Текст книги "Зачем нам враги"

Часть 3

Порт Врельере горел.

Эллен брела по узкой улочке, превратившейся в мост посреди океана пламени, – прочь от моря, в глубь города. Вокруг нее с криками метались люди, трещал огонь, с грохотом рушились балки в горящих домах; она смотрела на все это как на живую картину – не чувствуя жара, она никак не могла ощутить себя частью происходящего. Сейчас, впрочем, Эллен об этом не жалела. Дрожащий воздух обдавал ее лицо мягкой волной, и эти прикосновения были нежными.

Мимо промчалась повозка, запряженная обезумевшей лошадью, – Эллен шарахнулась в сторону, чудом не попав под конские копыта, вжалась спиной в стену. Стена была холодная, каменная. Эллен прижала взмокшие ладони к шершавой поверхности. Переводя дух, подняла глаза на дом напротив – деревянный, а потому обреченный. Горел он, похоже, давно и успел порасти алыми цветками огня так же, как поросла лишайником стена, к которой прижималась Эллен. Окна ярко светились алым, иногда дрожащее свечение прерывалось падающей черной балкой – треск пламени заглушал грохот внутри дома, и казалось, что он рушится совершенно беззвучно. Эллен неотрывно смотрела на него. Снова промчавшаяся мимо повозка – уже другая – окатила ее грязью с головы до ног. Эллен чувствовала, как грязь почти мгновенно высыхает, затвердевая на лице.

В десяти шагах от нее, напротив двери в горящий дом, билась в истерике богато одетая женщина. Столь же представительный мужчина с угрюмым, потерянным лицом удерживал ее, обхватив за пояс. Рядом толпились и ахали несколько простолюдинов: они всплескивали руками, нерешительно поглядывали на полыхающий дом и качали головами, причитая нараспев. Женщина рыдала и рвалась к дому, без конца выкрикивая одно и то же слово на тальвардском. Эллен не сразу смогла разобрать его, хотя оно казалось ей смутно знакомым. Что-то вроде… «сундер»… «зундер»?

– Зундер, – повторила Эллен: прозвучало совсем не так, как у женщины, – та будто выплевывала слово. Эллен облизнула сухие губы и повторила: – Зун-дер. Зундер. – Нет, не то. А если зубы сжать? – Зун-дер. Зундр. – О, вот так получше. Она прикрыла глаза, повторила, наслаждаясь звучанием. – Зундр. Зундр.

Звучный язык, пожалуй, даже красивый.

Эллен осмотрелась, не желая попасть под колеса очередной телеги, быстро подошла к группе причитающих тальвардов.

– Зундр, – сказала она. – Зундр?

Женщина продолжала биться в рыданиях, мужчина мельком бросил на Эллен хмурый взгляд. Тогда она протянула руку и с силой толкнула женщину в плечо.

– Зундр? – требовательно повторила она.

Женщина подняла лицо, до того искаженное рыданиями, что нельзя было сказать, ни сколько ей лет, ни хороша ли она собой. Но огненные блики плясали на шелке ее платья, и Эллен повторила: «Зундр?» и кивнула на горящий дом.

Женщина нерешительно кивнула, видимо, прочтя в глазах Эллен ее намерение.

– Где? – спросила Эллен. – Где, какой этаж?

Женщина моргнула, явно не понимая языка, но о смысле слов догадалась и ткнула дрожащей рукой в нижнюю левую часть дома.

Первый этаж. Отлично. Может быть, она и справится.

Выбора у нее все равно не было.

Эллен огляделась – соседний дом заливали водой, видимо, не теряя надежды погасить пожар. Эллен бросилась туда, вырвала из рук первого попавшегося человека кадку, взметнула ее над головой (сухожилия на руках едва не порвались от усилия). Не холодный и не теплый поток туго ударил ее по голове, по плечам. Эллен отшвырнула кадку и бросилась к дому, в котором остался зундер богато одетой женщины.

Уже в пяти шагах от стены треск делался оглушительным, а дыхание пламени, по-прежнему не обжигая, теперь било ее по лицу, мгновенно высушивая текущую по нему воду. Потемневшая дверь дрожала в прямоугольном ореоле пробивавшегося сквозь щели огня.

Эллен толкнула дверь, и та с грохотом провалилась внутрь дома.

«Я не смогу», – подумала Эллен, когда жар ударил ее кулаком в лицо. Внутри ничего не было видно от огня. Эллен знала, что нельзя туда идти: она погибнет там. Да, для нее это будет легкая и безболезненная смерть, но ведь Эллен шла в этот дом лишь потому, что не хотела умирать в грязи среди пьяных матросов, как портовая крыса. Может быть, и правда лучше – в огне. Говорят, огонь очищает.

Самое время проверить, подумала Эллен и ступила в него.

Ее юбка тут же загорелась, но, рванувшись вперед, Эллен неожиданно оказалась в относительной безопасности. Поперек двери упала балка, это она горела, преграждая вход. Эллен оказалась в островке посреди бушующего пламени. Воспользовавшись передышкой, она сбросила горящую юбку и лихорадочно осмотрелась. Ей показалось, она слышит приглушенный крик. Слева?.. Да, похоже, слева. Эллен шагнула в глубь помещения. Справа что-то затрещало, почерневшая балка повалилась вниз и застряла между стен на полпути, плюясь огнем. «Только бы не сзади, – подумала Эллен, пробираясь между перевернутой мебелью – стулья, столы: это был трактир. – Только бы сзади не…» Снова что-то затрещало над самой ее головой, Эллен испуганно отпрянула и тут же, идя наперекор инстинкту, рванулась вперед, налетела на стену, выставив вперед руки и погружая их в лизавший стену огонь. Что-то с грохотом обрушилось за ее спиной, но она не обернулась, потому что кричали теперь совсем близко. Только крик был не детский – мужской.

Рубашка теперь тоже горела. Задыхаясь от дыма, Эллен сорвала ее, швырнула в огонь, метнулась вдоль пылающей стены – и увидела дверь, заваленную стоящим на боку столом. Кричали там, за этой дверью.

Эллен схватилась руками за ножку стола, толкнула. Раздался треск, но за окружающим грохотом она его не услышала: только уставилась на пылающий факел в своей руке, когда ножка отделилась от стола. Мгновение Эллен тупо смотрела на нее, потом отбросила головешку и, навалившись на стол всем телом, принялась что было сил толкать его в сторону от двери. Стол был большой, дубовый, столешница, хоть и объятая пламенем, еще не успела прогореть и была очень, очень тяжела. Эллен легла на нее спиной, уперлась ногами в валявшуюся рядом балку и давила. Скоро она начала кричать – яростно, во весь голос, чувствуя, как что-то рвется внутри. Крик заполнил ее всю: кричать было хорошо, и Эллен очнулась, только рухнув на спину следом за повалившимся набок столом. Позвоночник взорвался болью; Эллен перевернулась на четвереньки, вскинула голову, жмурясь и задыхаясь, и успела увидеть, как дверь слетает с петель. Мутная в огне и дыму фигура выскочила из проема, заметалась.

– Там! – прохрипела Эллен, указывая на выход. Она сидела на полу – странно, тут было как будто немножко легче дышать, – и не знала, хочет ли подниматься.

Человек на миг застыл, развернулся к ней. Ее ударил пронзительный ясный взгляд.

– Там… ребенок, – из последних сил выговорила Эллен.

– Твой? – резко спросил человек – на калардинском, отрешенно поняла Эллен. Она хотела спросить, какое это имеет значение, но не стала тратить силы. Кашляя в ладонь, она поднялась, пошатнулась, схватилась за горящую дверную панель, заглянула в проем – и почти сразу увидела вытянувшуюся на полу у стены фигурку. Спотыкаясь, Эллен добралась до противоположной стены, схватила бесчувственное детское тело на руки, потянула вверх и удивилась, что еще может его поднять.

Это стало последним, что она запомнила.

Очнулась она на земле, в десяти шагах от все того же полыхающего дома. На нее щедро лили воду, и по мостовой растекалась грязная теплая лужа.

Эллен приподнялась на локтях, отерла лицо. Богато одетая женщина по-прежнему рыдала, но теперь уже от счастья, сжимая в объятиях худое тело мальчика. Тот что-то слабо лепетал – жив, стало быть. Эллен вздохнула, закашлялась. Она не помнила, как вышла из дома, ну да теперь это не важно. Она села, тяжело дыша, уперлась руками в колени, обтянутые одной только нижней юбкой. Руки, черные от копоти, уже пошли волдырями, но Эллен это было не впервой.

– Заплатите мне, – хрипло сказала она, глядя прямо перед собой.

И услышала смех.

Совсем рядом, в двух шагах. Ее передернуло от этого смеха – заливистого, мелодичного, – и почему-то перед затуманенным взглядом помчались образы: Глэйв, Рассел, леди Рослин… и кто-то еще, да, чьи-то суровые глаза под сведенными бровями, хмурый, но притягательный взгляд…

Эллен обернулась на смех и увидела другие глаза – блестящие и ясные, даром что в ободках копоти. Я где-то их видела совсем недавно, подумала она удивленно и тут же вспомнила: там, в огне.

Разве люди, только что выбравшиеся из ада, смеются так, подумала Эллен и тут же увидела мужскую руку, протянутую к ней ладонью вверх. Эллен отрешенно вложила в нее пальцы и едва не вскрикнула, когда эта рука с силой рванула ее вверх, вздергивая на ноги.

Она попыталась отстраниться и застыла, когда ее вновь припечатали к месту все те же ясные и чудовищно злые глаза. Никогда она таких жутких глаз не видала, ни у кого… даже у своей маленькой госпожи, плывущей сейчас среди прохлады ночного моря домой.

И хуже всего то, что на миг они показались ей знакомыми.

Мать мальчика перестала причитать и подняла голову. Тут же отвела взгляд, будто стыдясь чего-то. Как смешно, подумала Эллен, я только что вытащила из огня ее сына, а она не хочет смотреть мне в лицо, потому что я в одном исподнем.

– Заплатите мне, – хрипло повторила она и, протянув к женщине руку, стиснула ее в кулак.

– И правда! – смеясь, воскликнул мужчина, держащий ее за руку, и что-то быстро и жестко сказал на тальвардском.

Женщина вспыхнула, снова опустила глаза, потом перевела робкий взгляд на мужа, стоящего в шаге от нее и неотрывно смотревшего на Эллен. За их спинами заахали люди, бывшие свидетелями этой сцены. Мужчина на миг скривился, потом снял с пояса кошелек и – Эллен глазам своим не поверила – вытянул из него одну монету. Через миг она зазвенела у босых ног Эллен: она только теперь поняла, что босая: подошвы туфель, должно быть, сгорели и отвалились, пока она ступала по огню.

– Однако… – сказал человек, которого она спасла, и выпустил ее руку. Народ как-то вдруг схлынул; Эллен стояла одна, совершенно одна в целом мире, полуголая, босая, с обгоревшими руками, и смотрела на кусочек золота, издевательски блестевший у ее ног.

– Невысоко же вы цените жизнь вашего сына, – сказала она.

Женщина, по-прежнему сжимая ребенка, метнула на мужа умоляющий взгляд. Тот отвернулся, что-то резко бросил ей, видимо, говоря, что пора убираться отсюда. Эллен смотрела ему в затылок – широкий, твердый… бычий, почему-то подумала она и тут же – небеса знают почему, вспомнила стол, загораживающий дверь… стол, перевернутый набок…

– Дверь была не завалена, – сказала она больше самой себе, но мужчина вздрогнул, будто понял. – Ее специально задвинули, чтобы те, кто внутри, не могли выбраться.

Человек, минуту назад так испугавший ее своим смехом и взглядом, выругался. Громко, яростно и невероятно непристойно – Эллен поняла это, хотя и не знала языка, на котором он говорил. Это не был ни калардинский, ни тальвардский – что-то другое, певучее… Она подумала, что проклятия, произнесенные на этом языке, должны быть особенно сильны.

Мужчина снова вздрогнул, рывком обернулся. Человек с глазами демона что-то отрывисто сказал на тальвардском. Мужчина вскинулся, его лицо окаменело, но он не издал ни звука, даже когда его жена сначала вскрикнула, а потом, поймав его взгляд, окаменела.

Эллен почувствовала, как тяжелая рука легла ей на плечо.

– Идем со мной. Тут делать больше нечего.

Она не сопротивлялась и не издала ни звука, когда тот, кого она спасла, повлек ее в направлении, которым она шла несколько минут или часов назад, пока не отпрянула к стене и не увидела этот проклятый дом. Вокруг все так же бушевало пламя и кричали люди, но теперь все это было далеко, бессмысленно… не с ней.

– Что случилось? – хрипло спросила она, не надеясь, что ее спутник поймет вопрос, но он ответил:

– Да ничего. Этот мужик завалил дверь столом. Хотел убить ребенка. Я еще там, в гостинице, заметил, что он как-то странно на мальчишку смотрит.

Убить ребенка? Убить… своего ребенка? Сжечь заживо родного сына?! Почему?!

– Кто его знает, – сказал человек, и Эллен только теперь поняла, что говорила вслух. – Может, это и не его ребенок. Может, это ублюдок его жены, которого он терпел много лет, а теперь поперек горла стало. Или еще что.

Он говорил бодро, почти весело, даром что побывал в пламени и должен был бы задыхаться от набравшегося в легкие дыма и забившей горло копоти и дрожать от только что пережитого ужаса так же, как сейчас Эллен…

Она остановилась, подняла голову и впервые посмотрела в лицо человеку, которого спасла. И почти сразу поняла, почему это лицо – эти глаза, этот смех – показались ей такими знакомыми. Она уже видела их прежде. Да, и смех – тоже видела, а не слышала. Всего один раз и даже не в реальности, но ей хватило.

Эти глаза и этот смех – когда они вместе – забыть невозможно.

– Господин Глориндель, – тихо сказала Эллен.

Ветер дул с севера – попутный; паруса галеры надувались пузырями и глухо шелестели над головой. Натану нравился этот звук, он успокаивал, как и мерный плеск весел о мелкие волны. Ночное море было спокойным, лунная дорожка дрожала на волной глади. Ночью было хорошо; ночью он почти забывал о том, что делает, и переставал терзаться сомнениями в здравости своего рассудка. И тогда ему хотелось, чтобы всегда была ночь, а он всегда стоял на палубе, и все равно, куда и откуда плывет этот корабль. Только вода и небо, и безбрежное прохладное спокойствие во всем этом.

Спать совсем не хотелось, хотя Натан знал, что надо. Во Врельере они окажутся через два дня, а там уже ему будет не до любования звездным небом. Там и дальше… Врельере пользовался самоуправлением и был открыт для людей всех наций и рас даже во время войны, но Натан не тешил себя иллюзиями, что там будет безопасно. Впрочем, задерживаться в этом, по слухам, оплоте всенародной дружбы он не собирался. Ему надо было в Тарнас. Хотя он знал, что глупо ехать именно туда, то, что ее там видели, ни о чем не говорит… даже если это правда – все равно она уже далеко оттуда. Но это была его единственная зацепка.

Натан часто думал про Глоринделя, унесшегося в клубах дорожной пыли. Он не любил эти мысли и не любил ощущение незавершенности, которые они у него неизменно вызывали. Это были неправильные мысли. Ведь Натан знал, что едет умирать.

Поэтому всякий раз, едва мысли – всегда без повода – возвращались к наглой улыбке эльфа и его словам, упрямо звеневшим у Натана в ушах, он встряхивал головой, выпрямлялся и говорил себе: довольно. Так и в этот раз – он почему-то вспомнил его снова, просто так, и решил, что пора спать. Натан вздохнул, поднял голову. И это было непривычно – вздыхать от усталости. Над головой скрипели мачты, хлопали паруса.

Было темно, фонарь горел на верхней палубе, у штурвала, а здесь, внизу, среди канатов и досок, и демон ногу сломит. Судно-то хоть и перевозило пассажиров, но все равно оставалось для этого мало приспособлено. Особо коварным было местечко у трюмов: там имелся люк, который Натан находил то открытым, то закрытым, и за неделю пути наловчился на всякий случай перешагивать опасный участок, даже не обращая на него особого внимания. Но в этот раз он слишком задумался и успел только выругаться, когда нога рванулась в пустоту.

Падать было невысоко, к тому же на дне оказались какие-то тюки – Натан даже не ушибся, но все равно выругался снова, уже поосновательнее, принимая сидячее положение. Было темно, хоть глаз выколи; Натан пожалел, что в отличие от матросов не имеет привычки курить и таскать с собой повсюду огниво.

Он задрал голову и увидел клочок неба, казавшегося отсюда очень светлым. Проклятие, а хорошо-то, вдруг почти виновато подумал Натан. Просидеть тут, что ли, до утра… Может, он и просидел бы, только запах в трюме не располагал к безмятежному отдыху. А тут еще кто-то закопошился в углу – крысы, больше некому. Ночевать в компании таких соседей Натану не хотелось, и он поднялся. До края было недалеко: он взялся руками за край и уже стал подтягиваться… а потом снова услышал что-то – опять шорох, уже ближе, – и вместо того, чтобы резво выбраться наружу, спрыгнул обратно. Он сам не знал, с чего вдруг его заинтересовали крысы (хотя уже тогда он знал, что это не крысы – за время разбойничанья в калардинских лесах Натан научился отличать звук движения зверя от движения человека). Просто будто что-то мелькнуло перед его мысленным взглядом; мелькнуло и исчезло, так стремительно, что Натан успел только разжать руки – а остальное было просто следствием.

Его возвращение явно стало для прятавшегося в трюме неожиданностью – он отпрянул, уже не пытаясь двигаться тихо, пара испуганных глаз блеснула в скудном лунном свете. Натан провел рукой по стене. При нем было оружие, но он знал, что его не придется применять. Такие вещи он тоже научился чувствовать.

– Не бойся, – вполголоса проговорил Натан, почти физически ощутив, как резко сгустилось напряжение после этих слов. – Я тебя не трону. И не выдам.

Движения больше не было, и глаза уже не блестели во тьме – человек забился в дальний угол, в котором сидел, когда его уединение нарушили. Натан поколебался, потом сказал:

– Плыть еще два дня. Сейчас все спят. Ты можешь выйти… если тихонько. Ты же наверняка хочешь есть… и здесь ведь крысы.

– Нет тут никаких крыс.

Детский голос. Не понять, мальчик или девочка – странный тембр, странная интонация. И ни капли страха. Причем явно не храбрится, а действительно его не чувствует.

– Нет? – переспросил Натан.

– Были. Я их… – Ребенок умолк, потом сказал – все тем же странным, бесстрастным, бесполым голосом: – Мне нельзя выходить. Они меня увидят и… опять продадут.

Натан ступил в темноту. Он ждал, что ребенок шевельнется, но по-прежнему не услышал никакого движения. А когда его ладонь обхватили крепкие холодные пальцы, вздрогнул от неожиданности.

– Побудь здесь со мной. Чувствуешь?

Натан не знал, что именно он должен чувствовать… помимо опасности – да, именно опасности; от этого ребенка исходило что-то темное, вязкое, почти осязаемой тугой волной, захлестывая и сбивая с ног. Натану захотелось высвободить руку, но он не стал этого делать.

– Как ты сюда… как ты здесь… – Он не знал, какого рода слово должен тут применить, и терялся, отчего-то боясь ошибиться.

– Они меня привезли на этом корабле в Калардин, – прошептал ребенок; теперь, когда он снизил голос, угадать по нему пол стало вообще невозможно. – И продали… хотели продать одному… а я вырвалась от них, убежала… и спряталась на их корабле. Мне надо туда. Обратно.

Натан протянул руку в темноте, наткнулся на детскую голову, покрытую свалявшейся шапкой волос. Девочка, с непонятной тревогой подумал Натан, хотя можно было перестать сомневаться уже после ее слов. Как странно – он почти хотел, чтобы это оказался мальчик… как если бы его жена разрешалась от бремени, а он гадал бы до последнего: мальчик? девочка? – и хотел бы, конечно, мальчика…

Но у него нет, и не было, и не будет жены, а этот ребенок – не его ребенок… и в этой мысли было странное облегчение.

Натан нахмурился. Слишком много странных ощущений… а он ведь даже не видел эту девочку в лицо.

– Зачем тебе в Тальвард? Ты же калардинка, – сказал он, хотя не был в этом уверен. Говорила она на калардинском чисто и без акцента, но…

– Там моя мама, – сказала девочка, и на мгновение Натана охватила уверенность, что она лжет. Только на мгновение… но ощущение было таким сильным, что он едва сдержал порыв оттолкнуть девчонку от себя. Небеса ведают почему – но он уже жалел, что поддался порыву и спрыгнул обратно в трюм, хотя собирался выбраться наружу… к свету, хотя смешно, должно быть, говорить так о ночной палубе, но по сравнению с тем, что здесь, это был свет… и дело вовсе не в качестве освещения.

– Как же твоя мама допустила, чтобы ты… – резко начал Натан, но девочка перебила его – так, словно ждала этого вопроса:

– Она не знала. Меня у нее украли. Мы вместе шли в Тарнас…

– В Тарнас? – вырвалось у Натана.

И он тут же пожалел об этом – потому что пальцы девочки стиснулись на его руке с такой силой, будто решили больше никогда не отпускать.

– Там некроманты. Они умеют оживлять мертвых. Мой… мой папа у них. То есть мама так думает. Что он там. Что они его забрали, чтобы оживить. Они так делают иногда, если мертвец того стоит. И мама идет за ним. Она хочет… что-то у него спросить.

Натана била дрожь. Девочка не могла не чувствовать ее – она держала его руку так крепко, что они стали будто одним целым.

– Я поеду в Тарнас за мамой, – сказала девочка, и Натан готов был поклясться, что ее глаза сузились, когда она задала вопрос, на который он уже знал ответ: – А ты пойдешь со мной?

– Пойду, – сказал Натан.

Не потому, что нам по дороге… и не потому, что у нас с твоей мамой одна цель… потому… потому что…

– Почему? – спросила девочка.

Это был странный вопрос, если она действительно этого хотела, – такой же странный, как она сама.

– Потому что мне тоже надо в Тарнас.

– Ты тоже ищешь того, кого воскресили некроманты?

Да… да, наверное… проклятие, он уже не знал. Он просто ехал домой и услышал в придорожном трактире пьяный треп солдата, только что вернувшегося из тальвардской кампании. Солдат говорил про женщину, рыжеволосую женщину с черной повязкой на левом глазу, бледную, похожую на зомби, и, наверное, бывшую зомби – всем известно, тальвардские маги умеют воскрешать воинов… хороших воинов, лучших воинов… вражеских воинов. Он забыл бы об этом, но дома, уже вернувшись, не удержался от расспросов и за кружкой вина выведал у местного палача, что сталось с телом Аманиты. Тот сперва упирался, но потом оттаял – с палачами редко выпивают, все считают это дурным знаком. Это и было дурным знаком, потому что, услышав, что палач продал тело известной разбойницы проезжему колдуну, а ее могилу закопал пустой, Натан уже знал, что сделает дальше. Это было так глупо… и он все время думал про лорда Глоринделя, про его слова о том, что это надо оставить позади, уехать из этих мест… Он уехал из этих мест – выпросил отпуск у лорда Картера и уехал, зная, что не вернется, потому что направлялся во враждебную страну совсем один. Но он был готов на любую участь ради одного только шанса увидеть ее снова. Всего только один раз увидеть и… спросить…

Он словно очнулся и услышал свое дыхание – шумное, прерывистое. Переведя его, Натан накрыл ладонью пальцы девочки, сжимавшие его руку.

– Меня зовут Натан. А тебя?

– Ровена, – сказала девочка и, помолчав, добавила: – Натан, принеси мне какой-нибудь еды. Тут уже совсем не осталось крыс.

– У тебя ожоги, – сказал Глориндель. Без заботы и без сочувствия – с удивлением. Будто только теперь заметил.

Эллен сказала:

– Да.

Это был глупый, но самый удобный ответ.

Эльф взял ее за руку у локтя, приподнял, осмотрел, удивленно хмыкнул.

– Они что, не болят?

– Конечно, – сказала Эллен так, словно он не понимал очевидных вещей. Глориндель вскинул голову, метнул в нее сердитый взгляд. Эллен потупилась, взяла флягу с вином, осторожно полила вздувавшуюся волдырями рану. Она смотрела на темную струю, а не на лицо Глоринделя, но кожей чувствовала его горящий взгляд.

– Проклятие, что это такое? – наконец вырвалось у него.

Эллен подняла глаза.

– У меня к вам просьба, милорд. Вы не могли бы посмотреть, есть ли ожоги у меня на спине? Их тоже надо промыть.

– Проклятие, ты что, сама не знаешь?!

– Не знаю. Я же их не вижу, – рассудительно сказала Эллен и, встав, потянула шнурок на лифе.

Тальвардский эрьелен Глэйв был прав: жизнь при дворе сделала ее не в меру развратной, и раздеваться она умела быстро. Во всяком случае, остановить ее эльф не успел. Эллен стянула через голову пропаленную сорочку, отбросила, повернулась к Глоринделю спиной, не слишком торопливо, давая ему возможность вдоволь напялиться на ее грудь – пожалуй, лучшую часть ее тела.

– Есть?

– Что?.. А… тут немного, возле шеи, – ошарашенно ответил Глориндель.

– Ах, ну да. Я же упиралась спиной в горящий стол… – спокойно сказала Эллен и протянула ему флягу. – Полейте, милорд, мне не с руки.

Он был слишком потрясен, чтобы спорить – хотя (вскоре Эллен поняла это) в другое время велел бы ей убираться в преисподнюю. Он был аристократом, этот эльф. Он недолюбливал людей и больше всего на свете ненавидел оказывать кому-то услуги. Даже мысль о том, что он может потребовать ответной, его не грела.

– Вот проклятие… – бормотал он, и Эллен тихо улыбалась, чувствуя, как щекочет спину льющееся по ней вино. – Ты ведьма, что ли?

– Нет. Но если бы я и была ведьмой – вам бы порадоваться этому. Я ведь вытащила вас из огня.

Ей показалось, она услышала, как эльф клацнул зубами.

– Не вытащила, а выпустила, – процедил он и со стуком поставил флягу на стул. – Довольно с тебя, одевайся.

«Вы смущены моей наготой, милорд?» – подумала Эллен, улыбаясь, но предпочла оставить эту мысль при себе.

Вместо этого она сказала:

– Как же вы в таком случае позволили себя запереть?

И это, возможно, был ненамного более удачный вопрос. Эльф нахмурился, скрестил руки на груди, будто собирался защищаться.

– Это не твое дело, женщина.

– Простите мою неучтивость, милорд.

Насмешка в ее голосе была слишком явной, и эльф выругался, да, выругался, а не ударил – он в самом деле был в растерянности. Эллен чувствовала это и, еще не зная толком, чего ждать от этого человека, стремилась использовать всю фору, которую ей дало его смятение. Одни небеса ведают откуда, но она уже тогда знала, что они долго пробудут вместе.

– Я спал, – раздраженно бросил эльф. – Ясно тебе? Перебрал накануне и уснул. Не слышал, как загорелся дом. А в этой проклятой гостинице в спальное крыло только один проход ведет. Выбежали все, кроме этого щенка, ну и я тоже не успел. Все, или еще вопросы?

– Почему вы не убили человека, из-за которого чуть не погибли сами? – невозмутимо зашнуровывая лиф, спросила Эллен. – Разве не это делают эльфы, когда их оскорбляет смерд из нашего племени?

Глориндель посмотрел ей прямо в глаза. А потом вдруг улыбнулся. Коротко, колко – и с едва уловимым удовлетворением.

– Кажется, нам пора поговорить, – сказал он и сел за стол.

– Сейчас?..

– Почему нет? Хотя если ты спешишь – держать не стану, проваливай.

– Я просто… – Она умолкла, покачала головой. Не в ее положении диктовать условия, спору нет. Она была рада уже тому, что Глориндель согласился предоставить ей место для отдыха. Впрочем, она не просила его об этом. Просто назвала его по имени – там, у догорающего дома, из которого они только что вышли вместе. И не успела даже заметить, изменилось ли его лицо, он просто взял ее за руку и молча потащил в другой конец города, туда, куда затихающее пламя не успело добраться. Без сомнения, он не считал это услугой… просто, видимо, ему было что-то нужно от Эллен.

И теперь, похоже, пришла пора узнать, что именно.

– Ладно, хватит юлить, женщина. Рассказывай, кто ты такая. И откуда меня знаешь.

– Я Эллен Тансен. Горничная вашей невесты, миледи Рослин.

Он, кажется, не был удивлен – во всяком случае, сумел это скрыть.

– Та-ак, – протянул эльф. – И что же ты, служанка калардинской княжны, делаешь в тальвардском порту?

– Сопровождаю мою леди, милорд.

Глориндель немедленно вскинулся.

– Она здесь?!

– Нет… уже нет.

– А где? Проклятие, как вообще вас сюда занесло?! Вы были одни? Она жива? Отвечай, бес тебя задери!

– На какой из ваших вопросов, милорд? – беспечно спросила Эллен, и тогда он ударил ее.

А у господина Глоринделя крутой нрав, подумала Эллен, поднимая голову и сглатывая кровь. Как-то вам это понравится, моя маленькая госпожа?

– Если вы будете бить меня, я ничего вам не скажу.

Он, кажется, обомлел от такой дерзости. Эллен утерла губы, оставив на изодранном рукаве кровавый след, и заговорила:

– Как я понимаю, вы здесь, чтобы разыскать ее, милорд. Я одна знаю, где леди Рослин. И могу отвезти вас к ней. Но только вы не должны вести себя со мной как с уличной девкой. Я дворянка. И я прошла через ад, чтобы привести вашу невесту сюда.

– Привести сюда?! Зачем?

– Она велела мне. Я присягала на верность ее отцу.

Глориндель снова выругался – на этот раз сквозь зубы и… как будто удивленно. Словно внезапно вспомнил что-то, к чему решил не возвращаться.

– Ну а ей тут что понадобилось?

– Она направлялась к тальвардским некромантам. Хотела учиться у них.

Что-то мелькнуло в его глазах – то ли изумление, то ли тревога, и Эллен подумала: а он ведь не знал.

– Вы не знали? – эхом откликнулась она на свои мысли. – Не знали, что женитесь на маленькой ведьме?

– Это не имеет значения, – отчеканил эльф. – Где она?

– Вы поедете туда со мной, – улыбнулась Эллен. – Я вам покажу.

– Ты мне не нужна.

– Охотно верю, но вы нужны мне. Я больше не хочу, чтобы меня насиловали через каждые пять миль.

Он бросил на нее внимательный, словно оценивающий взгляд – хотя оценивал явно не ее женскую привлекательность. Скорее пытался понять, говорит ли она правду… и как можно говорить такую правду столь спокойно.

– Больше не хочешь? – вдруг повторил Глориндель и желчно усмехнулся. Перед глазами Эллен мелькнула передернутая дымкой картинка: эта улыбка среди беззвучно шелестящей травы и жесткие глаза, неодобрительно глядящие на нехорошо усмехающиеся губы…

Эллен моргнула.

– Больше не хочу.

– А раньше хотела?

– Можно и так сказать.

Эльф хмыкнул. Эллен видела, что продолжает его удивлять, и знала, что это хорошо. Она не могла заставить его взять ее с собой даже шантажом, но он охотно поедет с ней, если сочтет, что она может его развлечь. Пусть и не так, как обычно женщины развлекают мужчин… хотя Эллен согласилась бы и так: он был неимоверно красив.

– Хорошо. Так куда мы поедем?

– Поплывем. Это… морем. В город, где живет один некромант. Миледи Рослин отправилась к нему.

– Уже без тебя?

– Она сказала, что я ей больше не нужна, – просто сказала Эллен. – Я не смела навязываться.

– Ты отпустила одиннадцатилетнюю девчонку хрен знает куда одну, – кивнул Глориндель. – Да я спорить готов, что она уже мертва.

– Вы, я вижу, не слишком этим обеспокоены…

– Не знаю, – рассеянно обронил он. – Если в мое отсутствие тальварды возьмут Калардин, это уже будет не важно.

– В ваше отсутствие?

– А ты не знаешь? Ваш князь убит. Я потому и вынужден был самолично направиться на поиски вашей маленькой идиотки. У меня нет времени ждать, пока ее отыщут эти раззявы, которых отрядил за ней князь, да пока назад привезут. Законы эти ваши, мать их… Если она не станет моей женой до новой луны, трон Калардина будет считаться свободным и перейдет к младшей ветви королевского рода. У вас ведь нет женского наследования… проклятие…