Текст книги "Раздолбай"

– Вы меня уволите?

– Нет, конечно, – посмеивается директор. – За что мне вас увольнять? Вы ничего плохого не сделали. А то, что видео с вами в сети, это, можно сказать, обряд посвящения в учителя среди школьников. В комментариях пишут, что вы крутая.

– Стыдно как, – Светлана прикрывает глаза руками. – Спасибо, Людмила Михайловна. Боюсь, у меня пока не хватает опыта и терпения, чтобы правильно успокаивать ребят.

– Никто не приходит в школу идеальным учителем. Всему нужно учиться. Опыт появляется со временем и остается с вами, а вот время не останавливается. Цените любой опыт, будь то плохой день или короткая беседа с учениками. Дети многое запоминают, и вы должны быть достойны их, чтобы они вам открылись.

– Надеюсь, у меня получится, – Светлана выдыхает. От наплыва мыслей у нее кружится голова. А может, от авитаминоза.

– Конечно, получится. – Директор встает и, улыбнувшись, добавляет: – Вы сейчас ближе к ученикам, чем их родители. Присмотритесь, как ребята себя ведут, о чем беседуют, с кем общаются. Все лежит на поверхности, нужно только разглядеть эту поверхность. А теперь идите домой и отдохните. Первый шаг вы уже сделали. Дойдите до сотни, а там и не заметите, как наступит тысяча.

17. Рома

Рома присматривается к Неле. Раньше он не обращал на нее внимания. Обычная одноклассница, ничем не отличающаяся от большинства девчонок. Да и сейчас, если бы не слова учительницы и не внимание остальных к Ухтабовой, он бы ничего не заметил.

– Янка, у тебя есть с собой шоколадный батончик?

– Да, а что?

– Давай его Неле отдадим.

Соболева, улыбнувшись, достает шоколадку и протягивает Роме.

– Ты хочешь ее разбудить?

– Нет. Просто суну ей в сумку, потом найдет, порадуется.

– Эта болезнь так легко не лечится.

– Ну, лучше хоть как-то попытаться, чем тупо пялиться на нее.

Улучив момент, Лисов подтягивает к себе сумку Нели и открывает боковой карман. Вкладывает в него батончик и колет руку о что-то. Рома чуть шире раскрывает карман: внутри кривая самодельная кукла с воткнутыми булавками. У нее приклеены волосы, а возле глаз нарисованы стрелки. Кого-то это напоминает.

– Что там? Интересное что-то? – Яна вытягивает шею, но Рома закрывает молнию и возвращает сумку на место.

– Да не, просто показалось, что молнию сломал.

Если у человека с такой сложной болезнью есть кукла вуду, лучше его не злить. Лисов никогда не был суеверным, но почему-то решил, что правильнее будет не лезть не в свое дело.

После классного часа они с Яной выходят из школы, держась за руки. Пушистые снежинки тают, попадая на лицо, а щеки Соболевой привлекательно краснеют на морозе.

– Тебе без шапки не холодно? – ёжится она. – Смотрю я на тебя, Ромка, и прям озноб по коже. Бр-р!

Усмехнувшись, Лисов прижимает ее к себе за плечо.

– Мне морозить нечего, так что не переживай.

– А вот и неправда. Если переохладить мозг, можно слечь с менингитом.

– Чаще всего я оставался дома из-за воспаления хитрости.

– Ром… – Яна останавливается и чуть отходит, не отпуская его руку. – Я хотела спросить тебя кое о чем. Пыталась держаться в стороне, но теперь мы стали ближе, и мне неспокойно…

– Спрашивай, не тяни. А то я тоже переживать начинаю.

– Как ты? То есть… как ты себя чувствуешь после всего, что случилось за эти четыре месяца? Тебя подозревали, изолировали от общества… если бы я оказалась на твоем месте, я бы сошла с ума.

Рома отводит взгляд.

– Хорошо, что ты не на моем месте. Тебе тут делать нечего. Да и вообще… – он поглаживает пальцем ее костяшки через ткань пушистой розовой варежки. – Раз уж ты ждешь от меня откровений, я тоже кое-что у тебя спрошу. Почему ты со мной встречаешься?

– Ты мне нравишься, – не задумываясь и по-детски искренне отвечает Яна.

– Не, ну правда. Ты дочь участкового. Из хорошей семьи. Не пьешь, не куришь, не оторва. Зачем тебе я? Я же ходячая проблема. Скажем прямо: я – раздолбай.

Яна шевелит скулами, размышляя. Светофор уже не раз сменил цвета, но они продолжают стоять на перекрестке.

– Давай так: ты ответишь на мой вопрос, только честно! И я отвечу на твой, тоже честно. Идет?

– Идет, – Рома отходит, уводя Соболеву подальше от дороги. – Паршиво это, когда тебя игнорируют и равняют с грязью, – он отпускает ее руку и пинает бурый снег. – Хотя нет, на грязь есть хоть какая-то реакция. На меня уже никто не реагирует. СМИ я неинтересен, одноклассники повесили на меня ярлык и делают вид, что меня не существует. Наверное, я это заслужил. Столько лет приносил окружающим проблемы, теперь они могут отыграться на мне за всё.

– Ничего ты не заслужил, – Яна заглядывает ему в глаза. – Ты не такой плохой, каким себя считаешь. А то, что думают окружающие… да кого это интересует?

– Меня. С некоторых пор…

– Я знаю, что Полосков прыгнул не из-за того, что поговорил с тобой.

– Откуда?

– У меня хороший слух, а папа не сильно шифруется.

– Давай сменим тему? Я ответил на вопрос, теперь твоя очередь, – предлагает Рома.

Говорить о чувстве вины тогда, когда она только залегла на дно, не самое лучшее решение. И хоть сердце болезненно пощипывает, он старается забыть разговор с Егором. Вот только воспоминания слишком яркие.

– Хорошо. Помнишь тот день, когда папа привел тебя домой, потому что участок затопило? – Лисов задумчиво кивает. – Ты тогда был весь в пластырях: заклеенные коленки и переносица, на лице, руках и ногах ссадины и синяки. Ты подрался с несколькими мальчишками крупнее тебя.

– Да, помню.

– Папа сердился и выговаривал тебе все, что думает о твоем ужасном поведении. Я была в соседней комнате и все слышала. Казалось, что стены тряслись. Тогда я приоткрыла дверь кабинета и заглянула внутрь, чтобы узнать, почему папа так нервничает. А ты сидел на стуле, странно сгорбившись, и как будто ковырял пупок.

Яна хихикает, прикрывая рот ладонью в варежке. Лисов улыбается, глядя на нее. Когда она рядом, все плохое исчезает.

– Потом ты сказал: «Дядя Федя, где у вас туалет? Живот прихватило». Он заметил меня и велел отвести тебя в туалет. Мы вышли в коридор, ты закрыл дверь и сказал вытянуть руки. Я вытянула, а ты достал из-под футболки котенка и отдал мне. Сказал заботиться о нем и сбежал.

– Это все, конечно, мило, но как это отвечает на мой вопрос?

– Как бы ты ни строил из себя раздолбая, на самом деле ты хороший парень. И в тот день я ясно тебя разглядела. Потом, когда была возможность, я за тобой наблюдала. И вот мы наконец стали одноклассниками, я перестала быть слишком маленькой папиной дочкой и сама принимаю решения, – Яна просовывает руки под локтями Ромы и прижимается щекой к его груди. – Я поймала тебя, Рома Лисов. И больше не отпущу.

– Я тебе что́, покемон? – хмыкает Лисов, обнимая ее.

– Протяни ладонь, – Соболева с серьезным видом раскрывает рюкзак и что-то ищет, затем вытаскивает кулак.

Рома послушно выполняет просьбу и получает прозрачный пакетик с круглым ярко-розовым значком, в центре которого светло-розовое сердечко.

– Хочу, чтобы все знали, что ты мой, – говорит Яна.

Лисов скидывает лямку рюкзака на локоть и прикрепляет значок к рюкзаку.

– Не снимай, хорошо?

– Не буду, – обещает Рома.

Будни и выходные проходят по одному сценарию: Лисов скрипит мозгами, приходит кто-то из учителей, проверяет задания и выдает вдвое больше новых. Рома вздыхает, провожает их за порог дома и проводит время, общаясь с Яной. Иногда взрослых разбавляет Зара, луч света в темном царстве, и в перерывах рассказывает, что происходит в школе. Мама, поглядывая на все это, посмеивается и время от времени исчезает в очередной командировке.

Незадолго до ее возвращения продукты заканчиваются, и Рома идет в магазин. Он решает пройтись до торгового центра. Зима морозит, но не настолько сильно, чтобы надеть теплую обувь и шапку. Выбрав подарки, Лисов расплачивается из заработанных летом денег и с чистой совестью срезает путь через дворы. Мама вот-вот приедет, а ему еще нужно заскочить в продуктовый.

Насвистывая новогоднюю мелодию, Рома идет по улице, рассматривая витрины. Повсюду висят гирлянды, елочные игрушки переливаются и поблескивают в свете ламп. В воздухе витают запахи мандаринов и ели. На одном из окон висит самодельная бумажная гирлянда в виде кривых снеговиков и снежинок. Улыбнувшись, Лисов сворачивает в следующий двор.

Рома выходит к дороге и осматривается, нет ли машин. Неподалеку несколько парней зажимают кого-то у стены. Лисов перешагивает через бордюр, но останавливается, услышав знакомое имя.

– Я тебе че говорил, Дарик? Еще раз сюда припрешься, получишь.

– Че ты с ним сюсюкаешься? Давай ему кости переломаем, может, перестанет ошиваться у твоего дома.

Рома оборачивается. С высоты своего роста он видит макушки всех парней и отыскивает Кусаинова.

– В следующий раз подумай, прежде чем переходить мне дорогу, – сплюнув на снег, главарь шайки отходит, и все его приспешники бредут за ним.

Дархан стоит, привалившись к стене, и вытирает ребром ладони кровь, текущую из носа. На нем рваная куртка, осенние брюки и серые почти прозрачные носки в заплатках. Кроссовки лежат рядом, изрезанные и непригодные для носки.

– За что они тебя? – Рома кивает в сторону ушедших.

Дархан поджимает губы. Он собирается уйти, но Лисов преграждает ему дорогу.

– Хочешь продолжить их дело? – Кусаинов сжимает кулаки. Его трясет, он прикусывает губы и шевелит пальцами на ногах.

– Да нафиг мне это надо. Не дергайся. – Рома выставляет ногу параллельно стопе Дархана и говорит: – Возьми мои.

– Что?

– Возьми мои кроссовки, а то обморозишься. Мне тут до дома недалеко, я так добегу, – пока Кусаинов не успел возразить, Лисов скидывает с себя обувь. – Надевай давай. У нас вроде размер одинаковый.

Дархан окидывает его настороженным взглядом.

– Спасибо, – бормочет он посиневшими губами. – Я этого не забуду.

На следующий день Рома просыпается с простудой. Мама, обнаружив у него насморк и легкий кашель, берется за лечение сына, и вскоре он выздоравливает. Между делом Лисов успевает помогать Заре с украшением класса. Большая часть ребят снова объявляет ему бойкот под влиянием Самары, но он уже привык. Остальные присоединяются к созданию праздничной атмосферы.

– О, Рома, и ты здесь, – замечает Светлана Александровна, заходя в класс с коробкой игрушек и бумажных гирлянд.

– Давайте мне, тяжелая же, – Лисов перехватывает коробку и с улыбкой ставит ее на парту.

– Рада тебя видеть. Ты же не отлыниваешь от выполнения заданий?

– Нет. Так сильно у меня мозг еще никогда не кипел.

– Вот и хорошо. Только не перенапрягайся, – учительница похлопывает его по плечу и берет игрушки.

– Ром, помоги повесить гирлянду, а? – Яна протягивает темно-зеленый шнур с цветными лампочками.

– Без проблем. Куда?

– На стену. Вот скотч.

– Может, хочешь сама повесить?

– Предлагаешь мне залезть на парту? – дуется Соболева.

Рома отдает ей гирлянду:

– Держи, – приседает и усаживает Яну себе на плечи. Когда она невольно цепляется за его волосы, он осторожно поднимается. – Вешай. Я тебя поднесу куда надо.

По классу проходят смешки. Кто-то фотографирует их, кто-то снимает видео. Лисов расхаживает по кабинету с фирменной неровной улыбкой, помогая Яне прикреплять гирлянду скотчем к стене.

– Знаешь, а мне тут нравится. Даже как-то слезать не хочется, – она упирается ладонями в темя Ромы.

– Я тебя до дома донести могу, только с тебя потом массаж плеч, – смеется он.

– Раньше меня бесил мой маленький рост, но теперь мне даже нравится быть крошечной.

Рядом смущенно покашливают. Зара держит кулак у губ и улыбается.

– Мы закончили украшать класс, и если ты все еще хочешь учиться, то лучше пойти сейчас, а то я опоздаю на вечерние занятия.

– Вы так часто проводите время вместе, что я начинаю ревновать, – фыркает Яна. – Поставь меня на пол, больше не хочу у тебя на шее сидеть.

– Не обижайся, – Рома наклоняется к Соболевой, но вместо поцелуя тыкает пальцем себе в щеку. – Поцелуй на прощание.

– Вот еще! – Яна скрещивает руки.

– Ладно, я за вещами, – Зара уходит из класса, оставив ключи Светлане Александровне.

– А вдруг ты мне с этой милашкой изменяешь? Она ведь не пустоголовая блондинка, как я.

– Мы просто друзья. К тому же она помогает мне исправить оценки, – Лисов снова тычет пальцем себе в щеку. – Ну же, я и так опаздываю.

Яна громко и наигранно вздыхает.

– Ладно уж, так и быть, – целует его в щеку. – Только попробуй мне потом не позвонить.

– Я думал, мы пойдем ко мне.

– Нельзя все время сидеть в четырех стенах. Не знаю, как тебя, но меня от школьных кабинетов просто тошнит, – признаётся Зара, пока они стоят в очереди. – Столько стресса, столько стресса! Пожалуй, позволю себе съесть какой-нибудь жирнючий гамбургер.

– Ого, какие жертвы, – смеется Лисов. – Все еще не могу поверить, что ты не сладкая принцесса.

– Сладкая принцесса – это Яна, разве нет?

– Если учесть, что она все время таскает с собой шоколадные батончики, то… да.

Дождавшись заказов, Рома берет поднос и поднимается на второй этаж вслед за Сухудян. Здесь меньше народу и вид из окон приятнее, да и из дверей не задувает. Оставив одежду на вешалке, они рассаживаются за столиком.

– Так, я сейчас голодная и злая, поэтому… давай тетрадь, – Зара выставляет ладонь.

– Не-ет! Мы же только что пришли, давай хотя бы перекусим…

– Ну так ты ешь, а я проверю и съем бургер. Чем дольше ожидание, тем вкуснее пища.

Вздохнув, Лисов достает тетрадь. Пока староста, хмурясь, водит по строчкам глазами, он жует свой гамбургер и запивает холодным зеленым чаем.

– Рома! Ну как можно допускать такие ошибки?! – возмущается Зара.

– А фо такофа?

– Ух-х! Жуй и не разговаривай с набитым ртом! – Сухудян откладывает ручку и массирует веки. Взяв синий пластиковый колпачок, водит им по каракулям Ромы: – Откуда, ну вот отку-уда ты взял эти слова? Их даже в природе не существует! Какой «подскользнулся»? Какой «подчерк»? Я не знаю, что у тебя со слухом, но ты умудрился даже «подокойник» написать!

– Да что не так-то? – не выдерживает Лисов. – Сама же видишь, я стараюсь!

– Стараться стараешься, но недостаточно, – Зара убирает колпачок и берет стаканчик с кофе. Она пьет его, понемногу остывая, и говорит, глядя на Рому: – Извини. Я просто не понимаю, как можно допускать такие ошибки.

– Объясни, как правильно. Я запомню, клянусь… – он строит жалобное лицо.

Сухудян, подобрев, мягко поясняет:

– Правильно пишется «поскользнулся». Запомнить легко по слову «скользкий». Потом, «подчерк» – это когда ты что-либо подчеркиваешь. Ты же, когда пишешь, выводишь буквы, а не подчеркиваешь все подряд. Запомни слово «почеркушки». И дальше… ну, это, конечно, лидер в списке твоих ошибок, – смеется она. – Я не знаю, как ты умудрился скрестить «подоконник» с «покойником»! Просто запомни, что «подоконник» – то, что «под окном». Ты же не пишешь «окойшко».

Рома сползает по диванчику, бормоча:

– Взяла и размазала.

– Зато теперь ты точно запомнишь, как пишутся эти слова.

Новый год Лисов хотел встретить с Яной, но ту не отпустили родители, а болтаться на улицах, когда мама впервые за несколько лет попала домой, Рома не собирался. Поэтому они проводили время как положено: по-семейному, болтая о всякой ерунде и нарезая салаты. Пока мама была в командировках, он натренировал руку и мог разделывать ингредиенты почти не глядя.

– Слушай, это же первый год за последние… сколько? Пять лет? Когда ты попала домой на праздник, – замечает Рома.

– Думаю, теперь это будет не последний год, – отвечает мама. Отложив нож на доску с кубиками соленых огурцов, она поворачивается к нему: – Я решила уйти с работы. Мне осточертели эти дурацкие командировки. В погоне за заработком и лучшей жизнью для нас с тобой я пропустила твое взросление.

– Да ладно тебе, ма…

– Нет. Это моя вина, что уделяла тебе так мало времени. Прости меня, лисенок, – мама обнимает его, и Рома вновь чувствует себя маленьким мальчиком, хнычущим из-за впервые разбитой коленки.

Они стоят в тишине, наслаждаясь присутствием друг друга.

– Ладно, посентиментальничали, и хватит, – мама отстраняется, смахивает подступившие слезы и снова берется за нож.

Рома открывает рот, чтобы подбодрить ее какой-нибудь шуткой, но тут раздается звонок в дверь.

– Ты кого-то пригласил?

– Нет, а ты?

– И я нет.

– Ну, пойду посмотрю, кого там принесло.

За дверью стоит Людмила Михайловна. Она выглядит сосредоточенно и подавленно.

– О, здрасьте, – брякает Рома. – Заходите!

– Неудобно как-то, – директор переминается с ноги на ногу. – Можешь выйти ненадолго? Я хочу тебе кое-что сказать.

– Ром, кто там? – кричит мама из кухни.

– Не говори, что это я.

– Ладно. – Лисов отворачивается: – Теть Таня просит помочь шкаф переставить. Скоро приду.

Рома выходит в подъезд, и они с директором спускаются на лестничный проем. От батареи веет теплом, окно покрыто морозными узорами.

– Странно вы так забежали, я даже не приготовил ничего.

– Не бери в голову.

– Вы что-то хотели сказать, да?

– Точно, – Людмила Михайловна медлит. – Я знаю, что эти полгода выдались для тебя очень тяжелыми. Мне жаль, что пришлось отправить тебя на домашнее обучение, будто в ссылку, но так было безопаснее и для тебя, и для остальных…

– Понимаю. Не извиняйтесь.

– В общем, Лисов, я поздравляю тебя с наступающим праздником. После новогодних каникул ты снова можешь учиться с остальными.

– Вот, блин, а я только привыкать начал. – Заметив на лице директора волнение, Рома спешно добавляет: – Я пошутил, Люда Михална.

– Что ж, тогда я все сказала. До свидания, Рома, – она поворачивается и спускается по лестнице. Замерев, оборачивается: – Рома, ты хорошо себя чувствуешь?

– Э-э, да вроде здоров.

– А как твое, гм-м, психологическое здоровье? Скажи, если чувствуешь подавленность, апатию или что-то в этом роде.

– Да вроде нет, – Рома пожимает плечами. – Все хорошо, Люда Михална.

Она сверлит его проницательным взглядом. Когда Лисову становится не по себе, директор качает головой.

– Надеюсь, это правда и ты ничего не скрываешь. Спасибо за разговор, Рома. Жду тебя в школе.

18. Светлана

Для кого предновогодняя суета, а для кого неотпускающая работа. Попросив учеников не попадать в неприятности на каникулах, Светлана погружается в процесс: бумажную волокиту, проверку всевозможных контрольных и тестов, выставление оценок и краткие перерывы на сон. В опустевшей школе без детей даже как-то тоскливо. Суета на переменах, ускоренный обед в двадцать минут, смех и крики воодушевляют в отличие от бесконечных коридоров, отдающих пугающим эхом шагов.

В детстве Светлана мечтала стать учителем, как ее далекая родственница. Та была вежливым человеком, не нарушающим чужих личных границ и направляющим в нужное русло правильно подобранными словами. Профессия учителя восхищала Светлану, но стоило ей вернуться домой, как она оказывалась по уши в заботах: беременная мать перекладывала на нее часть обязанностей, а отчим не упускал случая поглумиться над ней и обозвать «вшивой интеллигенткой». Светлана не винила мать, но ненавидела отчима. Как только появился шанс съехать, она собрала вещи и отправилась в общежитие при вузе.

Во время учебы Светлана встретила дальнюю родственницу. Та преподавала в ее университете. Они крепко сдружились за его стенами, и Светлана захаживала к ней, помогая наводить порядок и советуясь. Прасковья Игнатьевна заменила ей семью, научила жизненным мудростям, а после окончания Светланой вуза вписала ее в свое завещание. Прасковья Игнатьевна была бездетной вдовой с тридцатилетним стажем. Когда Светлана осторожно поинтересовалась, почему та не вышла замуж вновь и не завела детей, Прасковья таинственно улыбнулась, аристократично отпила чай, придерживая чашку с блюдцем, и ответила: «Я была замужем однажды, и мне там не понравилось. Свободу я ценю больше».

Незадолго до того как Светлане ответили о приеме на работу, Прасковья скончалась во сне. На ее лице застыло умиротворение.

С тех пор Светлана погружалась в дела так, что времени тосковать об ушедшей родственнице не оставалось. Возвращаясь в пустую квартиру, она вслушивалась в тишину, и от этого щемило сердце.

– Чего вздыхаете, Светлана Александровна? – спрашивает Михаил Сергеевич. – Обижает кто?

– Нет, что вы. Переживаю за свой класс, как бы не натворили чего на каникулах.

– А… тяжелое это дело. Может так получиться, что вы к ним и привыкнуть-то не успеете, а уже придется передавать нетрезвых выпускников родителям.

– А у вас было классное руководство, Михаил Сергеевич?

– Было, да сплыло. Не создан я, чтоб быть классруком, я создан физике учить, – поет завуч. Светлана слабо улыбается. Он поднимает кружку с кофе: – Ваше здоровье, Светлана Александровна.

Воспользовавшись служебным положением, Светлана находит нужный адрес и отправляется в гости. По пути покупает гостинцы: пряники для родителей и кисель для ученицы. В ее состоянии нельзя есть тяжелую пищу.

– Кто там? – спрашивает за дверью детский голос.

– Я, эм, Светлана Александровна, классный руководитель Нели.

Что-то щелкает, дверь приоткрывается. Выглядывает любопытное детское личико, совсем непохожее на Нелю. Ее младшая сестра темненькая, худая как спичка и без единой веснушки.

– А Нелька сейчас спит, – говорит девочка, шире открывая дверь. – Но вы проходите. Мама скоро из ванной выйдет.

Пока Светлана снимает верхнюю одежду, девочка с любопытством разглядывает ее, сидя на банкетке и размахивая ногами в воздухе.

– Меня Эля зовут, – представляется она.

– Очень приятно, – улыбается Светлана, бегло осматриваясь.

В доме чисто, уютно, нет признаков пьянства или домашнего насилия. Знакомые иголочки сомнения колют ей пятки: самое опасное, когда семья выглядит хорошо, но за закрытыми дверями травмирует детей. Психологическое насилие порой куда страшнее, а анорексия – его следствие.

– Элечка, можно мне проведать твою сестру? – Светлана передает девочке пакет с угощениями.

– Можно. Но она же спит, – с серьезным видом напоминает она.

Светлана проходит к комнате, заглядывает внутрь. Неля лежит на кровати с открытыми глазами. При виде нее сердце у Светланы сжимается: бледная, исхудавшая. Несчастное создание.

– Здравствуй, Неля, – она присаживается на стул рядом с кроватью. – Как ты себя чувствуешь?

– А что, по мне не видно? – слабо огрызается ученица.

Светлана протягивает руку, чтобы коснуться лба Нели, но вовремя одергивает себя. Она уже не в школе, медсестры с капельницами рядом нет. Проблема слишком серьезная, чтобы ее замалчивать.

– Ты не возражаешь, если я поговорю с твоими родителями?

– Только с мамой.

– А папа?..

– Он на работе, – Неля вяло чешет бровь. – Светлана Александровна, чего вы ко мне пристали?

– Тебе плохо, Неля. Я желаю тебе добра.

– Все вы так говорите. На самом деле вы просто боитесь, что вас уволят, если я помру.

– Не говори так…

– Ой, Светлана Анатольевна, идемте на кухню, – в комнате появляется мать в шелковом халате и с белым полотенцем на голове. От нее сильно пахнет цветами. У Светланы от запаха кружится голова, и она бросает взгляд на Нелю. Та, скривившись, накидывает одеяло на нос.

– Да, пожалуй… я буду ждать тебя в школе, Неля, – Светлана поднимается и уходит вслед за матерью ученицы.

– Простите, что встречаю вас в таком виде, но вы, знаете ли, могли бы и предупредить о визите, – говорит та, деловито расхаживая по кухне, шаркая тапочками по идеально чистой белой плитке, и накрывая на стол. – Что вас сюда привело? Неужели Нелька?

– Знаете, в прошлый раз я вам звонила…

– Да-да, помню. Это все ерунда, – отмахивается мать. – Я тоже через такое проходила, когда слишком увлеклась балетом. Знаете, все девочки иногда морят себя голодом. Пройдет.

– Раиса Наилевна, дело куда серьезнее…

– Вот печеньки, кушайте. Ой, вы пряники принесли? Обожаю такие, – мать Нели садится за стол и с удовольствием уплетает сладости.

Светлана косится на стену, за которой лежит умирающая девочка, по собственной воле отказывающаяся от еды, и смотрит на Раису, цветущую и радостную.

– У Нели анорексия, – Светлана не притрагивается ни к чаю, ни к угощениям. Если она поест в этом доме, то это можно расценить как предательство ученицы. – У нее сильное истощение и проблемы с менструальным циклом.

– Ой, зачем вы мне все это говорите, Светлана Анатольевна? – Раиса закидывает ногу на ногу, чавкнув пряником. – У меня тоже не раз месячные исчезали, и ничего, вон двух дочек родила и здоровая.

Светлана опускает руки на колени и стискивает кулаки. Ее потряхивает, но она из последних сил держит спину прямо.

– Раиса Наилевна, – слова отскакивают от зубов, – вы понимаете, что Неля умирает?

– Не умирает она, – возражает та. – Изображает из себя бедную-несчастную. Да и потом, между нами, она всегда была полненькой.

Светлана горько усмехается. Эта женщина непробиваема. Вдох-выдох. Пора:

– Если вы ничего не предпримете, я направлю сюда органы опеки. Они разберутся, притворяется Неля или нет.

Лицо Раисы каменеет. Она распрямляет плечи дёрганым движением и фыркает:

– Да кто ты такая, чтоб в мою семью лезть? А, Светлана Анатольевна?

– Александровна! – рявкает Светлана, поразившись собственной стойкости. – Вы даже отчество классного руководителя дочери запомнить не можете! – Она встает, чтобы не стукнуть кулаком по столу. – И мы с вами не настолько близки, чтоб вы мне тыкали.

Она разъяренно выдыхает. Раиса, словно провинившаяся школьница, вдруг сникает, а ее глаза блестят от слез.

– Не надо опеки, – едва слышно бормочет она, – иначе он точно от меня уйдет. И Элечку себе заберет.

– Я приду к вам еще раз после Нового года. Если вы продолжите закрывать глаза на проблему Нели…

– Поняла-поняла. Я… буду стараться. Извините, Светлана Анат… Александровна.

Светлана уходит с чувством невероятного воодушевления. Впервые она по-настоящему смогла дать кому-то отпор.

В редкий выходной она планирует остаться дома, но в холодильнике нет еды, и Светлане приходится пойти на рынок. Сонно моргая, она бродит между торговыми палатками, рассматривая безделушки, халаты и прочие тряпки. Ее внимание привлекает аккуратный браслетик с четырёхлистным клевером. Глупо надеяться на удачу с таким серьезным диагнозом, но…

– Дайте мне вот этот, пожалуйста, – Светлана достает кошелек и расплачивается. Дома она упакует его в подарочный мешочек и при следующем визите отдаст Неле.

Купив зелени и свежих фруктов, Светлана выходит на улицу, вдыхает морозный воздух. Редкие моменты наедине с собой пробуждают в ней радость от жизни. С неба сыплются пуховые снежинки. Светлана снимает перчатку, вытягивает ладонь и улыбается, ощутив холодное прикосновение, а через мгновение – лужицу на коже.

– Ты опять сюда приперся? – громкий резкий голос. – Сколько раз тебе повторять, Кусаинов, не лезь к сестре.

Вздрогнув от услышанной фамилии, Светлана инстинктивно поворачивается к ребятам. Прохожие косо поглядывают на них, но не пытаются вмешаться или разогнать. Она считает головы – раз, два, пять, – судорожно выдыхает и идет к ним. Даже если это не ее ученик, она не может позволить одним людям бить других. Как учитель, как разумный член общества, в конце концов.

– Дархан! Везде тебя ищу, – растолкав прессующих его парней, она пролезает в круг и хватает ученика за руку. Заводит его себе за спину и оглядывает нападающих. – Молодые люди, почему вы пристаете к моему ученику?

– О, так это не твоя мамочка? – смеется один.

Другой пихает его локтем в бок:

– У этого китаёзы в роду таких красоток точно не было.

Кто-то присвистывает и трогает Светлану за плечо. Она вздрагивает и крепче сжимает руку Дархана.

– Не вмешивайтесь, – говорит он ей, пытаясь выпутаться.

– Молчи, – шикает Светлана. – Оставьте его в покое и уходите, иначе я вызову полицию.

– Ты смотри, какая смелая, – главарь, выше нее на полторы головы, склоняется. – Не боишься последствий, дамочка?

– В какой школе вы учитесь?

– Не втягивайте ее в это, – говорит Дархан. – Это только между нами.

– Ну, – главарь шутливо раскидывает руки, – уже нет.

Осмотрев ее от макушки до пят, он выпрямляется и с усмешкой говорит:

– Я тебя запомнил. Как-нибудь встретимся. – Отсалютовав, Радик отходит вместе со своей бандой. – Не нарывайся, Кусаинов. А то твоей крошке-училке, – он проводит большим пальцем по своей шее.

Рука Кусаинова дрожит, отчего содрогается и рука Светланы. Когда парни исчезают из виду, он отшатывается:

– Зачем вы все время лезете ко мне? Разве не понимаете, во что ввязались?

Светлана растерянно моргает, будто учитель здесь Дархан, а она глупая ученица. Его кроссовки кажутся Светлане смутно знакомыми. Куртки нет, шапки нет; из одежды лишь осенние потертые брюки и шерстяной растянутый свитер. Губы потрескались, кожа на руках шершавая и поврежденная.

– Пойдем, – Светлана за руку тащит Кусаинова на рынок.

– Что вам от меня надо?

– Мне – ничего. А вот тебе не помешало бы одеться, – она проходит мимо ларьков, придирчиво оглядывая вещи, и, останавливаясь перед некоторыми, запихивает Дархана внутрь. – Примерь это.

Светлана прикладывает к его бедрам утепленные штаны.

– Что…

– Ничего не говори. Просто делай.

Она проводит его к примерочной с картонкой на полу. Отвернувшись, прикрывает собой, раскинув полы куртки. Так, у Дархана появляются новые штаны, потом куртка, шапка, перчатки и зимние кроссовки. Купюры в кошельке редеют, но «счастьеметр» в голове Светланы сияет.

– Вы… зачем? – спрашивает растерянный Кусаинов, когда они выходят на улицу.

– Затем, – Светлана накидывает ему капюшон на голову, стягивая завязки на шее, – что ты мой ученик. И ты все время ходишь в такой холод в легких брюках и рваной обуви.

– Я не смогу вернуть вам деньги.

– И не надо, – она улыбается. – Это подарок.

Дархан рассеянно качает головой.

– Почему эти парни пристают к тебе?

Он хмурится и молчит.

– Ладно. Это не мое дело, но твое благополучие – моя забота. Ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.

Его взгляд словно оттаивает, становится живее. Отведя глаза, Дархан говорит:

– Спасибо.

Предновогодние дни выдаются напряженными. Светлана засиживается допоздна и покидает школу перед самым закрытием. Уставшая и мечтающая припасть щекой к подушке, она набредает на подмерзший лед и едва не падает. С хрустом что-то ломается. Ногу прошибает резкая боль. Светлана приседает, уронив сумку, и щупает лодыжку; поднимает отломившийся каблук.

Незнакомец, появившийся из ниоткуда, хватает сумку и дергает за нее. Не успев сомкнуть пальцы, Светлана протягивает руку вслед убегающему вору. Она бы догнала, но со сломанной обувью велик риск травмироваться.

Стоя в зимних сумерках под светом жужжащей от напряжения лампы фонаря, Светлана щупает карманы. Ключи и телефон на месте, подарок для Нели тоже. Вот только кошелек канул в Лету вместе с последними деньгами.