Текст книги "Зачем нам враги"

Посреди пещеры горел костер, и островки сланца на песчаных стенах слабо отблескивали алым. Вокруг костра сидели несколько человек – четверо или пятеро мужчин, двое из которых медленно прокручивали над огнем вертел с насаженной на него кабаньей тушей, – и женщина, при одном взгляде на которую Натан невольно улыбнулся. Не от радости – просто ему стало немного смешно. Нет, ну подумать только, а? Как тесен мир.

– Ну кто бы мог подумать, что так тесен мир, – протянул он вслух.

Женщина у костра вскинула на него единственный глаз, но не улыбнулась в ответ.

– Мы знакомы? – сухо спросила она.

– Ну еще бы.

– Это не помешает мне перерезать глотку ублюдку, вздумавшему браконьерствовать в моих землях.

– Не кочевряжься, сеструха. Не тренди, что за так бражеля помажешь – ты хоть и гурлена знатная, но варьяткой никогда не была.

– Оставь этот треп для калардинцев, Натан, – спокойно сказала женщина, игнорируя его переход на жаргон. – Здесь у нас свои законы.

Натан усмехнулся, но промолчал. Он не верил, что она всерьез настроена так уж враждебно, как пытается показать, но, правду сказать, добрым нравом Стэйси-Сколопендра никогда не отличалась. Даже когда была на десять лет моложе и вместе с Натаном состояла – недолго, правда, – в банде Алана Джойса. Уже тогда она справедливо считалась редкостной стервой, а с возрастом свирепела все больше. Потому и не прижилась в банде – слишком скоро и открыто стала замахиваться на место Алана. Ее не убили, до этого не дошло, – она сама ушла раньше, бросив на прощание, что в первом попавшемся селе наберет банду куда более крутых парней, чем эти сраные сосунки. Натан тоже подпадал под это нелестное определение, тем не менее в открытый конфликт со Стэйси они никогда не вступали, и сейчас он все же надеялся, что она сменит гнев на милость. Не в память о старой дружбе, конечно (какая уж там дружба), но в Калардине, согласно неписаному закону, разбойники никогда не убивали друг друга без веских причин. Хотя то в Калардине…

Как ни крути, она явно не была рада его видеть.

– Конечно, у вас свои законы, я не спорю, – сказал Натан. – И если я их нарушил – то по случайности. Я думаю, никто ничего не потеряет, если ты дашь мне возможность объяснить.

– Разумеется, дам, – холодно сказала она. – Я дала бы такую возможность любому, кто оказался бы на твоем месте.

– Не сомневаюсь, – быстро согласился Натан.

Она стрельнула в него взглядом единственного глаза, проверяя, не издевается ли он. Но только безумец решился бы издеваться над Стэйси-Сколопендрой, особенно если на ее стороне был явный тактический перевес. Натан выдержал ее взгляд, зная, как много от этого зависит. По иронии судьбы, Стэйси тоже была одноглазой, как и Аманита, вот только Натан знал, как она лишилась глаза: глупо, выжгло отскочившей от костра искрой во время какой-то попойки. Впрочем, ей в отличие от Аманиты это пошло на пользу: и без того баба весьма устрашающего вида – здоровенная, как мужик, скуластая, с тяжелыми кулаками, – она теперь выглядела исключительно свирепо, будто ее единственный желтый глаз вобрал ярость утраченного. Стэйси пришла к ним раньше, чем Аманита, поэтому никаких шуточек на эту тему тогда не бродило, что, без сомнения, сохранило чью-то жизнь. Давно это было… По правде говоря, Натан даже немного удивился, что она его вспомнила.

– Ну так что, поговорим? – терпеливо спросил он.

Стэйси пожевала толстые губы, хмуро кивнула.

– Развязать, – велела она с таким видом, словно шла на невероятную уступку. Приказ тем не менее был выполнен с рвением, говорившим о дисциплине в банде довольно много. Впрочем, от Стэйси ждать иного не приходилось, а что ее ребята и в самом деле были круты, Натан уже имел возможность убедиться.

Он двумя движениями размял затекшие запястья и, мысленно поздравив себя с удачным стартом, обернулся в поисках Рослин. Та стояла чуть поодаль между двумя бандитами, с интересом разглядывая пещеру.

Стэйси перехватил его взгляд и коротко спросила:

– Что за девчонка?

– Моя дочь, – спокойно солгал Натан. Стэйси изогнула густую бровь – жест получился неожиданно изящным.

– Неужели калардинские шлюхи теперь донашивают детенышей? Или ты остепенился?

Опасный вопрос. Натан быстро прикинул, стоит ли сообщать Стэйси о своем новом законопослушном статусе. Потом решил, что прояснять это сейчас вовсе не обязательно.

– Времена меняются, люди тоже, – уклончиво ответил он.

– Видать, не особо, если ты по-прежнему браконьерствуешь в чужих угодьях.

Снова это странное слово… Браконьерсто. Будто у нее есть письменное дозволение наместника на разбойничанье в этих местах.

– Я бы хотел объяснить…

– Объяснишь. – Стэйси рывком поднялась – что и говорить, годы явно не добавили ей грации. – Все объяснишь.

Она пошла к одной из черных дыр в дальнем конце пещеры. Натан шагнул за ней. Больше никто не двинулся с места, только Рослин сказала вполголоса: «Папа…» – и его отчего-то передернуло, хотя прозвучало это так, как должно было прозвучать для пущей убедительности: испуганно, жалобно, умоляюще… Но до того не вязалась эта интонация с выражением ее лица, что только полный идиот не заподозрил бы неладное. А впрочем, с удивлением понял Натан, обернувшись якобы на зов и окинув оставшихся в пещере бандитов беглым взглядом, это ведь только я знаю, какая она. Для остальных леди Рослин – обычная напуганная девочка. Они же не рассматривают ее лицо и не заглядывают ей в глаза. Пусть так же все и остается еще час-другой. А там, миледи, мы уберемся отсюда. Все же гостеприимство Сколопендры – не самое приятное, что могло случиться в нашем путешествии.

С этой мыслью он шагнул в черный провал.

Провал оказался нишей, которую разделяла надвое деревянная дверь. А за дверью Натан обнаружил маленькое, в пару шагов, углубление. Там стояла походная кровать и горела масляная лампа – Стэйси как раз зажигала ее, сидя на корточках спиной к двери, когда Натан вошел. Он помнил, что она никогда ни к кому не боялась поворачиваться спиной. И не только потому, что свято верила в действенность законов чести, – хотя и поэтому тоже. Просто Натан сомневался, что кто-нибудь из тех, кто пытался напасть на Сколопендру со спины, увидел следующий рассвет.

– Ну а теперь говори, сколько вас тут и что это значит, демоны вас разорви! – развернувшись, вдруг в сердцах выпалила Стэйси.

Натан на миг застыл, ошеломленный не столько вопросом, сколько затаенным страхом, звучавшим в ее голосе. Стэйси – боится? Вот это да… Значит, есть чего.

– О чем ты говоришь?

Она села на кровать, подперла голову руками и угрюмо уставилась на него снизу вверх.

– Полно, Натан. Хватит. Я велела парням сохранить тебе жизнь только потому, что хочу знать, что вы задумали. Неужели в Калардине и впрямь все настолько плохо?

– Можешь не верить, но я правда не понимаю, о чем ты.

Он легко выдержал впившийся в него взгляд желтого глаза. Стэйси была безумна, и с ума ее свели представления о том, что правильно, а что нет, поэтому единственная возможность поладить с ней заключалась в том, чтобы говорить правду. Он уже один раз ей солгал, выдав Рослин за свою дочь, но сейчас чувствовал себя абсолютно спокойно.

– Я не верю в совпадения, – вполголоса проговорила она. – Я пришла в эту страну десять лет назад и ни разу не встречала здесь калардинских бражелей. А сейчас прете, как дурики под перо, и это свин знает что за хрень.

Она так разволновалась, что перешла на жаргон – и Натану это не казалось хорошим признаком.

– Хочешь сказать, ты видела здесь еще кого-то из наших? – сказал он, не поддержав ее инициативы и надеясь таким образом ее немного успокоить.

Он не прогадал – Стэйси сразу сникла, потом сердито тряхнула коротко стриженной головой.

– Это моя земля, Натан. У меня договоры с местными властями, начиная от сельских старост и заканчивая начальниками гарнизонов: я делаю что хочу, но больше никому этого не позволяю. Поэтому никто, кроме моих ребят, не смеет бесчинствовать на дорогах и грабить народ в трактирах.

– Я не знал, – коротко ответил Натан. – Мне были нужны деньги. Я не умею добывать их иначе. Ты хочешь, чтобы я вернул тебе то, что мне досталось? Тогда ты позволишь мне уйти?

Стэйси вонзила в него свой бешеный взгляд.

– Вот в этом вся ваша калардинская гниль! – выплюнула она. – Знатный бражель никогда не отберет у собрата кровью нажитый дувал. На это только вы, варьяты, и способны!

Она говорила быстро и горячо, путая жаргонные слова с обычными, – Натан прожил с ней бок о бок около года, но никогда не видел такой взволнованной. Из всего сказанного ею он понял только одно: на землях Стэйси недавно появился кто-то еще из калардинских бандитов, возможно, даже какой-то их общий знакомый, раз она заподозрила связь, и это приводило ее в панику. Договор с местными властями… похоже, он дорого ей дался, раз она так боялась малейшего соперничества.

– Стэйси, кого ты видела? – спросил Натан.

И тут же вспомнил – слишком поздно, правда, – как она ненавидит свое имя. Мягкое, нежное, больше подходящее пастушке, а не крепкой разбойнице, способной одной рукой скрутить в бараний рог здорового мужика. Впрочем, прозвище, которое, Натан подозревал, она придумала себе сама, подходило ей не больше. Сколопендра животное хоть и гадкое, но проворное и юркое, чего самой Стэйси всегда не хватало – она была слишком тяжеловесна и прямолинейна… но, правда, тоже предпочитала песчаник. Разве что это их роднило.

На сей раз она спустила ему обращение по имени – видимо, была слишком погружена в свои тревоги.

– Да тут одна… – как будто неохотно проговорила она, не глядя на него. – Может, ты слыхал о ней. Одноглазой Аманитой ее у вас звали.

Внутри у Натана все скрутилось комом – и вдруг захотелось вернуться в трактир, в тот миг, когда Рослин заявила, что у них кончаются деньги, и дать ей пощечину. А потом сказать: «Заткнись и прекрати пороть чушь».

– Ты ее… видела? – хрипло спросил он.

– Не я. Ребята мои. Недалеко отсюда, близ Тарнаса. Так ты знал ее?

– Ее все знали, – с деревянной улыбкой сказал Натан. – Ты давно из Калардина уехала, да?

– Давно. И все равно о ней… слыхала. Она, правда, всего лишь воровка. Так говорят. Но мне здесь сейчас ловкая воровка может наделать больше бед, чем целая банда. Особенно если проберется в местный гарнизон, а она как раз этим и промышляет, верно?

Верно, подумал Натан. В гарнизоны, замки, дворцы… Даже в лощеные хоромы эльфийских принцев, которые очень не любят обнаруживать себя обманутыми. Там, где тебе, Стэйси, никогда не бывать, хоть ты тоже одноглазая.

– Она правда одноглазая? – будто услышав его мысли, тихо спросила Стэйси.

– Да уж не меньше, чем ты, – неуклюже сострил Натан.

Стэйси выругалась.

– Ну и зачем мне это сейчас нужно, а? Тут же пойдет слух, что Сколопендра на старости лет еще и карманницей сделаться решила! Кто поверит, что нас две?!

Кто угодно. Любой, видевший тебя и видевший ее. Она и одноглазая – красавица, какой тебе никогда не стать, хоть ты наизнанку вывернись.

Могу спорить, она такая осталась даже мертвой.

Проклятие, подумал Натан, но ведь я же сам видел, как ее повесили, я видел алую дыру на месте ее глаза рядом со вторым, остекленевшим и пустым, когда с него слетела черная повязка… Видел ее белые пальцы, повисшие вдоль тела… пальцы, которые меня так ласкали… один только раз… так, как больше не ласкал никто, никогда…

Я видел это. Она была мертва. Она все еще мертва, я уверен.

И что бы ты сказала, Стэйси, если бы узнала, что и это не может меня остановить?

– Те, кто ее видел… ты им можешь доверять?

– Как себе.

– Когда это было?

– Не все ли равно? – с досадой проговорила Сколопендра и посмотрела на него. – Лучше ты мне объясни, какого рожна вы оба оказываетесь здесь почти одновременно? Я слышала, что Калардин вот-вот захватят то ли тальварды, то ли эльфы. И что, вся ваша шушера ринется сюда, будто тараканы из горящей избы? Прямо говори, как есть. Я должна быть готова.

Натан с трудом сдержал улыбку. Она говорила так сердито… так беспомощно. Она создала тут свое маленькое королевство, подданные которого ей преданны, и это все, что у нее есть. А защитить свое королевство она не сможет – войска Тальварда могут терпеть меньшее зло, но вряд ли они допустят войны банд на своей земле. И Стэйси прекрасно это понимает. Потому так и кидается на каждого бандита-одиночку, вздумавшего обчистить карманы неосторожных путников. Одиночку можно убить, выполнив свою часть соглашения с властями, но если таких одиночек наберется хотя бы пара десятков…

– Будь спокойна, Сколопендра, – сказал Натан. – Ты же знаешь, мы, калардинские варьяты, никогда особой сплоченностью не отличались. Ты поэтому нас и не любила.

– Да, – подтвердила она, настороженно глядя на него. – Поэтому тоже.

Интересно, а ты-то сама откуда родом, вдруг подумал Натан. Он не помнил точно – столько времени прошло…

– И если они куда и ринутся, как тараканы из горящей избы, – беззлобно передразнил он ее, – то уж явно не в страну, которая их захватила.

Он не мог быть уверен в том, что говорил, но звучало это логично. Стэйси тоже это поняла – она знала нравы калардинских разбойников не хуже, чем он, хотя и провела среди них намного меньше времени.

– Я не верю в совпадения, Натан, – помолчав, негромко сказала она.

– Придется. Они иногда случаются. Ну вот, к примеру, кто мог предположить, что ты меня вспомнишь, а я – тебя? И тебе, и мне было кого получше запоминать, а?

Он попытался разрядить обстановку, но вдруг понял, что сказал совсем не то, что следовало, – понял по взгляду, который она на него бросила.

– Мне надо подумать, – вставая, заявила Стэйси. – Побудешь пока здесь со своей… дочуркой.

Ему не понравилось, как она это сказала, но спорить он поостерегся. Минута слабости прошла, растерянной Сколопендра больше не выглядела. Натан запоздало понял, что именно сейчас и следовало воспользоваться моментом – когда она дала слабину, но было поздно жалеть об этом.

– Ты женился? – вдруг спросила она.

– Нет.

– Что, выкрал у уличной девки свою байстрючку?

– Можно и так сказать.

– А чего потащил ее с собой в Тальвард?

Натан закусил губу.

– Это… долгая история.

– Расскажешь, – тоном, не терпящим пререканий, сказала Стэйси и снова взглянула на него. – Время у нас будет… Ты почти не изменился, Натан.

– Ты тоже, – ответил он, и это прозвучало вовсе не комплиментом.

Стэйси усмехнулась, наклонилась, погасила лампу. Несколько мгновений, пока она не распахнула дверь, они находились в полной темноте, и Натан слышал рядом с собой ее дыхание.

Она не знала, что имел в виду этот странный человек, обещая вернуть ей Рассела, – но выбор сделала, не размышляя ни мгновения. И не потому, что у нее не было времени.

Так зачем ты все-таки идешь в Тарнас, Эллен? Чтобы найти зомби, бывшего когда-то калардинским княжичем, и задать ему бессмысленный вопрос? Или ты сопровождаешь этого эльфийского подонка, чтобы ограждать и защищать его в пути, – ты, слабая беспомощная дура? Ты здесь, во враждебной стране, чтобы опекать человека, который тебя презирает и не нуждается в твоей опеке?

И все же она сделала то, что сделала.

«Береги себя. А эльфа еще пуще береги».

Она берегла. И прежде всего – от себя самой.

Она смогла бы убить его, если бы действительно захотела.

Эта мысль появилась у Эллен на следующий день после встречи со странным человеком в придорожном трактире. Они все так же ехали на юг, дорога никуда не сворачивала и не содержала развилок – Эллен не знала точно, где находится место под названием Тарнас, но просто чувствовала, что они движутся правильно. Типично женская логика – сказал бы эльф, если бы знал об этом… и если бы находился в хорошем настроении. Эллен казалось, что этого уже никогда не будет. Он оставался все так же мрачен и неразговорчив, что, в общем, ее устраивало, но и тревожило – словно она ощущала затишье перед грядущей бурей.

Только вот кто из нас изрыгнет молнию, милорд, думала она, глядя в его сгорбленную спину. Вы знаете? Я – нет.

Деревушка, в которой она получила ответ на свой вопрос, встретилась им на пути почти случайно – вынырнула из зыбкой пелены тумана и моросящего дождя, сначала – низким частоколом покореженного забора, потом – серыми соломенными стрехами крыш. Эллен в первый миг оторопела, не понимая, откуда посреди тракта могло взяться это богом забытое селение; потом вдруг увидела, что дорога, по которой они едут, – вовсе не тот широкий, утоптанный тракт, которым они путешествовали последние недели: скорее тропа, ухабистая и поросшая травой. Все-таки попалась по пути развилка, и они на нее свернули… должно быть, эльф свернул, а Эллен, погруженная в свои мысли, даже этого не заметила.

Так она решила для себя, потому что не хотелось думать о том, что их какой-то силой затянуло в это колдовское место. Хотя позже Эллен предпочла бы думать именно так.

– Где это мы? – вполголоса спросила она.

Эльф поднял голову, словно очнувшись от дремы, огляделся. И улыбнулся – легкой, беглой улыбкой, тут же исчезнувшей.

– Главное – вовремя-то как, – проговорил он, и Эллен не понравился его тон. Ответить она не успела – Глориндель пришпорил коня и галопом влетел за частокол, оказавшись на земле деревушки… из которой ему не суждено было уйти.

Эта мысль будто ошпарила Эллен кипятком, и она покачнулась в седле, еле успев вцепиться в гриву коня. Тот нервно запрядал ушами, переступил с ноги на ногу, будто не решаясь последовать за конем эльфа. Эллен перевела дух. Ее напугала не столько сама мысль – в последнее время ее часто одолевали странные мысли, – сколько ощущение, которое эта мысль вызвала. Будто ошпарило кипятком…

«Горячо, – подумала Эллен, – так горячо…»

Она нагнала эльфа, уже таявшего в повисшем над деревушкой тумане. «Сказать ему, что мне не нравится это место? Бессмысленно». А место ей в самом деле не нравилось. Ни души – лишь приземистые неказистые хижины в цепких объятиях густой дымки. И звуков никаких, кроме редкого стука дождевых капель по земле.

– Тут должен быть трактир, – уверенно сказал эльф. Где бы они ни оказывались, подобные места интересовали его в первую очередь. Эллен ничего не ответила – просто осматривалась, слушая, как барабанит по плащу дождь.

Трактир нашелся – совсем скоро, за первым же поворотом. Деревушка состояла из двух перекрещивающихся улочек, и на одном из углов перекрестка высилось неуклюжее двухэтажное здание. Окна полыхали желтым светом, изнутри доносились крики, пение и свист, а вокруг шатались пьяные кучки народу. Похоже, в деревне был праздник, что сразу объяснило затишье на окраине, показавшееся сперва таким зловещим. Эллен понимала это, но на душе у нее легче не стало.

– Эй! – звонко окликнул эльф пробредавшего мимо мужика. – Что празднуете?

Тот вскинул на него заплывшие глаза – цепкие и недобрые. Потом ответил. Они говорили на тальвардском, но Эллен к этому времени уже вполне понимала здешний язык – достаточно, чтобы разобрать: здешний корчмарь отдает дочку замуж и всю деревню поит задарма.

– Отлично, – сказал эльф и вдруг подмигнул Эллен. – Может, и нам что перепадет.

Она посмотрела на него с изумлением, все еще не привыкнув к тому, как резко у него менялось настроение, – только что он ехал впереди нее, сгорбившись в седле и излучая ненависть ко всему живому, а сейчас едва ли не насвистывал.

«Не к добру это», – подумала Эллен и поежилась.

Внутри царил полный хаос. Праздник, видимо, начался давно: кто-то уже валялся под сдвинутыми лавками, кто-то под нестройное гиканье зрителей танцевал на столе, а в углу шла шумная потасовка. Невесту Эллен узнала сразу: раскрасневшаяся, но счастливая с виду молодая девушка с широкой белой лентой в темных волосах сидела во главе стола рядом с крепким плечистым парнем, оглушительно хохотавшим и лупившим кулаком по колену. Самого корчмаря тоже легко было узнать – он сидел по левую руку от невесты и казался самым трезвым из собравшихся. Его хитрые маленькие глаза то и дело обводили зал, проверяя, не перешло ли веселое буйство гостей пределы, за которыми свадьба превратится в убыточное предприятие. Во время очередного такого осмотра он и наткнулся взглядом на добрых господ, почтивших своими визитом его скромное заведение в столь неподходящее время.

Эллен отдала корчмарю должное: он сразу сообразил, что свадьба дочки – не повод упустить наживу, тем более что в его захудалое заведение добрые господа забредали, очевидно, не каждый день. Он мигом вылез из-за стола и, почтительно согнувшись, трусцой подбежал к Глоринделю. Старик оказался из расторопных и смекнул, что, если гости по уши заляпаны грязью и с плащей у них течет вода, это еще не значит, что их карманы пусты.

– Полно тебе, любезный, – мило улыбаясь, перебил эльф, когда корчмарь начал рассыпаться в извинениях по причине неподобающего вида таверны. – В такую погоду хоть соломенный навес – а уже крыша над головой. Если у тебя угол найдется – заплачу щедро. А нет – так хоть пригласи к столу выпить за здоровье невесты.

Она должна была догадаться в этот миг. Я должна была понять именно тогда, думала Эллен позже, должна была, ведь я же знала, что он любит обесчещивать. Что это его самая излюбленная забава, и только ее предвкушение способно так поднять ему настроение.

Я это знала, думала Эллен несколько часов спустя. Не могла знать, но ведь знала же. И все равно не попыталась его остановить.

Разумеется, щедрый господин получил и угол, и преисполненное расшаркиваний и лебезения препровождение к столу. Эллен посадили рядом с ним. Взгляды, которые бросали на незваных гостей притихшие крестьяне, отличались от того взгляда, который бросил на нее мужик во дворе, – в них читалось лишь раболепие и искреннее восхищение. Будут теперь годами вспоминать свадьбу дочки корчмаря, которую почтили своим присутствием добрые господа дворяне…

Да уж. Будут вспоминать. Годами.

Пили здесь сидр и местный самогон – все отвратительного качества, и Эллен едва не стошнило сразу после того, как она опрокинула чарку в горло, надеясь хоть немного унять дрожь. Эльф тоже изволил испить поднесенную отраву, прикрыл рот тыльной стороной ладони, шумно вдохнул и разразился комплиментами. Корчмарь зарделся от удовольствия, а крестьяне слушали разинув рты. Уже сильно пьяный жених вторил им, млея от нежданно свалившегося свадебного подарка судьбы, а его невеста сидела, подперев круглое личико обеими ладонями, и не сводила с эльфа огромных, влажно поблескивающих глаз.

Сперва Глориндель, казалось, даже не обращал на нее внимания. Пил, ел, нахваливая хозяина, насвистывал в такт хрипящей свирели и очень много смеялся. Эллен никогда не видела его таким. От него невозможно было отвести взгляд – эльф словно излучал что-то, неумолимо к нему притягивавшее, и не только когда дело касалось грубых мужиков, привыкших при разговоре с господами глядеть в землю. Еще вчера Эллен готова была поклясться, что Глориндель убил бы любого холопа, который во время беседы с ним посмел бы оторвать взгляд от своих сапог, а сейчас он хохотал с ними и хлопал их по плечам, и уже через час они все, все поголовно были в него влюблены. Эллен, к тому времени почти оглохшая от всеобщего ора, с помутневшей от выпитого головой, отстраненно подумала, что господин Глориндель сейчас может взять молодую невесту на руки и унести наверх, а они будут хлопать ему, как хлопали бы ее законному мужу.

Она вдруг увидела это – в самом деле почти увидела, как он поднимается по лестнице, увлекая ее за собой… только волосы у нее почему-то рыжие, огненно-рыжие…

Что-то будто лопнуло у Эллен в голове – отчетливо, вязко и гадко. Она вскрикнула и сжала виски руками, но никто не обратил на нее внимания.

– Ну, друзья мои, потешили доброго господина, и довольно! – поднимаясь, наконец сквозь смех проговорил Глориндель. – Вы-то завтра на сенокос не встанете, а нам – в дорогу. Хозяюшка, проводи гостей до покоев!

Последняя фраза была обращена к невесте, и это, насколько помнила Эллен, был первый раз, когда эльф заговорил с ней. Та заулыбалась, стала вылезать из-за стола, подталкиваемая одобрительно шикающим мужем. На девушке было узкое красное платье с высокой талией и низким вырезом, расшитым белыми цветами.

Невеста вышла из-за стола. Глориндель, паясничая, предложил ей руку – таким непринужденным, небрежно изящным жестом, что отказаться не смогла бы и самая верная жена. Девушка, вспыхнув, заулыбалась шире и вложила маленькую ладошку в твердую руку эльфа. Тот принялся нарочито торжественно вышагивать к двери в спальную часть дома, гримасничая и подмигивая собравшимся через плечо, а они свистели и хохотали, и муж девушки – пуще всех. Эллен смотрела то на эльфа, то на пьяную толпу и думала – что же это, разве они… не понимают?.. и разве он… осмелится?

Она поняла, что произошло, только когда эльф с девушкой скрылись за тряпичной занавеской, отгораживающей зал от жилой части дома. С минуту Эллен сидела на месте, одурманенная стоявшим в воздухе ором, винным паром, запахом лука и немытого тела, потом стала подниматься – но ее тут же перехватил за локоть жених, пьяно залепетавший что-то вперемежку с икотой. Вид его перекошенного, раздутого от хмеля лица мгновенно протрезвил Эллен; она вырвалась, протолкалась меж рядов лавок, отбрасывая от себя чьи-то руки, и бросилась прочь из этого душного липкого хаоса в прохладную тьму, туда, куда эльф увел чужую невесту.

Она не верила, пока не услышала, – и тогда даже не хотела верить. Сначала ей показалось, что это просто усилился дождь, но потом она поняла, что слышит шум борьбы. Доносился он из-за двери на втором этаже, в самом конце коридора, – заботливый корчмарь выделил дорогим гостям место подальше от всеобщего гама… Эллен слышала глухие, полные ужаса стоны и тихий, ласковый голос Глоринделя, от которого у нее мурашки поползли по коже.

– …красивая, как эльфийка… – отчетливо услышала Эллен и вдруг поняла, что не может этого вынести.

Уже зная, что увидит, она протянула руку, коснулась кончиками пальцев двери, толкнула… Дверь отворилась без скрипа, и она увидела эльфа, стоявшего возле кровати на коленях с приспущенными штанами. Жертву он скрутил одной рукой, прижимая ее к постели своим телом, а другой задирал ее алую юбку. Девушка мотала головой, разбрызгивая слезы, льющиеся из остекленевших глаз. В первый миг Эллен не поняла, почему она не кричит, а потом увидела, что эльф заткнул ей рот белой лентой невесты, сорванной с ее головы.

Мгновение она стояла, не в силах пошевелиться, и этого мгновения ему хватило, чтобы почуять неладное и обернуться. Эллен не успела даже отступить – только завороженно смотрела, как он поднимается, отпускает свою жертву, шагает вперед… Эллен перевела взгляд ниже и увидела его напряженное мужское естество, выставленное наружу из штанов, – и в этот миг он ударил ее так, как никто никогда ее не бил. От удара из глаз Эллен брызнули слезы, зубы хрустнули, рот немедленно наполнился кровью. Эллен рухнула на пол, чувствуя, как темнеет в глазах, и моля небеса только о том, чтобы не потерять сознание. Жесткая рука вцепилась ей в волосы, подняла, швырнула в дверной проем, на шаткие лестничные перила. Эллен едва успела вцепиться в них, иначе свалилась бы вниз и свернула бы шею. Гулко хлопнула закрывающаяся дверь.

Эллен перевела дыхание, всхлипнула, сползла на пол, придерживаясь за перила. Осторожно сплюнула выбитый зуб, всхлипнула снова.

«Надо позвать на помощь, – вяло колыхнулась мысль, – надо…»

И что? Они ворвутся сюда и убьют его – на месте, и ты его не убережешь, а девочка навеки не оберется позора. Нет, никого звать нельзя. Надо самой…

Я справлюсь сама.

Ведь когда Рассел убивал моего ребенка, я же никого не звала на помощь, вдруг спокойно подумала Эллен. И я никого не позову на помощь, чтобы его убить. Я справлюсь с этим без посторонних.

Она поднялась, все еще шатаясь, снова сплюнула успевшую набраться во рту кровь. Огляделась в поисках чего-нибудь сподручного. Одна из палок в перилах, на которые ее бросил Глориндель, держалась плохо. Эллен не без труда вытащила ее, взвесила в руке.

Снова толкнула дверь, но больше не стала медлить.

Тут ей, как ни странно, помогла девушка. Без нее у Эллен ничего бы не получилось. Глориндель умел реагировать быстро, очень быстро, если хотел, – он обернулся, когда Эллен бросилась к нему. Он успел бы схватить ее, но ему снова пришлось отпустить свою жертву, и девушка, отойдя от первого, самого страшного шока, вскочила. Едва эльф повернулся к ней спиной, она с силой толкнула его вперед обеими руками. Он потерял равновесие, и это все решило.

Эллен опустила утолщенный конец деревянного бруска ему на шею, чуть пониже уха.

Этого удара оказалось достаточно. Глориндель рухнул как подкошенный, ткнулся лицом в пол. Крови видно не было, и Эллен заколебалась, не зная, следует ли ударить еще раз. Теперь это казалось намного труднее.

Убегая от необходимости принимать решение, она подняла голову и посмотрела на девочку.

А ведь и правда девочка. Еще почти ребенок. Лет шестнадцать, не старше. Черные волосы, глаза – как два колодца. Только теперь эти колодцы были… нет, не высохшими. Отравленными.

Девушка вытащила изо рта скомканную ленту, бросила ее на пол. Платье на ней не было разорвано, только помято, и юбка задрана до самого пояса. Не оправляясь, девушка шагнула к Эллен, взяла палку из ее ослабевшей руки.

Обернулась, занесла руку.

Эллен смотрела в отравленные колодцы ее глаз и знала, что, если не остановить ее сейчас, эльф умрет. Ему повезет, он не почувствует боли, но через несколько минут его прекрасное тело превратится в кусок кровавого мяса. И она не была уверена, что не хочет это увидеть.

Да. В том-то все и дело. Она не была уверена. И в том, что, найдя Рассела, сможет вот так же, как эта девочка, занести руку, спокойно и твердо, – тоже.

Что ж…

Пора проверить.

Пальцы Эллен легли на запястье девушки в тот самый миг, когда ее рука дрогнула, собираясь опуститься в первый раз. Кожа обесчещенной невесты была ледяной – а может, горячей, как пламя, но Эллен ведь разучилась чувствовать жар пламени.

– Не надо, – сказала она на калардинском, глядя в отравленные колодцы. – Я сама.

Девушка раздумывала мгновение, потом опустила руку – неохотно, но покорно, словно признавая за Эллен права, о которых та заявила. Устало моргнула – черная вода в колодцах пошла рябью. Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, и в этом было больше понимания, чем в любых словах, которые они могли сейчас сказать.

Потом Эллен медленно наклонилась и подняла с грязного пола вымазанную в крови и слюне наголовную ленту невесты.

Ночь они провели в логове Стэйси. Отпускать их пока никто не спешил, а прорываться с боем Натану не очень хотелось, и прежде всего потому, что затея была обречена на провал. Ночью банда ходила на дело, но в пещере осталось пятеро крепких парней, помимо ребят, патрулировавших снаружи. Натан предпочел не рисковать, тем более что в общем-то у Стэйси не было причин их убивать. А она, несмотря на всю свою бескомпромиссность, не из тех, кто убивает беспричинно.