Текст книги "Заяц на взлетной полосе"

Саша

Занятия в первом классе музыкальной школы ставили в основном до обеда, а зимой неожиданно поменяли расписание. Саша показала маме дневник, в который учительница вклеила бумажный квадратик: «Уважаемые родители Саши С., со следующей недели занятия переносятся на вечернее время. Специальность в 19:00 по вторникам и четвергам. Просьба не опаздывать». Значит, вместо розового и хрустящего чистым снежком утра будет ночь.

– Что ты от меня хочешь? – Мама сняла очки и подняла голову от тетради с конспектами. – У меня, между прочим, студенты. Я в восемь только из института выхожу. От музыкальной школы до дома два шага.

Саша стояла, опустив голову, и разглядывала завитушки на ковре. Она знала, что у мамы студенты, что они «вымотали ей все нервы», что мама «вкалывает». Как ей в голову пришло просить встречать ее, взрослую семилетнюю девицу, из музыкальной школы? Зимой всегда рано темнеет, можно и привыкнуть. А снег так и должен громко хрустеть под сапогами в тишине – хр-хр-хр. Он и под ногами прохожего за твоей спиной так же хрустит. А розовая трансформаторная будка – это трансформаторная будка, а не домик привидений, как уверяли мальчишки из класса. Когда папа вернется из командировки, можно попросить его встречать. Только маме не говорить.

После занятия Саша вышла на улицу в темноту. Мимо шла пожилая женщина с собакой, и Саша пристроилась за ними, придумывая историю, как будто это ее бабушка и они вышли на вечернюю прогулку. Вовсе и не страшно. Фонари горят. Надо дойти до поворота, потом обогнуть детский сад, хоккейную коробку, пробежать мимо домика привидений, то есть трансформаторной будки, а там уже рукой подать до дома. Женщина с собакой перешли улицу на светофоре, никуда не сворачивая. Саша остановилась в недоумении. Но кто сказал, что случайный попутчик доведет ее до самого подъезда? Ничего, сейчас появится другой. Саша шла вдоль ограды детского сада. А с другой стороны ограды кралась тень. Сквозь редкие прутья Саша хорошо видела черную фигуру и слышала – хр-хр-хр. «Только бы не перелезла сюда, ко мне». Саша облизала губы и прижала к себе папку с нотами – потрепанный сборник «Легкие пьесы для фортепиано». Папка еле застегивалась. «Тень-тень-потетень, выше города плетень, тень-тень-потетень, выше города плетень». В голове крутилась только что разученная песенка. Если повторять смешные слова, почти не страшно. Главное – скорее добежать до угла, а там уже дом. Саша изо всех сил перебирала ногами в скользких сапогах, вроде бы неслась что есть мочи, а ограда все не кончалась. Вдруг сапоги разъехались на раскатанной мальчишками ледяной проплешине, и Саша упала.

– Ой, не соседка ли наша тут отдыхает? – услышала она над собой знакомый голос. Потом разглядела лицо с бородой и улыбнулась. Сколько раз она здоровалась с этим дедушкой у подъезда и гладила черного пуделя на кожаном поводке.

– Там кто-то ходит. – Саша махнула варежкой в сторону детсадовской площадки.

– Конечно, ходит. А что сторожу не ходить? – засмеялся сосед. – Давай-ка, подымайся, голубушка.

– Дедушка, а почему Саше одной разрешают из музыкалки ходить? – спросил мальчик в смешных очках с заклеенной линзой.

Потом они шли втроем, смеялись, и мальчик с таинственным именем Аристарх поглядывал на Сашу восхищенно – большая, сама шла домой в темноте. С тех пор она знала, что ее встретят, потому что расписание у Саши и Арика совпадало до самой весны.

– Когда у вас появился значимый взрослый, которому вы доверяли? – спросила психотерапевт.

– У нас была очень правильная семья. Мама заботилась, чтобы все было не хуже, чем у других: покупала мне красивую одежду, я ездила отдыхать в летние лагеря к морю, мама платила репетиторам, чтобы я поступила в университет. Она до глубокой ночи готовила или утюжила мою школьную форму… А еще, когда я болела, она обнимала меня и даже молилась, потому что болела я всегда тяжело. Однажды она прокралась ко мне в больницу и обманом осталась ночевать. Привезла мне цветные карандаши и альбом для рисования с петушком на обложке.

– У вас есть бабушка?

– Бабушка? – переспросила Саша. – Папину совсем не помню, а мамина умерла, когда мне было десять. Она одна растила маму и всю жизнь работала на руководящих должностях, поэтому никакие оладушки мы с ней не пекли и носки не вязали. Но она купила мне пианино и еще всегда помогала родителям деньгами. Это важно? А то я болтаю, может, не про то.

– А еще что-нибудь помните про бабушку? – Психотерапевт явно хотела узнать семейные тайны, но Саше тут нечем было ее порадовать, потому что если тайны и были, то до Саши не дошли.

– Ну, ее муж – мамин отец – был музыкантом. Бабушка с ним развелась, когда маме был год, из-за пьянства. У нее в шкафу висел его концертный костюм. Что еще? Знаю, что мама росла на пятидневке в саду и летом всегда жила на загородной даче, куда детей вывозили с воспитателями. Они с бабушкой при мне никогда не ссорились, но вот не помню, чтобы там была особенная ласка в отношениях. Все ведь разные.

Саша помнила бабушкину квартиру – на первом этаже прохладной «сталинки»: сирень в окне, пухлые кресла, хрусталь, ковер, длинные жемчужные бусы, подвешенные за раму зеркала в прихожей, сладкие духи и невкусный обед. И ни разу Саша не слышала, чтобы бабушка назвала ее мать дочкой, доченькой, Оленькой, – или Ольга, или вообще никак.

– Мне было лет шесть, наверное, я украла у бабушки из косметички карандаш для бровей. Знаете, замусоленный такой огрызок, которым она рисовала себе черные ниточки. Так что я, получается, воровка. – Саша усмехнулась.

– А я цветные мелки из универмага стащила однажды, – подхватила психотерапевт. – В первом классе было. Рецидивов не наблюдалось.

– Когда вы вышли замуж, мама приняла вашего мужа?

– Да.

В этом кабинете каждый предмет был на месте, ничего лишнего, раздражающего, всегда стояли живые цветы, пахло французскими духами. Саша все не могла вспомнить какими. Точно знала, но сейчас столько всего улетучилось из памяти – привычного, обыкновенного. Вот, например, название духов или годы жизни художника Ватто. Саша вспомнила, как тщательно зубрила даты, а на самом деле интересно другое, например, имена художников, чьи картины Ватто «развесил» на стенах в лавке Жерсена. Та самая его картина-завещание, с которой начался стиль рококо. И хорошие искусствоведы знают назубок: Рубенс, Ван Дейк, Остаде… Кто же еще там был?

– Извините, вы, случайно, не знаете, когда родился Ватто? В восемьдесят четвертом?

Разумеется, после этого вопроса ей можно смело выписывать направление в дурку. Какой, к чертовой бабушке, Ватто, когда тебя бьет муж! Да когда бы он там ни родился…

– Сейчас проверим. – Врач открыла ноутбук. – Да, в тысяча шестьсот восемьдесят четвертом. Я не знаток французской живописи, но помню из детства по открыткам. Моя бабушка собирала открытки с репродукциями.

– Открытки – это вещь, – улыбнулась Саша. – Польский историк искусств Ян Бялостоцкий сказал, что мир, созданный Ватто, находится на грани своего существования. Ну, это не важно.

– Почему же? Это как раз чрезвычайно важно. – Психотерапевт что-то черкнула в блокноте. У нее был черный блокнот и белый карандаш. – Еще раз. Подумайте и назовите значимого взрослого, которому вы доверяли в детстве.

Мия

Когда заяц, кряхтя, выбрался из чемодана, Мия ойкнула и прижала ладошки к щекам. Это людей, которые никогда не встречали фей с огуречными лицами, не знают Земляного Человека и Грака, может потрясти живой заяц в чемодане, а уж ей не привыкать. Тем более она почти сразу узнала старого знакомого.

– Ты мне потом расскажешь, как забрался в чемодан, а сейчас прячься скорее под кровать, потому что мама скоро вернется, – зашептала Мия и приподняла краешек стеганого покрывала.

Хэл замешкался. Он не хотел сидеть под кроватью. Там темно, пыльно и скучно. А у него были еще дела снаружи. Но Мия не предлагала никакого выбора.

– Ну давай, посиди там немножко, а потом я тебя спасу. – Мия подтолкнула Хэла под тощий зад.

Хэл протиснулся под кровать. Он решил положиться на судьбу, ведь ему почти ничего не нужно от жизни, кроме полета. Именно сейчас старику казалось, что до исполнения мечты лапой подать.

Мия легла на живот и заглянула под кровать:

– Это твой домик. Я принесу тебе еще вкусных цветов, если хочешь. Только сначала скажи, кто тебя заколдовал?

Хэл подергал носом.

– Я хорошо разбираюсь в колдовстве, – продолжила Мия. – Я легко расколдовываю всех в детском саду. Только папу пока не смогла, потому что Грак очень сильный. Иногда он пускает слюни из папиного рта, они как пена от зубной пасты, представляешь? Он очень хитрый. Когда вокруг люди, то он сидит тихонько, как будто его нет. И папа тогда всем улыбается.

Мии нравилось, что заяц ее внимательно слушает, ей давно нужно было кому-нибудь подробно рассказать о своих наблюдениях.

– А еще я не хочу здесь долго жить. Роберт хороший, но пусть он живет без меня и без мамы. Я хочу в свою комнату. Перед нашим домом – травка. Там можно бегать и валяться. Мы скоро полетим на самолете к папе. Он пришлет нам деньги, и мы уедем. А к бабушке с дедушкой не поедем. Бабушка все время кричит на маму на своем языке. А дедушка болеет – он, когда дышит, свистит: «Ссс-ссс». Хочешь, я возьму тебя с нами? И ты полетишь на самолете. Тебе просто нужно быть рядышком, когда мы будем уезжать. Например, сидеть в кустах во дворе. Хочешь, я повешу на ветку красный флажок, только надо его раздобыть. – Мия засмеялась.

Саша все не возвращалась. Наверное, она была занята внизу или уже позабыла о том, что они с Мией воевали с чемоданом.

– Посиди тут на всякий случай, а я схожу к маме, – прошептала Мия. Она прокралась на носочках к двери, выскользнула на лестницу и, свесившись с перил, посмотрела вниз.

Леон

Леон пристегнул ремень безопасности, глянул в иллюминатор и усмехнулся: «Забавно. Ты можешь купить свой собственный самолет, а вместо этого сидишь и не знаешь, куда пристроить ноги в экономклассе. Сейчас заверещит младенец, старушка справа начнет вспоминать, что с ней стряслось в тысяча девятьсот восьмом году, а толстяк слева обязательно захрапит и навалится на плечо всей тушей».

Однако младенцы вели себя вполне пристойно. Справа на этот раз сидела молодая девушка в наушниках, слева – худой старик в вязаной шапочке. Поди разбери эти религиозные группировки с их атрибутикой. Леон еще в школе определился со своим отношением к Богу. Когда его спрашивали о вероисповедании, он говорил, что верит в себя, и на этом сразу пресекал дискуссию. Осмелел он не сразу, оглядываясь на псевдокатолическое Эммино воспитание, но в конце концов надоело. Старик уставился в одну точку, то и дело шевелил губами. «Ну и хорошо, – подумал Леон. – Пусть молится, так и время пролетит без пустых разговоров».

Все чаще он задумывался, как увязать в одну все свои жизни. Ему казалось, что наступит время, когда он выберет самую удобную и правильную, пока он то клеил модели самолетов, то болтал с Надей, то обсуждал очередной законопроект местного правительства с соседом, то поддакивал случайным знакомым, что спасу нет от налогов, то играл на бирже, покупал антиквариат, занимался благотворительностью.

У Леона не было друзей. Такой симпатичный парень с отличным чувством юмора, а друзей нет. Когда занялся фотографией, легко и быстро влился в профессиональный круг, прослушал курс о художественной фотографии, изучил, что могут камеры, купил все лучшее и начал новую игру.

– Отличная штука!

Леон накручивал на «тушку» объектив и не сразу среагировал на комплимент девушки с синими волосами.

– Да, пришлось продать дедушкин домик. Вот, позволил себе.

– Туда ему и дорога, – ответила девушка.

– Кому?

– Домику дедушки. Меня зовут Беата.

– Очень приятно. Леонард.

– Прекрасное имя.

– У вас тоже.

Беата снимала капли росы, муравьев, пушинки, былинки, хлебные крошки. Она с радостью уходила в микромиры, обустраивалась там, любовалась стрекозиными крыльями и тычинками.

– А самолеты вы не снимаете? – поинтересовался Леон на следующем занятии.

– Нет. Авиация – не моя тема. Хотя если кто-нибудь предложит поснимать самолет с ноготь, тогда конечно.

Леон засмеялся. Ему понравилась идея построить самолет с ноготь.

После занятий они шли пить кофе и болтали «о пустяках» – так Беата определяла любые темы. Леон узнал, что ей двадцать четыре года, что она живет одна, что недавно выписалась из клиники неврозов, потому что с ее наследственностью «немудрено туда загреметь».

– Биполярка. Пустяки, – махнула она рукой и втянула с шумом половину кружки латте через трубочку. – У меня куча болезней, одна другой хлеще. И мне почти ничего нельзя. Вот латте нельзя, но я нарушаю, потому что как жить, если не нарушать?

Леон наблюдал за ней. Ему нравились синие волосы, белые футболки и клетчатые рубашки, заправленные в джинсы с высокой талией, всегда чистые и аккуратные ботинки. Перед ним была серьезная и совсем не скучная девушка. Очень самостоятельная. Казалось, Беате все равно, обратят ли на нее внимание, похвалят или осудят. Она всегда сидела в последнем ряду и мало говорила. Не задавала вопросов лекторам. Однажды Леон подумал: а не показать ли ей коллекцию самолетов?

– А что, тебе не хватило денег на приличный телефон после продажи дедушкиного домика? – спросила она однажды, кивнув на его плохонький.

– Я равнодушен к телефонам. Мне все равно, – засмеялся Леон.

– Вижу, ты поставил на кон все, что у тебя было. Даже если дедушкин домик – вранье, ты ведь отдал последние деньги за оборудование? – Беата почти никогда не улыбалась.

– Почему ты заговорила об этом?

– Потому что я должна тебя предупредить, чтобы ты не тратил последнее.

– Предупредить о чем?

– Ну, я сейчас нарушу твои личные границы, как сейчас модно говорить, но почему бы и нет? – Беата сидела напротив, уперев подбородок в ладони, и смотрела на Леона с жалостью. – Дело в том, что у тебя недостаточно таланта для большой фотографии.

– Что?

– Да. Не обижайся. Ты отлично справляешься, и камера прекрасно работает. И тебя будут приглашать на съемки. Да и в галереи брать наверняка будут. Но ты ремесленник, Леонард. У тебя нет сияющего шара внутри. Понимаешь?

– Что? – Леон замер. – Какой еще шар? Чушь, честное слово. Я не верю во всякие там энергии и шары.

– Ты просто очень хорошо делаешь свое дело, и не больше. Так понятнее?

Леон и сам знал, что она права. Но даже если и так, он будет заниматься фотографией ровно до тех пор, пока это имеет для него смысл.

Самолет набрал высоту. Соседи сидели смирно. Девушка в наушниках то и дело поглядывала на Леона и «случайно» задевала то рукой, то ногой. Это было мимолетно и не доставляло ему неудобств. Он даже разглядел ее лицо, совсем не похожее на Беатино.

Беаты не стало внезапно. Никто не знал, что произошло. В группе повздыхали один день и забыли. Леон тоже скоро забыл.

– Какая милая игрушка, – не выдержала девушка с наушниками, кивая на облезлого зайца, выглядывающего из рюкзака Леона.

– Да, я с детства путешествую с этим зайцем. Ему уже много лет, как и мне. А уж сколько он летал… – Леон улыбнулся.

– Какая прелесть! – Девушка обрадовалась завязавшемуся разговору. – Он вам наверняка очень дорог?

– Ну конечно, у него в пузе зашиты бриллианты. – Леон сделал таинственное лицо.

– Люблю смешные шутки.

– Ну и слава богу! – завершил разговор Леон и закрыл глаза.

Роберт

Роберт стоял у стойки администратора и не сделал даже шага навстречу незнакомцу – ноги одеревенели. Это гадкое ощущение, когда предчувствуешь плохое, но в голове ни одной картинки, только шум в ушах: «Шшшшш-ш-ш», а перед глазами помехи, как в старых кинескопных телевизорах.

– Добрый день, – улыбнулся незнакомец. – Прошу прощения, меня зовут Пол.

Роберт посмотрел на протянутую раскрытой ладонью вверх руку. И пожал ее. Перед ним стоял крепкий молодой человек с печальными зелеными глазами. Роберт уже знал, кто это.

– У меня здесь есть каморка. – Роберт откашлялся.

– Отлично. – Пол подхватил дорожную сумку.

Девушка-администратор наблюдала за ними, слегка приоткрыв рот. Волосы у нее были убраны в высокий хвост, открывая почти прозрачные розовые уши.

– По-моему, тут работает эльф, – подмигнул Пол, когда они с Робертом вышли из холла.

– Самая добрая из всей их компании. – Роберт принялся ковырять ключом замок.

– Это главное. Давайте помогу. – Пол протянул руку, но Роберт отстранился.

Зачем он позвал этого парня в каморку? Ведь можно было коротко побеседовать прямо в холле, и будет с него. Так обычно ведут себя с чужими людьми: вежливо поздороваться, отделаться дежурными фразами «ах, ну что вы, не стоит благодарности, ваша жена и дочь нисколько не помешали, Господь велел помогать». Однако Роберт сам поменял роли – теперь не получится отстраненного разговора.

– Вы простите, что мы вот так вторглись в вашу жизнь! – Пол отряхнул стул и сел без приглашения.

– Кофе? – Роберт кивнул на поднос с чашками. – Тут рядом кофемашина. Я принесу.

– Ну что вы! Ни в коем случае! Мы и так доставили столько хлопот.

– Что ж. – Роберт не знал, чем заполнить паузу.

На вид гостю было лет тридцать пять, от силы тридцать семь.

– Понимаете, я очень боялся за дочь, – начал Пол. Он откашлялся, потер ладонью переносицу. – Дело в том, что моя жена Саша… у нее есть проблемы со здоровьем. Серьезные проблемы. Надеюсь, в эти дни она была спокойна и ничего не натворила?

– А что она могла натворить? – Роберт одернул куртку. – Она – прекрасная мать. С девочкой все в порядке. Очаровательная малышка.

Он старался говорить спокойно, вежливо, но дыхание перехватило – вышло сипло и с надрывом.

– Это долгая история. Понимаете, когда ты встречаешь прекрасную девушку, влюбляешься, забираешь ее в цивилизацию из дикой страны…

– Простите?

– Я имею в виду, Саша – иностранка. Она жила в стране… как бы это сказать…

– Да-да, я понял.

– Понимаете, есть вещи, которые заметны не сразу. Темное нутро дремлет в человеке до поры. Моя мать, а она очень проницательный человек, сразу сказала, что с Сашей будет трудно. Но какой сын слушает мать, когда влюблен? У меня за плечами уже была одна несчастная история. Тут я надеялся на лучшее. Делал, что мог, но демоны вырвались наружу. Вы же знаете, что у женщин бывает послеродовая депрессия? Так вот, это началось, когда Мия была совсем крошкой. Саша категорически не подпускала к ней никого.

– Но это нормально – мать оберегает ребенка, – перебил Роберт.

– Да, согласен. Но только если сама мать не представляет опасности для ребенка.

– Что?

– Да, вы понимаете, я веду к тому, что у Саши оказались серьезные проблемы с психикой. Вот. – Пол указательным пальцем оттянул ворот футболки. – Посмотрите. Это шрам. У меня на столе стояла стеклянная статуэтка с острыми краями. Так вот, однажды любимая жена запустила ею в мою голову, но попала сюда. Вы понимаете, что наша жизнь очень быстро превратилась в ад? Я пытался помочь ей всеми способами: врачи, консультации, поездки, друзья. Ей выписывали лекарства, но эффект был весьма шаткий и краткосрочный.

– Постойте. – Роберт выставил вперед ладонь. – Как тогда получилось, что она скиталась столько времени одна, с ребенком? Где были вы?

Пол покачал головой.

– Последнее время она держалась. Я нашел хорошего психиатра, который согласился работать с ней за большие деньги. Лечение пошло на пользу. Наступила ремиссия, и Саша буквально ожила. Были очень хорошие прогнозы.

– А социальные службы? – Роберт не знал, зачем он допрашивает этого парня. Он-то – Роберт – тут при чем?! Зачем лезть, куда не звали? – Ваш рассказ в некоторой степени противоречив.

– Я люблю ее, понимаете? Я люблю свою бедную жену. И свою маленькую дочь. Так бывает. Любовь безусловна. Разве нормальный человек с сердцем бросает близких в беде? Саша состоит не только из пороков. Она способна очаровать кого угодно. Порой я думаю, что попал в зависимость от этих отношений, и отдаю себе в этом отчет, но я сознательно приношу жертву. Жене нужна моя помощь. Есть еще один очень существенный момент – Саша патологическая лгунья. Это не бытовая ложь. Это болезненное проявление натуры, когда человек сам искренне верит в то, что говорит. Ей обязательно нужен тот, на кого она будет бесконечно перекладывать весь ужас собственного состояния.

– Что вы имеете в виду? – Роберт вцепился в никелированный подлокотник кресла, нелепо расставив локти.

– Например, она рассказывала всем подряд, как я избивал ее. И сама наносила себе повреждения, чтобы предъявить следы. Вы знаете, как убедительны могут быть психически больные люди?

– Я не общался с психически больными людьми.

– Простите! Я сейчас немного не сдержан. Понимаете, я жил в аду несколько лет. Я спасал семью! Я не сдался! Но я живой человек. Я отпустил ее, когда она сбежала с Мией, вызвав полицию, потому что знал: действие препаратов, которые она принимает, обеспечит стабильность на какое-то время. Но сейчас я не мог оставить ее без помощи. Я ведь нашел ее сейчас? Значит, ни минуты не выпускал из поля зрения. В первую очередь из-за Мии. Я – отец! У вас есть дети?

– Да. У меня есть дочь.