Текст книги "Заяц на взлетной полосе"

Мия

В автобусе глаза сразу закрылись. Мия прижалась к маме и затихла.

– Ехать совсем недалеко, – прошептал Роберт.

– Она очень устала. – Саша пригладила дочери волосы.

Мия представила, как папа сейчас чистит зубы электрической щеткой с жужжалкой и ему не за кем бегать по комнатам, изображая гигантскую пчелу. Мия всегда удирала и пряталась под лестницей или с визгом карабкалась на кожаный диван в гостиной. Он был скрипучий и скользкий.

– Кого я сейчас ужалю? Ага! – догонял папа.

Потом Мия нажимала указательным пальцем на кнопку, щетка замолкала, и пчела оказывалась обезврежена.

С папой всегда весело играть, только нужно помнить правила. Например, нельзя плакать. Это плохо. А еще нельзя устраивать кучу-малу, когда папа думает или отдыхает. Но у Мии не всегда получалось угадать папино настроение. Иногда она промахивалась, и тогда папа очень расстраивался и каменел. Ей было стыдно за все свои глупости: за попытки вскарабкаться на папу, за шалости с едой. Мия не всегда знала, когда уместно строить в тарелке башенки из безглютенового печенья, а когда лучше тихо съесть ужин и выскользнуть из-за стола, потому что тарелка с едой могла полететь в стену, и мама потом тщательно убирала осколки, чтобы папа не поранился. Он любил ходить по дому босиком.

Автобус качался, урчал. Можно размякнуть в тепле, как вафельный рожок с подтаявшим мороженым. Все думают, что Мия спит, а она смотрит свой фильм про папу, про то, как было раньше.

– Мия, мы приехали, пора выходить, – прозвучал откуда-то с неба мамин голос.

– Давайте я возьму ее? – сказал собакин дедушка. Собака смотрела на Мию фиолетовыми глазами. Может, ей и не очень нравилось, что ее дедушка несет на руках чужую девочку, но собака не спорила, а послушно шла за этими людьми в темноту.

Мия вертела головой, пыталась рассмотреть все, что попадалось на пути, тем более что ярко горели фонари. Они шли гуськом по узкой гладкой дорожке к маленькому дому, похожему на пирамидку из кубиков. Мия умеет так строить: два кубика рядом, один сверху посередине и крыша. Крыша – это полкубика.

За калиткой оказался маленький двор. В темноте прятался стол, складные пластиковые кресла и огромные садовые качели. Мия улыбнулась. Ей тут понравилось.

Мама и дедушка тихо переговаривались, как будто боялись кого-то разбудить. В комнатах были странные низкие потолки и много старых вещей. Под потолком в гостиной вместо люстры висел самолет. Такого Мия еще не видела. Их с мамой поселили в маленькой комнате на втором этаже – в верхнем кубике. Ее детская в папином доме была огромным залом по сравнению с этой комнаткой. Мия вертела головой, попутно стаскивала тесные джинсы и кофту, отстранив мамины руки.

Дедушка принес ей несколько потрепанных детских книжек с желтыми страницами: «Дюймовочка», «Красная Шапочка» и «Золушка». Не было про мишку-путешественника, про доброе чудовище и про собачку. Но Мия помнила их наизусть.

– Ну вот, завтра почитаем, – сказала Саша и присела на краешек кровати.

Бо

Рядом с домом был небольшой парк. Хотя, если честно, неухоженные заросли шиповника, барбариса, орешника, вереска мало напоминали настоящий парк, но Бо настоящего никогда и не видел. Впрочем, среди зарослей прятались дорожки. Шарканье башмаков, постукивание трости, вздохи – эти звуки вливались в общий хор, дополняли птичий гомон, растворялись в шуршании листьев. Время от времени среди веток мелькали согбенные фигуры стариков и очень редко звенели детские велосипедики или шлепался о дорожку резиновый мяч.

Бо с дедушкой частенько бродили в парке – нельзя же все время сидеть в своем дворе или ходить на работу. В городе Бо не бывал. Что он там забыл?

В парке жили белки и ежи. Бо звал туда Хэла, но друг упорно отказывался. Он привык к своей клумбе. С ежами и белками Бо не церемонился. Нужно ведь как-то использовать инстинкты? Он мог загнать белку на дерево, а ежа заставить свернуться в клубок – пусть знают свое место. А больше ему и не надо ничего. Рвать белок в клочья он не собирался. Каждый раз Бо возвращался из парка домой с репьями на хвосте, очень довольный собой.

Однажды прямо к ним во двор из этого парка прилетела сова. Бо обнаружил ее случайно в зарослях черемухи. Надо сказать, гостья отлично умела маскироваться, сразу и не разглядишь – неприметная, маленькая, с квадратной головой. Будь Бо щенком, он бы не задумываясь принялся лаять и прыгать вокруг низкого дерева, но преклонный возраст сделал его терпеливым и рассудительным. Он научился созерцать.

Сова сидела не шевелясь. Она была абсолютно уверена, что пес ее не заметил, потому что совы-сплюшки совсем маленькие. А уж она-то – дока по части прикинуться веткой! Главное, не таращить желтые, как яичный желток, глаза, поэтому сплюшка зажмурилась. Бо усмехнулся.

С этого момента Бо и сплюшка делали вид, что они невидимки, точнее, сплюшка – невидимка, а Бо – просто старый бестолковый пес. Эта игра продолжалась довольно долго. Сплюшка успела даже поселиться у дедушки на чердаке. Дедушка тоже ее обнаружил, но, как и Бо, решил сделать вид, что никаких сов тут и в помине нет. Вечерами постоялица пела свое «сплю-у-у, сплю-у-у», а дедушка сказал Бо, что сов-сплюшек называют «маленькими герцогами» за их благородный вид. С тех пор Бо стал называть сову Герцог, хотя понятия не имел, какого она пола.

Бо хорошо относился к птицам, особенно к маленьким и певучим. Только ворон недолюбливал за наглость. Герцога он постепенно перестал держать за птицу. Это было существо, которое появилось в их с дедушкой жизни как недостающий пазл – маленькое чудо. Герцог освоился, по-прежнему считая себя невидимкой. Он летал по своим делам, возвращался, и жизнь шла своим чередом, пока однажды не случилась беда.

Дедушка с Бо шли по дорожке к дому с работы. Вдруг послышался странный шум – птичий гомон, но не тот, который предшествует устройству на ночлег, а тревожный и рваный.

– Раскаркались! – нахмурился дедушка.

Бо прибавил ходу, лапы сами понесли его на шум. Обогнув угловой дом, он увидел стаю ворон, терзавшую серый комок перьев. Герцог метался совсем низко над землей. Герцог! Бо кинулся на помощь. Залаял. Ворвался в птичий клубок и, клацнув зубами, вырвал чьи-то перья. Стая взметнулась и ринулась прочь. Сплюшка Герцог лежал на земле. Бо наклонился. От его дыхания пестрые легкие перышки на птичьей груди шевельнулись. Герцог открыл глаза. Они были не желтыми, а цвета корицы – тусклыми и печальными.

Теперь Герцог лежит под кустом черемухи. Каждый вечер Бо приходит к нему. Дедушка говорит, что на самом деле Герцог стал по-настоящему невидимым и летает теперь высоко-высоко, а под черемухой только горсть косточек на память о его земной жизни. Сплюшка стал похож на легкое облако. Бо то и дело поглядывал на небо, куда устремлялись тяжелые железные самолеты, и просил: «Ты уж поосторожнее, Герцог. А то засосет в турбину». Теперь понятно, для чего нужен космос, – чтобы там помещались те, кто перестает помещаться на Земле.

Леон

В квартире было холодно, впрочем, как обычно. Леон посадил зайца на стул в прихожей и постоял несколько секунд с закрытыми глазами, впитывая свой дом: запах старой мебели, деревянного пола, тиканье часов в гостиной, еле уловимые шорохи. Ему всегда нравилось возвращаться из путешествий. После всех приключений можно побыть в одиночестве и поклеить самолеты. Его звали в несколько клубов по авиамоделированию, но у Леона были свои цели и задачи – любая общая деятельность навевала тоску. Странно, но он легко обходился без единомышленников. Достаточно Нади, которая ворча перебирала хрупкие модели, когда вытирала на полках пыль. Она единственная, кому Леон разрешал их трогать, возможно, потому, что Надя и не спрашивала разрешения. Она делала свою работу и гудела, как старый холодильник. Три раза в неделю она отпирала длинным ключом блестящий замок на входной двери, тщательно вытирала ноги о жесткий коврик, шумно дыша, шествовала на кухню и распахивала окно – «духотища». Дом наполнялся ароматом сирени, но вовсе не с улицы – под окнами не было кустов. Запах Надиных любимых духов смешивался с запахом порошка для чистки акриловых поверхностей и сутки не выветривался. Дом радовался гостье, сразу откликался: скрипели дверцы кухонных шкафов, шумела вода, грохотали противни, которые Надя зачем-то каждый раз вынимала из духовки, удивляясь, что хозяин ничего не печет на таких шикарных противнях, – «да хоть бы посмотрел кулинарную передачу с английским поваром, интересно же».

В ящике стола лежали: резак, лобзик, наждачка, степлер, линейка, ножницы, термопистолет, паяльник, утюг, шило, надфили. Леон улыбался, перебирая инструменты. «Сначала спать, а потом можно немного поработать». Он задвинул ящик стола и поправил «Боинг» на полке: Надя, как обычно, поставила его не под тем углом.

Леон вдруг вспомнил, как отец возился со своими чучелами в мастерской. «Расскажите нам о профессиях родителей», – попросила как-то учительница в первом классе. Леон, опустив голову, промямлил, что его мать домохозяйка, а отец – таксидермист. «Кто?» – переспросила учительница. Леон не любил объяснять значение слова «таксидермист» и считал, что учительница достаточно взрослая, чтобы знать об этой профессии. «Мой отец делает чучела животных», – выдавил Леон, продолжая разглядывать свои белые гольфы. Кто-то из детей засмеялся: «Папаша-чучельник».

Леону казалось, что отца ничто не интересует, кроме мертвых животных. Глина для наращивания суставов, металлические каркасы, шкуры – все это было в мастерской. Отец корпел то над зайцем, то над головой кабана – чьим-то охотничьим трофеем. «Ты думаешь, легко сотворить зайца? – спрашивал отец, накручивая вату на каркас. – Ты попробуй поставить ему уши. А мимика! Никому не нужна мумия. Это должен быть живой заяц!» Леон стоял в дверях в оцепенении. Живой заяц должен бегать в лесу. У него должно стучать сердце. А отец хочет сделать живого из мертвого. Леону было страшно. «Папа – колдун?» – спросил он однажды мать. «Не говори глупостей! У отца редкая профессия. И всему он научился сам – без всяких университетов!»

Леон очнулся, когда зазвонил телефон. Кажется, он уснул на несколько минут. Или на час? Оглядываясь в поисках телефона, Леон мимоходом взглянул на свои ноги – просто голые ноги, никаких белых гольфов. Значит, сейчас ему точно не шесть лет.

На экране высвечивалось: «Эмма». Леон не сразу ответил:

– Да, слушаю!

– Почему ты так долго не отвечаешь? Чем ты там занят? Ты помнишь, что у Валентина завтра юбилей? Купи ему белую рубашку. Слышишь? И проверь, чтобы она была из хлопка. Сейчас всё делают из синтетики. Валентин научился переворачиваться, понимаешь? Он будет лежать в своем кресле в парадной рубашке. Ты же понимаешь, что я не могу ходить по магазинам. И не застегивай ему пуговицу на горле, когда будешь надевать рубашку, – воротник душит, и мальчика вырвет.

– Здравствуй, мама! – Леон прорвался со своей репликой в этот стремительный монолог. – Валентин умер десять лет назад.

– Купи брату рубашку! Ты всегда ненавидел Валентина! Зачем? Зачем мы усыновили тебя?! – Как всегда, все заканчивалось рыданиями и проклятиями. Леон нажал «отбой».

Надо сходить к врачу и выписать себе какие-нибудь новомодные таблетки для профилактики. Альцгеймер не спрашивает разрешения завладеть твоим разумом. Хорошо, что мать приняли в хорошую клинику, иначе пришлось бы нанимать сиделку и контролировать лекарства, врачей, уход. А так она была под присмотром в учреждении. Клиника очень хорошая. Леон платит сейчас, чтобы Эмме было тепло и сытно.

Погиб отец. Умер Валентин. Исчезла мать.

Саша

В верхнем ящике комода лежала стопка полотенец, салфетка, связанная крючком, и абонемент в бассейн на имя Виктории Ноэль – розовая картонка с крошечной фотографией улыбающейся женщины. На обратной стороне от руки было аккуратно вписано время занятий и проштампован год выпуска. Саша еще не родилась. В шкафу, откуда Роберт достал одеяла и подушки для нее и Мии, висели платья – каждое на отдельной вешалке.

– Вы можете разложить здесь вещи, – сказал Роберт, указывая на пустые полки. – Если нужны вешалки, я принесу свободные. Раньше это была комната дочки, а потом я тут все переставил. Она все свои вещи забрала, когда уехала. Занавески вот только прежние – Вики шила.

Саша обернулась к окну. Занавески были славные – кремовые в мелкий цветочек, с оборками.

Роберт осторожно сдвинул платья в глубину шкафа, освобождая место на перекладине.

– Какая красивая фотография! – кивнула Саша в сторону портрета на стене. – Такие молодые и счастливые!

– Да, свадебный фотограф постарался. А Вики все переживала, что перемудрила с прической. – Роберт улыбнулся и замер на секунду с одеялом в руках. – Я подарил ей золотые часы. Очень красивые. Она расстроилась и сказала, что ей некуда носить такие роскошные вещи. Тогда я предложил надевать часы просто так. И однажды она отправилась в них на рынок. А потом надела в роддом, когда рожала Нору. Вики очень хотела, чтобы я поехал с ней, но в этот день у меня было дежурство. Очень важный рейс, плохая погода. Я подумал, что Вики обязательно справится и все будет хорошо. Она всегда со всем отлично справлялась.

– Наверное, она хотела, чтобы вы держали ее за руку? – Саша расправила белую простыню на кровати.

– Наверное, – вздохнул Роберт. – А ваш муж держал вас за руку во время родов?

– Держал.

Да, Пол держал ее за руку, он шутил с акушеркой и взял на руки новорожденную Мию. Он плакал. Тогда Саша ненавидела себя за то, что сомневалась в этом прекрасном человеке с большим сердцем. Забирая их из роддома, подарил дорогущее кольцо. То самое, которое потом забрал и продал, чтобы расплатиться с долгами, потому что такая тварь, как она, не заслужила дорогих подарков. Тварь! Транжира! Он знал, что она проникла в его благополучную жизнь, чтобы пустить по миру. И если она продолжит расходовать воду в душе так же халатно, как делала в доме своих родителей, ему придется принять меры.

– Что с вами? – Роберт коснулся Сашиного плеча. – Уберите руки от горла, вы себя задушите.

Саша разжала пальцы.

– Извините, я просто устала и перенервничала.

– Я сейчас принесу вам теплого чаю с ромашкой. Вики всегда заваривала такой чай для успокоения. Знаете, о чем я жалею больше всего? Мне это уже не исправить, когда мы встретимся в другой жизни.

– О чем?

– Я ни разу не купил для Вики билет на самолет. Мы никогда не летали вместе в отпуск. Несколько раз она летала в гости к родителям с Норой, и билет она покупала сама. А я так и не собрался сделать ей сюрприз. Теперь, если мы найдемся на небесах, я уже не исправлю это. – Роберт улыбнулся. – Туда нас доставляют без билетов. У меня есть старый пес, а собачий век недолог. Я отправлюсь на тот свет, когда его не станет. Я уже все продумал. Главное, чтобы не наоборот, потому что за Бо некому будет присмотреть. Он любит вермишелевый суп, но никому ведь не будет до этого дела.

Саша натянула наволочки на пухлые подушки. В комнате густо запахло шиповником. Наверное, в шкафу, где хранится постельное белье, подвешен специальный мешочек с сушеными лепестками. Очень хотелось спать.

Хэл

Хэл часто навещал Бо. Подумаешь, всего-то пропрыгать три километра вдоль дороги. Осторожность никогда не повредит, поэтому обычно Хэл отправлялся к другу ночью. Тем более что в соседнем доме жили его недавно обретенные приятели – два хомяка. Конечно, Хэла никто не пускал в дом, да он и не просился. Просто клетку с хомяками ежедневно выставляли на газон, вероятно, для того, чтобы сидельцы подышали воздухом. Одно время Хэл мечтал их спасти – открыть дверцу и даровать свободу, но хомяки, оказывается, никуда не собирались.

– Как вас зовут, ребята? – поинтересовался он, просовывая нос между прутьями. Нос не просовывался.

– Тебе какое дело? – фыркнул коричневый хомяк.

– Ходят тут всякие, – отвернулся серый.

– Вы что, гороха объелись?! Кто вас воспитывал?

– Сам ты гороха объелся. Нам покупают зерновую смесь в лучшем двухэтажном магазине с фонтаном.

– Меня зовут Хэл.

– А меня – Шоколадный Боб. Он – Серое Облачко.

– Что? – Хэл засмеялся. – Вы что – индейцы?

– Заяц, ты нормальный?

– Я – да. Ладно, пусть будет так. Хорошо быть воспитанным, образованным зайцем.

Хомяки насупились.

– Между прочим, мы не здешние, – заявил Шоколадный Боб.

– Да! – подтвердил Серое Облачко.

– Мы прилетели на самолете с Рози.

– Что? – Хэл смотрел с недоумением на двух обыкновенных, ничем не примечательных хомяков, которых всюду – пруд пруди. Они летали на настоящем самолете! Вот так запросто. У них были личные ветеринарные справки. Им закладывало розовые уши во время набора высоты и при посадке. Ни Бо, ни Хэл не удостоились такой чести, а эти комки шерсти со странными двойными именами парили в облаках. Хэл, конечно, понимал, что многие животные каждый день летают на самолетах, а избранные отправляются и в космос, и в этом нет ничего удивительного, но он их не встречал в обычной жизни вплоть до сегодняшнего дня.

– Эй, ты что уши повесил? – окликнул Хэла Шоколадный Боб.

– Все нормально.

– Ты никогда не летал?

– Нет.

– Ты чей-то или так себе – дикий?

– Хмм, дикий, наверное. И очень древний вообще-то.

– Ну, это заметно, – хихикнул Серое Облачко.

– А когда вы полетите в следующий раз?

Хомяки замешкались.

– Мы не знаем. Наверное, когда Рози нас заберет, – сказал Шоколадный Боб.

– Она привезла нас сюда, к бабушке, и улетела, но пообещала, что вернется. – Серое Облачко отвел глаза.

– Она точно вернется! Возможно, не завтра, но Рози заберет нас! Она очень добрая! И теплая! – Шоколадный Боб сделал грудь колесом.

– Послушайте, – тихо произнес Хэл после повисшего на минуту молчания, – если ваша Рози очень добрая, может быть, она согласится забрать и меня?

Хомяки переглянулись.

– Кхм, – подал голос Шоколадный Боб.

– Нет, вы меня неправильно поняли: я не претендую на вашу хозяйку. У меня есть мечта. Один летчик обещал вернуться за мной и взять в полет, но не вернулся. А я по-прежнему хочу в небо. Вдруг ваша добрая Рози возьмет меня в самолет и я поднимусь над Землей в железной машине? Только это, и все! Как только мы приземлимся, я сразу умру. Да! Честное слово! Со мной не будет хлопот. Я слишком долго живу. И уже не совсем понимаю зачем.

Хомяки молчали.

– Что ж, думаю, что Рози не имеет ничего против зайцев, – сказал Шоколадный Боб.

– Главное, что ты – не мадагаскарский таракан. Этих ребят она явно недолюбливает, – добавил Серое Облачко.

– Спасибо, – кивнул Хэл. – Дайте мне знать, когда приедет ваша хозяйка.

– Как? – хором спросили хомяки.

– Я не знаю. Пошлите в пространство какой-нибудь импульс, – предложил Хэл.

– Импульс? – переспросил Шоколадный Боб.

– Мы умеем посылать в пространство импульсы, но они не очень хорошо пахнут. – Серое Облачко старательно почесался.

– Делайте, как умеете, – махнул лапой Хэл.

С тех пор он регулярно навещал хомяков, чтобы не пропустить приезд Рози, и принюхивался к воздуху на предмет импульсов. Прошел год. Однажды клетка опустела. Хэл так и не дождался приглашения в полет. Оно и понятно. Кто в этой жизни доверяет хомякам?

Мия

– Ты куда, Мия?

– Я хочу писать. – Мия обернулась на мамин голос.

– Подожди, ты же не знаешь, куда идти, – прошептала Саша, сбрасывая тяжелое одеяло.

Мия совсем не боялась чужого дома. Только унитаз слишком большой.

– Я не хочу больше спать.

– Еще рано, Мия.

– Я тихонько посижу. Могу порисовать.

– Хорошо, порисуй. Ты голодная?

– Нет.

– Ну конечно, ты всегда сытая. Я прилягу еще на полчасика, а заодно посочиняю тебе завтрак.

– Хорошо. А я посочиняю разные истории.

– Если что, громко зови меня, я не буду закрывать дверь в спальню. Поняла?

– Поняла, – кивнула Мия.

Саша вытащила из детского рюкзачка бумагу, фломастеры, разложила на столе и поцеловала дочь в макушку.

– Обожаю целовать маленьких лохматых девочек!

– Дай-ка послушаю твое сердце. – Мия прижалась к Сашиной груди правым ухом. – Бежит-стучит, мамочка, даже очень громко.

– Ура!

В сторонке на подстилке сопел Бо.

– Собака добрая, но подходить к ней не надо. – Саша уже засомневалась, так ли уж хороша идея понежиться полчасика под одеялом и оставить ребенка рядом с чужим псом.

– Я не буду подходить, – легко согласилась Мия. – Я ведь не очень знакома с этой собакой. По ней могут скакать микробы и жучки.

– Блохи, – поправила Саша и улыбнулась.

Мия провела пальцем по зеленому бархату – остался след. Оказывается, на некоторых стульях можно рисовать пальцем.

Как только Саша ушла, Бо поднял голову. Девочка казалась ему забавной, и он был не против общения.

– Доброе утро! – поздоровалась Мия, обернувшись. – Слышал, мама сказала, чтобы я не подходила к тебе, потому что по тебе скачут и ползают жучки? Они называются блохи. У тебя много этих блохов? Сколько у них лап?

Мия решила, что это вполне подходящие вопросы для беседы с малознакомым псом.

Бо растерялся. Конечно, блохи время от времени заводились в его густой шерсти, тогда дедушка покупал специальное средство и тщательно их изничтожал. Так и говорил: «Пора изничтожить гадов». Сколько у блох лап, Бо, к стыду своему, не знал. Он просто выкусывал этих кровопийц или вычесывал левой задней.

Пока он раздумывал, подходит ли слово «гады» для беседы с маленькой девочкой, Мия уселась за стол и разложила перед собой разноцветные фломастеры. Похоже, тема блох перестала так уж сильно ее интересовать.

– Сейчас я нарисую зеленый круг. Вот!

Бо вытянул шею. С подстилки ему не удавалось разглядеть рисунок. Он заворочался, поднялся и подошел поближе, стараясь не очень громко цокать когтями по паркету. Помявшись у стола, он встал на задние лапы и, опершись передними о соседний стул, что категорически запрещал дедушка, сунул нос в рисунок.

– Это твоя голова. Сейчас я нарисую уши, шерсть, нос и глаза. – Мия старательно водила зеленым фломастером, высунув кончик языка.

Бо не мог понять, почему он на портрете зеленый, но вроде бы нельзя спрашивать об этом художника, потому что «он так видит». Вот у дедушки на стене висит картина с двумя синими женщинами и красной кошкой. Бо не выносит красную кошку, но ведь зачем-то она красная, а не серая, как у соседей.

– А теперь я нарисую тебе зайчика, – сказала Мия и взяла малиновый фломастер.

Бо вздрогнул: «Откуда она знает про Хэла?»

У малинового зайца были странные глаза: один большой, круглый, с длинными ресницами, другой был похож на загогулину. У Хэла с глазами тоже было не все в порядке.

– Зайчик потерялся в аэропорту, он теперь один. И мне надо нарисовать ему домик. У него будет еда, и никто его не запихнет в мусорку.

Бо посмотрел на Мию. Потом опустился на пол и залез под стол. Со стула свисали босые пятки. Бо потянулся и лизнул одну.

– Ой, щекотно!