Текст книги "Заяц на взлетной полосе"

Роберт

«Господи, спасибо за то, что послал мне ее! Я был верным и хорошим мужем для Вики, я буду заботиться об этой молодой и несчастной женщине. Я должен! Ты ведешь нас, и наше дело – слушать и следовать. – Роберт помолчал. – И помогать людям». Он поразился собственному упорству. Ведь она уже сказала «со мной каши не сваришь», то есть напрямую отвергла, но молитва вышла такой, какой вышла.

Роберт не знал, зачем он позвонил Норе. Она ответила, сухо поинтересовалась здоровьем. Он сообщил, что все хорошо, спросил про мальчиков. «Что ты хотел, папа?» – ответила вопросом на вопрос дочь. Жесткая, холодная и абсолютно чужая его девочка, которая каждую минуту своего раннего детства льнула к нему. «Хотел узнать, как вы», – проговорил он, глотая ком в горле. «Нормально. Папа, я занята». Разговор иссяк. Он хотел сказать, что в его жизни произошли перемены, но это было невозможно. Нора не стала бы слушать. «Хорошо», – ответила, и ему не пришлось бы долго держать у уха телефон.

Несколько лет назад, заглянув в кафе в аэропорту, неожиданно встретил Линду. Она вернулась из путешествия, катила огромный розовый чемодан по залу прилета и случайно заметила Роберта, сидящего в зеленом мягком кресле с чашкой кофе. Замахала, улыбнулась, растолкала шумную стайку индийцев у входа в кафе и ворвалась. Красные босоножки на каблуках разъезжались на скользком полу.

Когда-то они дружили с Вики. Линда приходила в их дом, и они пекли печенье в четыре руки или рассматривали журналы мод. С ее появлением становилось весело и просто. Роберту нравилось наблюдать за «девчонками». А они примеряли новые джинсы или крутили друг другу прически.

После смерти Вики Линда раза три позвонила Роберту, сначала с соболезнованиями, спрашивала адрес Норы, выясняла какие-то пустяки. Потом пропала.

– Роб, это невероятно! – Линда затолкала чемоданище между стеной и столом и кинулась обниматься. – Ты что, снова на работе?

– Нет, зашел попить кофе среди людей. Как ты? – Он обхватил ее широкую спину и ткнулся носом в щеку.

– Я прекрасно! – Линда поправила шляпу.

Он вдруг вспомнил, как она рассказывала анекдоты про своего мужа Стефана, который то чай посолит, то отправится в контору в разных носках, но гениям можно. «Все как в книжках про чудаков», – хохотала она и подмигивала Роберту. Волосы, собранные в тугой хвост, и удивительно аккуратные, маленькие уши, которые казались Роберту слишком совершенными для человека. Вики ее любила.

Линда сняла шляпу, обмахнулась, пригладила обесцвеченные волосы. Блестящий балахон, красные острые ногти, абсолютно гладкий лоб и выпяченная верхняя губа – столько усилий, чтобы обмануть старость! Вот Вики точно не стала бы таскаться по салонам красоты и в жизни не купила бы себе такие босоножки – натуральные копыта. Но Вики нет на этом свете: нет ее каштановых волос с едва заметной проседью, нет детских пальцев с круглыми ногтями, нет гибкого тела, теплого дыхания, запаха духов – она шутила, что больше всего любит аромат мокрых опилок.

Разговор о путешествиях, о погоде, немного о политике. Потом Линда сообщила, что восемь лет назад скончался Стефан. Она вдруг громко всхлипнула: «Сначала говорили, что просто полипы в кишечнике». Роберт выудил из кармана куртки упаковку бумажных платков. Линда шумно высморкалась и вздохнула, положив на грудь пухлую руку. Вспомнился тихий, сутулый Стефан в нелепых вязаных жилетках и коротких брюках.

– Можно я буду тебе позванивать? – спросила она на прощание. – Мы ведь страшно подумать, сколько знакомы. Схоронили своих, теперь вот что осталось?

Роберт проводил ее до такси, помог с чемоданом и даже помахал вслед. До конца дня оставалось ощущение сухости во рту и неловкости непонятно отчего, хотя он рад был ее видеть. Конечно, рад.

Линда позвонила спустя несколько дней. Поговорили о пустяках, а вскоре она приехала. Вышла из круглой зеленой машинки и вытянула за собой огромную торбу леопардовой расцветки: «Здесь угощения!»

Долго бродила по дому, вздыхала. Они даже поднялись на второй этаж.

– Слушай, я помню это покрывало. – Линда кивнула на застеленную кровать, стоя в дверях спальни. – Мы вместе выбирали по каталогу. Надо же, еще живо, а я-то свое давно выбросила. А журналы?

– Какие журналы?

– Ну, журналы по вязанию. У Вики же была целая коллекция. Ты их не выкинул? Если что, я могу забрать.

– Не знаю, – замялся Роб. – Кажется, в коробках в гараже.

Они постояли еще минуту в неловкой тишине и спустились вниз.

Потом Линда суетилась на кухне, разогревала домашнюю еду, разложенную по пластиковым контейнерам: «Я ведь знаю, чем ты питаешься. Всякой индийской дрянью из супермаркета!» Сели ужинать. Роберт пилил столовым ножом куски пересушенной индейки, макал в «обалденный» соус брокколи, ковырял шоколадный торт – все это пахло ее сладкими духами.

– Послушай, Роб. – Линда сидела напротив, опустив густо накрашенные ресницы. – Я вот что хотела сказать. Зачем огород городить: давай жить вместе?

Роберт замер. Было слышно, как в соседней комнате зевнул Бо.

– Не знаю, что и сказать.

– А ты не торопись. Не отказывай мне сразу. Я ведь вижу, как ты живешь. Ты загнешься тут от одиночества. А мне тоже не сахар, Роб. Нора-то с тобой не общается, как и мой сынок. Ох, расскажу как-нибудь, сколько я с ним хлебнула. Он ведь и Стефана загнал в могилу.

Она говорила, говорила, говорила. Роберт жевал, кивал, смотрел в окно. На мгновение представил, как она ходит по дому в махровом халате и с полотенцем на голове, спрашивает, записался ли он к врачу, измерил ли давление. Представил, как она убирает из гардероба платья Вики, снимает со стен ее фотографии одну за другой – постепенно, чтобы он не сразу понял. Жалуется на сына и просит Роберта поговорить с ним, потому что кто еще образумит парня. Все это пронеслось в сознании с сумасшедшей скоростью. Роберт посмотрел на Линду, улыбнулся и сказал:

– Слушай, я позвоню тебе на неделе, хорошо? Может, сходим куда пропустить по стаканчику.

Особенно стыдно было за слова «сходим пропустить по стаканчику».

Она вздохнула:

– Как знаешь, Роб, как знаешь.

Хэл

Обиднее всего, что не удалось толком попрощаться с Бо. Все так завертелось, не было никакой возможности управлять событиями. Но друг наверняка простил его.

Сначала растерянное лицо Мии, которая катила по дорожке свой чемоданчик с Микки-Маусом и оглядывалась. А Хэл был рядом. Сидел в кустах, прижав уши, хотя, по стечению обстоятельств, вполне мог оказаться где угодно, даже за тридевять земель от дома Роберта.

– Ну и что ты? – прошипел Внутренний Голос. – Давай! Дерзай! А вдруг тебя примут за старую шапку и пропустят в самолет?

– Не ехидничай, не смешно, – вздохнул Хэл.

– Да кто тебя смешит…

– Ну вот и молчи. Выискался тут.

– Терпи. Какой ни есть, а я твой Внутренний Голос – не нога, не хвост.

– А у меня и не должно быть ног. У меня лапы.

– Не придирайся.

Тем временем Мия исчезла. И Хэл знал, что исчезла навсегда. «Спасибо, что так хотела помочь», – сказал старый заяц довольно громко, а гусеница-листовертка, которая закручивалась в лист у его носа, удивленно покосилась на чудо природы.

Прощаться с мечтами всегда больно. И Хэл не отказывал себе в этой боли. Он вжался в землю под кустом, зажмурился и попробовал умереть, однако только испортил воздух.

Следующие дни прошли так, как будто из них выкачали все возможное: свет, воздух, звуки, запахи. Хэл бродил возле дома Роберта, и только Бо иной раз возникал в тумане, стоявшем перед его слезящимися глазами. После очередной тягостной ночи вдруг наступил новый красочный день, похожий на взрыв.

К соседнему дому подъехал автомобиль, который привез Бренду. Дальше была суета, сумятица. В какой-то момент Бренда оказалась во дворе в новеньком инвалидном кресле с блестящими ручками. Хэл с трудом узнал хозяйку Бенджи, но это, несомненно, была она. Старый заяц подошел вплотную к коляске и поздоровался. Теперь уже было все равно, кто и что подумает. Бренда сощурила глаза, что далось ей с трудом, несколько секунд изучала объект, рот ее пополз в сторону, обозначая радушную улыбку, и она выдохнула:

– Бххэжи!

Потом повторила.

Хэл попытался объяснить, что она обозналась, что он не Бенджи. Бенджи ушел за радугу, как принято считать. Или на радугу? В общем, не важно. Но Бренда упорно игнорировала объяснения. Она всеми возможными способами стала объяснять неизвестному Хэлу молодому человеку, что заяц – это ее древняя собака. Молодой человек кивал и гладил Бренду по голове, приговаривая:

– Да, конечно, мама, этот заяц очень хорош. Что ты хочешь? Посадить его тебе на колени? Но он наверняка дикий. Хорошо, я попробую. Мистер заяц, прошу прощения, но будет здорово, если вы согласитесь порадовать мою старенькую маму.

Хэл обомлел. Он никак не ожидал такого поворота событий: его уговаривают прикинуться Бенджи и посидеть у Бренды на коленях. Ему вовсе не трудно. Пожалуйста. Молодой человек наклонился, протянул руки и осторожно взял Хэла за бока. Спасибо, что не за уши. Через секунду все были счастливы. А дальше Хэл с трудом может восстановить цепочку событий, однако эта цепочка, звено за звеном, привела его в аэропорт. Он ехал в красивом автомобиле, восседая на коленях у Бренды, которая упорно величала его Бенджи. Позади остался дом Роберта и Бо. Дружище Бо, который выскочил за калитку в тот момент, когда заворчал мотор. Но Хэл успел, успел качнуть ушами на прощание.

Дорога в аэропорт еще ничего не гарантировала. Конечно, его выпустят на лужайке у большой гостиницы. Ни один сканер не пропустит зайца без документов. Но все пошло не так. Проход к частным самолетам был совсем с другой стороны. Конечно, сотрудники аэропорта округляли глаза, завидев облезлого зайца на коленях у пожилой женщины в инвалидной коляске, но никто ничего не говорил. На частном самолете можно перевозить даже медведя. Хэл не утверждает, надо перепроверить, но ему кажется, что да. Процессия двигалась к трапу, и у каждого колотилось сердце от предвкушения. Хэл миллион раз представлял себе этот момент, но сейчас не хватало сил прожить его на полную катушку, казалось, что наваждение закончится, и все.

– Мама, ты уверена в этом пассажире? – переспросил молодой человек.

– О да! Безусловно! Я счастлива отправиться в полет с этим прекрасным смелым зайцем, – четко артикулируя, ответила Бренда.

Так послышалось Хэлу.

На самом деле она произнесла что-то, звучащее как чихание засорившегося крана.

Пилот объявил о взлете.

– А-а-а-а-ааааааа!

И выпал снег.

Виктория Ноэль

По телевизору на всех каналах в новостях рассказывали о снеге.

– Неужели планета в опасности и слухи о глобальном потеплении не оправдались? Нас ожидает новый ледниковый период? – Кудрявая журналистка требовала объяснений от мужчины в жеваной рубашке. Внизу экрана появилась подпись: «Ведущий метеоролог».

– Честно говоря, тридцать семь лет назад уже было зафиксировано подобное явление. Это просто снег. Он уже растаял.

– Но в это время года такого быть не должно, – не унималась журналистка.

– Вообще, это долгий разговор, насчет должно или не должно.

Ведущий метеоролог явно пошел не в ту степь со своими рассуждениями, и девушка распереживалась не на шутку – ведь именно она уговорила начальство поставить этого дятла в прямой эфир. Хоть бы рубашку погладил.

Снег летел крупными хлопьями, такими, какие бывают не во всякую зиму, – легкими, нежными. Они ложились на цветы и зеленые газоны, на зонтики открытых кафе, на брусчатку, на головы людей. Дети ловили их ртом. Особенно странно смотрелся под снегом фонтан на главной площади.

На кладбище хлопья касались стены с урнами, падали на расчищенную дворником дорожку и мгновенно таяли. Так, что крупные собачьи и средние человеческие следы не успевали отпечататься. Человек и собака повернули на узкую боковую дорожку и через несколько шагов остановились у стены. Набрякшая от холодной влаги туча расходилась над их головами, и в прорехи пробивалось солнце. Собака смирно легла в стороне, готовясь к долгому ожиданию. А человек коснулся рукой таблички на стене и сначала стоял молча минут пять или семь, потом заговорил. Со стороны могло показаться, будто он читает невидимое письмо, так складно выходило:

– Здравствуй, дорогая Вики! Как ты тут? Не испугалась ли снега? Говорят, лет тридцать назад такое уже случалось в наших краях. Я не помню. Вот ведь. Голова как решето. А если бы посмотрел свой дежурный журнал, точно бы сказал, было такое или нет. Но раз объявили в новостях, то конечно. У тебя там, наверное, снега нет. Хорошо бы, а то замерзнешь в своем платьице.

Слова уносились вверх, теплые от дыхания.

Виктория Ноэль ни о чем не жалела. Она воспитала в себе эту способность – не жалеть о сделанном, даже если со временем обнаруживалась ошибка.

– Все-то у тебя легко, голубка, – приговаривала мать.

Когда они с Робертом поженились, развязался узел, завязанный Вики по неосторожности, но, не изменяя себе, она приняла все как есть, без сожаления. Нет, плакала, конечно, лежа на колкой траве в лесу. Плакала долго, вздрагивая всем телом, не заботясь о накрашенных ресницах. Когда силы закончились, встала, отряхнула платье, поправила золотистый ремешок на талии, глянула в круглое карманное зеркальце и пошла домой. А на следующий день встретила Роберта. Он пришел в библиотеку, где она только начала работать после трех курсов университета. Первое, что бросилось в глаза, – левая брючина, по неосторожности заправленная сзади в носок. Роберт стоял у кафедры, заполняя требование на книжку. Виктория не сдержалась и засмеялась. Молодой человек обернулся.

– Ты уверена? – спросила мать, когда они вместе резали пирог с мясом на кухне, а Роберт ждал в гостиной.

– В чем?

– В ком!

– Мама, ты много от меня хочешь. Откуда я знаю, хорош ли он? Ты вот знала про папу?

Мать вздохнула и прожевала кусочек начинки.

– Ничего. Не пересушила. Папа был строгим, но справедливым, и мы вырастили пятерых детей. Царствие тебе небесное, Эдвард!

– Папа любил только Лиз, а остальные ему мешали. Но он изо всех сил это скрывал, что в моих глазах делает ему честь.

Разумеется, мать не знала о ее положении, и Нора в дальнейшем всегда была для нее продолжением Роберта: «Гены – не водичка. Вон, погляди, и ходит, как Роберт, и уши его, и цветную капусту не ест». Вики улыбалась.

На стене сначала съемной квартирешки, потом собственного дома, купленного на наследство Роберта, появлялись все новые фотографии в рамках из хозяйственного отдела универмага. Вот свадьба, вот маленькая Нора на руках у Роберта и Вики рядышком. Вот – на юбилее у мамы. Вот – Норе три года. Вот большое семейное фото с родственниками Роберта, однажды навестившими их. Вот Роберт на работе. Вот Вики с подругами. Менялись прически, грубели лица, платья становились то короче, то длиннее. Вики вела дом. Она уволилась с работы, когда родила Нору, и больше туда не возвращалась. Иногда они ездили в гости к братьям или к сестре Вики, которые жили рядом. Правда, Лиз редко была рада их видеть. Она жила одна и отчаянно завидовала младшей сестре. Но Вики настойчиво баловала ее своим вниманием.

– По-моему, ты переборщила, милая, – сказал однажды Роберт, когда они возвращались домой после семейных посиделок. – Лиз была сама не своя.

– Правда? Я и не заметила, – пожала плечами Вики.

Случалось, Вики принималась тосковать по интересной жизни, которая, несомненно, бурлила за пределами ее мирка. Она тормошила Роберта, тащила его в город, а однажды поехала на другой конец страны на поезде, потому что устала видеть каждый день одно и то же. Но больше, как мышка-норушка, сидела дома, обустраивала каждый уголок, делая запасы и наводя порядок.

Когда Нора подросла, Вики захотелось родить еще раз. Они с Робертом записались в клинику, три года маялись, сдавая анализы и консультируясь то у одного доктора, то у другого. Вики даже собралась в путешествие к камню, который, по слухам, даровал детей, но потом неожиданно отменила поездку и даже смеялась над этим порывом. Роберт покорно исполнял все указания жены и снова перестал спать. Бессонница и короткие провалы в забытье, сопровождавшиеся видением с собакой, не отпускали лет пять после этой эпопеи с зачатием.

– Вам нужна серьезная терапия, голубчик, – сказал на приеме невролог.

– Я знаю. Это все нервы, – согласился Роберт.

Как донести до любимой женщины, что ее попытки завести с ним детей – тщетны, а чудес на всех не хватает? Вики лишь однажды попрекнула: ты плохо следил за своим здоровьем! Но опомнилась и прикусила язык.

Человек из прошлого появился неожиданно. Он подкрался к Вики на мягких лапах, искусно втерся в доверие, когда это казалось совершенно невозможным. Появился на пике ее отчаяния. Вики, которая отвергала любую романтическую чушь, размякла. Сначала она с яростью отринула попытки сближения, но потом незаметно оказалась в паутине откровений, обещаний, надрывных монологов, страданий по дочери. Все, чему она привыкла не верить никогда, пропитало ее и лишило воли. Она слабо сопротивлялась и погружалась в морок, подпуская опасность ближе и ближе, пока дыхание опасности не смешалось с ее собственным дыханием.

Когда Роберт возвращался с дежурств, Вики смотрела на него с мольбой. Она хотела, чтобы он сам заметил перемены, взорвал эту тюрьму, вернул жизнь такую, как прежде. Вики не могла поверить, что все, происходящее буквально на его глазах, может оставаться незамеченным. То и дело она заглядывала ему в глаза:

– Роберт.

– Что, дорогая?

Он обнимал ее.

– Ничего.

А потом бежала в темноте в парк, и сердце колотилось в горле. Было стыдно и страшно. Хотелось исчезнуть, проснуться и избавиться от кошмара, но он ей не снился. И снова она утыкалась в крепкую шею, покрытую жесткими темными волосами, глотала слезы, вкладывала свою маленькую ладонь в чужую – широкую, твердую и всегда влажную. С дерева, под которым она стояла, больно уперевшись в ствол затылком, слетали листья, и холодные капли, срываясь с веток, обжигали лицо и шею, скатывались в вырез на груди. Казалось, что по коже провели ножом. Каблуки ее белых лодочек вязли в земле. «Ну и что?! Я не буду сожалеть, как бы ни повернулось».

Линда отпаивала ее мятным чаем и уговаривала никогда не открываться Роберту, а этого гнать поганой метлой. Нашел когда явиться за дочерью. Столько лет и не помышлял.

– Быстро ты забыла, как он слинял тогда. Предатель! Да на Роберта молиться надо. Все для семьи.

– Не знаю, что со мной, Линда, – плакала Вики. – Ничего не могу сделать. Как опоили меня. Я ведь ненавижу ложь!

– Ничего не говори! Потом не расхлебаешь. Роберт тебя точно не простит! И вообще, уезжай на время отсюда. Ты сто лет нигде не была. Бери Нору, покупай билеты и лети.

Вики смотрела, как переливаются в ушах у Линды дешевые клипсы-ракушки.

– На самолете?

– Пусть Роберт берет отпуск, и летите.

– А если поздно уже?

– Тебе решать. Я тут не советчик. Надо будет, подскажу врача, сделаешь и забудешь.

– Линда, как же оно могло так случиться со мной? В одну и ту же реку вошла.

– Погоди, еще ничего не случилось. Никому ничего не говори – ни тому, ни другому. Держи рот на замке.

И правда, ничего не случилось. Обошлось. Никогда ни о чем не сожалеть, просто жить. А как еще? Они так и не полетели никуда всей семьей, потому что Роберту надо было подменить Марка и вообще работы невпроворот, как всегда. Он гладил Вики по плечу и оправдывался:

– Сейчас никак. Марку нужно делать операцию на глазах. Да и вообще работы прибавилось – новые рейсы открыли. Но мы полетим. Точно говорю.

Накануне он задержался с работы – поехал в город, нашел пивной бар, сел за липкий угловой столик и дождался человека, глазами которого на него каждый день смотрела Нора. Один в один глаза – круглые, с длинными ресницами. И манера поджимать губы та же. Роберт не ответил на приветствие. Руки ходили ходуном, и он не мог удержать стакан с пивом. Тот человек согласился на сумму, несколько большую, чем его сбережения, но согласился подождать месяц и даже написал расписку, в которой отказывался от прав на ребенка. Конечно, это была всего лишь бумажка, ничем не подкрепленная, но уж что есть.

– И еще. Вики, разумеется, ни о чем не знает. Не надо больше ее беспокоить.

Все забылось. Растаяло. Развеялось.

Саша

Пока летели, на душе было пусто и легко. Ни страха, ни тоски, ни тревоги – ничего. Радости тоже не было, но к этому Саша давно привыкла. Мия сидела рядом, сосредоточенная и тихая. Она раскрашивала картинки в раскраске, и Саша подумала, что слишком уж быстро уходит младенчество. Оно еще просвечивает, но скоро изменятся черты лица, вытянутся руки и ноги. Цыпленок, который теряет последний желтый пух и обрастает жесткими перьями.

– Вот мы и договорились, как вы советовали, – сказала она Роберту перед отъездом и показала на телефон. – Посмотрите, разблокировал карту и прислал вот это.

Саша ткнула пальцем в длинное сообщение.

– Тут вам и про любовь, и про обязательства, и про ответственность. «Я прошу только об одном – принимать помощь. Больше ни на что не претендую».

Роберт прищурился, пытаясь разглядеть текст.

– Я рад.

– Спасибо! Но вы же не верите этому, правда?

– Я хочу, чтобы закончились ваши страдания.

– Еще раз спасибо! Знаете, что я сейчас сделаю?

– Нет.

– Я куплю билеты, и мы полетим назад – туда, откуда бежали.

– Наверное, оно к лучшему.

– Вы смогли прожить такую хорошую жизнь с любимой женой и даже сейчас счастливы ожиданием встречи с ней в раю. Интересно, чем я насолила Всевышнему, что мне счастья не обломилось? В чем секрет?

Ужасно стыдно было за эти слова.

Таксист уложил в багажник чемоданы, помог Мии застегнуть ремень безопасности.

– Малышку не укачивает? – спросил он, кивнув на бумажные пакеты в кармашке переднего сиденья.

– Нет.

Саша села рядом с Мией и протянула ей бутылку воды, купленную в киоске.

– Спасибо, мамочка! Открой.

– Да, сейчас. Что это ты так притихла, ничего не рассказываешь?

– Я потом папочке все расскажу.

Ощущение было такое, будто в сердце вонзили кол и провернули пару раз для надежности. Начался дождь, капли ползли по стеклу снизу вверх.

Она и бежала, и летела, и плыла – только бы оторваться, а вернулась в начало пути. Саша огляделась. Машина внутри была тщательно вычищена. Затылок шофера с аккуратной скобкой светлых волос показался ей детским. Ей сразу понравился этот парень. Он сосредоточенно смотрел на дорогу, молчал, и Саше было хорошо от мысли, что они с Мией проведут ближайшие два с половиной часа в его мире. Интересно, он женат? Нет. Наверняка нет, слишком молодой. То, что не носит кольцо, еще ни о чем не говорит.

– Вам не душно, мадам? – спросил он, глянув на Сашу в зеркало заднего вида.

– Нет, спасибо.

Саша улыбнулась. Ей хотелось улыбнуться ему особенно тепло и дружелюбно, чтобы мальчик подумал, будто она обыкновенная женщина с ребенком, которая возвращается из отпуска, и все у нее хорошо. И не о чем волноваться. Разве что – поливали цветы в ее отсутствие или нет.

– Если малышке захочется послушать детское радио, я включу. Дайте знать.

– Большое спасибо!

«Почему же голос у меня такой скрипучий?» Саша отвернулась к окну. По соседней полосе ехала огромная фура. «Замороженные продукты. „Бабушкин сад“». Если шофер уснет и фура потеряет управление, таксист может не успеть вывернуть руль, и все закончится. Но среди бела дня водители обычно бодры.

Со вчерашнего вечера от Пола перестали приходить сообщения. Саша знала, что он дома и ждет их. Мысленно она уже миллион раз повернула ключ в замке и вошла в прихожую, где остались Миины пушистые тапочки. Вошла, закатила чемоданы, не стала удерживать ребенка, рвущегося в нутро дома, закрыла за собой дверь. Она представляла каждую комнату, где остались следы их с Мией присутствия. Как только доходило до появления Пола, видение обрывалось.

Остановились на заправке. Можно сходить в туалет. А если прямо сейчас снять деньги в банкомате и исчезнуть? Саша долго мыла руки, долго расчесывалась перед зеркалом, пытаясь привести в порядок запутанные волосы.

– Мама, поехали! Я не хочу тут стоять. Воняет.

Мия потянула ее к двери.

Девушка-продавец из магазинчика при заправке катила тележку с коробками.

– Простите!

– Да, мадам.

– Простите, а у вас, случайно, нет работы? В смысле вакансии продавца в магазине?

Девушка замерла:

– Ой, не знаю. Я через агентство устраивалась.

– Спасибо! Извините!

Дождь закончился. Таксист стоял у машины, прикрыв глаза, и улыбался.

– Теперь подробно расскажите о том, как вернулись из путешествия, – попросила женщина-полицейский. Она заполняла зеленый бланк и не смотрела на Сашу.

– Я уже рас…

– Ничего, повторите еще раз для меня. Будьте добры!

– Да. Конечно. Мы приехали из аэропорта на такси. Таксиста зовут Габриэль, но это, наверное, не важно.

– Важно.

– Мы ехали два часа сорок пять минут, потому что минут на пятнадцать останавливались на заправке – ходили в туалет.

– Муж не собирался встречать вас?

– Нет. Мы не договаривались.

– Он знал о вашем возвращении?

– Да. Я ему сообщила, и он видел билеты.

– Когда последний раз вы разговаривали с ним?

– По телефону? Давно. Мы переписывались. Дело в том, что муж очень занят на работе, он устает, и мы с дочкой стараемся давать ему возможность полноценно отдыхать от семейных забот.

– Когда от него пришло последнее сообщение?

– Я отдала телефон вашему коллеге и хотела…

– Постарайтесь вспомнить, когда от вашего мужа пришло последнее сообщение.

– Думаю, что это было позавчера в семь вечера или около того. Можно проверить телефон.

– Пока вы были в дороге, муж вам не писал и не звонил?

– Нет.

– Понятно.

– Просто он знает, что все у нас хорошо и мы в порядке.

– Вы ему тоже не писали и не звонили?

– Нет.

– Вас не встревожило отсутствие сообщений от мужа?

– Нет. Я подумала, что он занят. Не хотела беспокоить.

– Вы вызывали полицию по факту насилия в семье, но сразу отказались от заявления, и ваш муж уплатил штраф. Это было, – женщина-полицейский глянула на монитор компьютера, – полтора месяца назад.

– Да. Это досадное недоразумение.

– Ваши соседи так не думают.

– Мы мало общаемся с соседями, они могли неверно истолковать. И зачем вы спрашиваете, почему Пол не звонил, если он арестован? Откуда ему было звонить? Я ничего не понимаю.

– Не волнуйтесь. Просто отвечайте на вопросы.

Сам разговор, большая комната в полицейском участке, где за стеклянной перегородкой ее допрашивала следователь, мелькание людей в форме – все это казалось Саше случайностью. Не может быть! Ошибка! Ее муж задержан до выяснения обстоятельств, а она – свидетель. Свидетель чего? Пол не мог совершить ничего противозаконного, он аккуратный, исполнительный, он на хорошем счету на работе. Так и хотелось сказать следователю: «Вы не там ищете, мой муж точно не преступник». Вдруг стали дрожать ноги, ходили ходуном, прямо хоть связывай.

– Извините, я волнуюсь за ребенка. Долго еще?

Женщина-полицейский положила бланк в папку и уставилась в монитор. Саша рассматривала ее тугие африканские косички, круглые уши, приплюснутый нос, ладно сидящую форменную рубашку.

– Мы допросили соседей. И они замечали, что последнее время отношения в вашей семье были, мягко говоря, сложными. Самое время рассказать об этом.

Саша облизала губы.

– Я не знаю, что еще рассказать. У нас обычная семья. Я не знаю, за что арестован мой муж. Может, вы уже объясните?

– Непременно. Можете идти. Всего доброго.

Саша поднялась с жесткого стула и пошла к двери. На затертом ковролине лежали солнечные квадраты. Она ступала с одного на другой. Можно прыгать, как в классики.

– Не волнуйтесь, – послышалось за спиной. Саша обернулась. – До вынесения обвинения ваш муж является подозреваемым. Мы работаем. Думаю, для вас было бы разумным контактировать с социальными службами. И если вы смогли бы предоставить данные о вашем фактическом местонахождении за последние три недели, это помогло бы следствию.

– А сколько продлится следствие? Сколько он будет находиться в тюрьме? – Саша слышала свой дребезжащий голос со стороны.

– Он не в тюрьме. Не путайте, пожалуйста, – сухо поправила следователь. – Жду от вас информацию о местонахождении и подтверждающие контакты. Всего доброго!

Мимо пробежал совсем юный парнишка со стаканом кофе в вытянутой руке. Он слегка задел Сашу, извинился и старательно нахмурился, как и положено настоящему полицейскому.

Солнце почти зашло – вот-вот провалится за кромку леса, как тяжелая монетка исчезает в прорези детской копилки. Хотелось вина и сыра, но из-за таблеток не выпьешь теперь и глотка, а сыра в холодильнике не было. Ничего, завтра можно съездить за продуктами, а сейчас хорошо просто сидеть и смотреть вдаль, благо с этой стороны мало домов и виден лес. Спасибо полицейским – разрешили отмыть комнаты. Пока получилось начерно – подтерла видимую грязь, выкинула половик из прихожей, – а завтра наведет настоящий порядок сама, без уборщиков.