Текст книги "Связи"

Глава 3

После визита Джулии и недолгих, но очень приятных посиделок в кофейне на углу Пиккадилли, Ричарду совсем не хочется возвращаться домой, и прогулка по ночному, не спящему Лондону, кажется отличной идеей. Разве этот город засыпает хоть когда-то?

В отличие от его родной Вены здесь все другое, в том числе и ночная жизнь – кипучая, наполненная шумом и голосами, яркими вспышками вывесок и цветомузыкой из всевозможных заведений.

Улица перетекает из одной в другую, и очень сложно уследить, где кончается центр и начинаются жилые кварталы. Ричард не слишком хорошо знает этот город, даже не смотря на то, что прожил здесь большую часть своей жизни, и любит его больше любого другого города мира. Вену же, в которой он провел только детство и ранний подростковый возраст, он знает до каждого уголка – начиная от яркого, всегда разноцветного Пратера и заканчивая кварталами для мигрантов из стран Ближнего Востока, с мечетями и хмурыми людьми на улочках.

Вена для него навсегда осталась частичкой дома, как бы сильно ему ни хотелось избавиться от этого ощущения. С ней связано столько воспоминаний, хороших и плохих, и Ричард до сих пор не может сдержать грустную улыбку, когда думает о прогулках по замку Лихтенштейна в свои восемь лет.

Разговор с Джулией воскресил не самые приятные воспоминания – впрочем, для того, чтобы воскресить что-то, нужно, чтобы оно было мертво, но эти воспоминания всегда слишком живые, даже несмотря на то, что человек, являющийся их частью, не так давно был предан земле.

Прогулка приводит Ричарда к Темзе – той ее части, которая, извиваясь, теряется в неосвещенных парках и похожа на огромную черную змею. Он никогда не любил сравнения – все вещи лучше называть своими именами, но сейчас оно само приходит на ум. Вода темная, даже немного пугающая, и Ричард подходит ближе, разглядывая ее, а потом трясет головой, решая вернуться на более оживленные дороги и все—таки добраться до дома. Там можно будет принять прохладный душ, выпить зеленый чай с мятой и попытаться уснуть, не думая об этом разговоре.

Телефон вибрирует, и Ричард отвечает, немного недоуменно разглядывая номер – звонит Элизабет, интересуясь его планами на конец осени – в Шенбрунне должно состояться торжество и он, как новый глава семьи, просто обязан присутствовать.

– Благодарю, мама, но я не думаю, что составлю вам компанию на этом мероприятии. Ты не думала попросить Кэтрин?

Его старшая сестра – образец той самой аристократии, о которой рисуют карикатуры – слишком вычурная, слишком надменная, слишком вульгарная – если бы она не была его родной сестрой, они вряд ли вообще имели что—то общее. И, тем не менее, семья для Шенбруннов – самое главное. Этот девиз передавался в их семье из поколения в поколение, и Ричард отлично помнит, когда первый раз услышал его.

Ему было три, и он совершенно не хотел ехать с матерью в Италию, чтобы навестить ее двоюродную сестру: провести лето в поместье казалось ему куда более привлекательной идеей. Можно было бы даже пробраться в конюшни и посмотреть, как конюхи седлают скакунов для отца и его ежедневных прогулок. Именно тогда Генри и сказал ему эту фразу: семья – главная ценность. То, каким тоном он сказал это, навсегда отпечаталось у Ричарда в подсознании, и даже теперь, когда от их семьи осталась только видимость, он не мог просто выбросить этот девиз из головы. Правильные слова, но насколько извращен смысл.

– Ричард? Надеюсь, ты меня слушаешь?

У матушки немного раздраженные интонации, и Ричард жмурится, возвращаясь в реальность: похоже, воспоминания, от которых он так успешно скрывается, сегодня нашли его.

– Разумеется. Ты ни на шаг не подпустишь ее к торжеству, потому что помнишь, как она подала красное вино на бранч и шампанское на поминки тети Белль, а еще надела платье из коллекции Веры Вонг на презентацию Вивьен.

Ричард не может сдержать улыбку, вспоминая все эти казусы: некоторым он был свидетелем лично, а про некоторые узнавал их желтой прессы – определенно, из их семьи, Кэтрин светилась в ней чаще всех.

– Я позвоню тебе позже, чтобы обсудить детали.

Матушка вешает трубку – и это не оборот речи, в Шенбрунне все телефоны проводные, тяжелые и старинные, и Ричард качает головой. Ему совсем не улыбается убеждать мать в том, что она сможет справиться и без него.

Он, наконец, добирается до дома, и первые несколько секунд глаза привычно режет от окружающей его белизны. Вернее, от отсутствия каких—либо других цветов в этом монохроме.

Джулия сегодня сказала ему, что у него невероятно белый кабинет, и ему на самом деле интересно, какие бы сравнения пришли в голову девушке при виде его студии. Белое, настолько стерильное пространство, что оно вполне могло бы сойти за операционную, почти не нарушаемое стенами или загородками, минимальное количество мебели и огромные витражи.

Он сразу же проходит в душ, по дороге нажимая на мигающий автоответчик – три новых сообщения, два от пациентов и одно – от Джулии, которая спрашивает у него совета в выборе методики лечения невротических проявлений при психосоматике. То, насколько легко они нашли общий язык – это странно, учитывая, насколько недалеким и… неправильным кажется ему большинство людей. Но, что в ней, что в ее брате, Ричард видит что—то, что отличает их от остальных. Живость, желание жить, азарт и увлеченность – то, чего так не хватает ему самому.

Теплая вода чуть расслабляет мышцы, и Ричард пытается вспомнить, когда в последний раз он увлекался чем—то или кем—то настолько, чтобы это заставляло его чувствовать себя по-настоящему живым. Кроме, разумеется, работы. И, как бы печально это ни звучало, он не может вспомнить ничего подобного. Отчасти поэтому его так тянет к Джули: с ней ему не хочется окружать себя белизной, чтобы не видеть других цветов, потому что ее энергии хватает, чтобы отвлечь его от темноты, которая постоянно поглощает цвета, словно черная дыра.

Белый – это единственный цвет, который эта темнота поглотить не может.

Вода становится холоднее настолько, что Ричард ежится, прикручивая вентили, и ловит свое отражение в огромном, во всю стену зеркале. Светлая кожа, яркие зеленые глаза с болотным оттенком, вьющиеся от влаги волосы, шрам на скуле – как вечное напоминание о том, кто он, и что сделало его таким. На секунду Ричарду кажется, что он видит в отражении не себя – та же ровная осанка, те же волосы, потемневшие от воды, те же глаза, насыщенного темного цвета – вот только черты лица неуловимо другие, и выражение глаз пустое, обжигающе-холодное.

– Отец?

Наваждение проходит так же быстро, как и появляется, и вода снова становится приятно—теплой, а в запотевшем зеркале ничего не разглядеть толком, и Ричарду становится не по себе – и одновременно смешно. Он настолько позволил себе провалиться в воспоминания, что сейчас они начали являться ему даже наяву? Или это просто обострение невроза, подпитанное сегодняшней прогулкой и неожиданным вопросом Джулии?

Белизна квартиры привычно успокаивает, так же, как и зеленый чай с мятой, как и тишина, которая нарушается только тихим гулом машин тридцатью этажами ниже. Ему комфортно быть наедине с собой, если откровенно – это единственное комфортное состояние, которое у него всегда было. Но сейчас он не может не думать о том, что, возможно – только возможно – ему не хватает той кипучей энергии, которая есть у Найтов, и которая заставляет их двигаться вперед и совершать, порой, совершенно нелогичные поступки. В его мире нет места импульсивности, все четко структурировано и разложено так, как удобно, чтобы принести пользу, или успех, или просто – желаемое.

Отчасти поэтому он не может понять мотивы этой пары: в их отношениях и поведении есть что-то странное – и это немного раздражает и интригует. Ричард был бы совсем не против познакомиться с ними поближе. Он сделал предложение о стажировке Джулии не только потому, что она показалась ему грамотным специалистом, но и потому, что ему слишком сильно хотелось получить повод общаться с ней дальше. И дело, конечно, не в какой-то романтической заинтересованности – Ричард уже и не помнил, когда вообще ловил себя на чем-то подобном. Дело в том, что ему интересно понять ее, и понять ее отношения с братом, и то, как им удается быть… настолько живыми.

Сегодня вечером ему показалось, что девушка действительно рассчитывала на то, что Ричард скажет ей, что его отец был хорошим человеком, и все скорбят об утрате. И его молчание вызвало в ней какую—то странную гамму чувств.

Но молчание – это единственное, чем он может ответить на этот вопрос: ни солгать, сказав, что Генри был хорошим человеком, ни, тем более, рассказать правду, он точно не готов. По крайней мере, не сейчас.

Белизна начинает немного давить на глаза, рассыпаясь на миллионы цветов, и Ричард смыкает веки, сидя на кожаном диване в гостиной, и пытается понять, с каких пор он стал настолько… восприимчив. Сейчас его не отпускает странное ощущение чего-то надвигающегося, словно то, что произошло с ним тридцать лет назад в поместье – было не самым худшим, что могло произойти, и худшее еще впереди, в обозримом будущем.

– Я врач, и не верю в предчувствия.

Ричард произносит это вслух, чтобы услышать собственный голос, но это не помогает, и он только глубже погружается в нервно—настороженное состояние. Прошлое всегда было его частью, потому что оно привело его сюда, но сейчас оно стало настолько отчетливо—ярким, что едва не затмевает собой настоящее – и это пугает его сильнее, чем должно бы.

Ричард снова ловит свое отражение – на этот раз в темном окне, и ему кажется, что он слышит смех Генри в шуме ветра за окном.

Глава 4

Контракт удается подписать даже быстрее, чем Грэхам планировал – стоит добавить всего один нолик к предполагающейся прибыли, и китайцы готовы на что угодно, в какие угодно сроки. Он отмечает успешную сделку один, в баре, отослав своего ассистента заканчивать дела, и вертит в руках визитку, которую дал ему Асарлай на похоронах.

«Я твой должник».

Грэхам выпивает очередную порцию виски, чувствуя, как начинает шуметь в голове. Произошедшее на балу все еще занимает его мысли: и нет, черт бы с видениями и титулом, но то, что Гэбриэл заинтересовал его, на самом деле заинтересовал – это пугает сильнее, чем все остальное.

Многое говорит о нем, верно? Демоны, сделки, видения – все чушь по сравнению с внезапной симпатией к интересному мужчине?

Грэхам не привык чувствовать привязанность к людям, тем более к тем, с кем он едва знаком. Сестра не в счет – семья, должно быть, на то и семья, чтобы чувствовать к ее членам что—то большее, чем безразличие. Хотя, об этом он старается не думать – да, он испытывает к ней привязанность, заботится о ней, это правда. Но сейчас, после того, как они провели вместе столько времени, он не раз ловит себя на неуместных мыслях. Как вышло, что столько лет ему удавалось избегать подобных эмоций, отделываясь мимолетными романами и сексом на одну ночь, а сейчас в его жизни появились люди, к которым он чувствует больше, чем хотел бы?

Он мог бы позвонить Гэбриэлу и договориться о встрече, узнать его получше – когда узнаешь людей, обычно разочаровываешься в них, но это не совсем то, чего ему хочется. Вернее, не совсем то, чего он позволяет себе хотеть – за годы ничего не значащих отношений, он успел порядком набрать практики в подобных вещах.

Написать смс Асарлаю оказывается делом одной минуты, и он не перечитывает текст дважды.

«Я в Шанхае, прилетай завтра вечером. Надеюсь, не нужно напоминать, что ты мне должен?»

Вот так, ничего лишнего, никаких нелепых чувств и привязанностей – только бизнес и немного удовольствия.

Ответное сообщение приходит на удивление быстро, и Грэхам читает его, решая, что пришла пора заказать такси в отель – в голове шумит, а парень, сидящий напротив, поглядывает на него весьма откровенно. Но сегодня Грэхам не настроен на продолжение банкета.

«Хорошо. Что-то случилось?»

Он чуть морщится и трясет головой – какое Асарлаю дело до того, случилось у него что—то или нет, как будто они приятели или он действительно переживает

«Да, случилось, хочу получить свой долг».

Найт сбрасывает ему адрес отеля, и вырубается сразу же, как только его голова касается подушки – кошмары липкие и холодные, но по пробуждению он не может вспомнить ни один. Только навязчивое, окутывающее с головы до ног ощущение холода, даже несмотря на то, что кондиционер работает на режиме тепла.

Гэбриэл прилетает, как и обещал, и когда Грэхам слышит стук в дверь, он идет открывать, не потрудившись надеть на себя что-то, кроме белья. Какой смысл, если скоро все равно раздеваться? Мысль отдается легким, тянущим возбуждением во всем теле, и Грэхам позволяет себе мысленно признаться в том, что, как минимум, он чертовски хочет Асарлая. Правда, это как раз не удивительно, учитывая как тот выглядит.

– Привет.

Гэбриэл еще более загоревший, чем в их прошлую встречу, и Грэхам делает ему приглашающий жест, проходя в гостиную и физически чувствуя взгляд Асарлая.

– Привет. Так и будешь стоять на пороге?

У Грэхама резковатые интонации, но он не собирается смягчать их – стоило выпить, прежде, чем открывать дверь, чтобы сейчас не ловить себя на глупых и неуместных сомнениях. Он решил, как все будет, и так будет лучше для всех.

– Что-то случилось?

Гэбриэл повторяет свой вчерашний вопрос и выглядит и впрямь несколько встревоженно. Беспокоиться о том, кого он почти не знает – сплошные положительные стороны, да?

– Я уже сказал, хочу получить свой долг. У меня скоро самолет, так что, думаю, не стоит терять время. Раздевайся.

Грэхам смотрит на него, прямо и холодно, так, как обычно смотрит на новые здания, оценивая их перспективность с точки зрения выгодного вложения, и Гэбриэл замирает на пороге, приподнимая бровь.

– В смысле?

Похоже, Найту удалось удивить его – не каждый день, должно быть, удается нарушить это его постоянное спокойное выражение на лице, которое, кстати, весьма раздражает.

– В прямом. Ты мой должник, а это – то, как я хочу получить свой долг.

Асарлай хмыкает, и Грэхам видит, как его лицо постепенно теряет всякое выражение, становясь безразличным – ну, делать такие фокусы Найт тоже умеет. Гейб качает головой, мрачно усмехаясь.

– Ну ты и мудак, Грэхам.

Тот смотрит на него молча, пожимая в ответ плечами, и Гэбриэл стягивает с себя свитер и джинсы, вместе с бельем, выпрямляясь и ловя взгляд Найта. У него длинные ноги и подтянутый живот, линии ярких татуировок и шрамов на груди и плечах, и Грэхам любуется им, просто не может не любоваться. И он с большим усилием давит в себе мысль, что ему жаль, что все происходит вот так. Это самый простой способ получить желаемое, не связывая себя какими—то отношениями, и не рискуя разочароваться в них, и в стоящем напротив человеке

Гэбриэл скользит взглядом по номеру, и по Найту, словно он тоже предмет интерьера, и выражение лица у него сейчас абсолютно пустое, ничего не выражающее, такое, что Грэхам чувствует легкий холодок под ребрами.

– Так и будешь смотреть?

У Гэбриэла чуть насмешливый голос, и Найт закусывает губу – он не думал, что безразличие, с которым Асарлай отнесся к его предложению, будет настолько неприятным. Он трясет головой и подходит к Гэбриэлу – разница в росте у них, оказывается, далеко не маленькая. Грэхаму приходится привстать на цыпочки, чтобы скользнуть губами по щеке – легкая щетина и смуглая кожа. Асарлай стоит, не делая никаких попыток приобнять его или как—то ответить на прикосновения, просто стоит, позволяя Найту касаться себя.

И это куда менее приятно, чем должно бы быть, даже несмотря на то, что под пальцами гладкая горячая кожа и напряженные мышцы, и Грэхам делает шаг назад, а потом трет глаза.

– Одевайся.

Пожалуй, он только что упустил шанс заняться офигенным сексом с потрясающим мужчиной, но он не хочет… вот так. Черт с ним, с долгом, и с Гэбриэлом – сейчас ему вообще стоит сфокусироваться на том, чтобы поддерживать легенду их с Джулией помолвки, так что это совершенно правильно, что он остановился. Пусть Асарлай считает его кем угодно – они вряд ли встретятся еще раз. Да и проблема решится сама собой: испытывать какие-то эмоции к тому, кто в ответ совершенно равнодушен – это совсем не в стиле Найта.

– Считай, что долг списан. Одевайся, и убирайся отсюда. Думаю, ты найдешь, где остановиться.

Асарлай смотрит на него, а потом неожиданно улыбается, слишком искренне и слишком… странно, и Грэхам приподнимает бровь – что смешного он только что сказал?

– Знаешь, если бы написал мне «приезжай, займемся сексом», я бы дважды не думал. Я уже говорил: ты мне нравишься, Грэхам. Даже несмотря на то, что ты ведешь себя как мудак.

Слова вызывают какие—то слишком болезненные эмоции, и Грэхам закатывает глаза, отходя к мини-бару и доставая оттуда виски – смотреть на все еще обнаженного Гэбриэла у него нет никакого желания. По крайней мере, сейчас. Будь на месте Асарлая кто угодно другой, Найт бы просто затащил его в постель: одноразовый секс слишком хорошая штука. Никаких лишних привязанностей, зато море удовольствия и приятных ощущений. Впрочем, если бы этот кто—то вел себя так, как Асарлай сейчас, Грэхам бы не слишком вежливо приказал ему убраться, и не повторял дважды.

– Найт, посмотри на меня.

У Гэбриэла спокойный голос с теплыми интонациями, но Грэхам упрямо отводит взгляд, наливая себе порцию обжигающего напитка. Он предложил бы гостю, но гость должен убраться ко всем чертям в ближайшее время.

– Найт.

Грэхам нехотя поднимает глаза и закусывает губу, потому что Гэбриэл стоит слишком близко, а потом наклоняется, забирая у него из рук стакан и отставляя его в сторону.

– Если ты сейчас скажешь, что долг – это не единственная причина, по которой ты хочешь со мной переспать, то я останусь.

У Гэбриэла серьезный взгляд и мелкие морщинки в уголках глаз – Грэхам раньше не обращал на них внимания. Он звучит уверенно и спокойно, так, словно Найт пару минут назад не вел себя как полный мудак. Интересно, он со всеми такой терпеливый, или именно Найту так везет?

Он уже почти открывает рот, чтобы сказать «останься», но произнести это сейчас, значит признать, что он испытывает к Асарлаю нечто большее, чем просто желание переспать, да? Грэхам закусывает губу и просто смотрит, подключая всю свою выдержку, чтобы не опустить взгляд, смотреть в глаза Гэбриэлу, и не разглядывать его тело и узоры татуировок на нем.

«Что бы сказал на это любимый психотерапевт Джулии, интересно?» – возникает неожиданная мысль, и Найт едва не смеется – правда, совсем не весело. Может быть, в попытках оградить себя от проявлений эмоций, он немного перестарался?

– Это просто долг, Гэбриэл. И, как я уже сказал, я передумал его получать.

Асарлай смотрит на него еще пару секунд, а потом кивает, отходя к сложенным на диване вещам и неторопливо одеваясь.

– Мне жаль, что ты не можешь признаться даже себе в таких простых вещах. Удачи, Грэхам. И да, передавай привет невесте.

Когда за Гэбриэлом закрывается дверь, Найт еще несколько минут стоит, опираясь ладонями о столешницу, а потом бросает стакан с виски в стену – пафосный жест из дурацких мелодрам, но ему и правда становится чуточку легче.

Он забирается на постель, подтягивая к себе колени, и утыкается в них лицом, пытаясь убедить себя, что все должно было произойти именно так. В конце концов, сейчас нужно сосредоточиться на другом – на получении проклятого титула. Он итак по своей прихоти чуть не разрушил их с Джулс легенду, и этого больше не повторится.

Найт неожиданно ловит себя на мысли, что ему отчаянно хочется вернуть Гейба, спросить его, чем были те видения на балу, и почему Асарлай ведет себя так, словно Найт ему действительно небезразличен или приятен. Он трясет головой, взъерошивая волосы и жалеет, что Джулс сейчас в Лондоне – она каким-то шестым чувством отлично понимает его. И, даже если Найт никогда не признается в этом вслух, он чертовски благодарен ей за все, что она для него делает, порой и неосознанно.

Глава 5

– Грэхам!

Джулия сбегает по лестнице в гостиную, повисая у брата на шее – она действительно соскучилась, настолько, насколько это вообще возможно, и это кажется странным – еще пару месяцев назад она не слишком много думала о своем двоюродном братце.

– Эй, осторожнее, ты мне шею свернешь.

Он смеется, приподнимая ее, и девушка вцепляется в его плечи – Найт приехал раньше, чем она думала, и сейчас на ней все еще его рубашка, а еще у нее взъерошенные со сна волосы и вообще не слишком аристократичный вид.

– Я ждала тебя только в обед.

Она, наконец, отпускает его, отходя к барной стойке и включая кофеварку – американо никогда не бывает лишним, а потом оборачивается, ловя его взгляд – чуть мрачный и раздраженный.

– Все в порядке?

Не то, чтобы раздраженный взгляд на лице брата – это что—то из ряда вон выходящее. Найт всегда довольно бурно реагирует на мелкие неприятности и проколы в работе, но, тем не менее, это не мешает ей переживать. Никогда не знаешь: вдруг в этот раз случилось что-то действительно серьезное?

– В полном.

Грэхам отвечает слишком быстро, чтобы Джулия поверила ему, но переспросить она не успевает, потому что брат мастерски переводит тему. Ну как обычно.

– Ты, значит, в мое отсутствие решила обновить гардероб.

Он посмеивается, скользя по девушке взглядом, и она закатывает глаза, немного смущенно фыркая. Не то, чтобы ей было неловко разгуливать перед ним в подобном виде, скорее, ее смущает тот факт, что она без спроса взяла его вещи.

– Между прочим, это очень романтично: жених уехал на долгие десять дней, и невеста все это время ходила по дому в его рубашке…!

Декламирует Джулия, сдерживая смех и пытаясь выглядеть как можно более пафосно, но Грэхам делает такое же серьезное лицо, подыгрывая ей, и с ужасом произносит.

– Надеюсь все же, что она хоть раз за эти десять дней сняла его рубашку, чтобы помыться!

Девушка отвечает ему возмущенным взглядом, а потом они оба смеются так, что начинает сводить живот и не хватать дыхания. Она уже отвыкла смеяться вот так, отвыкла от того, что Грэхам может заставить ее рассмеяться даже будучи обычным язвительным собой.

У него прищуренные глаза, полные неподдельного смеха, и Джулс слишком сложно не любоваться им вот таким. Словно иногда Грэхам позволяет себе расслабиться при ней, словно она вошла в круг тех людей, с которыми он может быть самим собой. Или, судя по кругу его общения, она вообще единственная, кто в этот круг входит.

Джулс разглядывает брата, чувствуя как смех и веселье внутри стихают, уступая место чему—то другому, и ей абсолютно точно не хочется давать этому «чему-то» определение. Все, что происходит с ее чувствами – последствия их ненастоящего романа и того, что Грэхам – первый человек, с которым она так долго живет под одной крышей. И точка.

Кофеварка пищит, и Джулс разливает ароматный кофе по чашкам, вытирая слезы смеха. Грэхам, отсмеявшись, снова выглядит так, словно мыслями он совершенно в другом месте, и девушке очень хочется узнать, что у него успело произойти в Шанхае.

– Пей кофе и иди в душ, а я пока завтрак сделаю, хорошо?

Расспросить его обо всем она сможет и позже. К тому же, девушка до сих пор не уверена, что она имеет право влезать в его жизнь: на что вообще дает право фальшивый роман и родственные узы?

– Душ – это хорошо, но на завтрак у меня другие планы. Как насчет того, чтобы прогуляться на бранч к принцессе Беатрис и напомнить о себе журналистам? Приглашение пришло вчера вечером.

Джулия закашливается кофе: да, даже несмотря на родственные связи с герцогами Австрии, ей все еще крайне странно слышать слова «принцесса» и «прогуляемся к ней на бранч», словно это самое обычное дело.

– Эм, да, думаю, бранч у принцессы будет явно лучше омлета с беконом, который я собиралась приготовить.

Грэхам посмеивается, взъерошивая ее волосы, когда проходит мимо нее наверх, чтобы принять душ, и Джулия тоже поднимается в спальню, пытаясь не слишком нервничать и придумать, что надеть. С Высшим светом Британии они еще не встречались лично, если не считать случая в ночном клубе, когда оказалось, что за соседним столиком сидит Гарри. Было крайне… неловко и смущающе, особенно, когда Грэхам поприветствовал его в своей обычной манере, и остаток вечера они провели в компании Его Высочества.

Джулс собирается под шум воды в ванной, и невольно ловит себя на странном, чуть холодящем предчувствии: ей не хочется ехать на этот бранч, и не только потому, что она боится встречи с Высшим светом. Сейчас, когда Грэхам вернулся, все словно встало на свои места, пришло в какое—то хрупкое равновесие, и девушке совсем не хочется его нарушать.

За этими не самыми радужными мыслями, Джулс выбирает легкое платье телесного цвета – еще несколько месяцев назад она, даже имея возможность его купить, прошла бы мимо: на эти деньги вполне можно отправиться на месяц в Австралию. Но теперь, когда все судят их, в том числе и по одежке, нужно соответствовать – невеста Грэхама Найта не может появиться на бранче принцессы в вещах из ближайшего торгового центра.

Грэхам выглядит как всегда идеально, словно только что вышел с фотосессии для модного журнала, и Джулия чуть качает головой – сложно привыкнуть к тому, что твой брат выглядит лучше тебя в разы. Впрочем, иногда ей кажется, что в том окружении, в котором она находится последнее время, даже дворецкий выглядит лучше нее. Если постоянно думать об этом, придется закутаться в плед и никогда не выходить из дома. Как специалист, она может дать себе очень хороший совет: бороться с комплексами, но как человеку ей крайне сложно ему следовать.

Они добираются до места проведения бранча быстро – в это время суток Лондон уже избавляется от пробок, затихает, готовясь снова взорваться выхлопами и гулом сотен тысяч машин – но немногим позже. Джулс выглядывает из окна автомобиля и чуть ежится: непривычно видеть город настолько… опустевшим: в Лондоне всегда кипит жизнь, но сейчас он кажется замершим, словно кто—то нажал на паузу, и движение в городе остановилось, ожидая сигнала, чтобы возобновиться снова. Похоже, зеленый чай с мятой и таблетка успокоительного не помогли, и ее нервы снова на пределе, раз в голову лезут такие мысли. В конце концов, она редко бывает на улице в это время и, вполне возможно, одиннадцать утра для Лондона и впрямь время тишины. И в этом нет ничего странного.

Грэхам молчит всю дорогу, глядя в экран мобильного, и девушке кажется, что он просто смотрит на одну и ту же страницу, мыслями пребывая где-то совершенно не здесь. Ей странно видеть обычно энергичного, вспыльчивого и полного жизни Грэхама вот таким – как будто он «выключился» вместе с остальным городом. Джулия мысленно считает до десяти, приводя мысли и нервы в относительный порядок и касается запястья брата, когда они паркуются у входа в ресторан.

– У тебя точно все хорошо? Ты с самого возвращения словно не здесь.

Она и правда переживает, и далеко не потому, что во многом от состояния Грэхама зависит будущее их фальшивого романа и получения титула. Найт ее брат, и ей небезразлично то, что с ним происходит. Девушка даже мысленно делает акцент на слове «брат», словно пытаясь убедить себя, что дело только, исключительно, в родственных чувствах, и ни в чем больше. «Какой милый и не завуалированный самообман» – если бы она оформила свои мысли во внутренний голос, он бы говорил тоном Ричарда, и от этого ей бы стало в миллион раз более неловко.

Найт пожимает плечами, ловя ее взгляд, и одними губами отвечает: «Позже», а потом тянет ее за собой под вспышки камер. Ну разумеется, нет проще способа уйти от ответа, да?

Их снова оглушают шквалом вопросов: «Когда состоится свадьба?», «Вы решили насчет детей?», «Почему вы не приняли титул?», вопросы, выкрики, возгласы – все сливается в один ровный гул, и Джулия переводит дыхание только когда они оказываются в ресторане: здесь играет негромкая музыка и те журналисты, которые допущены сюда, ведут себя не менее чинно, чем гости.

Джулс снова ловит себя на мысли о том, как отреагирует мать, когда – если – увидит их с братом по телевизору. Смогут ли они объяснить ей, ради чего пошли на такое? Эти мысли донимают ее каждый раз, когда девушка встречается с журналистами, и ей становится все труднее игнорировать их. В конце концов, мама – это не дальние родственники, и не толпы незнакомых людей, и для нее это не будет хоть насколько-то приемлимой вещью.

– Ваше Высочество.

Грэхам учтиво склоняет голову, здороваясь с Беатрис, и та легко поддается его обаянию – Джулии приходится закусить губу, чтобы скрыть улыбку. Грэхам, если постарается, и хоть какое-то время не будет показывать свою эгоцентричность и язвительность, может очаровать кого угодно. Впрочем, эти два качества тоже часть его обаяния.

– Джулия! Какая приятная неожиданность.

Она оборачивается, чувствуя, как на ее лице появляется радостная и искренняя улыбка – Ричард Шенбрунн приветственно кивает ей, улыбаясь и коротко касаясь ее ладони в знак приветствия. Да, и в правду – неожиданная и невероятно приятная встреча, хотя шансы встретить в Высшем Свете кого-то знакомого весьма велики: Джулия узнает как минимум пять человек, с которыми она уже встречалась.

– Ричард, и я рада тебя видеть. Я была уверена, что в это время у тебя приемы.

Он чуть качает головой, протягивая девушке бокал шампанского, и Джулия медлит, а потом все же принимает его. Пить до полудня, конечно, не самое мудрое решение, но было бы невежливо отказаться.

– Сегодня у меня нет приемов до обеда. Я вижу твой брат наконец вернулся, как у него дела? Как бизнес?

Ричард кивает в сторону Грэхама, который собрал вокруг себя компанию в несколько человек и рассказывает о чем—то, судя по всему, невероятно интересном. Джулия тихо посмеивается, пожимая плечами и отходя чуть подальше – к застекленной террасе.

– Все хорошо. Настолько, насколько я знаю.

Добавляет она, не сдержавшись, но Ричард тактично не задает лишние вопросы, кивая и чуть сжимая ее локоть.

– Я жду тебя в офисе в следующий понедельник, ты ведь помнишь о нашей договоренности?

Девушка согласно кивает, вспоминая ее прошлый визит в офис к Ричарду и того парня, которого она встретила в приемной.

– Разумеется, помню. Извини, если это не мое дело, но как обстоят дела с Пирсом?

На самом деле, она была бы рада, если бы Ричард хоть немного обогнул правила – Пирс не единственный, у кого был смущенный и заинтересованный взгляд тогда. Шенбрунн слишком похож на ее брата какими-то моментами: например, патологическим нежеланием подпускать к себе кого—то.