Текст книги "Зачем нам враги"

Горло Эллен свела судорога, она ткнулась лбом Натану в плечо и заплакала без слез – она думала, что от боли, но на самом деле это боль в ней плакала от радости, что снова может жить. Натан положил большую тяжелую ладонь ей на затылок, и от того, как это прикосновение не было похоже на прикосновение Глоринделя, Эллен зарыдала еще сильнее, оплакивая то, чего не могла изменить.

– Прости меня, – всхлипнула она, ткнувшись Натану в грудь опаленным лицом. – Прости меня, прости, я не смогла тебя защитить…

Толпа, вдруг словно вернувшись из небытия, разом вздохнула, будто единой грудью, и Эллен, вздрогнув, подняла голову. Она услышала усилившийся треск, будто кто-то продирался сквозь ломающиеся ветки, а потом люди разразились криками – и это были крики восторга. Эллен почувствовала, как напрягся Натан, как затвердела его рука, будто он не разделял их радости, и в то же время его сердце, к которому Эллен все еще прижималась, забилось сильнее. Он разжал руки, отпуская ее, но Эллен не двинулась с места, оставшись стоять, когда Натан побежал вперед, туда, откуда по-прежнему веяло жаром, но это уже был неопасный, беззубый жар, у которого в последний миг вырвали пищу прямо из пасти. Мысль принесла облегчение, и Эллен, закрыв глаза, отдала все свое тело во власть этого ощущения. И через несколько мгновений подумала, зная, что огонь ее слышит: «Я понимаю теперь. Ты не друг мне. Ты не жалил меня, но не оттого, что жалел. Напротив. Ты жалишь только тех, кого любишь. А меня ты отвергал. И теперь ненавидишь за то, что я тебе не отдалась, когда ты был готов меня принять, а я не видела, что твои объятия – ловушка, и на твоем лице оскал. Не видела, потому что ты меня ослепил».

Так вот, Рассел, подумала она, теперь я все о тебе знаю и больше никогда не пойду за тобой, не брошусь в тебя, и ты не оставишь ожогов на моем теле и моей душе.

– Вы живы? Миледи, вы живы? – сказал Натан и умолк – Эллен слышала, как глубоко он дышит, и поняла, что он пытается вдохнуть воздух в рот Рослин.

Глориндель, видимо, не мог этого сделать.

Через какое-то время Рослин закашляла – сипло, надрывно, будто все внутри у нее разрывалось, но Эллен уже знала, что она будет жить.

– Она будет жить, – медленно проговорил человек, голос которого она уже слышала, – человек, которого не было. – Она очищена пламенем и… выведена живой. Значит, будет жить.

– Горк, но ты же сам говорил… – неуверенно начал кто-то во всколыхнувшемся гуле голосов, но тот перебил:

– Вы все знаете старые законы. У ведьмы есть шанс быть оправданной. Эта ведьма его использовала.

– Тьма в ней все равно жива, – сказал кто-то.

– Да, жива. Но это более не наша забота. Здесь она уже никому не навредит.

Эллен пошла вперед, на толпу, вытянув руку перед собой. Она слышала, как люди отступают в стороны, чувствовала, как они смотрят на нее, – но это не были горячие взгляды и не холодные тоже, никакие, их не было, этих взглядов и этих людей. Было только одно существо, одно тело, и от него все еще пахло огнем, в котором оно только что побывало.

Пахло, да. Огонь пахнул. Солено, как слезы, которых Эллен больше не могла проливать.

Она встала на колени, нащупала его руку. Сжала пальцы, которые гладили ее по щеке, а потом били, а потом снова гладили и снова били, и так без конца. Эти пальцы безвольно поникли в ее руке, но они по-прежнему были горячи.

– Он жив, – сказала она.

– К сожалению, вы ошибаетесь, – сказал человек по имени Горк, и в его голосе действительно было сожаление.

Эллен услышала запах Натана, присевшего с другой стороны распростертого на земле тела.

– Он дышит, – возразил Натан.

– Он не умер, – согласился Горк. – Но он и не жив. Мне очень жаль, калардинец, но священный огонь, очищающий ведьм, разжигается на травах. Дым от этих трав безвреден для людей, убийственен для демонов и по-разному действует на эльфов. Если ты видел тех, которых гонят проклятые некроманты, ты поймешь, о чем я.

– Травы? – прохрипела Рослин – Эллен узнала ее голос, хотя он стал ниже на несколько тонов. – Там… травы… вы жгли там травы… которые…

– Маленькая ведьма, ты не смеешь задавать вопросы. К тому же ты и так знаешь ответы, – сказал Горк, но в его голосе слышалась не враждебность, а уважение.

Какие они странные, подумала Эллен, сжимая безжизненные пальцы Глоринделя. Глэйв говорил мне, что они не похожи на нас, но… но какие они все же странные.

Она не хотела задавать следующий вопрос, но кто-то должен был его задать.

– Теперь он умрет?

– Вероятно, да. Простите нас, мы не хотели этого. Мы хотели только очистить ведьму. Но вы сами ее очистили. Видно, это воля небес, чтобы сложилось так, как сложилось.

– Мы можем уйти отсюда? – после недолгого молчания спросил Натан.

– Это не от нас зависит, калардинец.

Нет, подумала Эллен, конечно, не можем. Нам некуда больше идти. Мы уже в конце пути.

Снова стало тихо, только трещал огонь и хрипло дышала Рослин, а потом Горк сказал, кажется, ни к кому не обращаясь:

– Теперь я понимаю, зачем этим демонам нужны эльфы.

– Вряд ли все они такие, как этот, – сказал Натан. Эллен услышала, как он поднялся. И как подошла Рослин, тоже встала на колени, взяла другую руку Глоринделя и, наверное, прижала его пальцы к своему лицу.

Он все же спас ее, подумала Эллен. Он почему-то спас ее, хотя и знал, что она такое. И почему-то я сделала это возможным. Я, именно я. Он сделал это, потому что там была я… я стояла и смотрела в его душу из глаз Натана. И под моим взглядом он не смог поступить иначе. Не смог и дальше притворяться хуже, чем есть…

Или чем был.

«Простите, мой возлюбленный господин, – подумала Эллен. – Но я, наверное, все-таки спасла вас… от вас самого, как и обещала».

И на мгновение ей показалось, что он пожал ее пальцы.

* * *

Натану снился огонь. Огонь был внутри него, но сам он был кем-то другим. Это было странное ощущение, но во сне Натан чувствовал, что все правильно. И иногда, в редкие мгновения, чувствовал это и наяву. Это ощущение – мучительная смесь скорби с чувством правильности — возникло в нем в тот миг, когда в дрожащем воздухе из дыма и огня появился Глориндель, неся Рослин на руках. Он прошел десять шагов, положил ее на землю и лег сам. За те бесконечные мгновения, пока он шагал от горящего сарая к толпе, Натан не сводил глаз с его лица и знал то, что несколькими минутами позже сказал деревенский колдун: этот эльф уже не жив. Пока что он двигается, но это уже только оболочка. А сам он очень, очень далеко.

Те эльфы, которых тальварды гнали к неведомой злой звезде, были такими же. В точности такими же.

«Мы теперь сами как тальварды», – думал Натан, пока они шли дальше на север. А они шли, все четверо – шел даже эльф. Он хорошо держался в седле и смотрел только прямо перед собой. Когда Натан останавливал его коня, Глориндель спешивался. Когда ему давали в руки кусок мяса, он ел. Но если его не трогали, он ложился на землю и смотрел в тальвардское небо, видя в нем что-то, что мог заметить он один. С того дня, когда он вынес Рослин из огня, Глориндель не произнес ни слова. Последнее, что слышал от него Натан, было «Спасибо передай ей за это». И эти слова, казалось, намертво засели в его голове.

Эллен оставалась слепа, но была куда менее беспомощна, чем эльф. Казалось, у нее разом обострились все остальные чувства, и когда она смотрела на Натана широко раскрытыми глазами, обведенными ободками ожогов, ему казалось, что эти глаза видят его насквозь. И в ней появилась отчаянность – то, чего, кажется, не было раньше. Наверное, думал Натан, она надеется, что, когда тальварды приведут нас к звезде, Рослин попросит эту звезду вернуть ей глаза. А эльфу – жизнь. А мне… что бы мне попросить? Что я потерял в этой нелепой, бессмысленной дороге? Мы ведь все что-то потеряли, так и не найдя то, за чем изначально шли.

А дорога-то еще не закончилась, хотя Рослин, будто прочтя его мысли, сказала:

– Мы почти у цели.

Она тоже не говорила с Натаном. Из огня княжна вышла невредимой, но это не было чудом – скорее закономерностью. Все время привалов она проводила с Глоринделем, отпаивая его настоями из своих трав, шепча над его неподвижным телом одной ей известные заклятия. Лицо Эллен затвердевало, когда она слышала этот шепот, хотя Натан был уверен, что и она не может его разобрать. Они не вмешивались; не сговариваясь, зная, что если у Глоринделя и есть шанс стать прежним, то это не звезда Рослин, а сама Рослин.

Прежним, думал Натан и слабо улыбался про себя. Я в самом деле хочу, чтобы он стал прежним?.. И я уже снова по нему тоскую.

В один из привалов, когда Рослин, как обычно, занялась эльфом, а Натан так же привычно пошел вперед, чтобы отследить направление движения тальвардов, Эллен двинулась за ним. Он не сразу это заметил – хотя ходила она сама, без поводыря, до сих пор ему еще ни разу не приходилось брать ее с собой. Но в этот раз он ощутил, что за ним идут, – обернулся и молча дождался, пока Эллен с ним поравнялась. Она шла медленно, но уверенно, переступая камни и выбоины на дороге так, будто в самом деле их видела. Когда она оказалась рядом, Натан взял ее за руку, и она содрогнулась – не от неожиданности, а будто ей причинило боль это прикосновение.

– У тебя такие холодные руки, – сказала она.

Натан не ответил. На холм они поднялись вместе; Натан иногда помогал Эллен, но не больше, чем если бы она была зрячей. И все это время не выпускал ее руки.

– Что там? – спросила она, когда они оказались наверху.

Натан окинул взглядом раскинувшуюся внизу перспективу.

– Там река, – сказал он. – Тальварды еще на этом берегу. Кажется, собираются переправляться. Ни моста, ни парома не видно… Ну, можно не торопиться. Это затянется надолго.

– Почему ты не спросил, зачем я пошла к ним?

Она по-прежнему держала его за руку. Натану вдруг стало неуютно. Он не привык находиться с кем-то так близко во время обычного разговора, а уж прикасаться – тем более не привык. Хотя, может, все дело было только в том, что он уже несколько дней ждал этого вопроса.

– Я не думаю, что ты сама знаешь, – наконец ответил он.

– Почему же, знаю. Я шла за Расселом. Сперва я просто хотела… нет, я знала, что он там. Теперь понимаю: я это чувствовала. Что либо сейчас, либо никогда. Что если не пойду туда, никогда уже его не увижу… И он в самом деле был там. И я его увидела. И теперь… больше никогда не увижу.

«А Аманита?.. Там была моя Аманита?» – хотел спросить Натан, но не спросил. Даже если она там правда была, Эллен бы ее не увидела, так же как он не увидел бы ее Рассела.

– И ты… спросила его о том, что хотела? – с трудом проговорил он, стараясь не глядеть на нее.

Она покачала головой.

– Я не успела. А он, кажется, даже не заметил меня. Впрочем, это не важно. Я потом поняла, когда Глориндель оказался в огне. Не важно это. Это… прошло. Этого даже не было никогда.

– Это было! – неожиданно резко сказал Натан. – Проклятие, было! И если бы не это, ты бы никогда не оказалась в Тальварде! Не ослепла бы, и Глориндель не превратился бы в живой труп!

– Знаю, – покорно ответила Эллен. – Я виновата…

Ему захотелось схватить ее и встряхнуть – нарочито грубо, бесцеремонно, так, чтобы она ощутила огонь в его руках. Почему ты сказала, что они холодные, Эллен? Почему? Неужели… они правда такие?

А они правда такие. То, что ты делаешь, Натан, можно делать только ледяными руками, в которых нет ни капли живой крови.

– Ты ни в чем не виновата, Эллен. Виноват один только я. Я знал, что эти люди хотят сделать с Рослин. Еще накануне вечером знал. Мы должны были сразу уехать оттуда. Но я не захотел тебя будить. И не захотел… прерывать Глоринделя. Он заигрывал с дочерью старосты и…

– Ему это было нужно, – без выражения сказала Эллен.

– Да. Ему это было нужно. Он должен делать то, что хочет, – хотя бы иногда, иначе…

– Я знаю, – прервала его она, и Натан понял, что она действительно знает, и испытал мгновенный прилив облегчения. Но лишь на долю секунды, потому что потом Эллен сказала: – Ты правильно поступил.

– Нет, – хрипло ответил он и сжал ее пальцы крепче. – Эллен, ты не… понимаешь. Не в том даже дело, что от моего решения пострадали вы все. А в том, что леди Рослин – моя госпожа. И я должен был думать в первую очередь о ее безопасности. Это был… мой долг.

Наверное, он как-то странно произнес последнее слово, потому что Эллен круто развернулась к нему. И ее глаза, ее целые, светло-карие, с виду совсем здоровые глаза, если не считать только алых ободков на коже, смотрели прямо ему в душу.

– Я нарушил свой долг, – потрясенно проговорил Натан, глядя в эти глаза и только теперь осознавая то, что говорит. – Я… я нарушил свой долг.

– Ты сделал то, что тебе велела совесть.

– Совесть? – повторил Натан и вдруг ощутил дикую легкость во всем теле – на миг ему показалось, что сейчас ноги оторвутся от земли, которая откажется его носить. – При чем тут совесть?! Эллен… Совесть – это то, что толкает нас на самые глупые поступки. Мы не думаем, когда поступаем по совести. Я же не подумал, что обрекаю всех вас на гибель, я просто не сделал то, что был должен, потому что так мне казалось лучше… лучше, хотя и неправильно. И это не в первый раз ведь так. Я не в первый раз обрекаю других на смерть от того, что забываю о долге. Ты знаешь, что прежде я был лесным разбойником?

На ее лице отразилось удивление, тут же сменившееся недоверием, и почему-то это недоверие задело его. Он быстро заговорил, боясь передумать:

– Да, был, прежде чем присягнул на верность калардинскому князю. А знаешь, почему я это сделал? Почему перестал грабить и убивать путников на большой дороге? Потому что мне стало страшно и дальше делать только то, что вздумается, не повинуясь никаким законам. Мне опротивела моя свобода. Она мне поперек горла стала, Эллен, потому что из-за нее я…

Он задохнулся, словно давая себе последнюю возможность умолкнуть, не сказать то, чего за многие годы так никому и не сказал – и Глоринделю тоже, хотя он просил. Вернувшись с полдороги, смеясь и пронизывая его вечно злым и пристальным взглядом – просил. Но Натан не сказал.

А сейчас – не мог не сказать.

– У меня был друг. Старый верный друг. Алан Джойс его звали. Мы с ним в одной банде были – его разорили налоги, а мне легкой наживы хотелось. С нами был его сын, совсем ребенок еще. Мы с Аланом вместе через многое прошли… И все его уважали, его нельзя было не уважать – с ним я всегда был уверен, что у меня надежный тыл. И он… никогда не нарушал данного слова. Редко что-то обещал, но коль уж сподобился – его слово было закон. Однажды войска местного лорда устроили на нас облаву, и Алана ранило стрелой. Он почти неделю мучился в агонии, и я все это время от него не отходил. И он попросил меня, чтобы я прогнал его сына. Мальчишка сам по себе был слабый, безвольный, его тоже за приключениями тянуло, как меня когда-то… но стержня в нем не хватало. И Алан это знал. Знал, что без стержня с такой жизнью ты долго не протянешь. И я обещал ему, что наставлю его пащенка на путь истинный. Пообещал, понимаешь? Я дал ему слово. Только мое слово, и ничего больше. А когда он умер, я ничего не сказал его сыну. Тогда на нас то и дело устраивали облавы, многие гибли… и нам были нужны люди. Каждый лишний человек был на счету. Я подумал, что ничего не случится, если я сдержу обещание чуть позже, через недельку-другую, а пока просто не буду посылать мальчишку под стрелы.

Натан умолк. Слова лились из него легко и естественно, ведь он сотни раз складывал их в мыслях, хотя и подумать не мог, что хоть когда-нибудь станет произносить вслух. И теперь, подойдя к самому главному, он понял, что должен был рассказать об этом Глоринделю. Там, в Калардине, после того, как узнал правду о нем и Аманите. Должен был, и это было бы… это было бы правильно.

Он взглянул на Эллен, в ее неподвижные глаза – такие же неподвижные, как глаза того, во что превратился Глориндель, такие же слепые, как вырванный им глаз Аманиты. И подумал: это расплата. За то, что я и тогда не сделал, что было должно. И теперь ты здесь, Эллен, – вместо Глоринделя и вместо Аманиты. Ты единственное, что у меня осталось, потому что все возвращается на круги своя, я нарушил свой долг, и я снова предал.

– У нас было укрытие. Там в погребе хранилась вся наша добыча. Солдаты князя подожгли дом, пытаясь нас выкурить. Мы отбились, мы убили их всех, но я не хотел уходить. Я не смог уйти, потому что женщина, которую я любил, назвала меня трусом и подонком. Она обвиняла меня, что мы теряем то, что заработали кровью, а я стою и смотрю на это. Я и вправду просто стоял и смотрел, я не мог ничего больше сделать, вход в дом завалило, и я…

– Ты послал туда этого мальчика, – сказала Эллен. – Вниз, в погреб. Сквозь огонь. Чтобы он вытащил самое ценное. Ты бы не сделал этого, но в завале у входа оставалась щель. Ты мог бы даже не заметить эту щель, если бы Аманита не кричала, что ты стоишь и смотришь, и только. И ты смотрел. Ты хорошо смотрел. Щель была слишком маленькая, чтобы в нее мог протиснуться ты или кто-то другой, но мальчик смог бы. Он был такой худенький и щуплый… и совсем маленького роста.

– Эллен. – Во рту у Натана пересохло, и он едва смог выдавить ее имя. – Откуда ты…

– Ты смотрел на эту щель и проклинал ее, потому что не мог устоять перед таким искушением, а мальчик боялся… он не хотел. Но ты криками заставил его. Сказал, что это не опасно, что в погребе еще нет огня, что ему только пролезть туда и обратно, а ты его подождешь… Ты кричал на него, а на тебя кричала Аманита, это было давно, но ты помнил так хорошо…

– Эллен! – Он взял ее за плечи, глядя в безучастное лицо. – Откуда ты все это знаешь?!

– Я видела, – просто сказала она. – Я все это видела во сне, много раз. И я помню… я помню, как ты смотрел на эту щель. И думал: если бы, если бы только ее там не было, этой проклятой щели. Ты все время думал только одно это. Как будто просил.

– Просил, – деревянно кивнул он. – Только она ведь… все равно была.

Эллен слабо улыбнулась одним уголком губ.

– Он погиб, да?

– Да. С потолка упала балка, она пробила крышку погреба и завалила вход окончательно. Я ничего не смог сделать и…

– И нарушил свое слово.

– Я его еще раньше нарушил. Когда не сделал того, что обещал, сразу. Просто это было обещание из разряда тех, которые легко оставить на потом… – Натан перевел дыхание, потом продолжил со спокойствием человека, которому больше нечего терять: – Тот человек, его отец, был моим другом. И считал меня своим другом. Зачем нам враги с такими друзьями, верно? Я мог спасти его сына… и знал, что могу, когда не спас. Если бы мой друг был моим господином, я бы ринулся за его сыном хоть в огонь, хоть под стрелы. Но меня держало только данное слово. Которого никто не слышал. А еще… была Аманита, и она…

– Ты бесчестный человек, – мягко сказала Эллен. – Боги создали господ для таких, как ты. Вы ничего не умеете делать сами.

– Эллен! – опешил Натан; а что, разве ты ждал от нее чего-то другого, тут же с горечью подумалось ему? Ждал поддержки, утешения, хотел услышать, что поступил правильно, что не виноват?..

– Вы рождены быть слугами, – так же мягко продолжала Эллен, и у Натана снова возникло жуткое ощущение, что ее глаза видят его. – Если в ход идет ваша добрая воля, вы творите только зло. Потому что на совесть-то легче легкого наступить. Делов-то, а? Потому долг чести – не для вас. А вот если за нарушение долга вам грозит виселица – это да, это дело иное. Эх, друг мой Натаниэль, это ж надо было тебе так опростоволоситься: от одной виселицы избавился лишь затем, чтоб подставиться под другую! Смех да и только.

– Милорд… Глориндель? – прошептал Натан.

– Не терзай себя так, Натан, довольно. Оно не стоит того. Ты таков, каков есть. Как и я. Я вот – сам себе закон. И у меня, в отличие от тебя, нет долга, но есть принципы. Я по ним действую, и только по ним, и могу по ним творить хоть добро, хоть зло. И приказывать тебе – и я ведь не всегда решаю неправильно, верно же, Натан? Часто, но не всегда. Ты же творишь добро, только если тебе прикажут. И за это… ты позволишь мне быть твоим другом?

Натан встал на колени. Он давно уже не держал в своей руке руку Эллен (которая, словно в дурмане подумал он, не была рукой Эллен) и, застыв, слушал голос – голос Эллен, который не был голосом Эллен… он был голосом Глоринделя. Ее губы шевелились, и с них слетал знакомый насмешливый голос, в котором было немного раздражения, и немного обиды, и немного грусти, – и говорил он то, что эльфийский аристократ Глориндель никогда не сказал бы вслух, но что он думал, постоянно думал и не мог сказать, пока его душа не отделилась от тела и не заняла тело этой женщины. На мгновение, Натан знал это, всего на мгновение, так что у них мало времени.

– Ты позволишь мне это, Натан?

Натан взял край рваного, грязного плаща Эллен и поцеловал его, почувствовав скрип дорожной пыли на зубах.

– Как прикажете, мой господин, – сказал он.

И почувствовал, что время ушло, но не ощутил разочарования, потому что они все друг другу сказали.

– Натан, что ты… – удивленно начала Эллен и осеклась. Натан вскочил. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, так же, как минуту назад, но теперь это были совсем другие глаза. Это были ее глаза.

– Что случилось, я… – Она слегка пошатнулась, прижала пальцы к щекам, нерешительно коснулась уголков глаз, вдруг крепко зажмурилась, потом распахнула глаза. – Я… вижу…

– Ты всегда видела, – сказал Натан, не в силах сдержать улыбки – и удивляясь тому, каким все это вдруг оказалось простым. – И огонь ты всегда чувствовала. Просто думала, что не чувствуешь. И что не видишь. А на деле ты чувствуешь и… видишь больше всех. – Он шагнул к ней вплотную, взял ее лицо в ладони, неотрывно глядя ей в глаза, которые видели больше всех. – Эллен, скажи, ты любила его?

На миг ему почудилось, что это неправильный вопрос и Эллен подумает о Расселе, – но тут же понял, до чего глупо сомневаться.

– Я… Нет. – Она запнулась, мотнула головой. – Это не то… Просто с ним было горячо. Я же не чувствовала огня, а его – чувствовала. С ним было горячо. Я не любила его, нет. Но я бы хотела, чтобы… чтобы он был мне другом.

– Он был, – сказал Натан. Она снова подняла на него глаза – и теперь-то уж он не усомнился, что она и правда его видит.

– Да. Наверное, был.

Будь уверена, подумал Натан, обнимая ее. Он – друг мне, а ты – это я… и он выбрал именно твое тело, чтобы мне об этом сказать. Твое, а не Рослин, которая так на него похожа и вроде бы больше подходит для этой роли.

Впрочем, когда они спустились с холма, Натан понял, почему сознание Глоринделя не могло взять тело Рослин. Потому что в тот самый миг, когда его сознание говорило с Натаном, она, Рослин, возвращала к жизни его тело.

Теперь она сидела у Глоринделя на коленях, обхватив его шею руками и крепко вжавшись лицом в его плечо, а он раскачивался с ней, мерно, неторопливо, будто убаюкивая, и гладил по золотистым волосам. Увидев Натана и Эллен, он широко улыбнулся и кивнул им.

«Интересно, помнит ли он, о чем мы только что говорили», – подумал Натан.

Словно в ответ на его мысли Рослин вскинула голову и уставилась на Эллен. Потом вскочила, вырвавшись из рук эльфа, подбежала к своей служанке и, схватив ее за руки, напряженно всмотрелась ей в лицо.

– Ты видишь? Да? Все получилось? Я так и знала! Я знала, что вас надо возвращать только вместе! Тебя через него, но только его телу пришлось хуже, и я прогнала его в тебя, всего на минуточку… А как это было, когда он стал тобой? Это долго длилось? Натан, ты видел? Сколько?

– Эллен, ты понимаешь, о чем она болтает? – с интересом спросил Глориндель. Он сидел на земле, подогнув ноги, и, похоже, был в полном порядке.

– Маленькая госпожа, вы действительно ведьма, – тихо сказала Эллен. – Что за чудеса порою творят ваши травы…

«Или ваша любовь», – мысленно добавил Натан, но не сказал этого вслух, чтобы ненароком не показаться смешным. Впрочем, может, Эллен и не смеялась бы. Больше того – почему-то он был уверен, что она тоже так подумала.

– Ты что-то там увидела?

В первый миг Эллен не поняла, о чем он говорит, хотя ей казалось, что она привыкла к его манере начинать разговор с середины. Но недоумение тут же прошло – когда она осознала, что в голосе эльфа был не вопрос, а понимание.

– Вы имеете в виду войско тальвардов? – помедлив, на всякий случай переспросила она. Глориндель нетерпеливо фыркнул, стряхнул упавшую на глаза прядь, снова опустил подбородок на подтянутые к груди колени. Стояла ночь, тихая и теплая, в траве стрекотали сверчки, а отблески пламени костра лизали лицо эльфа. Эллен смотрела на это пламя, время от времени поднося к нему руку достаточно близко, чтобы ощутить тепло. Это было так непривычно – одновременно и видеть, и ощущать.

– Нет, я вообще-то имел в виду спальню твоих родителей, в которую ты подглядывала через замочную скважину, – бросил эльф. – Ну да, я про тальвардов говорю. Ты там увидела что-то… важное?

– Наверное, – ответила Эллен. Эльф свел брови, задумчиво потерся подбородком о колени, будто пытаясь что-то припомнить. Кажется, свою странную болезнь он перенес без видимых последствий – только бледен был сильнее обычного.

– Не наверное, а точно, раз помчалась туда сломя голову, – вздохнул он наконец. – Ты Рассела своего там увидала, да?

Должно быть, об этом и впрямь было легко догадаться, но Эллен не могла сдержать дрожи.

– Он был… – начала она, но Глориндель перебил ее:

– Как я и предполагал. Вот так они это делают. В самом деле очень действенно… – Он запнулся, но прежде, чем Эллен успела спросить, о чем он, вполголоса добавил: – А я видел свою Аманиту. Ну… нашу с Натаном Аманиту, – поправился он и тихо засмеялся.

Эллен невольно оглянулась. Натан спал: он порядком вымотался, возясь то с ней, то с Глоринделем, и дежурил все прошедшие ночи, хотя было видно, что он едва держится на ногах. Сегодня эльф почти принудительно отправил его на боковую – Натан пытался спорить, но когда Глориндель сказал: «Я приказываю», – лег и мгновенно уснул. Рослин тоже спала, у Глоринделя под боком, завернувшись в его плащ и ткнувшись светловолосой головкой ему в бедро.

Но они все равно говорили вполголоса, не оттого, что боялись потревожить сон своих спутников, а словно опасаясь быть услышанными.

– Я не понимаю… – проговорила Эллен. – Вы видели… вашу Аманиту? Где?

– А ты знаешь, кто это? – спросил эльф, глядя на нее с любопытством. Эллен неуверенно кивнула, прикрыв глаза и разглядывая обрывки снов, заметавшиеся по внутренней поверхности век. Эльф чуть заметно улыбнулся.

– Ну конечно, знаешь… Да, я видел Аманиту. Нашу Аманиту. Там, в дыму. В деревеньке той. Я пошел за Рослин… я думал, что за ней иду. Но на самом деле пошел за Аманитой.

– Постойте! – перебила Эллен, ничего уже не понимая. – Она была там?!

– Я видел ее. Она стояла в проеме того сарая, голая, уперев руки в бока, и пялилась на меня красной дырой вместо глаза. Ты знаешь, что она была одноглазая?

– Вы хотите сказать, что травы, которыми разожгли огонь, вызывают видения?

– Ты не хуже меня знаешь, на что эти травки способны, верно? – насмешливо спросил он, и Эллен медленно кивнула, вспоминая его смеющееся лицо в мутной поверхности зеркала. «Хочешь, погадаем на суженого, Эллен?..»

Внезапно она поняла, что это значит. Что это значит для нее.

– Но я видела…

– Огонь ты тоже видела, – грубовато перебил он. – Но ведь не чувствовала его. То есть думала, что не чувствуешь, – ожоги-то у тебя оставались. Я тоже видел, когда был там, в огне. С этим дымом… Я видел Аманиту. И не чувствовал… забыл, что она такое на самом деле. И мне хотелось за ней идти. Понимаешь? Я забыл обо всем на свете – об этом огне, о Рослин, проклятие, да обо всем. Я только шел и шел к моей Аманите… думал, что иду, пока вы тут со мной возились, как с младенцем. Понимаешь, о чем я?

– Этого не может… – Это было глупо, так глупо, но на глаза у нее наворачивались слезы – слезы боли и обиды, как же так, ведь она видела собственными глазами…

Верно, Эллен видела глазами, которые не были глазами Эллен… а чьими же они в тот миг были?

Глориндель взял ее за руку, и она вздрогнула.

– В тебе есть эльфийская кровь, – сказал он.

Она посмотрела на него, как на сумасшедшего. Он не улыбнулся в ответ и не выпустил ее руки. Его кожа уже не казалась Эллен обжигающе горячей, но ей все равно не хотелось, чтобы он ее отпускал. Хотелось сидеть с ним там вечность напролет, и не важно, что он будет говорить.

– Травы, которые те ублюдки из деревни подсыпали в огонь, – это те же самые, которыми тальварды одурманивают эльфов. И каждый из них видит впереди что-то или кого-то, за кем хочется идти. За кем будет идти и идти, сколько понадобится. Ты, видимо, слишком близко тогда к ним подошла, и до тебя тоже донесся запах этих трав. А потом, в деревне, они уже не подействовали на тебя – ведь вызывают они видения, а ты ослепла…

Думала, что ослепла, отстраненно пронеслось в голове Эллен, но она даже не заметила этой мысли, потому что весь ее разум заполнило одно звонкое, как оплеуха, слово.

– Видения? – прошептала она.

Эльф покачал головой, печально улыбнулся.

– Не важно. Ты разве не поняла еще? Есть эти люди на самом деле или их нет – не имеет никакого значения, не в этом сила дурмана. А в том, что никто из нас не может остановиться и задуматься, зачем нам преследовать их. Это же главное, Эллен, это самый главный вопрос. Зачем нам идти за людьми, которых мы давно потеряли, зачем…

– Зачем нам враги, – вырвалось у Эллен. Эльф умолк и какое-то время пристально смотрел на нее. Потом раздельно произнес:

– Ну-ка, Эллен, припомни, не случалось ли твоей любезной госпоже леди Рослин заваривать тебе чай. Не крутилась ли она возле чайника, когда его приносили служанки. И не казалось ли тебе иной раз, что у этого чая какой-то странный привкус?

Он отпустил ее так внезапно, что она ощутила себя неловко. А мгновением позже приглушенно взвизгнула Рослин – когда рука эльфа вцепилась в ее волосы и дернула вверх, ставя на колени. Слева от Эллен коротко зашуршала палая листва, блеснуло вырванное из ножен лезвие: Натан уже стоял на ногах.

Глориндель, не глядя на него, выбросил в его сторону руку с предостерегающе отставленной ладонью. Другая его рука сжимала волосы Рослин на затылке, запрокинув ее голову назад, а глаза все так же смотрели в глаза Эллен… которые…

Чьими же они были сейчас глазами?

– Сиди, Натан, – не повышая голоса, сказал Глориндель. – Сиди, не двигайся. Все в порядке. Просто пришло время нам всем наконец поговорить начистоту.

– Отпустите ее, милорд, – прозвучал из тьмы хриплый голос Натана.