Текст книги "Раздолбай"

27. Демьян

Как только ему удается выцепить Самару, он хватает ее за руку и уводит от спортзала.

– Прекрати, ты делаешь мне больно, – возмущается Ремизова.

– Почему ты не рассказала, что Егор занимал у тебя деньги? – Демьян прижимает ее к стене, не давая уйти.

Сбоку спортивные маты, позади раздевалка. Дверь похлопывает, открываясь, пока оттуда выходят парни. Заметив парочку, они смеются и переговариваются, бросая нелестные комментарии о Демьяне.

– А зачем мне рассказывать? Это не твое дело, – Самара упирается ему в плечи, но он не дает ей сдвинуться с места. – Слушай, это было давно, а мне надо на тренировку.

– Хочешь на тренировку? Тогда выкладывай, что между вами было. Зачем ему нужны были деньги и почему он попросил их у тебя, а не у меня?

Закатив глаза, Ремизова скрещивает руки на груди и упрямо молчит. Над головами надрывается звонок. Толпа учеников вываливается из раздевалки, обдавая Самару и Демьяна жаром.

– Если я расскажу, ты больше не будешь ко мне приставать?

– Не буду, если только не всплывет еще какая-то тайна про вас с Егором.

– Не всплывет, – обещает Самара. – Короче, я без понятия, зачем ему нужны были деньги, но он меня на коленях умолял. Сказал, что «очень нужно» и что «обязательно вернет с процентами».

– Вернул?

– Вернул.

– Когда?

– Незадолго до своего, кхм, прыжка.

– Почему ты ничего не сделала? Почему никому не рассказала? – Демьян встряхивает ее за плечи, отчего аккуратное высокое каре Ремизовой рассыпается по лицу. – Ты должна была что-то сделать!

– Во-первых, отпусти меня, – она дергает плечом и поправляет прическу. – Во-вторых, я не собираюсь перед тобой оправдываться. Лучше спроси себя: где ты был и что делал, раз твой лучший друг тебе ничего не рассказывал?

– Самара, он к тебе пристает? – физрук выходит из спортзала. Демьян убирает руки в карманы. – Сам в школу не ходишь, так других не отвлекай. Понятно, Храмов?

– Понятнее некуда, – он провожает Ремизову тяжелым взглядом.

Внутри все распирает от злобы. Чувства сдавливают грудь, мешая дышать. Успокоившись, Демьян проходит мимо женской раздевалки и останавливается. Оглядевшись, заходит внутрь и вытаскивает из рюкзака Самары пачку сигарет. Спрятав ее за поясом джинсов, Храмов уходит.

Едва он переступает порог дома, как в нос ударяет навязчивый запах отцовского парфюма. Странно, в это время он обычно на работе.

– Я пришел, – буднично сообщает Демьян, скидывая обувь и проходя внутрь.

– Садись, – велит мать, указывая на деревянный табурет.

Тот уже давно стал ему маленьким. В детстве его сажали туда каждый раз, когда он в чем-то провинился. Глядя на хмурые лица родителей, Демьян опускается на табурет, сложив руки между колен и чуть сгорбившись. Проще было сесть на пол.

– Нам звонила твоя учительница и сообщила, что ты пропускаешь школу. Это так? – спрашивает мать.

Ответит он сейчас или нет, она уже разозлилась.

– Ага.

– И где ты шляешься вместо школы?

– Нигде.

– Скажи правду, Демьян, – говорит отец. – Мы поможем, если ты ввязался в плохую компанию или чего хуже.

– Да ну? – невесело хохотнув, Демьян равнодушно смотрит на отца. Потом переводит взгляд на мать. – А если бы классная не позвонила, вы бы сами не заметили, да?

– Если продолжишь так себя вести, я вызову священника и заставлю изгнать из тебя бесов, – грозится мать.

– Делай что хочешь. Мне все равно. Вы закончили? Это все претензии? – он поднимается и поворачивается к своей комнате. До спасительной двери всего несколько шагов.

– Послушай, я знаю, что тебе пришлось нелегко, – голос матери неожиданно добреет. Она берет сына за руку, поглаживает грубыми шершавыми ладонями. – Я понимаю, что ты потерял друга. Но он был грешником, а все грешники рано или поздно попадают в ад. Своим поступком он освободил тебя от порочной дружбы.

– Хватит! – вздрогнув, Демьян отмахивается от матери. Она, пошатнувшись, оступается и заваливается назад, но ее вовремя подхватывает под руки отец. – Мне осточертела ваша тупая мораль. Вы понятия не имеете, каково это – потерять друга… единственного друга. Да еще и так! Поэтому изгоняй бесов из кого-нибудь другого. Начни с себя, например!

Демьян забегает в комнату, захлопывает дверь и закрывает защелку. Снаружи по двери молотит кулаками отец, что-то крича, но он его не слышит. Побелка на стенах трескается. Демьян прижимается спиной к шкафу и хватается за голову. Слезы душат его, но и заплакать он тоже не может. Как же они все ему надоели!..

Распахнув окно, он выпрыгивает на улицу и убегает, куда глаза глядят. Серые носки быстро становятся черными, асфальт впивается в кожу и раздирает ее, царапает, бьет при каждом шаге, но эта боль ничто в сравнении с тем, как рвется его сердце.

Это он виноват в смерти Егора. Только он один.

Сидя во дворе, Демьян достает из-за пояса изрядно помятую пачку сигарет. Вертит, рассматривает содержимое: половина раскрошилась, другая половина помялась. Вытащив уцелевшую, Демьян сует ее в рот и сжимает губами. Закрывает глаза, вдыхает запах. Табак, пахнущий Самарой. Как бы он на нее ни злился, чувства все еще цепко держатся за сердце.

Прикурив у местных, Демьян возвращается, затягивается и заходится кашлем. Это совсем не похоже на тот раз, когда они с Егором пытались курить. Теперь у сигареты привкусы горечи, сожалений и безответной любви.

– Нашел что курить, Демьян. Ты так себя в могилу раньше времени загонишь.

Храмов поднимает голову. Юрий Борисович, отец Егора, неодобрительно щурится.

– Брось эту гадость, и пойдем-ка ко мне. Покажу, что настоящие мужчины курят.

Притушив бычок, Демьян бросает его в мусорное ведро и спешит за Полосковым. Они заходят в лифт. Саднящие ноги окутывает прохлада.

– Чего курил? Случилось что?

– Да нет. Просто… неважно.

Они заходят в квартиру. Демьян снимает изодранные носки и промывает ноги в биде. Обрабатывает раствором хлоргексидина, надевает предложенные Полосковым тапки и заходит в кабинет. Обычно сюда никого не пускали, а Егор и вовсе ходил мимо на цыпочках, потому как отец всегда вел какие-то суперважные переговоры.

Все осталось как прежде, только теперь в прихожей в шкафу не висела одежда Егора, его обувь исчезла из галошницы, куда Демьян заглянул сам не зная зачем.

– Идешь?

Демьян заходит в кабинет.

– Притвори дверь, а то жена зайдет, мешать будет. Садись в кресло.

Дорогая деревянная мебель, кожаные кресла, мягко поскрипывающие, когда в них садятся; стойкий запах табака, хрустальные пепельницы, шкафы до потолка. Не хватает: огромного плазменного телевизора на полстены, пепельницы, двух редких картин-оригиналов. Кожаные кресла на ощупь оказываются покрыты искусственной кожей, а дорогая деревянная мебель – обычным ДСП. Все такое же, как недавно, и в то же время – подделка. Демьян едва не протирает глаза. Хрустальная пепельница – заляпанная стеклянная фальшивка.

– Держи, – отрезав головку, Юрий Борисович протягивает ему сигару вместе с фамильной зажигалкой из платины. На ощупь такая же, как и всегда, значит, настоящая. – Не затягивайся слишком глубоко. Первый раз тяжеловат для начинающего.

– Я не начинающий… – бормочет Демьян, выполняя указания.

– Все так говорят, а потом готовы за хорошую сигару любые бабки выложить.

Пока Демьян борется с удушливым дымом в горле, смартфон Полоскова названивает и вибрирует по всему столу.

– Сиди тут, я отойду ненадолго, – Юрий Борисович выходит в коридор, закрыв дверь.

К горлу Демьяна подступает тошнота. Он прикрывает рот рукой, закрывает глаза. Дым будто выходит из носа, глотки и ушей одновременно. Глаза слезятся и застланы пеленой. Кашляя, Демьян поворачивает сигару. Перед глазами красными пятнами вспыхивает след на руке Егора. Демьян вглядывается в узоры скрученного табака и не раздумывая прижимает к коже. Крик рвется из горла, но он сдерживается. Откидывает сигару в пепельницу и смотрит на дрожащую руку. Ожог такой же, как у Егора.

– Простите, мне срочно надо домой, – Демьян вырывается из кабинета, задыхаясь от неожиданного открытия.

На пороге он запинается, и тапка слетает с его ноги. Он оборачивается. Полосков одними губами говорит «забирай» и отворачивается, продолжая обсуждать с кем-то «условия сделки». Демьян вставляет трясущуюся ногу в тапку и бежит, бежит что есть сил, пока не оказывается у полицейского участка.

– Я хочу написать заявление, – Демьян садится напротив участкового. – Как мне это сделать?

– Подожди, не торопись. Что ты собираешься писать? – притормаживает его Федор, отвлекаясь от монитора.

– Хочу, чтобы вы повторно рассмотрели дело Егора.

– На каком основании?

Демьян вытягивает руку с закатанным по локоть рукавом и показывает ожог.

– Вот.

– Что это?

– Ожог от сигары.

Федор не моргает.

Тишина растягивается как резина.

– У Егора был ожог от сигары.

– Не было.

– Был! Я сам видел. Потом он исчез.

– Может, тебе показалось?

– Нет! – Демьян подскакивает и расхаживает по кабинету. – Я уверен, что в этом виноват его отец. Он же очень богат, и сделать пластическую операцию, чтобы замаскировать собственные зверства, для него ничего не стоит.

– Это он оставил тебе ожог на руке?

– Я сам это сделал, чтобы проверить теорию, – Демьян останавливается у принтера и достает из него бумагу. Поворачивается к Федору с протянутой рукой: – Дайте ручку.

– Чтобы возобновить дело, понадобится много усилий.

– Ну так приложите их, вы же полицейский! – Демьян садится за стол и твердой рукой выводит заявление, поглядывая на бланк с шаблоном, спрятанный под стеклом.

Федор скрещивает руки на животе.

– Эх, молодежь. Вы всегда думаете, что мы тут ерундой занимаемся.

Демьян смотрит исподлобья. Губа подергивается от раздражения.

– Да пиши, пиши свое заявление. Посмотрим, можно ли что-то сделать.

Обессилевший после долгого дня, Демьян опускается на скамью рядом с участком и переводит дух. В смартфоне пропущенные звонки от родителей, гневные сообщения от них же в мессенджерах. К счастью, они понятия не имеют, что его можно выследить по телефону. И не настолько о нем беспокоятся, чтобы вызвать полицию или волонтеров на его поиски. Он же не Даниил, переживший второе рождение в больнице, которое мать всегда отмечает с шиком.

На экране всплывает сообщение.

Неля: № 1: хочу покататься на поезде.

Демьян: ок

Н: Ты какой-то тихий. Что-то случилось?

Д: ничего

Н: Ты всегда, когда врешь, говоришь «ничего».

Д: у меня был трудный день

Д: поговорим позже

Д: я позвоню, когда все устрою

Н: Только не отказывайся от всего в последний момент. Я тебя не прощу.

Д: (это тебе стоит извиниться за то что егор мертв!)

Демьян стирает неотправленное сообщение и сворачивает приложение. Он сделал все что мог. Что бы он ни думал о Неле, благодаря ее словам он узнал о сделке Самары с Егором, а потом и вовсе сложил все странные воспоминания. Его лучший друг скрывал за улыбкой боль и страдания, тогда как остальные веселились и наслаждались жизнью. Его лучшему другу было так плохо, что он не мог никому открыться. И вместо того чтобы поделиться с ним, он предпочел шагнуть в бездну.

Д: спасибо, что рассказала про егора

Д: я это ценю

Поднявшись со скамьи, Демьян бредет домой. Ноги гудят от долгой ходьбы и бега; на сердце тяжесть, а в голове мрак, в котором не видно просвета. Молитвы больше не звучат в его мыслях, и крестик на шее впивается в кожу холодным напоминанием: «Смерть друга – на твоей совести».

28. Рома

Между школьными, домашними и любовными заботами Рома едва успевает поспать. Зара всячески привлекает его к работе: то помочь в актовом зале, то сходить на субботник, и так без конца. Заскочив в учительскую за новыми заданиями по физике, Рома замечает распахнутую дверь в кабинет директора. Он заходит внутрь, держа кипу бумаг с распечатками.

Окна открыты, шторы раздуваются. Весна и тепло наполняют кабинет. На столе ящики с документами, дверцы шкафов раскрыты. Людмила Михайловна оборачивается, держа в руках горшок с папоротником.

– Генеральную уборку устроили? – интересуется Лисов.

– Решила все поменять. Надоело жить по-старому, – директор ставит горшок на подоконник и занимает свое кресло. – Садись, поговорим.

– Закрыть дверь?

– Нет. Тут столько пыли вылетело, что, боюсь, еще и летом буду ее выветривать.

Рома садится на стул. Сколько раз он был здесь, но по собственному желанию – впервые.

– Как-то непривычно, – признается он, оглядываясь. – Я сам сюда пришел, вы на меня не кричите, да еще и мебель сдвинули. Давайте я вам помогу?

– У тебя что, уроков нет?

– Так они закончились на сегодня. Скоро же каникулы.

– Ладно, помогай.

Людмила Михайловна командует, а Лисов передвигает тумбы, шкафы. Составляет коробки с делами учеников, давно выпустившихся из школы.

– Хочешь услышать самый приятный звук? – спрашивает директор.

Рома кивает. Она подносит небольшую пачку пожелтевшей бумаги к шредеру, и бумагу засасывает внутрь, кромсая на крошечные кусочки.

– Так звучит свобода от волокиты, – посмеивается Людмила Михайловна. – Знаешь, я очень довольна твоими успехами в этом году, Рома.

– Да ладно вам, мне еще много работать надо…

– Закрой, пожалуйста, дверь. Хочу сказать тебе кое-что, – дождавшись, пока Лисов выполнит поручение, директор отряхивает руки и протирает влажной салфеткой. – Моего сына зовут Лёня. В чем-то он похож на тебя: любит дразнить учителей, привлекать всеобщее внимание. Но учился он хорошо, потому что заботился о моей репутации. В то время я вела географию. Рассказывала детям о чудесных местах на планете, о путешествиях. У них глаза горели, когда мы вместе разбирали обычаи и культуры других стран.

Директор улыбается, Рома улыбается в ответ.

– А потом Лёни не стало, – Людмила Михайловна поворачивается к окну. Снаружи дети на продленке играют с мячом и хохочут. – До сих пор помню наш последний разговор. Было утро, я приготовила завтрак и нервничала, потому что опаздывала на работу. Сын еще не встал, и я, раздраженная его ленью, вломилась в комнату, стала трясти его за плечо. Он сонно что-то промычал, а потом скрючился и сказал, что у него сильно болит живот. У меня было чувство, что он обманывает, я махнула рукой, сказала ему «завтрак на столе» и поспешила в коридор. Он вышел из спальни с взлохмаченными волосами, потер кулаками глаза и сонно улыбнулся. «Я люблю тебя, мам», – сказал он, а я лишь взглянула на него и выскочила в подъезд. Для меня важнее было не опоздать на проклятую работу, чем побыть с собственным ребенком.

– Я никогда об этом не слышал, – тихо говорит Рома.

– В то время такие случаи особо не освещали в газетах. Это сейчас в интернете можно найти все вплоть до снимков с мест преступления, – директор заправляет пряди седеющих волос за уши и поворачивается к Лисову. – Я до сих пор не знаю, почему он решил уйти. После смерти Лёни мне рассказали, что над ним издевались, но он не говорил мне, чтобы не беспокоить.

Директор быстрыми выверенными движениями вытирает слезы, достает из ящика стола зеркальце и удаляет потекшую косметику.

– Не думала, что столкнусь с чем-то подобным еще раз. Но это произошло, и Егора Полоскова тоже не вернуть. Я переживала, что из-за давления общества ты можешь начать думать всякое…

– Так вот почему вы меня на домашнее обучение перевели, – Рома невольно улыбается и тут же чувствует себя глупо, будто посмеялся на похоронах. – Простите.

– Ничего. Жизнь продолжается. Я уже свыклась со своим горем. Я рассказала это тебе не для того, чтобы давить на жалость, а чтобы ты знал, что иногда работа или «важные» дела могут подождать, если ты чувствуешь, что с близким человеком что-то не так. Другого шанса поговорить может не быть.

Директор права: если тянуть с делами слишком долго, однажды может случиться что-то неожиданно неприятное. А уж он-то знает, каково влипать в неприятности чуть ли не каждый день. Попрощавшись с Людмилой Михайловной и пообещав ей не отлынивать от учебы и в следующем году, Лисов выходит из школы, набирая номер Кусаинова.

– Дар, помнишь, мы говорили о тайнике? Я сейчас собираюсь наведаться в участок. Ты готов?

– Да.

– Отлично. Тогда скинь мне адрес и встретимся там, – сунув смартфон в карман, Рома сворачивает распечатки трубочкой и вкладывает в рюкзак.

Школьные будни наконец кончились. Впереди долгое лето с Яной и подработкой, а также с мамой, избавившей себя от бесконечных командировок. Пора рискнуть, чтобы год завершился на «отлично».

Рома заходит в участок. Владислав, как и всегда, стоит у автомата. Он хмуро посматривает на него.

– Что-то ты к нам зачастил, Лисов, – отпивает кофе. – Ты и раньше тут постоянно сидел, но теперь аж сам приходишь.

– Привыкайте, – весело отвечает Рома, – через пару-тройку лет я сюда работать приду.

Пока Владислав давится кофе, Лисов стучится в кабинет участкового и после разрешения заходит.

– Опять ты, – скорее устало, чем раздраженно произносит Федор, и потирает виски. – Что на этот раз?

– У меня к вам предложение. Раз уж в самый первый раз вы меня ложно обвинили в воровстве, я подумал, что помогу вам найти тайник настоящих воров.

– Заманчиво, но слишком щедро с твоей стороны, Лисов. Ты чего-то недоговариваешь.

– У меня есть условие, – улыбается Рома. – Вы вернете награбленное владельцам, но не посадите воров.

– Что за глупость?

– Они такие же раздолбаи, каким был я. Им просто нужно вправить мозги. А тюрьма их только испортит.

– И как ты себе это представляешь, Лисов? – хмыкает Федор, сложив руку на руку. – А еще такой вопрос: как ты собираешься стать участковым и занять мое место, отпуская преступников? Ты что, Робин Гуд?

– Ну, вы же меня до сих пор на учет не поставили, хотя возможностей было завались.

Федор качает головой, но не отвечает.

– Вы знаете этих парней. Мы вам про них говорили со Светланой Александровной.

– Насколько я помню, у них был нож и они угрожали вашей с ней безопасности. И ты громче всех кричал, что мы, полицейские, плохо работаем, – Федор облокачивается на стол. – Так скажи, зачем ты прибежал к замшелому старперу?

– Да бросьте, – Лисов нервно смеется, касаясь затылка. – Это я так, сгоряча…

– Я помогаю в последний раз, – Федор надевает фуражку. – Если это очередная глупая выходка, я навсегда закрою тебе ход в полицию.

Он подходит к Роме и добавляет:

– И к моей дочери ты больше не подойдешь.

– Это должно быть где-то здесь, – Рома выводит Федора на детскую площадку и осматривается, сверяясь с телефоном.

На горке катаются дети постарше, в песочнице ковыряются младшие. Лисов задумчиво поводит подбородком.

– Еще скажи, что мы сейчас на виду у всех будем из песочницы клад выкапывать, – хмыкает участковый.

– Да подождите. Щас Дар придет и мы все решим.

Дверь дома открывается. Из подъезда выходит девочка в джинсовом комбинезоне, белой футболке и шлепках. Ее кривые хвостики схвачены резинками. Следом появляется Кусаинов.

– О, это тот мальчик! – восклицает Карина, подбегает к Роме и задирает голову. – Ты защищал моего Дарика! Спасибо, – девочка обхватывает ногу Лисова и прижимается к ней щекой, благодарно глядя ему в глаза.

– Э-э, да не за что, – смутившись, Рома осторожно поглаживает ее по волосам, задевая ладонью чудны́е резинки. – Это кто тебе такую прическу забавную сделал?

– Дарик!

– Здравствуйте, – Кусаинов пожимает руку Федору. – Кариша нас проводит.

– Она? – удивляются участковый и Рома.

– Идемте, пока Радик не вернулся. Он не любит, когда его клад чужаки разглядывают, – девочка машет рукой и отбегает куда-то за деревья.

Они идут по аллее нога в ногу, отчего прохожие начинают поглядывать в их сторону кто со смехом, кто с недоумением.

– Сюда, сюда! – Карина вновь появляется перед ними и заманивает во двор.

Они оказываются у двери в маленькое подсобное помещение. Раньше здесь хранили метлы дворники, но, судя по ржавчине на петлях и крошечным ступенькам, поросшим плесенью, здесь давно никто не бывает. Только перед дверью натоптано.

– Вот, – Карина достает из-за пазухи веревку, на которой болтается большой для такой крошки ключ. – Только не обижайте Радика и его друзей, я их тоже люблю… когда они Дарика не бьют.

Дархан снимает веревку с ее шеи и передает ключ Федору. После недолгой возни тот отпирает дверь, но она не поддается.

– Дайте я, – Рома оттесняет участкового и берется за ручку.

– Мне засчитать это как взлом?

– Да чего вы, дядь Федь! Ну, по старой памяти сделаю и больше никогда к хулиганству не вернусь, – обещает Лисов.

Участковый дает отмашку. Рома дергает на себя дверь, и она отворяется, обдав собравшихся запахами затхлости и пыли.

– Ого! – присвистывает Федор. – Это же Янкин велик.

Он вытаскивает потускневший от времени велосипед и рассматривает его, как что-то сверхъестественное.

– Нафи… – участковый, запнувшись, исправляется: – Зачем он его украл? Своего, что ли, не было?

Дархан кивает:

– Не было.

– Да тут вообще всякий хлам лежит, – Рома заглядывает Федору через плечо.

Карина заходит в кладовку и подбирает запылившиеся бусы из дешевой бижутерии; сдувает с них пыль, протирает о комбинезон и надевает на себя. При движении пластиковые бусины бьются друг о друга с хаотичным ритмом.

– Дар, глянь-ка сюда, – Лисов, присев на корточки, достает из-под завалов знакомую сумку. – Это ее?

– Да.

– Чье? – уточняет Федор.

– Светланы Александровны.

– Точно, у нее же деньги перед Новым годом украли.

– Дар, смотри, – Рома протягивает ему сумку с кошельком. – Деньги на месте.

Пока Кусаинов проверяет содержимое, Лисов встает и поворачивается к участковому, отряхивая руки.

– Видите? Они даже деньги не тратили, хотя могли бы.

– Янкин велик мне недешево обошелся…

– Вы же слышали Дара: у этого парня даже своего велика не было. Это воровство от безысходности.

– Что, своего увидел? – не унимается Федор.

– Да нет же. Ну, перестаньте. Вызовите этих болванов с родителями в участок, припугните всеми возможными статьями и после нервотрепки отпустите. А я буду за ними приглядывать, пока не устроюсь в участок.

– Это что же, ты берешь на себя ответственность?

– Да. И даю вам слово, что они перестанут воровать и бездельничать.

– Ишь ты какой, – подбоченившись, Федор грозно сдвигает брови, но его истинное настроение выдает улыбка. – Ладно, пареньки. Мы сейчас вернем все на место и закроем дверь. Я вернусь сюда со своими ребятами, вам тут быть не обязательно.

– А можно я сумку учительнице сейчас верну? – тихо и смущенно спрашивает Дархан.

– Часто Радик свою «кладовую» проверяет?

Кусаинов качает головой.

– Ладно, забирай.

Участковый встает на колено перед Кариной и мягко говорит:

– Бусы придется вернуть.

Девочка смотрит на Дархана, тот кивает. Тогда она послушно снимает бусы и протягивает участковому. Федор оставляет их в подсобке и закрывает дверь.

– Спасибо, что помогла нам, принцесса, – участковый надевает веревку с ключом Карине на шею. – Ты настоящая героиня.

– Как Чудо-женщина?

– Да, как она.

– Ура!

Возвращаясь домой, Рома любуется закатом. Раньше у него не было ни времени, ни настроения разглядывать природу, прислушиваться к пению птиц и радоваться жизни. Он существовал от приезда матери из командировки до отъезда в следующую, а потом ночевал то у одной сердобольной соседки, то у другой. Конечно, они баловали его конфетами и разрешали смотреть телевизор или играть на ноутбуке на час-полчаса дольше, чем это делала мама, но тоска по ней в пубертате вылилась не только в россыпь прыщей на спине и щеках, но и в агрессивное стремление помахать кулаками. В драках он чувствовал, что живет, что его существование имеет значение. Ведь с очередной победой он доказывал себе, что ему есть чему поучить других, а при очередном поражении – чему у них поучиться.

– Мам, – дома он налетает на нее со спины с распростертыми объятиями. Оттаскивает от плиты и легонько кружит по кухне.

– Лисенок, ну ты чего? Я чуть сковородку не выронила, – сетует она, но улыбается и поглаживает его по вихрам.

– Извини, я просто очень рад тебя видеть.

Рома ставит мать на ноги и, обнимая, кладет подбородок ей на плечо.

– Что-то хорошее случилось?

– Да. Я вроде как нашел общий язык с дядей Федей.

– О, это здорово. Надеюсь, теперь он от тебя отстанет со своими вечными подозрениями.

– А еще мы нашли сумку учительницы. Помнишь, я говорил, что ее ограбили? Так вот, в этой сумке остались ее деньги. Грабители их так и не потратили. Еще нашли велосипед Яны, представляешь?

Он рассказывает ей в подробностях, как они с Дарханом подружились, как договорились проучить его сводного брата и вернуть того на правильный путь. Мама слушает, не отрываясь от готовки.

– Вот так все и кончилось. Он даже от сестры не скрывал, куда ворованное тащил.

– Так, значит, ты взял за него ответственность? – тон мамы меняется на холодный. Она берет половник. Рома отшатывается, чтобы не получить по голове. Она рассматривает сына так пристально и так долго, что суп убегает из кастрюли. – Проклятье!

Пока мама возится с плитой, Рома осторожно забирает у нее половник.

– Знаешь что, Рома? – она оборачивается и сжимает кулаки.

Он покрывается холодным липким потом. Хоть мама и меньше него вдвое, у нее все еще есть над ним власть.

Мама подается вперед и крепко обнимает его.

– Слава богу, что ты не такой, как твой отец! Он никогда ни за кого и ни за что не брал ответственность.

Рома нервно смеется, стискивая маму в ответных объятиях.

– Я всегда знала, что ты у меня хороший, лисенок. Вскоре и весь город об этом узнает, и им всем будет стыдно!