Текст книги "Связи"

Глава 4

Первый разговор с Селией после возвращения брата проходит именно так, как Джулс и представляла: эмоционально, нервозно, бурно, и не без нескольких резких высказываний с обеих сторон.

Джулия целует Грэхама сама, первая, когда у них кончаются аргументы, чтобы убедить мать в том, что все это – по-настоящему, и у нее сбивается дыхание от мысли, что это впервые с того раза, когда…

Они не успели поговорить обо всем произошедшем, и девушка вообще не уверена, есть ли в толк в разговорах – сейчас у них проблемы поважнее, чем то, что Найт сделал под влиянием Астарота. И все равно она не может не чувствовать неловкость рядом с ним, особенно, когда он целует ее в ответ, уверенно и в то же время осторожно, совсем не так, как тогда. Как будто боится, что сделает хуже.

– Хватит. Прекратите этот цирк.

У Селии твердый голос, и она трясет головой, упирая руки в бока, глядя на них с осуждением и гневом. Джулия надеялась, что вдвоем они смогут убедить ее, что все в порядке, что они не перестали быть ее детьми. Но, похоже, даже Грэхаму с его даром убеждения это не под силу: отчасти она может понять маму, узнать, что твои дети… эм, занимаются подобными вещами, да еще и освещают это в прессе, должно быть шокирующе.

– Если вы думаете, что я буду смотреть на то, как вы оба позорите нашу семью и занимаетесь… – она машет рукой в неопределенном жесте, – этим извращением, то вы ошибаетесь.

Мать смотрит на них несколько секунд и выходит из комнаты, захлопывая за собой дверь гостевой спальни – судя по звукам, она собирается, и Джулия делает шаг в сторону двери, когда Грэхам сжимает ее запястье.

– Не стоит. Ты знаешь мать, сейчас лучше не соваться.

Джулс ловит его взгляд и задерживает дыхание, чувствуя, как на нее накатывают разом все те эмоции, которые она сдерживала эти две недели. Сейчас они впервые остались с братом наедине с того вечера, и ей так много хочется сказать, но она только обнимает его, прижимаясь всем телом.

Им надо поговорить о стольких вещах, но сейчас ей просто хочется почувствовать, что он рядом, что это ее брат, и что он никуда не денется. В последнее время ей очень недоставало этого ощущения.

Он теплый, настоящий, и несколько секунд девушка просто наслаждается этим ощущением, отсутствием постоянного холода, который теперь, кажется, везде, и сама не замечает, как начинает тихонько всхлипывать. Ну вот, не рыдала две недели, и на тебе, не сдержалась.

– Прости меня. Джулс, пожалуйста, мне нужно знать, что ты простила меня.

У него севший, хриплый голос и усталые интонации, и девушка скользит ладонями по его шее, чувствуя мягкие волосы на затылке. Грэхам так редко позволяет себе быть вот таким, открытым и настоящим, даже перед ней, и сейчас его откровенность отзывается внутри чем—то болезненным.

– Эй, я знаю, что это была не твоя вина. Все в порядке, я не злилась на тебя тогда, и не злюсь сейчас, все хорошо.

Она гладит его по волосам, чувствуя его ладони на своей спине, и закусывает губу – все совершенно не в порядке, но о душе и об Астароте они поговорят потом. Сейчас нужно все—таки разобраться с матерью и понять, что им обоим делать дальше. Впрочем, Селия выходит из комнаты сама – с сумкой и накинутым на плечи пиджаком.

– Я не намерена оставаться в этом доме и смотреть на то, что вы оба делаете. Грэхам, будь уверен, я поговорю с твоим отцом и поставлю его в известность обо всем происходящем. А тебе, Джулия, повезло, что твой отец умер и не видит этого позора.

Когда за матерью захлопывается дверь, Джулия сползает на диван, закрывая лицо руками и стараясь не разваливаться на части – она не думала, что это будет так больно слышать, и все же сейчас у нее разрывается сердце.

– Почему ты не сказала ей с самого начала, что это только ради титула?

Грэхам наконец задает вопрос, который не давал ей покоя с самого начала, и который никто из них до сих пор не озвучивал. Девушка поднимает голову, чуть фыркая, когда видит, что брат успел принести с кухни бутылку коллекционного виски и пару стаканов, и двигается, давая ему место на диване.

– Не знаю. Я хотела, как только она, ну, начала говорить, что это позор и неестественно.

Девушка благодарно кивает, принимая из рук брата стакан с виски, и отпивает пару глотков, чувствуя, как тут же начинает чуть шуметь в голове.

– Но почему-то не сказала.

Грэхам смотрит на нее, прокручивая стакан в пальцах, и качает головой.

– Я тоже никому не сказал. В смысле, не сказал Гейбу, хотя все могло бы… Неважно.

– Он тебе нравится, верно?

Джулия смотрит на брата, чуть улыбаясь, и коротко касается ладонью его плеча – она скучала, как бы то ни было, и сейчас ей проще говорить о чем угодно, чем о том, о чем им рано или поздно придется поговорить.

– Это неважно, Джулс. Тебе нравится Шенбрунн, но ты же не делаешь ничего, чтобы это «нравится» зашло дальше.

Найт пожимает плечами, вставая и стягивая пиджак, оставаясь в темно-синей рубашке, и Джулс невольно любуется им – контраст светлой кожи и темной ткани, едва заметная щетина на подбородке – ее брат слишком красивый, чтобы закрывать на это глаза. Похоже, не стоило ей пить виски на голодный желудок.

– Потому что если Шенбрунны узнают…

Девушка трясет головой и ловит взгляд брата, все-таки решаясь.

– Почему ты это сделал? Ты настолько сильно хочешь это титул, Грэхам? Я не понимаю.

Она допивает остатки виски в стакане, и тянется, чтобы налить себе еще – для таких разговоров она все же недостаточно пьяна. У Найта серьезное и напряженное лицо, словно он подбирает слова, и девушка сжимает его ладонь, привлекая внимание, смотрит, внимательно и тепло.

– Дело не в титуле, вернее, не только в нем.

Найт делает паузу, и Джулс скользит взглядом по стремительно пустеющей бутылке – на часах еще нет семи, а они, похоже, уже немного напились, но она совсем не чувствует себя виноватой.

– После того, что я сделал, я просто хотел, чтобы ты простила меня. А потом я вспомнил об отце, и о том, что сейчас я именно тот, каким он видел меня всю жизнь, и…. Астарот просто появился в очень удачный момент, когда мне не хотелось даже думать о душе – разве в ней есть ценность, когда твоя настоящая, реальная жизнь разваливается из-за тебя самого?

Джулия качает головой, двигаясь ближе, и скользит пальцами по волосам брата, успокаивая, пытаясь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы. Слышать от него подтверждение слов Астарота делает все куда более реальным – он на самом деле заключил сделку, и… и ей не хочется думать о том, что будет дальше.

– Мы что-нибудь обязательно придумаем, Грэхам, я обещаю, мы придумаем. Гэбриэл ведь тоже поможет, так? Мы придумаем что—то все вместе. И, Грэхам, пусть я не знаю, что произошло у вас с отцом, но я знаю тебя, – она поднимает руку, пресекая его возражения, – я знаю, какой ты, и я горжусь тобой, и я люблю тебя.

Джулс умолкает, закрывая лицо рукой – она не собиралась говорить это вот так, потому что сама не уверена, какой смысл вкладывает в эти слова. Она любит его как брата, разумеется, и гордится им, и… и сейчас ей слишком сильно хочется поцеловать его, чтобы что—то другое имело значение.

Грэхам кивает, не отвечая, и поднимает на нее взгляд, слишком понимающий, и от этого у Джулс начинают краснеть щеки – они говорят о слишком важных вещах, чтобы ловить себя на таких мыслях, которые лезут в голову.

– Отчасти я даже не жалею о сделке.

У брата хриплый, чуть севший голос, и Джулс смотрит на него с толикой недоумения – он серьезно?

– Не уверен, что смог бы жить дальше как ни в чем не бывало, если бы ты никогда меня не простила. И плевать, Астарот влиял на меня тогда или нет, это… я не должен был.

Девушка разглядывает его несколько секунд и жмурится, а потом тянется к нему, касаясь губами горячего лба: этот тот же поцелуй, о котором она думала мгновение назад, но только более уместный. Никаких границ не нарушено. Вот только как долго это сможет продолжаться?

Но сейчас все мысли отступают под гнетом вины и злости: знать, что Грэхам сделал это отчасти из—за нее – просто невыносимо, и, если она не хочет глупо разреветься в ближайшие пять секунд, нужно что-то сделать.

– Я принесу закуску к виски, если мы не хотим напиться.

Девушка выдавливает из себя улыбку и встает, тут же пошатываясь – кажется, слишком поздно для «не хотим напиться». Грэхам оказывается на ногах, подхватывая ее, удерживает за локоть и талию, и Джулс замирает, облизывая губы и ловя взгляд брата – расширенные зрачки и чуть сбившееся дыхание.

Сердце колотится, и девушка задерживает дыхание, все еще прижимаясь к Грэхаму всем телом, чувствуя, как внутри сворачивается жаркое, тягучее и немного пугающее желание, на котором она ловила себя слишком часто, чтобы сейчас не обратить на него внимание.

Алкоголь шумит в ушах, пульсируя с током крови, и Джулс привстает на цыпочки, не давая себе времени подумать, и целует брата, медленно и глубоко, так, как они иногда целовались на камеры.

У Грэхама чуть пряные от алкоголя губы, и девушка выдыхает, когда он отвечает ей, скользит языком в ее рот, цепляет зубами нижнюю губу – и у нее сбивается дыхание от слишком ярких, слишком невыносимо—приятных ощущений.

– Джулс.

Найт отстраняется первым и ловит ее взгляд, словно спрашивает, и девушка кивает, судорожно вдыхая ставший вдруг слишком горячий воздух – сейчас ей не хочется думать ни о чем, кроме ладоней Грэхама на ее теле и желания почувствовать его прикосновения.

У Грэхама темнеет взгляд, как будто он сдерживал себя столько же, сколько она, и Найт ведет пальцами по ее спине, делая шаг вперед и подталкивая ее к стене. Наклоняется, целуя снова – на этот раз уверенно и нетерпеливо, так, что у Джулии начинают подрагивать кончики пальцев. Ей хотелось этого слишком давно, чтобы сейчас было возможно сдерживаться, и нетерпение пульсирует в крови вместе с алкоголем и возбуждением, мешаясь, заставляя сбиваться мысли и кружиться голову. Девушка стонет ему в губы, выгибаясь и чуть шире разводя колени, чтобы дать ему больше места, чтобы почувствовать, как его тело прижимается к ней – жарко и сильно.

Джулия запускает пальцы ему под рубашку, выдергивая тонкую ткань из—под пояса брюк, и гладит его поясницу, чувствуя выступающие позвонки и гладкую кожу, и жмурится, когда брат горячо выдыхает – это разительно, невозможно отличается от того вечера, и девушка вздрагивает мелко, скользя ладонями по его коже.

На секунду ей кажется, что под пальцами – шероховатости обжигающе-холодных шрамов, образующих собой печать, и она вскидывает взгляд, на секунду выныривая из этого лихорадочного возбуждения.

Но Найт сжимает пальцы в ее волосах, так, что это почти больно, и девушка послушно запрокидывает голову, отбрасывая все мысли – не сейчас. Она мелко вздрагивает всем телом, когда Грэхам ведет ладонями по ее груди, поверх шелкового платья. Он расстегивает молнию, делая шаг назад, чтобы тонкая ткань скользнула по ее телу вниз с легким шуршанием, и разглядывает ее – так, что у нее снова краснеют щеки.

Она стоит перед ним в одном белье, и это неожиданно сильно смущает, потому что он все еще одет, и потому что это, черт возьми, Грэхам, который, кроме того, что ее брат, но еще и невероятно красивый мужчина, с ужасным эгоцентризмом и огромной империей отелей.

– Разденься, пожалуйста.

У нее подрагивает голос, и Найт хмыкает, стягивая рубашку, оставаясь в одних брюках. Джулия касается кончиками пальцев его груди, цепляет соски, которые тут же твердеют под прикосновениями, и ловит взгляд брата, когда он сжимает ее запястье.

– Так лучше?

От его интонаций возбуждение становится только сильнее, потому что в них предвкушение, и что—то еще, густое и почти ощутимое, и девушка вцепляется в его плечи, когда Грэхам усаживает ее на стол, устраиваясь между ее колен. Он трется о нее, а потом скользит пальцами между ее ног, поверх белья, и она стонет в голос, закусывая губу.

Ей бы хотелось растянуть удовольствие, сделать все медленно, так, чтобы прочувствовать каждую секунду – учитывая, как давно она хотела этого. Но сейчас они оба прекрасно понимают, что вряд ли кто-то из них может сдержаться. И в этом тоже есть какая—то своя прелесть, словно они оба терпели так долго, что что—то внутри них сорвалось.

Она тянется к поясу его брюк, со второй попытки все же расстегивая их, и тянет их вниз вместе с тонким черным бельем от Форда – Джулия отлично знает, что Найт душу может продать за новую коллекцию нижнего белья от Тома Форда. Слишком жестокая и неуместная шутка, учитывая все обстоятельства, но это не делает ее менее смешной.

Мысли скачут, и Джулия вздрагивает, сдвигается ближе к краю стола, и ловит взгляд брата, когда обхватывает его член, у самого основания, чуть поддрачивая, пока Грэхам не стонет, глухо, хрипло.

Он накрывает ее пальцы своими, и свободной рукой сдвигает край ее белья, а потом трется головкой между ее ног, не входя, только поддразнивая, пока девушка не начинает ерзать, чуть всхлипывая, и Найт трясет головой, заставляя себя остановиться.

– Ты же не пьешь таблетки?

У него хриплый и низкий голос, и Джулс снова краснеет, тряся головой – она позволила себе настолько забыться и потеряться в этом желании, что не подумала о таких простых вещах, и это пугает.

Грэхам ухмыляется, а потом тянется через нее к ящичку стола, и Джулс не может не фыркнуть – презервативы в кухонном гарнитуре? Типичный Грэхам, это даже смешно.

Но через мгновение ей становится не до смеха, потому что Грэхам скользит пальцами по своему члену, надевая презерватив, и она не может не смотреть на движения его пальцев, задыхаясь и гладя его по плечам.

Он заканчивает растягивать тонкий латекс по коже, роняя пустую упаковку на пол, трется головкой о ее вход, скользит по влажной коже пальцами, поддразнивая, а потом все—таки вталкивается внутрь, одним резким движением, так, что Джулия вздрагивает, вскрикивая, и сжимает бедрами его бока. Грэхам двигается быстрыми, резкими толчками, выходя целиком и вталкиваясь снова, с влажными, пошлыми звуками, от которых начинают гореть щеки, но удовольствие разливается по телу, жарко и невероятно правильно, и Джулия вцепляется в плечи брата, скользит пальцами по его шее и затылку, целует его, глубоко и смазано.

Найт сжимает ее бедра, до боли, так, что наверняка останутся синяки, и эта мысль отдается удовольствием во всем теле, так же, как и движения брата.

У Грэхама низкие стоны, и она вторит им, жмурясь и кусая губы, и сжимает пальцы на его плечах, оставляя красные лунки от ногтей, и Найт хрипло смеется, а потом чуть меняет угол, так, что он входит глубже, правильнее, жестче. Девушка вздрагивает всем телом, чувствуя, как он напрягается, как мышцы Грэхама сводит, и он кончает, вжимаясь в нее всем телом. Это становится последней каплей, и Джулия чувствует, как по телу проходится волна оргазма, от которой у нее волоски на коже встают дыбом.

Они оба тяжело и хрипло дышат, и Грэхам осторожно выскальзывает из нее, помогая девушке слезть со стола, и кивает в сторону душа, коротко скользя губами по ее лбу.

– Ты первая.

Она кивает, и подхватывает с пола платье, а потом поднимается наверх, включая теплую воду – мыски скачут, и ей не верится, что это на самом деле произошло. Именно сейчас, после всего, что случилось, после двухнедельного отсутствия Найта, после появления Астарота и новостей о сделке, после того, как их мать не захотела даже слушать их объяснения…. После того, как она поймала себя на влюбленности в Ричарда.

Джулс трясет головой, скользя пальцами по уже проявляющимся синякам – она знает, что Грэхам влюблен в Гэбриэла, хоть и не признается в этом, по крайней мере, пока, и ей кажется, что сейчас все начало вставать на свои места. Странные у нее представления о «своих местах», но ощущение того, что все и правда будет хорошо, отзывается едва ли не болезненным чувством внутри, рассеиваясь, когда она вспоминает очертания печати на груди брата.

Она идет в спальню, дожидаясь возвращения брата, и прижимается к нему, прикрывая глаза – похоже, они слишком сильно поверили в свою собственную игру и позволили себе сделать то, о чем несколько месяцев назад не могли и подумать. Вернее, то, о чем думали слишком много, но не переходили эту черту, боясь… боясь того, что после все изменится.

Все, даже самые близкие им люди, верят в то, что между ними куда больше, чем братско-сестринские отношения, они сами заставили всех поверить в это. И сейчас они сами поддались на свою же ложь. А может, это вовсе не было ложью?

Джулс проваливается в сон, наполненный затаенным ожиданием чего—то, льдом и вопросами, на которые пока нет ответов, и даже во сне ей кажется, что приближается нечто, чего никто из них не мог предугадать.

Где-то в тысяче километров от Лондона, Астарот касается губ Баэля, весселя Баэля, и тот тихо смеется, позволяя человеческим эмоциям смешаться с обжигающе холодной тьмой, которая всегда была и будет их сущностью.

Глава 5

На автоответчике мигает три новых сообщения, и Джулия стряхивает с волос капли воды, прежде чем включить запись проигрываться: она умудрилась попасть под дождь, возвращаясь с работы без водителя, и теперь ее платье от Форда похоже на мокрую тряпку. Телефон пищит, пока девушка шлепает мокрыми босыми ногами на второй этаж, чтобы прихватить полотенце и сухую одежду, и Джулс свешивается с перил второго этажа, чтобы лучше расслышать говорящего.

«Это Гейб. Пока новостей нет, но есть кое-какие зацепки. Держитесь, время еще есть. Грэхам, если ты сейчас слушаешь это, сделай лицо попроще, я не один из твоих подчиненных, не выполнивших задание. Джулия, надеюсь, у тебя все в порядке. Позвоню позже»

Щелчок.

Джулс трясет головой, разбрызгивая воду, и тепло улыбается, а потом спускается вниз, вытирая полотенцем волосы и, наконец, стягивая мокрую одежду. Гэбриэл оставил миссию Креста, чтобы помочь им найти способ обойти сделку Найта, и сейчас, если ей не изменяет память, он где-то между островом Ява и неизвестным архипелагом. Там ходили легенды о человеке, сумевшем «обмануть Дьявола». Ну, им надо всего лишь обмануть Высшего демона. Делов-то.

То, что Асарлай решил помочь и сорвался с места просто потому, что у него одного есть нужные способности и связи – это говорит о гораздо большем, чем хочет замечать ее брат. Вернее, чем он замечает, но упорно игнорирует.

Впрочем, вполне возможно, что она тоже ошибается, и Асарлай помогает им по своим личным мотивам, о которых никто из них не догадывается. В конце концов, у него своя история с Астаротом, и с Генри, и у него могут быть причины, чтобы нарушить сделку.

Джулия вытягивается на диване, натянув футболку и прихватив бокал вина, и прикрывает глаза, дожидаясь следующего сообщения.

С тех пор, как они с братом признались самим себе и друг другу, что испытывают что—то большее, чем родственную любовь, прошло чуть больше месяца, и иногда она чувствует отчаянную вину за произошедшее. Она не должна была поддаваться желаниям вот так. В конце концов, Грэхам на самом деле испытывает симпатию к Гэбриэлу, причем, вполне взаимную, а она сама пытается разобраться в своем отношении к Ричарду. И то, что они сделали – было неправильно и несправедливо по отношению ко всем. Но еще больше она чувствует смущение и неловкость – одно дело, когда она признавалась себе, что хочет брата, и другое, когда они на самом деле…

Впрочем, с другой стороны – все окружающие и так думают, что они спят вместе, так что ничего из ряда вон происходящего не произошло, верно?

«Джули, Грэхам, это Ричард. Сегодня получил допуск в архивы Ватикана, так что, надеюсь, уже завтра смогу обрадовать вас новостями. Держитесь, я уверен, что вместе мы что-нибудь придумаем».

Щелчок.

У Ричарда даже по телефону мягкие интонации и уверенность в каждом слове, и Джулс очень хочется поговорить с ним. Не как с Ричардом-в-которого-она-влюблена, а как со специалистом, который помог бы ей разобраться в себе. Он отправился в Ватикан чуть больше недели назад, когда узнал, что в архивах хранятся документы о первых одержимостях и о том, как можно нарушить условия сделки. При этом, из-за его отъезда, половина пациентов, которых Ричард вел, оказалась доверена Джулии, так что работы у нее оказалось столько, что времени на размышления особо не было.

Зато, когда оно появлялось, вот как сейчас, рефлексии оказывалось слишком много.

Они с Найтом не говорили о том, что произошло, и следующее утро началось как обычно, с завтрака, легкой пикировки за столом, и со сборов Грэхама на работу. А еще, с обсуждения их дальнейших планов: до Рождества все меньше времени, и сделку нужно аннулировать, неважно, каким способом. Ну, если ее брат не хочет провести вечность в Аду, конечно. И, если Гейб с Ричардом в поисках лазеек уехали в разные концы мира, то Грэхам предпочел остаться и искать их здесь, в Лондоне, разбирая по буквам подписанный контракт. Контракт с демоном, написанный на бумаге: нет, серьезно, копия договора лежала на столе Найта, подписанная самыми обычными синими чернилами. И там даже был пункт «форс—мажорные обстоятельства».

Пожалуй, у них были проблемы посерьезнее, чем неловкость в общении. Вот только эта самая неловкость стала совершенно невыносимой: если раньше целоваться на камеру и вести себя как влюбленная пара было просто, то сейчас, каждый раз, когда Грэхам касался ее, в голове у Джулс возникали образы того вечера. И почему в тот конкретный момент ей казалось, что они все упрощают тем, что поддаются желанию?

Ей невыносимо сильно хочется узнать, что чувствует Грэхам, потому что по его поведению нельзя было сказать ровным счетом ничего. Может быть, если бы он сказал ей, что все в порядке, ей стало бы легче?

«Джулс, скоро буду дома, захвачу вина – надо выпить».

Щелчок. И одновременно звук поворачиваемого в замке ключа.

– Черт.

Джулс дергается, от неожиданности проливая на себя вино – красное на белой футболке выглядит пугающе, и она замирает посреди комнаты, ловя взгляд вошедшего Грэхама, который сжимает в руках бутылку белого Шато. Немного неловко, учитывая, что она стоит в белье и промокшей от вина футболке, словно перепачканной кровью. Наверное, нужно что—то сказать?

– Джулс? Ты в порядке? Что случилось?

У него в голосе беспокойство и тревога, и девушка качает головой, отставляя бокал на тумбочку и хмурясь.

– Все в порядке, извини, я просто вино пролила случайно. Пойду переоденусь.

Она сбегает до того, как Грэхам успевает что-то ответить, и поднимается в спальню, прислоняясь лбом к шкафчику и стягивая испорченную футболку.

И как долго это будет продолжаться? Да, они переспали, да, она этого хотела, да, это было, наверное, неправильно, потому что для начала им надо было разобраться в своих чувствах. Но сколько можно прокручивать это в голове, отстраняясь и от Грэхама, и от всего происходящего? Сейчас точно не время, чтобы прятать голову в песок.

Она чувствует прикосновение к спине и вздрагивает, резко оборачиваясь и замирая, разглядывая Грэхама, стоящего в шаге от нее.

– Я не слышала, как ты подошел.

– Извини.

Он разглядывает ее, и девушка краснеет – он уже видел ее без одежды, но сейчас все по—другому, вернее, ощущается по—другому.

– Ничего. Грэхам…

Она начинает, пытаясь подобрать слова, и Найт не дает ей договорить, прикладывая палец к ее губам.

– Джулс, это был всего лишь секс.

Джулия чувствует, как у нее расширяются глаза, а брови ползут вверх – вот так просто, значит? Ну, этого стоило ожидать: она слишком хорошо знает брата, и для него секс – действительно всего лишь секс.

Но Грэхам поднимает руку, останавливая ее, и продолжает.

– Я имею в виду, что мы не сделали ничего такого, чего кто-то из нас не хотел. И это никак не изменило того, что между нами происходит. И того, что я тебя люблю. И ты знаешь, как я ненавижу все эти разговоры, поэтому сейчас я делаю одно большое, огромное исключение, сестренка. Понятно? Так что убери этого смущенного послушника монастыря, и верни мне мою сестру, окей?

Джулс не может не фыркнуть на его последних словах, и качает головой, жмурясь и закусывая губу – это и правда самая длинная речь об отношениях, которую она вообще слышала от брата, и она даже не знала, что он на такое способен. Но ведь правда – от его слов становится легче.

Девушка протягивает руку, касаясь его груди в том месте, где шрамы образуют печать, гладит их, чувствуя, как уходит напряжение последнего месяца, а потом обнимает брата, выдыхая.

– Так вот откуда пошло выражение, что секс все усложняет.

Грэхам фыркает, а потом смеется в голос, наклоняясь и целуя ее, приглушая смех, и отстраняется, прижимая ладонь к лицу в пораженном жесте.

– Сестренка, я только что сказал тебе, что я тебя люблю. А ты из всей моей речи сделала вывод, что секс все усложняет?

Он повторяет это уже второй раз, и до девушки только сейчас доходит то, что это первый раз, как он вообще сказал эти слова. Ничего себе. Черт. Неужели она действительно настолько зациклена на чувстве вины и своем смущении, что не может увидеть то, что на самом деле происходит?

Грэхам прав абсолютно во всем: неважно, случилось бы это или нет, между ними ничего не изменилось. Она по-прежнему любит его, и по—прежнему относится к нему как к своему брату. Слишком смущающе? Возможно, но, тем не менее, это правда, и так было всегда.

Автоответчик слова пищит, и они оба замирают, когда слышат голос Элизабет: приветливый и одновременно сдержанный.

– Грэхам, Джулия. Я буду рада видеть вас на праздновании Рождества в Шенбрунне. Официальное приглашение придет с курьером немного позднее. Надеюсь, вы сможете посетить наш семейный праздник, на котором я, вместо моего покойного супруга, передам вам, наконец, титул. До свидания.

Щелчок.

Они давно ждали звонка от герцогини: Ричард держал их в курсе о настроениях матери, но сейчас это кажется слишком… неожиданным. Неужели время идет так быстро?

– Значит, Рождество. Грэхам…

Джулс пытается подобрать слова, а потом просто тянется к брату, целуя его, медленно и легонько, едва касаясь его губ своими. Что она может сказать ему? Что до дрожи боится не успеть найти выход? Что чувствует себя виноватой в том, что эта сделка вообще состоялась?

Все это не имеет никакого значения, уж точно не сейчас. Они справятся, у них просто нет выбора, и Джулс тихо смеется в губы брата, когда до нее доходит, что она все еще стоит в одном белье и при этом не чувствует никакого смущения.

– Кажется, это заразно.

Грэхам смотрит на нее так удивленно, что она не может не рассмеяться еще раз: вот такой она себе нравится больше. Словно не было этого последнего месяца, наполненного одиночеством, тяжелыми мыслями и попытками убежать от собственных чувств.

– Ну, это.

Она делает неопределенный жест, показывая на себя, и Грэхам наконец делает понимающее лицо, широко улыбаясь – он тоже любит расхаживать по квартире в одном белье, при этом не чувствуя ни малейшего смущения. И не только по квартире – Джулс помнит все статьи о его «невообразимом очаровании Нарцисса» с фотографиями на первых полосах.

– Это у нас семейное.

Грэхам протягивает ей свой свитер, и она кутается в него, натягивая рукава на кончики пальцев, а потом кивает брату на бутылку вина.

– Ты что-то говорил о том, что надо выпить?

Они устраиваются на постели, и Джулс ловит себя на мысли, что давно не чувствовала себя так уютно, так… дома.

Нарушить планы Астарота во второй раз будет непросто, но они уже пережили столько всего, что никто из них не собирается сдаваться. К тому же, они не одни: и Гэбриэл, и Ричард, по каким-то им одним известным причинам, делают все возможное, чтобы помочь Грэхаму. Джулс устраивается на груди брата, и ей кажется, что даже печать под ее щекой теплеет, переставая холодить кожу даже через ткань футболки.

План прост: не дать душе Грэхама попасть в Ад, избежать мести от Высшего демона и разобраться с тем, что они чувствуют. И еще неизвестно, что будет сложнее.

Хотя сейчас ей почему-то кажется, что все эти три вещи окажутся взаимосвязаны так, что без одной не решить другие.