Текст книги "Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры"

В обыденном представлении буктрейлер – предмет статусный, демонстрирующий возможности издательства и подтверждающий значимость автора книги. И даже если ролик не оправдает ожиданий (популярность писателя не повысится, продажи книги не возрастут), он не утратит этих качеств. Если верить социологам, практическая бесполезность при значительной стоимости – один из признаков роскоши.

Аналогично буктрейлер воспринимается и зрителем: вот, мол, какой я «продвинутый» – смотрю самое свежее, знаю самое новое, обсуждаю самое модное. Книгу можно и не читать, если нет времени либо ролик не понравился, а для краткого пересказа и обмена впечатлениями с друзьями вполне достаточно увиденного. Вот и получается: писателю буктрейлер нужен для престижа, издателю – для прибыли, читателю – для самовыражения. Буктрейлер намагничен писательскими амбициями, издательской алчностью и читательским любопытством. Книга же при этом порой оказывается «изнасилованной» (в содержательном плане) и «обворованной» (в смысловом).

Возьмём для примера атмосферный ролик к роману Дмитрия Колодана «Время Бармаглота». Видеоряд – в технике слайдовой презентации: на искусственно состаренном фоне демонстрируются рисунки из анатомического атласа, брызги и капли красной краски (или крови?), фрагменты книжной обложки. Текст медленно «проявляется» дрожащими мелкими буквами: «Говорят, Джек убил Бармаглота… Это неправда… Бармаглот до сих пор жив… Апрель 2010… Спрашивайте в книжных магазинах». Всё удовольствие – 1 минута 20 секунд.

Сам по себе буктрейлер смотрится вполне презентабельно: привлекают фон, словесный минимализм, подходящее звуковое сопровождение. Но насколько адекватно всё это представляет книгу? Избитые образы, ходульные приёмы. При тех же финансовых затратах видео могло быть гораздо содержательнее и оригинальнее.

Точно так же общий фон трейлера, стиль подачи материала, приёмы монтажа преподносят уже упомянутый роман «Псоглавцы» как типичный «экшн» и заурядный «ужастик». На самом же деле это стилевая имитация и жанровая игра в серьёзном многоплановом произведении.

Другая проблема заключается в том, что в буктрейлерах часто обнаруживаются всевозможные искажения, неточности, нестыковки с исходным произведением. Например, в романе «псоглавец стоял на голубом фоне в синем одеянии и в чёрных сапогах… Грудь и живот Псоглавца закрывал панцирь. В правой руке, слегка опущенной, Псоглавец держал хрупкий на вид крест… В левой руке, поднятой, у Псоглавца было длинное и тонкое копьё». Таково авторское описание храмовой фрески. А видеопсоглавец больше смахивает на Жучку из «Репки» и изображается с массивным крестом в две трети собственного роста на зеленовато-жёлтом фоне.

Главные герои романа тоже совсем не такие, как в ролике. Читаем в тексте: «чернявый Гугер был маленьким, в остроносых туфлях, в тугих джинсах, в чёрной майке и бейсболке задом наперёд». Видим на экране: упитанный широколицый парень в широких бриджах. В романе: «У рослого Валерия обозначился аккуратный гуманитарный животик». К тому же герой полноватый блондин, а в ролике – худощавый черноволосый юноша.

А ведь при чтении книги персонажи неизбежно будут ассоциироваться с экранными образами. И здесь буктрейлер напоминает мелкое детское хулиганство – пририсовывание героям усов и бород. Выходит, сам по себе трейлер чудо как хорош, но с романом не вполне стыкуется. Фактически те же претензии часто предъявляют и к экранизациям, что заставляет вспомнить старую шутку: «Купите эту замечательную книгу, пока её не загубил Голливуд».

Эта оппозиция иногда используется в книжной рекламе. Например, рекламная кампания креативного агентства «Agency Air», организованная для бельгийского книжного магазина «Filigranes» (2008), проводит идею о том, что кино навязывает какой-либо один взгляд на произведение, тогда как чтение создаёт персональную картину происходящего. На постерах отражены возможности визуальной интерпретации «Метаморфозы» Кафки разными направлениями кинематографа. «Make your own movie: read a book», – призывает слоган. – Сними собственный фильм: прочитай книгу.

Основной механизм создания буктрейлера – перекодирование слова в изображение, перевод вербальных знаков в визуальные. Текст подвергается трансформации, но частично сохраняется – в виде выводимых на экран цитат, озвученных реплик персонажей или закадровой речи. Однако перекодировка каналов восприятия не всегда адекватна и продуктивна – и это ещё один минус трейлеров.

Для доказательства возьмём ролик по дебютному роману Яны Вагнер «Вонгозеро». Текстовая заставка: «Событие лета-2011 – захватывающий роман-катастрофа». Далее видеоряд: степь → грозовые облака → какое-то массовое не то шествие, не то бегство → зарево пожара → фрагмент теленовостей об открытии нового вируса гриппа → снова зарево пожара → хирургическая операция → вид скоростной трассы из движущегося автомобиля → зелёный росток размером с добрую пальму на фоне зимнего леса → превращение этой картинки в обложку книги → снова шоссе → цветущий луг с горами вдали…

Последовательно выводимый на экран текст: «Даже в таком прекрасном мире никто не застрахован от смертельного вируса… Когда всё вокруг рушится… Что спасёт мир?.. Кого спасёшь ты?.. Кто спасёт тебя?.. Когда рушится мир, спасёт только любовь!.. Скоро!.. Всё случится в июне».

Первый же вопрос: чем сюжет этой книги отличается от множества похожих историй, в центре которых смертельная болезнь, техногенная катастрофа или стихийное бедствие? Убрать вирус гриппа – и вполне можно пускать как рекламу ретропоказа «Терминатора». Вопрос второй: что даёт для представления о книге многократный повтор одних и тех же образов? Создание атмосферы – вряд ли: она вполне ощущается и при однократной демонстрации каждой картинки. Знакомство с сюжетом – тоже едва ли: картинки клишированные и однотипные. Остаётся предположить самое банальное: необходимость выжать запланированный хронометраж.

Большинство отечественных буктрейлеров создаются пока в жёсткой системе стилевых клише и с ограниченным набором визуальных приёмов. Музыка, образность, фон, текстовые нарезки, закадровая речь – всё очень предсказуемо и легко заменяемо. А ещё возникает иллюзия, будто текст «преображается» видеорядом, как хрущёвка – евроремонтом. Причём для этого достаточно нескольких сценарных матриц, повторяющихся алгоритмов, общих слов и «жанровых фраз».

Инженеры связанного с культурой программного обеспечения обычно предлагают нам мир, в котором каждое культурное высказывание выглядит как новенькая маленькая программа, которая может быть чем угодно. Эти сладкие грёзы имеют неприятный побочный эффект. Если каждое культурное произведение есть новенькая маленькая программа, то все они выстроены на одной стартовой линии и созданы с использованием тех же ресурсов, что и любая другая.

Ажарон Ланир «Вы не гаджет», 2010

Что в результате? При первичном знакомстве с книгой складывается ложное представление о равенстве произведений разного художественного уровня. На одной стартовой позиции оказываются талантливый роман и серийная поделка. Конечно, профессионал или просто опытный читатель быстро во всём разберётся, остальным же будет не так-то просто отличить шедевр от мусора.

Любопытно, что само слово «трейлер» произошло от английского глагола «тащить», образованного от существительного «след». Буктрейлер тянет, ведёт, двигает книгу. Вопрос – куда? И какой след оставляет этот путь…

Помимо буктрейлеров, современность располагает ещё множеством технологий и практик «овнешнения» литературы, её преобразования во вторичные визуальные продукты: реклама, игры по книгам, графические романы, анимированные книги.

Наверное, раньше всего из названного появилась «литературная» реклама – обыгрывание книжных сюжетов и художественных образов в продвижении товаров. Так, знаменитое дореволюционное «Товарищество „Жорж Борман“» выпускало леденцы с портретами русских писателей и цитатами из их произведений. Кондитерская фабрика «Большевик», в позапрошлом веке именовавшаяся «С. СГУ и К°», производила «конфекты» «Гоголь» с иллюстрациями и фрагментами повестей, фирма «Динг И. Л.» – шоколад «Стихотворения Некрасова» с поэтическими отрывками, Торговый Дом «Каргин И. В. и Савинов А. А.» (нынешняя шоколадная фабрика «Россия») поставляла сладкоежкам карамель «Отелло». А владелец «Паровой фабрики конфет, пряников и макарон» Д. Кромский догадался запустить производство шоколадок с фрагментами сказки «Василиса прекрасная», которые надо было собрать и составить из них целый текст.

Нынешние аналогичные опыты куда как смелее, но гораздо менее изящны. На этикетке пива «Товарищ Бендер» и билетах лотереи «12 стульев +» можно увидеть цитаты из произведений Ильфа и Петрова. Ещё дальше пошёл рекламист Илья Зорин, украсивший упаковки презервативов портретами русских классиков и двусмысленными заглавиями: «Я не хочу печалить вас ничем», «Человек в футляре», «Облако в штанах» и т. п.

Очень популярно также заимствование писательских фамилий, имён персонажей, книжных заглавий для вторичных наименований: водка «Пушкин», сметана «Простоквашино», мороженое «Гулливер», конфеты «Незнайка», мягкая мебель «Обломов», отель «Достоевский», ресторан «Братья Карамазовы», клуб «Гоголь», небоскрёб «Высоцкий»… И вновь здесь важна исключительно форма, содержание же часто подвергается искажениям и трансформациям. Справедливости ради признаем, что и в прошлом художники имели свойство путаться и ошибаться, зачастую тоже не читая самих произведений. Например, на фантике упомянутых конфет «Отелло» мавр нарисован белолицым, а его жертва – мирно спящей в постели [l].

Куда большей содержательной и детальной точности требуют игры по книгам. Основу таких развлечений составляют чаще жанровые романы с яркой интригой – приключенческие, фантастические, детективные. Есть настольные игры по «Трём мушкетёрам» и «Шерлоку Холмсу», «Хоббиту» и «Ведьмаку», «Дракуле» и «Сумеркам», «Властелину колец» и «Хроникам Нарнии», «Гарри Поттеру» и «Игре Престолов», произведениям Лавкрафта и Пратчетта… Не забывают создатели игр и классику – «Дон Кихот», «Беовульф», «Моби Дик», «1984», «Скотный двор», «Маленький принц», «Имя розы»…

Материалом для игр становится также отечественная литература: «Метро 2033» Дмитрия Глуховского, «Тайный город» Вадима Панова, «Дозоры» Сергея Лукьяненко, «Коронация» Бориса Акунина… Уже подбираются и к классике – готовится к выпуску настольная игра по мотивам «Преступления и наказания». Иногда за основу берут лишь самую общую канву либо ключевой мотив исходного произведения – как, например, в игре «12 стульев».

Фрагмент комикса О. Тэдзуки по «Преступлению и наказанию»

Существует русскоязычный сайт questbook.ru, девиз которого «Приучите к чтению через игру». Но возможно ли? По этому поводу не утихают споры психологов и педагогов, а визуализация литературы тем временем продолжает интенсивно развиваться.

Помимо игр, в ряду визуальных интерпретаций художественной литературы уютно угнездился графический роман (англ. graphic novel). Однако культурный статус этого жанра в разных странах неодинаков. Так, во Франции графические романы создаются преимущественно по оригинальным сюжетам и считаются самоценным видом искусства, а в США они ближе к комиксам и часто представляют собой адаптации уже готовых – киношных или литературных – сюжетов. «Портрет Дориана Грея», «Моби Дик», «Хроники Амбера», романы Стивена Кинга… А французы, если уж берутся за комиксы, то по-серьёзному: «Золотой осёл» Апулея, «Пир» Платона, «Кандид» Вольтера, пьесы Мольера и даже «В поисках утраченного времени» Пруста.

Из русской классики иностранцам больше всего нравится «рисовать», пожалуй, Достоевского. Самая известная история в картинках по «Преступлению и наказанию» – манга Осаму Тэдзуки 1953 года выпуска. Главного героя зовут Расукоруникофу, и выглядит он как персонаж диснеевских мультиков. На русском языке эта манга вышла в 2010 году. Тогда же появился французский комикс по мотивам «Игрока». В 1989 году вышла американская версия комикса по «Преступлению и наказанию» с рисунками Рудольфа Палласа, затем ещё две – «Dostoyevsky Comics» Роберта Сикорьяка, где Раскольников выступал в образе Бэтмэна, и совместная комикс-адаптация того же романа художником Аленом Коркосом и писателем Дэвидом Зейном Мейровицем. Последняя переведена на русский в 2014 году.

Что же до отечественных «литературных» комиксов, то они пока почти в зачаточном состоянии. Хотя ещё с 2002 года проводится фестиваль рисованных историй «КомМиссия». Но широкую популярность получают в основном переводные графические романы: «Муми-тролли» Туве Янссон, «Необыкновенная история острова Панорама» Эдогавы Рампо, «Песочные часы», «Звёздная пыль», «1602» Нила Геймана, «Холмс» по сюжетам Конан Дойла… Из русской классики ещё в 1997 году вышел комикс по «Мастеру и Маргарите» с иллюстрациями Родиона Танаева. Сейчас планируется выпуск сборника графических новелл по мотивам произведений Андрея Платонова.

Между тем время идёт – и всё сложнее понять: где литература ещё остаётся литературой, а где она превращается в сугубо вторичные арт-объекты, где эстетика полностью замещается постэстетикой. Проза, поэзия, драматургия уже не просто синтезируются с другими видами искусства, но растворяются в них. Возникает вопрос: литература обретает новые смыслы в рисованных историях или утрачивает имеющиеся?

Аналитики на эту тему пока ещё мало[1]1
  Одно из самых заметных и серьёзных изданий: Русский комикс: Сб. статей / Сост. Ю. Александрова и А. Бархаза. М.: Новое литературное обозрение, 2010.


[Закрыть], но в научных исследованиях уже обозначились два основных подхода: универсальный – нацеленный на поиск общих принципов взаимодействия литературы с визуальным искусством и дифференцированный – предполагающий рассмотрение каждого случая в отдельности. Сторонники первого подхода сравнивают графические романы с рисованными миниатюрами в средневековых рукописях, где они служили не столько иллюстрациями, сколько визуальными толкованиями (глоссами) текстов. Иначе говоря, такие миниатюры представляли собой параллельные сюжетные миры и могли содержать элементы и смыслы, отсутствующие в рукописи.

Какой из этого следует вывод? Графический роман не приращивает и не обедняет смыслы исходного произведения, но существует с ним в симбиозе – по принципу взаимодополнения. Что ж, хорошо, если это на самом деле так.

Не менее популярны практики соединения книжной культуры с урбанистикой, «встраивания» литературы в городское пространство. Здесь открываются новые возможности визуализации. Примеров масса, поэтому назовём только события и мероприятия 2015 года, ставшего в России Годом литературы.

Заметным событием стал Всероссийский уличный фестиваль поэзии и граффити «Стихи на стене». На городских зданиях от Калининграда до Анадыря появились строки классиков – Пушкина, Северянина, Вознесенского и современных региональных поэтов.

В Екатеринбурге, Ханты-Мансийске, Оренбурге и других городах прошёл фестиваль уличного искусства «Стенограффия». Одним из самых ярких мероприятий стала «интеграция литературных произведений в городскую среду», как сообщается на официальном сайте фестиваля. По сути, это были те же цитатные граффити, которые со временем должны стать «Музеем автографов выдающихся писателей под открытым небом». Первыми такими арт-объектами в Оренбурге стали два фрагмента из произведений Алексея Иванова.

В Москве прошёл фестиваль современной литературы и паблик-арта «Город в словах». Стены городских зданий украшались иллюстрированными цитатами из книг Дины Рубиной, Алексея Иванова, Захара Прилепина, Евгения Водолазкина, Андрея Геласимова, Юрия Буйды, Марины Степновой, Наринэ Абгарян. Каждой работе был присвоен QR-код со ссылкой на полный текст произведения, чтобы все арт-объекты разместились на одной «виртуальной книжной полке». Помимо нанесения граффити, акция предполагала мастер-классы художников и встречи с писателями.

Но одних лишь текстов уже недостаточно – и на домах Тюмени появились портреты писателей. Проект «Литературная волна» решили начать с Петра Ершова, Константина Лагунова и Зота Тоболкина. В Москве на стену одного из зданий Никитского бульвара нанесли «селфи» Пушкина и Натальи Гончаровой. Рисунок художника Романа Шипунова размером аж в четыре этажа изображал планшет, на экране которого светилось фото поэта с супругой. Место – рядом с храмом Вознесения Господня – было выбрано не случайно: здесь состоялось их венчание.

Однако визуальные приключения литературы в наших городах и весях на этом не заканчиваются – дизайнеры фонтанируют всё новыми и новыми затеями и придумками. На столичном фестивале «Круг света» на Патриарших прудах была установлена световая инсталляция на тему «Мастера и Маргариты». Возникло понятие световая новелла. Художник-иллюстратор Олег Иванов расписал подъезд дома в Перми изображениями книг и «появляющихся» из них персонажей. На всероссийском фестивале «Lenovo Vibe Fest – 2015» в Екатеринбурге байкеры-экстремалы прыгали на велосипедах через гигантские макеты книг, сложенные в причудливые фигуры и крутые горки. Участникам соревнования по слоупстайлу предлагалось взять высоту в виде «Сказов» Бажова, «Алёнушкиных сказок» Мамина-Сибиряка, «Сердца пармы» Алексея Иванова.

Отдельным пунктом идут интерактивные проекты, сопрягающие виртуальные писательские миры с реальными городскими локусами. Например, проект «Литературное присутствие»: маркировка специальными знаками столичных объектов, связанных с местами действия произведений и событиями литературной жизни.

Дизайнер и типограф Юрий Гордон создал «говорящую» карту Петербурга «От окраины к центру. Говорит город» из цитат Блока, Маяковского, Бродского и других поэтов, писавших о городе на Неве. Согласно авторскому замыслу, тексты связаны и локально (соотносятся с точками на карте), и логически (перекликаются между собой).

Как относиться к синтезу литературы с уличным искусством, практикам погружения книг в городскую среду? С одной стороны, есть явно положительный момент самоидентификации. Мы представляем себя не вандалами, уродующими стены, а творчески ответственными профессионалами. Мы по-прежнему видим писателя значимой общественной фигурой. Мы хотим, чтобы российскую культуру продолжали считать литературоцентричной.

С другой стороны, визуализация – это неизбежные смысловые потери. Световые новеллы слабо соотносятся с литературными первоисточниками. При нанесении на стены или асфальт тексты орфографически стилизуются и потому часто плохо читаются. К тому же они порой сильно диссонируют с окружающей обстановкой, смотрятся претенциозно, аляповато, излишне навязчиво. Так выглядит человек в яркой футболке с огромной надписью «Я люблю читать!».

Вряд ли стоит рассматривать подобные акции как агитационные, повышающие престиж чтения. Аналогично, праздники семьи не способ профилактики разводов, а дни высокой моды не способ формирования вкуса. Любой творческий акт, всякий художественный жест – всегда только декларация. Чтобы декларация стала практическим руководством, нужны инструментальные умения и навыки. У кого их нет – тот не будет читать, хоть распиши ему весь подъезд от первого до последнего этажа всеми произведениями школьной программы по литературе.

А ещё стрит-арт – та же постэстетика. Не только торжество формы над содержанием, но и (главное) признание вторичного более ценным, чем первичное. Цитата на стене выразительнее цитаты на странице. Тумба для велопрыжков в виде книги удивляет больше, чем настоящая книга. Световую новеллу по «Мастеру и Маргарите» показывают лишь единожды, а роман можно прочитать когда угодно. Визуализация – это не просто набор творческих технологий, но способ накопления символического капитала на рынке современной культуры.

Отдельное и тоже сейчас очень модное направление графического дизайна, основанное на трансформации слова в изображение, обобщённо именуется ворд-арт (англ. word art). Здесь можно условно выделить два основных подхода:

• обыгрывание только внешней формы букв и слов, произвольно скомбинированных и не наделяемых самостоятельным содержанием;

• создание художественных объектов путём осознанного отбора и целенаправленного сочетания вербальных элементов.

Совершим очень краткий экскурс по техникам современного ворд-арта и посмотрим, как они пересекаются с книжной культурой и литературным творчеством.

Типографический словесный коллаж – плоскостная аппликация из разрезанных текстов произведений. Яркий пример – работа американца Сэма Уинстона на основе текста «Ромео и Джульетты». Дизайнер разделил шекспировскую трагедию на три «эмоциональные категории» (страсть, гнев, равнодушие), соответствующим образом порезал и соединил на одном большом полотне. А вот британец Джейми Пул комбинирует технику коллажа с жанром портрета – склеивая лица людей из написанных ими текстов, вырезанных из газет, журналов, книг.

Фрагмент работы Д. Пула

Текстовый, или шрифтовой, типографический портрет (англ. text portrait) – изображение человеческих лиц, составленное из слов либо текстовых фрагментов, заменяющих линии рисунка. Такие портреты буквально «написаны». Например, портрет Чарльза Дарвина в исполнении испанца Хуана Осборна состоит из слов книги «О происхождении видов». Немецкий мастер Ральф Уэльтцхоффер делает портреты знаменитостей из текстов их биографий. Австриец Анатоль Кнотек создаёт портреты из высказываний тех, кто на них изображается, либо фраз, которые они могли бы произнести. А вот американец Джон Сокол предпочитает изображать классиков – Достоевского, Толстого, Уитмена, Фолкнера, Ибсена, Джойса, Беккета – цитатами из их произведений.

Звуковая графика, или голосовая картина – художественное оформление сделанного на компьютере звукового графика произнесённых и записанных слов. Пример – продукция американской компании «Bespoken Art». Подобным образом можно оформить поздравление с праздником или признание в любви, теоретически – даже «наговорить» целиком текст какой-нибудь книги.

Typewriter art, или (более позднее название) date stamp painting (рисунки на пишущей машинке) – изображения, созданные хаотически расположенными повторяющимися печатными символами. Появление программ автоматической генерации таких изображений дало начало новейшим разновидностям этого творчества – ANSI-графике и ASCII-apmy. Известны имена Тайри Каллахан, Федерико Пьетреллы, Киры Ратбон, Пабло Гамбоа Сантоса. Здесь уже картинка превращается в «слово», художественное высказывание, а иногда даже в целую историю на бумаге.

Д. Сокол. Портрет Ф. М. Достоевского, написанный текстом «Преступления и наказания»

Typewriter art от К. Ратбон

Популярны также словесные картины – графические либо живописные изображения из повторяющихся слов или нарисованных фраз. Особое признание получили произведения Томаса Брума, Кристофера Вула, Антона Викторова. Российским художником Василием Смелянским разработана техника виртуальной живописи «виржи» – визуальная параллель стихографии, где поэтические произведения с помощью цифровых технологий становятся неотъемлемой частью художественного полотна.

Следующее популярное направление – текстовая фотография: наложение поверх снимков слов и фраз, раскрывающих либо дополняющих изображение. В этой технике работает, в частности, американская художница Стефани Лемперт: текстами становятся описания эмоций, переживаемых в процессе творчества, а также отрывки разговоров, услышанных в момент работы. Здесь уже сам дизайнер претендует на роль писателя. Причём возможность и «право» писать ему даёт не наличие литературного таланта, а сам выбор определённой творческой техники. Иными словами, не компетенция, а креативность.

Словесная картина К. Вула «Чёрная книга»

Работа С. Лемперт

Ещё в моде сейчас наборные фотокартины из алфавитных матриц. Части такого изображения составляются из отдельных орнаментированных буквиц. Например: О – циферблат, древесный сруб, дверное кольцо, спасательный круг. В этом направлении ворд-арта тоже широко обыгрываются элементы городского пространства и архитектурных сооружений: мосты, лестницы, качели, светофоры, оконные переплёты, дорожные знаки, столбы ЛЭП, вентиляционные отверстия, причудливо изогнутая арматура… Образцы картин из фотобукв можно увидеть, например, в российских дизайнерских студиях «SMART», «Алфавит».

Фактически к этому же направлению ворд-арта примыкает и уже упомянутый леттеринг (гл. 2). Специалисты спорят относительно точного определения данного понятия. В общем смысле леттеринг – это шрифторисование, синтез иллюстрации, каллиграфии, типографики; графический рисунок из букв, образующих композиционно-стилистическое единство. В отличие от декоративных шрифтов, произведения леттеринга единичны в своём роде, не предполагают повторного воспроизведения, тиражирования. Прямо по Достоевскому: не каллиграфия, а чистый артистизм.

Леттеринг в книжном дизайне

Леттеринг существует и как самостоятельный вид творчества, и как прикладная техника для оформления книг, комиксов, вывесок, рекламных плакатов.

Рисовать можно на компьютере и вручную – карандашом, тушью, красками, мелом… Знаменитая канадка Марьян Банджес работает паяльником по деревянной столешнице, пальцем по замёрзшему стеклу, иглами на цветочных лепестках, сахарной пудрой на морковном кексе. Россиянка Наталия Риво делает проект «Портреты букв», вырисовывая каждую литеру в виде фантазийной картины. А шведский дизайнер Патрик Свенссон оформляет постеры книжной рекламы, превращая в литературные образы сами буквы. Оригинальность в простоте: достаточно перевернуть литеру, сжать или растянуть – и «о» с «1» превращаются в лупу Шерлока Холмса, «у» с «d» – в кита из «Моби Дика».

Постер П. Свенссона

Книжная реклама стремится превратить ворд-арт из декоративной технологии в концептуальную. Так, для новозеландской сети книжных магазинов «Whitcoulls» героев экранизаций популярных произведений нарисовали полными текстами этих произведений. Оригинальный способ соединить Роальда Даля с Тимом Бёртоном, Энтони Бёрджесса со Стэнли Кубриком, Стига Ларссона с Нильсом Арденом Оплевом. Напоминает книгли (гл. l). Цель рекламы – напомнить о том, что у фильмов есть литературные первоисточники.

Наконец, последнее из интересующих нас направлений ворд-арта – вербальный дизайн. Прежде всего, это создание т. н. интерьерных букв, слов, фраз – плоскостных и объёмных элементов декора из самых разных материалов: картона, дерева, металла, пластика, стекла, перьев. Американский художник Венда Гу – тот вообще составляет слова из человеческих волос. Яркие образцы вербального дизайна – в книге Джи Ли «Слово как образ» (2011), в профессиональном блоге «Оживший текст» (Visual Text Project), посвященном словам в виде зрительных образов.

Образы букв используются во множестве товаров – от кондитерских изделий до ювелирных украшений. Швейцарская компания «Set 26» производит модульную мебель в виде букв (линия «Мебель из типографии»). Популярны также «словесные» разновидности геоглифов – наносимых на землю огромных узоров: от цветочных клумб в виде фраз до целых древесных парков в виде гигантских «надписей», читаемых с большой высоты. Многие из них существовали давно, но стали известны широкой публике с появлением в 2008 году спутниковой картографии. Некоторые отечественные геоглифы – результат титанического труда доселе никому неизвестных советских садоводов и работников лесхозов. Например, фраза «Ленину 100 лет» длиной более 500 метров из миллиона (!) саженцев на границе Казахстана и Курганской области была создана под руководством скромного лесничего Александра Канщикова.

Итак, ворд-арт – это масса самых разных концепций, техник, дизайнерских имён. Интересно, красиво, мастеровито, часто даже очень талантливо. Но почти в каждом произведении – творческая ревность к мастерам прошлого, скрытый спор с традиционной культурой, борьба за авторитет в искусстве.

Слова – мощнейшее оружие любой борьбы. Только нынче произносить слова уже недостаточно – их надо рисовать, фотографировать, вырезать из бумаги, выкладывать из волос… Сим победиши?

Вспоминается эпизод из «Путешествий Гулливера», в котором чудаковатые лапутянские мудрецы додумались совершенствовать речь, заменяя слова предметами, дабы «не изнашивать лёгкие». За каждым из таких умников следовал слуга с огромным мешком вещей, необходимых для «общения». В актуальном искусстве эта метафора достигает предельного воплощения: в предметы превращаются сами слова. Они становятся поделочными материалами, прикладными инструментами, декоративными элементами, модными аксессуарами. И здесь не возникает уже никаких сомнений, где ставить запятую во фразе «Смотреть нельзя читать». Респект лапутянам!