так вот, продвигались мы как-то небольшим отрядом – сотни три от силы, все, понятное дело, на конях, а за нами враги.

Подъехали к реке, а она холодная, быстрая, сунешь ногу, она тебя хвать за сапог и потащит. На другой стороне нам уже друзья машут, мол, добирайтесь до брода, да потихонечку-полегонечку. А тут засада! Какой брод?! Какое «потихонечку»?! Мы все спешились, вокруг короля сгрудились, копьями ощетинились, ну что твой еж. Мы – это личная свита молодого короля – все мальчишки, но мальчишки такие, что и иным взрослым не устоять. Враги орут: «Отдавайте крапивника-заборника! Добром отдадите, живыми уйдете!» Ну, знаешь бабочка есть такая – крапивница? Яркая, красная. В тех местах, где я родился, ее еще «заборным королем» зовут, потому как она весной первой появляется и на заборах да на изгородях сидит, красуется. Вот черти эти нашего короля такой бабочкой и прозвали, не знаю уж за что.

Отдать короля?! Да мы за своего короля костьми ляжем, все до единого! Среди нас предателей нет! Копья в землю воткнули, острый конец в сторону врагов выпятили – невеселая преграда для коня, да и человеку мало не покажется, особливо, если с разгону налететь. Не легче чем крапивнице на булавке помирать.

А тут слышу за спиной: плюх! Это наш король, расседлал одну из кобыл, да и сиганул на ней в воду! Течение невероятное, холод, убьется о камни, утопнет! Понимаешь, а ничего поделать не можешь. Не бросишь же копье! Стоишь… В общем, пока наш король с рекой боролся, мы тоже малость повоевали, от берега супостатов оттесняя.

– И что же, спасся ваш король? – Анне казалось, что она уже слышала эту историю много раз. О делах давних любил рассказывать отец, только вот парень был немногим старше Константина, а, стало быть, бой у реки произошел совсем недавно.

– Спасся! – шлепнул себя по здоровой коленке Павел. – И тем самым нас спас, потому как врагам его, уже смысла не было свиту добивать. Плюнули и поехали, прихватив своих раненых. А потом уже… – он махнул рукой, – ой, гляди, вроде как Николаус с ребятами возвращаются. Неужели есть позовут? Не знаю, как у тебя, а у меня со вчерашнего дня в брюхе урчит. – Он подал руку.

Анна с благодарностью приняла ее:

– Еще раз спасибо тебе, если бы не ты…

– Пустое, Мария, – он замялся. – Если вдруг… Я, конечно, понимаю, что тот, кто говорит о невозможности пройти море как посуху и вообще – тот еретик и безбожник. Но все же, если вдруг произойдет непредвиденное и нам придется спасаться поодиночке, попытайся найти людей короля обеих Сицилий и императора Германии молодого Фридриха II и передай ему сердечный привет от его верного оруженосца Вольфганга Франца – племянника его учителя Вильгельма Францизиуса, и расскажи все, что здесь происходило. Потому как, я не знаю, где твоя Византия и как ты собираешься, в случае чего добираться до дома, но уверен, что мой дядя не бросит тебя на произвол судьбы.

– Ты Вольфганг Франц?! – чуть не закричала Анна – и тут же проснулась в замке «Грех». Последнее, что она успела услышать, так это «при других называй меня апостол Павел».

– Апостол Павел! – Анна смотрела в глаза наклонившегося над ней старого оруженосца. – Тебя зовут апостол Павел!

– У нее бред, – затрясся в беззвучном рыдании Константин.

– Ты не узнаешь меня? – потряс девочку за плечи оруженосец. – Это же я, Вольфганг Франц. Я еще рассказывал тебе про соколов, ну, ловчих птиц, помнишь?

– Но там, в белом шатре рядом с Николаусом, маленьким белобрысым Иоанном, Лукой, который отвечал за охрану, рядом с толстым отцом Маркусом… – она задохнулась и затихла.

В этот момент оруженосец покачнулся и упал бы на Анну, не поддержи его в последний момент трубадур.

Глава 15. Поход

Не оставляющий идеи использовать Анну во время гадания граф Гансало Манупелло теперь нервно ходил взад-вперед по комнате, понятия не имея, что делать дальше.

С одной стороны, по всему выходило, что девочка не просто больна, а заразна. Иначе с чего это подошедший к ней Вольфганг Франц вдруг грохнулся в бабий обморок? Неужели расчувствовался, когда пигалица обозвала его апостолом? Да любой на его месте тут же предложил бы выпить за это дело – и вся недолга!

С другой стороны, если бы один из главных свидетелей заболел той же болезнью, что и Анна, он должен был бы, так же как и она, метаться в горячке, бредя и не узнавая знакомых. И почему тогда не захворал постоянно находящийся с девочкой лекарь? Отчего болезнь не коснулась Константина или трубадура?

От размышлений хозяина замка отвлек явившийся с исписанными листками Рудольфио.

– Как наша Анна? Что говорит лекарь? – недовольно бросил его сиятельство, усаживаясь за стол и раскладывая перед собой очередной фрагмент летописи.

– После того раза больше не приходила в себя. – Рудольфио встал сбоку от стола, дабы не заслонять льющийся из окна свет.

– Думаешь, не получится проникнуть через нее в прошлое? Пока она в таком состоянии?

Рудольфио пожал плечами.

– Что думаешь об обмороке Франца? Не хотелось бы потерять такого свидетеля.

– Он уже очухался, но ничего не объяснил, сразу лег мордой к стене, да так и валяется. Что до меня, так я больше чем уверен, что сеньор Франц не болен, а просто напился. Во всяком случае, он еще с обеда припрятал кувшин вина и после добил его в одиночестве.

– Думаешь, оруженосца можно сразить каким-то молодым вином? – сощурился Спрут.

– Стар он уже, может, когда-то и бочку осиливал, но здесь… Они ведь целыми днями ни черта не делают, либо лясы точат, либо жрут в три горла, либо спят. С таким режимом кто хочешь ослабнет.

– Ты прав, ты прав… И все же странно… Лекарь сказал, что он грохнулся, когда девочка назвала его апостолом Павлом.

– Пришло ему время грохнуться, вот и грохнулся, – Рудольфио явно не нравился разговор.

– Тебя, к примеру, смутило бы подобное обращение?

– Меня? Почему меня? – Перед глазами Рудольфио поплыла дорога, по которой шли маленькие воины Христовы…

У многих на одежде были нарисованы кресты. Девочки плели венки и венчали ими всех подряд. Кто-то запевал песню, и все подтягивали, кто во что горазд. Из деревни местные жители выносили паломникам корзины с лепешками и жареной рыбой, овощи и фрукты – все, чем богата земля италийская. В то время, когда предводитель воинства Христова объяснялся со старейшинами, прося их разрешения остановиться на ночлег в домах или встать лагерем по соседству, люди несли одежду и еду, обувку и припрятанную на черный день монетку, дабы поддержать отправляющихся на великое дело детей.

С самого начала поход был для маленького Рудольфио в радость, он сбежал от вечно пьяного и чуть что грозящегося прибить отчима, от домашних проблем. Сбежал, надеясь разыскать среди воинов Христовых знакомую девочку, ушедшую из деревни на неделю раньше него. Теперь ему не надо было окучивать огород, таскать воду для свиней, отвечать за младших братьев и сестер. Теперь он – воин Господень, и идет в славный Иерусалим, дабы освободить город от неверных.

Как они это сделают? Об этом ни апостол Петр, ни сопровождающие поход монахи-францисканцы ни слова не говорили, и Рудольфио представлялось, что все дети просто выйдут из пропустившего их моря и слуги султана падут на колени при виде такого чуда. А они будут славить своими голосами Господа, так что все неверные тут же захотят окреститься и отдадут им ключи от Иерусалима. Так что юным воинам Христовым останется только жить-поживать да добра наживать!

Рудольфио чудилось, что из моря дети выходят все одетые в белое, как сами апостолы. Откуда у них возьмется такая прорва белой материи? Неужто в море отстирается до белизны? Но ведь Господь все может, а стирка – это такая малость…

На счет сарацинских стрел отец крестового похода – пожилой францисканец Антонио говорил следующее: разумеется, все знают, что слуги султана отменно стреляют, но никто никогда не видел, чтобы они целились в безоружных детей. А, следовательно, дети оставались в полной безопасности.

В Иерусалим дети двигались тремя потоками. Два из Германии: один вел – любимец Господа Николаус, другой – апостол Петр. Третий из Франции шел под предводительством Стефана.

Желающие присоединиться к походу должны были двигаться в сторону Вандома, где был объявлен общий сбор. Но сбежавший из своей деревни Рудольфио отправился в сторону Марселя, так как именно этот город называли рассказывающие о чудесах юного Стефана странники в качестве порта, того самого, откуда дети войдут в море.

Боясь, что воды расступятся без него и все пилигримы уйдут своей волшебной тропою, Рудольфио спешил что есть сил и застал огромный лагерь, медленно и верно двигающийся в сторону берега. Вместе с ним к походу присоединились и другие итальянские ребятишки.

Как же он завидовал этим чинным мальчикам-апостолам, облаченным в добротные белые плащи с алыми крестами и белые длинные рубахи тонкой козьей шерсти! Как мечтал, чтобы хоть кто-то из них не дошел до берега, и тогда… Петр, к колонне которого примкнул Рудольфио, назначил бы на это место другого и… Рудольфио так мечтал об этом, что чуть было не поддался лукавому, нашептывающему ему о необходимости прирезать кого-нибудь из избранных. Остановило его то, что резать реально пришлось бы как минимум несколько десятков, так как апостолов в каждой колонне было всего по двенадцать-тринадцать, а кроме них вокруг белых шатров вилось множество мальчиков, называющих себя проповедниками святого похода, и, так же как и Рудольфио, мечтавших стать новыми апостолами.

От своих попутчиков, идущих из Кёльна, Рудольфио выяснил, что король Франции строжайше запретил детям продолжать этот поход. Еще бы, по словам монахов, Его Величество получил через Стефана трогательное послание, в котором некто, называющий себя Иисусом Христом, требовал, чтобы Его Величество дал денег на дорогу до Иерусалима всем идущим туда детям! Король был против, такого же мнения придерживался и молодой Фридрих II, требуя, чтобы все участники похода вернулись к своим семьям.

Вернуться домой? Какое там! Рудольфио представил, во что превратится его задница после радостных приветствий плетки отчима, и понял, что никакой король не в силах остановить его.

Глава 16. Начало пути

Поставив перед собой кружку молока и чернильницу, Константин приготовился записывать за Вальтером фон дер Фогельвейде. Очнувшийся после обморока, оруженосец еще недостаточно пришел в себя, но тем не менее явился в Гобеленовый зал, надеясь оказаться хоть чем-то полезным.

– …Из Германии Фридрих должен был отправиться в Рим, дабы сделаться там императором папской милостью, – начал трубадур. – Молодой монарх был готов ехать немедля, лишь чуть-чуть передохнув и взяв с собой провиант. Медлил его любимый учитель и наставник Вильгельм Францизиус, пытавшийся прежде просчитать все «за» и «против». Молодой король уже всецело доверял господину Францизиусу, прекрасно понимая, что без него не было бы и «дитя Апулии», и «чуда Господня» да и вообще его бы так не принимали.

Много раз господин Францизиус выспрашивал меня, что делал и с кем разговаривал в последнее время мой отец. Тогда мне казалось, что его глубоко впечатлил сам факт, что тот прислал своего сына, но на самом деле он понял и расшифровал все совершенно правильно: если бы отец свято уверовал в победу молодого Штауфена, он встал бы под его знамена сам. То, что знаменитый трубадур послал своего сына, безусловно, говорило о том, что он принимает сам факт притязания Фридриха на трон, но в то же время допускает, что победа может достаться и Оттону. Мое появление в лагере внука Барбароссы походило на вложение части капитала в предприятие, безусловно, не безнадежное, но не столь удачное для того, чтобы ставить на него все что имеешь.

Вильгельм Францизиус считал, что после неудачи с Оттоном Иннокентий сделается более подозрительным, и будет ожидать от своего нового выдвиженца больших гарантий. И действительно: Папа потребовал от короля, чтобы тот подписал составленную им Золотую Буллу, в которой Фридрих Гогенштауфен торжественно признавал права Папы на земли в Центральной Италии, считающиеся воротами на Сицилию. А также обещал оказывать всяческое содействие в борьбе с еретиками, подтверждал право Папы назначать по его усмотрению епископов и закреплял своим словом, что Сицилия никогда не объединится с империей.

– Простите, что перебиваю, но отчего Папу так беспокоило, объединится ли Сицилия с остальной империей или нет? – отложил перо Константин.

– Погляди на карту! Если Сицилия войдет в империю, папские земли окажутся аккурат посередине, и логично предположить, что, не желая иметь посреди своих владений чужаков, со временем император пожелает прибрать к рукам и эти земли, и тогда Папа останется с пустой сумой.

Грамота отправилась к Папе, а не успевший перехватить ее Оттон, избрав новую тактику, повернул свои войска на Францию, полагая, что, если сокрушит Филиппа Августа, тот перестанет ссужать деньгами Фридриха, и тогда молодой король не доберется до Рима. Для этого дела Оттон объединился с английским королем Иоанном Безземельным[61]61
  Иоанн Безземельный (1167–1216) – английский король с 1199 года, из династии Плантагенетов. В 1202–1204 годах. потерял значительную часть английских владений во Франции. Под давлением баронов, поддержанных рыцарством и городами, подписал в 1215 году. Великую хартию вольностей.


[Закрыть], а также призвал к себе союзников из Фландрии, Брабанта, Геннегау и Голландии.

Чертов Гвельф шел к своей цели посуху, а его союзник английский король сошел на берег в Ла-Рошель. Наступление началось в марте 1214 года, но уже к Пасхе Фридрих, забыв о собственных выгодах, бросился на защиту своего друга и союзника. Я не был с молодым королем, когда тот совершил отвлекающую атаку на нижний Рейн в надежде, что Оттон, обнаружив, что ему зашли в тыл, отзовет часть войск в Германию. Но расчеты не оправдались.

На счастье Людовик – наследник французского престола – одержал победу в графстве Пуату, после чего Филипп Август благополучно уничтожил армию императора Оттона IV при Бувинэ, подарив Фридриху золотого орла с императорского штандарта побежденного и благословив его на императорский престол. Это славное событие произошло 27 июля, о нем было сложено немало песен. Можешь записать, мой мальчик, – он ласково покосился на Константина, с трудом поспевающего за рассказчиком, – Хронист монастыря Лаутерберг, что на горе Петерсберг поблизости от Халле, писал: «С этого времени померкла слава гвельфов среди немцев!» – трубадур сделал паузу, наблюдая за тем, чтобы юноша записал все слово в слово, и продолжил лишь тогда, когда юный летописец слегка передохнул, глотнув из чашки и размяв затекшие пальцы. – С этого дня ни у кого уже больше не возникало глупости оспаривать право Фридриха на императорский трон!

Фридрих теперь в песнях трубадуров звался не только «Божьим чудом», но и «законным императором папской милостью». Теперь о нем говорили уже не как о мальчике, который целыми днями гулял беспризорником, а как о воспитаннике Папы. Так что человек, не знавший Фридриха лично, мог предположить, будто бы маленький король воспитывался в Риме, играя вблизи престола святого Петра и ведя мудрые разговоры с Понтификом, заменившим ему родителей. Такова политика!

Весьма довольный подобным поворотом событий, Иннокентий III объявил восшествие Фридриха на престол делом своей жизни и назначил провести смотр войск Римской церкви на ноябрь, во время Четвертого собора в Латеране. Ожидалось огромное количество гостей: 71 архиепископ с патриархами Константинополя и Иерусалима, более 400 епископов и 800 аббатов, посланники европейских королей, князья, главы городов, и, разумеется, представители императора Оттона и короля Фридриха. Формально именно на этом соборе должно было решиться, кому из них достанется империя, но на самом деле не понимать, чью голову увенчает императорская корона при подобном раскладе, мог разве что законченный дурак. Во всяком случае, я уже впрок писал песни, рассказывающие, о восшествии на престол золотоволосого короля, за спиной которого поднималось крылатое Божье воинство.

В завершение собора Иннокентий должен был официально объявить очередной крестовый поход… Никто не спешил брать на себя подобную ответственность, косясь на Папу.

Что же до молодого Фридриха, то и его казна, и его армия, были изрядно потрепаны войной с Оттоном. Какой крестовый поход, когда весной 1215-го молодой король не мог занять ни Кёльна, ни Аахена? Войска тоскливо топтались у городских стен этих городов, ожидая, когда же у жителей закончится продовольствие и вода.

Первыми не выдержали горожане Аахена, прогнав наместника императора Оттона и открыв ворота перед войском Фридриха…

– Не могли бы вы пояснить, почему Фридрих прорывался именно в Аахен? – перебил Константин.

– На коронацию. – Не понял вопроса оруженосец.

– Но он уже вроде как был коронован? – мальчик недоуменно пожал плечами.

– Короноваться, мой мальчик, следует на правильном месте![62]62
  В Аахене умер и погребен Карл Великий, сделавший его столицей Франкского государства и считающийся его святым покровителем.


[Закрыть] – снисходительно улыбнулся трубадур, после чего продолжил: – Таким образом, будучи в возрасте двадцати одного года, наш золотоволосый король и император взошел на трон Карла Великого[63]63
  Карл I Великий (748–814) – король франков с 768 (в южной части с 771) года, король лангобардов с 774 года, герцог Баварии с 788 года, император Запада с 800 года. Старший сын Пипина Короткого и Бертрады Лаонской.


[Закрыть] и поклялся перед возложившим на его голову корону архиепископом Зигфридом Майнцским[64]64
  Зигфрид II фон Эппенштайн – католический церковный деятель XIII века. В ноябре 1200 года был избран архиепископом Майнца меньшинством капитула под влиянием Оттона IV. На консистории 1206 года провозглашен кардиналом-священником.


[Закрыть] совершить крестовый поход.

Помню, как побледнел тогда мудрейший из людей, досточтимый Вильгельм Францизиус. И было от чего! Во-первых, кому идти в крестовый поход, а кому и посидеть в резерве, должен был решать Папа…

– Я опять не понимаю, – отложил перо Константин, – сначала вы говорите, что Папа мечтал об освобождении Иерусалима, а затем получается, что Фридрих поторопился, взяв на себя эту инициативу.

– Возложить миссию и наблюдать, как ее захватывают, – суть не одно и то же. Иннокентий мечтал остаться в летописях, именно как провозгласивший победоносный крестовый поход. Иными словами – крестовый поход должен был стать наиважнейшим его заданием христианскому королю, а Фридрих сам поставил себе эту задачу, сам встал во главе крестоносцев и сам собрался освобождать от неверных Гроб Господень!

– Но мой король вполне мог действовать и с согласия Папы, они же все время переписывались, – развел руками оруженосец. – Откуда нам знать, как там было на самом деле. Ведь Фридрих – «дитя Апулии», а устами младенца, как говорится… Во всяком случае, я не слышал, будто бы позже Папа как-то наказал нашего короля за его поспешность.

– А разве можно наказывать человека, который отправляется на подвиг? – парировал Фогельвейде. – Ладно, конечно, мы можем оставить в черновике две версии, мою и господина Франца. Пусть хозяин этого замка сам решит, что побудило Фридриха: приказ Иннокентия или благородный порыв. От себя я могу добавить лишь одно: юный король много раз задумывался о своем призвании. Он дружил с фанатичными молодыми канониками, и те видели в нем юного миссию. Он ночи напролет проводил с парнями из своего ближнего окружения, и они вместе обсуждали планы героического захвата Иерусалима… С юных лет Фридрих состоял в ордене цистерцианцев[65]65
  Цистерцианцы (белые монахи, бернардинцы) – католический монашеский орден, ответвившийся в XI веке от Бенедиктинского ордена.


[Закрыть], так что… Полагаю, на коронации его охватил благодарный восторг, и он высказал то, о чем мечтал все эти годы.

– А может, Иннокентий ничего не сказал ему тогда, потому что уже находился одной ногой в могиле? – предположил оруженосец. – Если мне не изменяет память, он же помер буквально через несколько месяцев после помазания Фридриха.

– В июле 1216-го. – Трубадур проследил за тем, чтобы Константин правильно записал дату. – После Иннокентия Папой был избран Гонорий III[66]66
  Гонорий III, в миру Ченчио Савелли (1148–1227) – Папа Римский (18 июля 1216 – 18 марта 1227).


[Закрыть]…Ты можешь еще работать, мой мальчик?

Константин кивнул. Вальтер фон дер Фогельвейде продолжил:

– Через некоторое время после коронации, я впервые увидел королеву Констанцию, прибывшую в Германию, привезя с собой капризного и своевольного пятилетнего короля Генриха, которому предстояло сделаться правителем герцогства Швабия. Ожидая королеву, Фридрих временно отослал от себя фавориток. – он запнулся, глядя на тихо внимающего его речи оруженосца. – А ведь я забыл, старина, как звали тех цыпочек, что увивались тогда вокруг нашего короля. К примеру, ту – темноволосую, любившую принимать участие в королевской охоте?

– Черноволосую звали Манной, и она была племянницей архиепископа Мессинского. Только хватил ты, брат! Где Мессина, а где Германия? В Германии тоже была черноволосая, ездила за Фридрихом, было дело… При Фридрихе всегда было полно разномастных баб. Нечто всех упомнишь?!

– Ты прав, друг мой, – погрустнел трубадур. – Где уж с нашими умишками всех его зазноб упомнить? Что же до королевы Констанции, пока ее муж добивался своей короны, она на правах регента довольно успешно управляла Сицилией. Теперь, получив наконец приказ приехать в Германию, Констанция отправилась в путешествие немедленно, невзирая на опасности, так как враги понимали, что Фридрих перед походом не упустит шанса упрочить положение сына в германском королевстве, ведь Иннокентий уже официально назначил выступление на 1 июля 1217 года.

Сразу же после коронации Фридрих принялся расточать милости поистине с королевской щедростью: лены, драгоценности, лошадей… Он помогал своим сподвижникам заключать выгодные для них браки.

Воспользовавшись случаем, я, признаюсь, черкнул отцу, сообщив ему о триумфе моего сюзерена и намекнув на то, что теперь в обществе юного короля уже можно заработать не только нож в спину или секирой по башке. Впрочем, как выяснилось позже, мое письмо опередило подробнейшее донесение давнего друга нашего дома, пробста[67]67
  Пробст (от лат. praepositus или propositus – начальник) – титул в христианских церквях. У католиков – настоятель церкви, монастыря.


[Закрыть] монастыря Святого Томаса в Страсбурге, если не ошибаюсь, вашего родственника, Константин и Анна, который, не желая быть голословным, приводил имена и цифры. Ого-го, какие цифры!