Текст книги "Время вброд"

«Баюкать давний май. Опавшие слова…»

 
Баюкать давний май. Опавшие слова…
В метели девятнадцатого века
Лететь на рысаках, чтобы успеть едва
Навзрыд, на жизнь проститься с человеком.
И в заточенье бед – сует иных времён
За Ваших рук незримую ограду
Не выйти в западню чужих идей, имён,
Но засветить старинную лампаду,
Молиться, не ропща, и снова обрести
Покой, и к Вам уйти наивными стихами…
Поведать, как вчера мальчишка лет пяти
Мне глянул в душу Вашими глазами…
 

Триптих памяти В.Ц

 
Завьюжат майские метели —
Летящих вишен виражи,
Серебряные канители
И ворожба, и миражи
Хрустальных окон в зазеркалье.
За ними вьюг парад-алле…
Два полукружья в два дыханья
Оставлю вестью на стекле,
Что нежным выдохом свирельным
Я слышу Ваши декабри,
Что безупречно параллельны
Бывают близкие миры.
 

«Но Вас кормить с ладони земляникой…»

 
Но Вас кормить с ладони земляникой
В моей, увы, не выпало судьбе,
И в городе – фантоме многоликом —
Меня Вы не узнали бы в толпе.
Я тенью, невидимкой, незнакомкой
Иду за Вами садом и рекой
Послушать, как изысканно и тонко
Кузнечик аранжирует покой.
В своём далёком, суетном и душном,
За мороком морей, за пеной лет
Я знаю: в унисон уносит души
Кузнечиковой скрипки флажолет.
И звук, впадающий в предтечье речи, —
Нам знак и честь, и клятва на огне…
Ещё я знаю: где-нибудь под вечер
ПомОлитесь тихонько обо мне.
 

«Рифма имени Вашему – дым…»

 
Рифма имени Вашему – дым…
И ушли, растворились, растаяли —
Световою рекой, вертикалями
К берегам восходили иным.
Между нами земной океан
Пролегал; нынче – волны небесного…
Голубая громада отвесная
Пробивает тяжёлый туман
Сновидения – тонкой иглой —
Световой паутинкою, строчечкой,
Откровениями многоточия
И внезапным наитием: Пой!
О нескАзанном – о берегах
Над рекою, не нами исхоженных;
Диких травах, высоких, некошеных;
Непомятых, осенних дарах,
Упакованных в строфы; о том,
Что, смущённые паузой длинною,
Не смотрели на пламя в камине мы
Сквозь бокал с золотистым вином…
Только лёгкая муза меж нас
Да небрежной Фортуны погрешности…
Поле мощное сдержанной нежности:
Искры звёзд выбивает Пегас…
Я пойду по зелёной волне, —
Рифмой имени – дымное облако
Надо мной – накрывает, как пологом.
Память. Сумерки. Свет. Свет в окне…
Вот и Вам путь на запад, в закат…
Вот и снова мои колокольчики…
Проверяет Всевышний настойчиво
Силу веры бедою утрат…
 

IV

«Возьми смычок! Возьми скорей!..»

 
Возьми смычок! Возьми скорей!
Обрушь, мой мальчик, Бога ради,
Неомрачённого Вивальди
На высохшее русло дней!
С ума сойти! С ума сойти! —
Как накатило, подхватило! —
Провинциалочка-душа
глаза от счастья закатила
И поплыла туда, за край
Земной бессмыслицы и быта, —
Вся жизнь – разбитое корыто,
А ты – играй, играй, играй!
Ликуй! Душе, вслед за тобой,
Позволь взойти над отчужденьем,
Над горьким счастьем заблуждений,
Над вечной ямой долговой!
Когда-нибудь ты мне простишь
То иудейское упорство,
что от грядущего сиротства
Тебя спасёт. Играй, малыш! —
Твержу: играй, смотри, внемли! —
Не приведи, Господь великий,
Дитя без книги и без скрипки
Однажды бросить меж людьми!
О, ты меня ещё не раз
Поймёшь, когда в печаль и стужу,
Коль не свою, – чужую душу
Утешишь, как мою сейчас!
 

«Ах, какая тишина!..»

 
Ах, какая тишина! —
Август, лето на исходе.
На деревьях седина,
Дождик ходит в огороде.
Но за тучами светло,
И оттуда свет струится
На оконное стекло —
В доме, запрокинув лица,
Два подростка в забытьи
Водят по скрипичным струнам:
По незримому пути
Две волны светло и юно —
Голубая с золотой —
Ходят в вышине бездонной.
Нимб сияет золотой
Над её лицом мадонны,
И восходит тот же свет
Над его библейским ликом.
Нет времён, страданий нет! —
Только звуки, только блики…
Так на древнем полотне
И в старинном мадригале
В том же свете, в том же сне
Эти двое наиграли,
Отпустили в голубом
С позолотою круженье
Вариации времён,
Тем и судеб повторенье…
Скоро осень из-за туч
Зазвучит в ключе скрипичном.
Надо всем взойдёт привычно
Месяца басовый ключ…
 

«Господи, храни птенца…»

 
Господи, храни птенца —
Желторотого, родного!
Он щебечет без конца,
Он летает бестолково;
Но бывает, как бы вдруг,
Сам того не понимая,
Золотой и чистый звук
Он из сердца извлекает
(Видно, зернышко души
Прорастает потихоньку).
Господи, не разреши
Кукарекать соловьёнку!
Подари ему как мне
Это тайное уменье:
Вверх по звуковой волне
К звёздам до изнеможенья
Восходить, чтобы как срок
Нам настанет распрощаться, —
Он умел на звёздный ток
И на ветер опираться.
 

Антону

 
Прощанье сдавшегося сада —
На ветер золото дерев.
Он приступ долгий листопада
Смирением преодолев,
В поток эоловый, кленовый
Впадает в сон и забытьё:
В цветенье вишен в мае новом,
В небес весеннее шитьё…
Моё дитя, моя отрада,
На грани «быть или не быть»
Безмолвье горестное сада
Я всё учусь переводить
В земную речь, вникая в знаки,
Судьбы, размытые луной…
Грек Зорба танцевал сиртаки…
Пой, мальчик мой, пой, мальчик мой!
 

«На ходулях стеклянных по кровельной жести…»

 
На ходулях стеклянных по кровельной жести
Поскакали дожди с удивительной вестью:
Будто сад заразился весенней ветрянкой;
Солнце лечит деревья зелёной морзянкой.
А наутро увидели внучки и дочки
Любопытные клювы из лопнувших почек.
И решили Елена, Алина, Алёна:
Будет много птенцов презелёно-зелёных!
Головой покачала Смыслова Надежда
И сказала, что все они просто невежды! —
Знают даже Лохматов, Стриженов и Лысьев,
Что из почек проклюнулись новые листья.
И воскликнула вдруг эта странная Сима:
«В почках листья-птенцы! Ах, как это красиво!»
 

«Сашенька! – Вешние шёпоты вишен…»

 
Сашенька! – Вешние шёпоты вишен,
Предвосхищающих весть о цветении.
Сашенька! – Вишенка четверостишия,
Четырёхчастный хорал средостения.
Сашенька-звёздочка, ну, с возвращением
В коловращение вёсен и осеней,
В это тугое земное сплетение
Слова и света, полёта и просини!
Сашенька – зёрнышко тайны, былиночка,
Ангела светлого соло свирельное.
В дальнем далёком – близнец мой, кровиночка,
Бабки-отшельницы нежность смертельная.
 

«Кем, когда, из каких облаков…»

 
Кем, когда, из каких облаков
Были вышиты вишни цветущие
По бордюру небес и веков —
Вишни вешние с пчёлами в гуще их?
Может, юные, с дальней звезды
Девы дивные в светлом наитии
Разукрасили наши сады
Светоносными, росными нитями?
Они их погружали в рассвет,
Когда рощи туманами пенятся,
И отныне, на тысячу лет
Дымки розовой, газовой пленницы:
Вишни – млечные реки, мираж,
Вспышка-память о давнем напутствии…
Неожиданный жизни вираж…
Вздох любви накануне предчувствия.
 

«Вот девочка пробует кисти…»

 
Вот девочка пробует кисти —
Ребёнок-подросток, росток
В преддверии будущих истин,
Земных и воздушных дорог.
Глаза её влАжны газельи,
И больше неведомо мне,
Какие кружАт карусели
Её по весне и во сне.
Художница в нише пейзажа —
В плену облаков и стрекоз,
От вечных, беглянка-пропажа,
Родительских гроз и угроз.
Полётов невидимых автор
Поверх суеты и молвы,
Стрела, уходящая в завтра,
Со звонкой моей тетивы.
 

«Парк детства твоего судьбы печаль…»

 
Парк детства твоего судьбы печаль
Мне скрашивал азалией, пионом.
Младенческого сна волна-вуаль
Раскачивалась нежно птичьим звоном.
Комочек сердца бился, трепетал
Ещё в плену заоблачного ритма.
Седьмых небес магический кристалл
Оберегал младенца, как молитва.
Но соками креплёными земли
Напитывалось ангельское тело,
И яблочные спасы не спасли,
И время между нами пролетело.
Спохватишься, примчишься, опоздав,
Искать меня напрасно между строчек, —
И память будет горше всех отрав…
Сильнее только райских яблок горечь.
 

«Пусть бежит себе, – не гляди, дитя…»

 
Пусть бежит себе, – не гляди, дитя,
На две амфоры, золотой песок…
Паруса мои – дни, года летят, —
Ручеёк судьбы, волосок.
Власяница – жизнь: ни взлететь, вздохнуть!
Лишь любовь вольна – всю до донышка —
От меня – тебе, – её вечный путь!
Забирай, лучись, моё солнышко!
Мы с тобой, дитя, из одной горсти, —
Как пролился свет от Творца отцу…
А теперь тебе будет чтО нести,
Будет чтО отдать своему птенцу.
Мы с тобой, дитя, от одной волны,
Как накроет вдруг, так пойдёшь за ней…
Всё смотрю – смеюсь: как ещё малы
Твои пальчики для моих перстней.
 

«Cаша! Нежные шестнадцать…»

 
Cаша! Нежные шестнадцать…
Сны и снежное круженье.
Транс-прострация акаций,
Яблонь бред о пробужденье:
Блажь, блаженство, наважденье.
В замках облачных Морфея
Хаос: куклы, краски, сказки,
Мимолётный облик феи —
Дело близится к завязке,
Мальчик в маскарадной маске…
Водолей. Февраль. Фламенко
Флёром – фуэте метелей.
Из-за тонкой плёнки-стенки
Багатели менестрели.
Мальчик в маске? В самом деле?
Дни, недели – колесницей…
Сон в шестнадцать – мёда слаще.
Звон синицы. Солнце – спицей.
И росток в еловой чаще
Скоро сбросит снежный плащик
(Тот, кто ищет, тот обрящет)…
 
 
День рожденья! Саша! Саша…
 

V

«Пусть серой размытою краскою…»

 
Пусть серой размытою краскою
Грунтуется холст небес,
Закован в смертельных и ласковых
Объятиях зимних лес,
И тему тишайшего опуса
Ещё не слышит пиит,
Но в раструб сиреневый крокуса
Проснувшийся эльф трубит.
 

«Летучи весенние крохи снов…»

Елене Ивановой

 
Летучи весенние крохи снов
Зимой закованных рек.
Щепоткой сиреневых крокусов
Присыпан осевший снег.
А в мартовских красках разбавленных
Надежды мазков не счесть! —
Как будто уже нам отправлена
На землю благая весть.
 

Апрельские акварели

 
Апрель, и Лель свою свирель —
Манок смертельный —
Чуть пригубил, и неги трель
Плеснул, и затопила гжель
Фиалок зимнюю пастель
И след метельный.
И снежной девочки беда —
Стоит в смятенье
Сомнамбулой у кромки льда —
Кипит ледовая руда,
Рвёт разъярённая вода
Обет смиренья.
Свирельной темы волосок
Иглою острой:
Всё в срок… В испарине висок,
Но к сроку крокуса росток,
И тянет из берёзы сок
Апрель-подросток.
Он с нею в прятки, пироман,
Так упоённо
Играет, прячется в туман,
Ныряет в солнечный фонтан
И запаляет по лесам
Пожар зелёный.
Она же, в таянье оков
Души и тела,
Летит в развалы облаков,
За грань судьбы, в провал веков,
Где только ритм и гул стихов
Да дней пределы…
Уже едва слышна свирель
Сквозь гомон птичий…
Звенит капели канитель,
Ручьи играют багатель,
А в роще мечется апрель,
Хохочет, кличет…
 

«Свирель апреля высверлит тоннель…»

 
Свирель апреля высверлит тоннель
В предсердии тончайший и наружу —
На розовый рассвет, в индиговую гжель
Из белой стужи высвободит душу.
Картавый март грачами откричит,
Корабль сугроба полночью отчалит,
Зашепелявят детские ручьи,
И встреча замаячит за плечами…
Тропинку-нить (заметишь ли!) ко мне
Протопчут эльфы, полные участья,
И ландыши рассыпят по земле
Пригоршнями нечаянного счастья.
 

«Мой май, – грозовой, скоротечный…»

 
Мой май, – грозовой, скоротечный…
Ноктюрны черёмух, дурман!
Назначенной встречи предтеча,
Хмельной менестрель, меломан.
Во снах заблудившийся странник,
Предвестник полётов стрекоз,
Реалий беглец и изгнанник,
Виновник нечаянных слёз.
И в далях его – перспективы,
Крылатая плещется тень…
И ландыши мироточивы,
И в росных алмазах сирень.
 

«Черёмух чарами морочишь…»

 
Черёмух чарами морочишь,
Швыряешь горсти рос в сирень —
Король безумств и одиночеств,
И больше века длится день
Твоих мгновений, май мой, маг мой,
Когда тишайшая жена
Твоею магией и магмой
Разбужена, обожжена.
Ревнивцу – маета и мука,
Остывшему – забытый хмель.
Счастливому стрелку из лука
И метиться не надо в цель.
Вино отравлено любовью.
Истомой сумерки полны.
Луны лампада в изголовье.
Туманы, дымы, тени, сны…
И ты всё тоньше, паутинней,
Вот-вот развеешься, как дым,
В слезах внезапных, беспричинных,
В сирени огненной купине
Стоишь безумием моим…
 

«Окликай меня, парк, окликай!..»

В тот месяц май, в тот месяц мой…

Б.Ахмадулина

 
Окликай меня, парк, окликай! —
Бликом, облаком, клонами клёнов,
Их всклокоченной гривой зелёной!
Мимолётный апрель…
пьяный май —
Мой дворцов-миражей мажордом,
Поводырь по владеньям Химеры,
Вечно юный любимец Венеры,
Лень и праздность сдающий внаём.
Я – твой отпрыск, попавший впросак, —
В сети просек земных сновидений,
Над которыми плавают тени
Менестрелей, вагантов, бродяг…
Майский парк – эпилогом… Причал.
Пристань – простынь зелёной поляны.
Привкус песни, неспетой, желанной, —
О любви, о начале начал.
Окликай меня, друг, окликай! —
Я дождусь, когда выкипит просинь,
Вспыхнут звёзды в подсвечниках сосен,
Опадёт в омут будущих вёсен
Морок, призрак, мираж – этот май.
 

«Сирени купины, купели печали…»

 
Сирени купины, купели печали,
Забытого парка аллеи глухие.
Нас дикие вишни на вечность венчали
И май полупьяный, стихи и стихии.
И пенились солнцем тюльпанов бокалы…
Стрекоз появленье – сакральная драма,
Но Время и битвы, и жертвы алкало,
И юность-запруда – игрушечной дамбой.
Сирени махровой лиловые друзы
И времени волны у самого парка,
И май – вечно пьяный свидетель союза —
Бессмертною тенью в сирени под аркой…
 

«Август – звёздное чело…»

 
Август – звёздное чело —
Лето: апогей усилий.
На волне луны весло,
Душный морок свежих лилий…
Ливневой лавиной гроз
И по морю, и по суше
Он ещё пойдёт вразнос,
Он ещё на нас обрушит
Полновесные сады,
Чашу полнозвёздной сферы.
Одиночества плоды,
Миражей и грёз химеры —
Августейшие дары…
Гроз озон и птичьи звоны…
Кроны прячут янтари
В кулаках своих зелёных…
Предполётной темы грусть:
Завершение, развязка.
Ты же знаешь наизусть
Этой жизни эти сказки!
Что ж печалишься, пиит?! —
Ничего судьба не скрыла:
Над плечом твоим парит
Светлый ангел белокрылый,
И его ночная тень
За плечами притаилась…
Будет пища – будет день.
Дня пронзительная милость…
 

«Эльфа след, светлячками подсвеченный…»

 
Эльфа след, светлячками подсвеченный, —
Тайный знак: запылают мосты…
Свечи. Вечер. Речное наречие
Проступает сквозь шёпот листвы.
Ты смеёшься в любви и неведенье
И атласным поводишь плечом —
Лебедёнок вчера, нынче – лебедем!
Время – страстью, ключом, палачом,
Синим пламенем, радостью в ярости,
Как в печи графоманский роман…
Помнишь Августин, Августин, Августин,
Давний август – маньяк, пироман…
 

«Треснуло зеркало лета: июль отпылал…»

 
Треснуло зеркало лета: июль отпылал.
Пламенем алым оплавлены неба опалы,
Но капельмейстер в пылу – продолжается бал,
Только лавины азалий сгорели, опали,
Только безумный скрипач в этом душном чаду,
Чуткий, расслышал, узнал запредельную ноту,
Ту, что учил, но не помнит – в раю иль в аду,
Ту, что возводит в любовь и восходит на коду.
Ну же, маэстро, пусть дольче притушит туше!
Освобожденьем от груза плодов и запретов —
Август-провидец… Душа повернётся к душе
Истинным ликом любви, тишиною и светом.
Женщина всхлипнет, мужчина закусит губу…
Лета последыш, наследник с недугом летальным,
Август нарушит табу, приоткроет судьбу…
 
 
Слышишь ту ноту в регистре пронзительной тайны?..
 

«Август – занавес лета качнулся, пошёл…»

 
Август – занавес лета качнулся, пошёл…
Плод созревший висит, – взглянешь и оборвётся.
Летней страсти гроза – хмелем на посошок.
До краёв звёзд сорвавшихся пОлны колодцы.
Август нашей любви – серебро-бубенец,
Дежавю: взгляд, как вспышка, и сердце упало…
Кто со мной говорит, кто взирает с небес
Из эпох, когда август был вечным началом?
Созревания время плодов и сердец;
И к отлёту безропотно птицы готовы.
Наших душ перезвон – серебро-бубенец
Опадает плодами созревшими в слово.
 

«Я – август! Я – густой настой…»

 
Я – август! Я – густой настой
Плодов и хвои, сок густой в чану давильни.
Я к вам явился на постой,
Чтобы любви ваш дом пустой стал изобильным.
Ах, Люба-Любушка-Любовь,
Пусть брызнет винограда кровь, – танцуй, отрада!
Спроси себя: а ты готов
Делить с ней ложе, радость, кров и петли ада?
Смотри, как счастлива она
Лишь предвкушением вина, – танцует Люба!
Ей в ноги виноградный град.
О, этот спелый виноград: две грозди, губы!
Спеши, пока я у руля!
Ведь, яркой дробью янтаря изрешечённый,
Я эту тему сентября
Из партитур календаря жду обречённо…
И у тебя настанет год,
И первой женщина уйдёт,
Лишь ей небесный звездочёт кивнёт, поманит.
И судорогой рот сведёт,
И почернеет неба свод,
И памяти водоворот тебя затянет.
Вот и люби её сейчас,
Сегодня, как в последний раз,
люби и радуй,
Как радует с лодыжек сок,
И виноградина-сосок,
И чтоб земля – наискосок под арки радуг!
Иди, ступай, омой стопы
И в танец таинства вступи, и в трансе ритма
Усвой одно: она и ты —
На тонкой ниточке судьбы…
А время – бритвой…
 

«Август – лета прожигатель…»

 
Август – лета прожигатель,
Обронил янтарный лист.
Тем осенних заклинатель,
Струны пробует альтист.
Вызывает дождь и ветер,
Жёлтый и багряный цвет
И разлуку на рассвете,
И любовь в излёте лет.
И pianissimo, и dolche —
Звуковая пелена:
То ли жизни колокольчик,
То ли смерти стремена…
Мы в сонату листопада
Погружаемся, как в бред…
Спелых яблок пиццикато.
Звёзд сгоревших флажолет…
 

«Смуглый август – вдумчивый, дарящий…»

 
Смуглый август – вдумчивый, дарящий,
Новый декоратор, живописец,
Вот ведёт он по зелёной чаще
Алой и оранжевою кистью,
И деревья в праздничных нарядах
Тонко заключает в свет и просинь
До тех пор, пока с шальной бравадой
Их не сбросит стриптизёрша-осень.
Запускает змЕя птичьей стаи:
Крепко держит, но вот-вот отпустит.
Сад и пруд, и вечер осеняет
Тихим светом беспричинной грусти.
Полно, друг мой, – лето на исходе!
В тайне ветра – давний дух бродяжий,
Мимолётной мыслью о свободе
Ты сражён, смущён, обескуражен…
Значит, время – пароходам сниться,
Танцевать дождям по гулкой жести,
И мою ладонь на волю птицей
Отпустить порхать в прощальном жесте.
Падать звёздам, сердцу расколоться…
Лето завершает свой спектакль.
Над провалом звёздного колодца
Августа магический пантакль.
 

«Август – звёздный принц-последыш…»

 
Август – звёздный принц-последыш —
Солнца золото во Льве.
Догораешь, таешь, внемлешь
Охлаждающей волне.
И небес последней гжелью
Вызываешь в горле ком,
И раскачиваешь землю
На зигзаге грозовом.
Расставанья темой струнной
Обречённый полон лес.
Спелых яблок в полнолунье
Звук – морзянкою небес.
Август… Тень осенней тени
Чуткий различит пиит.
Август – лета истеченье…
Над больницами – свеченье:
Блики-облака молитв.
 

VI

«Колокольчик мой первый, пронзительный…»

М. Л.

 
Колокольчик мой первый, пронзительный —
Поднебесный, заоблачный звук —
Как же Вы не сказали: «Простите мне —
Ухожу, мой нечаянный друг!»
А смотрели, альтист, ах, Вы слушали —
Так стоят пред бедой, пред судьбой —
Не глазами мы встретились – душами,
Обвенчались сгоревшей звездой.
Нашей встречи загадка печальная —
Узнаванье, признанье без слов…
Отошли, отзвучали, отчалили
От зелённых земных берегов.
И пошли за смычком, как за истиной,
По касательной ночи и дню.
Взгляд единственный встречи единственной.
И навечно: «Я Вам позвоню!»
Колокольчик мой первый пронзительный,
Поднебесный, заоблачный звук.
Как звоните Вы! Ох, как звените Вы!..
Как пустынно, как тихо вокруг…
 

«Ах, шпор серебряных звенящая струна!..»

 
Ах, шпор серебряных звенящая струна! —
Наездник и гнедой легки, золотогривы.
На крыльях смеха юной женщины счастливой
Летите, князь! – Ещё одна покорена!
Насмешник и бретёр, не ведая преград,
Куда спешите? – Чёрный ангел Ваш смеётся.
Клялись – бросали серебро на дно колодца,
Но властен зов судьбы, и нет пути назад!
А женская печаль настигнет Вас в бою —
Вслед за свинцом, нежнейшая, войдёт в предсердье.
Останетесь один под всей небесной твердью
И каждой женщине признаетесь: «Люблю»…
И каждая легко грехи отпустит Вам —
От первой горничной до царственной гордячки,
И все, в любовной погибавшие горячке,
Возникнут и уйдут по призрачным волнам.
И только та, из-за которой белый свет
Не мил был – гнал забыть несбывшееся счастье, —
Не явится…
Уйдёт за Вами в одночасье
Так тихо, как однажды выдохнула: «Нет»…
 

«Вишни, черешни да вёсны вчерашние…»

 
Вишни, черешни да вёсны вчерашние,
Чаянья чары, походка летящая…
Ангел, вернись!
Ах, если бы ведал, что так обернётся, —
Я не покидал бы тебя, моё солнце,
Радость и жизнь!
Ты будто бы слушала стон мандрагоры[2]2
  Согласно поверьям, тот, кто услышит стон, издаваемый мандрагорой при её выкапывании из земли, должен умереть


[Закрыть] —
Мои бубенцы да звенящие шпоры,
Струн серебро…
И в обручи горло брало твоё меццо,
А мне открывалось: на трепетном сердце
Тайны тавро…
Ах, как ожидала ты вечером поздним
В тех гроздьях сиреневых с доброй иль грозной
Вестью гонца!
Я мчался, летел к тебе после дуэли, —
И ветры свистели, и ели синели, —
Гнал жеребца…
Земного сильнее любви притяженье —
Нерв ожиданья – струны натяжение:
Тризна ли? Пир?
Я рвался из плена злых демонов ночи…
И становился любви многоточием
Звёздный пунктир…
 

«Отжужжали шмели и шершавые осы, и шершни…»

 
Отжужжали шмели и шершавые осы, и шершни;
Нашептала листва все секреты свои небесам.
Осень дарит деревьям янтарные серьги и перстни,
Глубину придаёт голосам, золотит паруса…
Ты бы спела мне песню о море, моя Станислава!
И наполнила грудь – разбудила бы давнюю грусть
Этим трепетом нежным и тремоло в низких октавах,
Чтоб забыться… запомнить навечно, навзрыд, наизусть.
Корабли, корабли… – Помнишь, как провожала,
встречала?..
А моря бушевали, манили в провалы глубин,
Но всегда уводили, срывали с причалов печали,
Чёрный жемчуг дарили, кораллы да аквамарин…
Здравствуй, мой океан! Яркий парус мне дарит дубрава,
И Борей, как трубач на заре, выдувает прибой…
Не смотри мне во след, моя радость, моя Станислава!
Никому не смотри! – Только пой, mon amour, только пой!
 

«Зеленели, поседели, зазвенели ели…»

 
Зеленели, поседели, зазвенели ели.
Месяц тучу пропорол золочёным рогом.
Раскололся штоф январский, взвился джинн метели
И пошёл свистеть, гулять по большим дорогам.
Выносите из беды, из невыносимого!
Выручайте же, гнедой, вороной, каурый!
Мне бы целовать подол платья тёмно-синего,
Да с повинной головой… Да Фортуна-дура —
Расплясалась предо мной вихрем, вьюгой, стужею,
Захлебнулась бубенцом – нервным перезвоном,
Ослепила мОлотой россыпью жемчужною,
Злобным, волчьим янтарём – жёлтым да зелёным.
Всё равно к тебе домчу, свет мой, боль сердечная,
На рассвете поутру, в ясный полдень, поздно ли —
Полем, лугом да леском, ледяною речкою…
Или чёрным полотном, траченным звёздами.