Текст книги "Тени Петербурга"

18

Вернуться в мой родной город мы с Романом смогли лишь в конце 1905 года, когда послевоенные и постреволюционные беспорядки уже утихли. Формально Россия стала уже другим государством: появилась Дума, партии, но наша семья, как часть аристократии, не чувствовала на себе больших перемен. Дождь лил все также часто, солнце светило по-прежнему редко. Мы с Романом оставались такими же молодыми, влюбленными и счастливыми.

Ещё во время нашего пребывания в Европе мой супруг стал серьезно заниматься научной работой. Суть её заключалась, как я понимала, в нахождении источника народных легенд и сказаний с целью – высечь из всего написанного и рассказанного здравое зерно. Напоминало археологические раскопки, только без копания в земле.

Исследования никак не касались основной специализации Романа, но по приезду в Петербург они стали занимать большую часть его времени. Иногда он даже завтракал в своем кабинете, под который отвел одну из комнат в нашем доме на Мойке. Мы поселились именно в этом особняке, поскольку так захотел Роман. Родители же уехали в Гатчину и поселились в новом доме, в котором только перед нашим приездом закончили отделку.

Так вот мой муж, выказывая абсолютное равнодушие к светским обычаям и открыто избегая всяких сборищ и приемов, почти не выходил из-за своего рабочего стола. Он штудировал огромное количество толстых книг, а когда заканчивалось чтение, начинал долго и скрупулезно записывать свои впечатления и выводы.

К началу 1906 года моя мама, которая постоянно принимала все общественные и государственные дела слишком близко к сердцу, начала серьезно заболевать. Невыносимые головные боли сменялись у нее приступами паники, которые можно было прекратить только вмешательством врачей, которые советовали ей сменить обстановку и климат. Однако княгиня Абамелик наотрез отказалась покидать страну.

Постоянные переживания и неблагоприятный петербургский климат сильно повлияли на маму. Доктора нашли у неё пневмонию. Ситуация осложнилась тем, что долгое время она намеренно скрывала боль в легких, чтобы не расстраивать близких. Узнав об истинном положении дел почти случайно, отец пришел в ярость. Почти сразу, не считаясь с мнением жены, отправил её на юг, в одну из тамошних лечебниц. Естественно, княгиню необходимо было сопровождать. К моему удивлению, Роман оказался не против поездки к морю.

Мы сняли вблизи лечебницы небольшой домик у самого подножья горы. Каждое утро я старалась просыпаться ещё засветло, чтобы успеть погулять по покрытому росой лугу, усыпанному полевыми цветами невероятной красоты. Помню, как засветло выбегала из дома в коротеньком платье, едва прикрывавшем мои колени, и оглядывалась по сторонам: не заметил ли кто меня в таком экстравагантном наряде. Я пробегала от дерева к дереву, прячась за каждым стволом, а потом ныряла в высокую влажную траву и валялась там не меньше часа. Цветы же я собирала в маленький букетик и ставила на подоконник в нашей с Романом спальне.

Наверное, потому, что это лето было последним проведенным мною в качестве человека, мне оно запомнилось ярче других. Роман по-прежнему проводил все время за книгами, лишь изредка, да и то в одиночку, выбирался из дома. В редкие вечера, которые мы проводили вдвоем, он был полностью погружен в свои мысли, односложно отвечал на вопросы. Весь вид его говорил, что он предпочитает работать, а не размениваться на пустые беседы.

Сначала меня очень расстраивало поведение супруга, но затем я стала терпимее и сдержаннее. До самого конца я переживала лишь об одном: что мне так и не удалось забеременеть. Это же беспокоило и мою маму, волновало даже больше, чем собственная болезнь. Из-за её переживаний желание подарить родителям внука сделалось основным в моей жизни. Каждый мой день начинался и заканчивался молитвами. Я утешала свою маму обещаниями, что пройду курс лечения, как только ей станет лучше. Теперь я знаю почти наверняка, что если бы у меня родился ребенок, то ничего сверхъестественного в моей жизни не произошло. От меня во многом бы зависела жизнь крохотного существа, и, зная это, я никогда не позволила бы себе рискованных поступков. Сидела бы дома, раскачивая колыбельку и улыбаясь сонному личику, смотрящему на меня крохотными глазками. Я бы состарилась и умерла, как все остальные люди, рядом с мужем и детьми.

Несмотря на теплый морской воздух, мама чувствовала себя с каждым днем все хуже и хуже. Отец приезжал навестить её так часто, как только мог, но уже после дня пребывания подле жены, уезжал в Петербург весь в слезах. Ему невыносимо было видеть страдания любимой женщины и понимать, что совсем скоро жизнь её закончится.

В начале осени я вывозила маму на прогулку в коляске. Я укутывала её от груди до ног теплыми платками и отвозила любоваться морем. От лечебницы она отказалась сама, видя бессмысленность предпринимаемых врачами мер.

В один погожий, но ветреный день во время прогулки я отвлеклась, засмотревшись на стаю чаек, хаотично метающихся над морем. Когда я посмотрела на маму, мне показалось, что что-то в ней изменилось. Я позвала её, но она не откликнулась. Тогда я все поняла. Подошла ближе и несколько минут просто смотрела, как ветер треплет её темные, чуть волнистые пряди волос, выбившиеся из-под платка. Я поражалась, что при такой тяжелой и страшной болезни она умерла так тихо, спокойно, даже незаметно.

Обняв маму за плечи, я просидела с ней ещё какое-то время. Мне не хотелось делиться ни с кем своим горем, хотелось пережить его самой, как бы тяжело ни было. Утешением служила одна вера в то, что мой родной человек ушел, оставив все свои страдания позади, что теперь его ожидает что-то большее, что-то лучшее. Слезы потекли из моих глаз, но это были и слезы огорчения, и облегчения, и благодарности. Утерев лицо и поднявшись на ноги, я медленно покатила коляску в сторону дома.

Вместе с князем мы решили похоронить маму там, на юге на самом дорогом кладбище ближайшего большого города, до которого тело пришлось вести около часа. Проживи я ещё хоть сто лет, я бы все равно не смогла подобрать слова для того, чтобы описать состояние, в котором находился князь в день похорон. Он выглядел так, будто за пару дней постарел на десяток лет. Казалось, все счастье покинуло его сердце, несмотря на то, что оставалась я.

Наверное, потому что я старалась держаться и верила в лучшее для маминой бессмертной души, все вокруг считали, что я совсем не переживаю, что последнее время мать мне была лишь в тягость, и я даже рада, что Господь забрал ее к себе. Вероятно, похожего мнения придерживался и князь, поскольку, хотя он и не заводил со мной подобных разговоров, очень отдалился от меня, а через несколько дней уехал в Петербург, не сообщив о своем отъезде ни мне, ни Роману.

Мы зажили, как прежде в медовый месяц, только гораздо спокойнее. В окрестностях наш домик был единственным, поэтому я редко встречала людей, кроме своей немногочисленной прислуги. Время шло, мы начали поговаривать о возвращении в Петербург. Роман соглашался, но неохотно. Ему очень нравилось жить отшельником, но он понимал, что я скучаю, и готов был ради меня уехать отсюда в столицу. Однако этому не суждено было случиться.

В последний вечер перед нашим отъездом я пошла прогуляться в горы. Меня всегда тянуло наверх, и я взбиралась по склонам, удаляясь от земли на несколько метров. Но в тот вечер я увлеклась и оказалась очень высоко, рядом с большим орешником, на который раньше смотрела снизу с благоговением. Казалось, он находился на самой вершине горы и был недосягаем, но тогда я стояла рядом, касаясь его коры и листьев. Зачарованная не так самим зрелищем, как своими ощущениями, я не заметила, как со мною рядом оказался кто-то. Увидев человеческий силуэт, я не испугалась, а просто повернулась, чтобы понять, кто здесь, но рассмотреть ничего не смогла: место, на котором только что кто-то стоял, оказалось пусто. Как я ни вертела головой, не могла ничего заметить.

Внезапно меня охватила паника. Дрожь разнеслась по всему телу, и я побежала вниз. Спускаться оказалось сложнее, чем подниматься, так как мои туфельки явно не подходили для альпинизма. Ноги то и дело норовили соскользнуть, тогда я решила спуститься на четвереньках, помогая себе руками. Это решение намного облегчило мой путь вниз, но, задев оголенную ветку, я поранилась. Мою правую ладонь пронзила боль, и скоро я ощутила, как по руке стекает кровь до самого локтя.

Вероятно, моя открытая рана оказалась роковой для меня. Тот, кто так успешно скрылся от меня наверху, появился вновь. Уже совсем стемнело, поэтому я увидела лишь очертания мужской фигуры.

– Кто вы? – спросила я шепотом, но не услышала ответа.

Незнакомец лишь громко вдохнул воздуха, после чего вытянул вперед одну руку. Я попятилась назад, инстинктивно понимая, что рука снова потянется к моему горлу. Мои ноги отекли, как после многочасового нахождения в неудобной позе, поэтому я не сразу решилась на то, чтобы побежать. Однако, страх одержал надо мной верх: повернувшись лицом к склону, я безрассудно бросилась вниз. Моё тело прокатилось до следующего небольшого выступа, о который я ударилась достаточно больно, но не смертельно.

Одним прыжком незнакомец преодолел расстояние, разделявшее нас, и его ноги в спортивных ботинках оказались рядом с моей головой. Он склонился надо мной, как бы решая, что же ему теперь со мной делать. Даже теперь мне все так же, как и сто лет назад, непонятно его промедление. Я лежала, смотрела на небо, заканчивающееся лицом мужчины, которое я так и не могла рассмотреть, и думала о маме. Скорее всего, я подозревала, что смерть близка, потому мои мысли направились прямо к ней.

– Что вам нужно? – задала я ещё один вопрос, не очень уже и рассчитывая на объяснение.

Наконец, незнакомец склонился надо мной, обхватил руками мою шею и сжал горло. От нехватки кислорода я быстро потеряла сознание.

19

За всю мою долгую жизнь вокруг меня не единожды все кардинально изменялось: нравы и вкусы людей, мода. Города разрастались и начинали больше походить на выставки современных строительных достижений. Попав в отель на мероприятие с таким близким для меня названием – «бал», я, конечно, мысленно проводила сравнение с теми балами, на которых мне пришлось побывать. Впрочем, сравнение было весьма условным, ведь, хотя девушки по-прежнему тратили много денег на наряды, косметику и т. д., все же давал о себе знать тот факт, что праздник этот организовывался почти для всех желающих, а не для избранных.

Мы с Сашей прошли в зал, в котором постепенно собирались все пришедшие сюда студенты. Таковых оказалось много, благо большое помещение позволяло выдержать наплыв гостей. Мой спутник предложил мне взять его под руку, после чего мы прошли и встали вслед за другими в линию вдоль длинной стены. Здесь я смогла лучше рассмотреть все помещение. Интерьер был оформлен интересно: светлый, молочного цвета потолок будто перетекал в стену чуть более темного, бежевого оттенка. По мере того, как я опускала свой взгляд, стена становилась все темнее и темнее, принимая все известные мне оттенки коричневого, и, наконец, заканчивалась полом из бурого деревянного паркета. Шторы на окнах подобраны были в тон и ничуть не выбивались из гармонии оттенков всей залы. Убедившись в этом, я повернулась к Саше и спросила:

– А кого мы ждем?

– Веру Николаевну, – ответил он, улыбаясь, – она вечно опаздывает.

Я не стала уточнять, кто такая эта Вера Николаевна, так как в тот же момент заметила, что парни и девушки, находящиеся в зале, с интересом рассматривают меня. Если бы я оставалась человеком, то в такой ситуации, наверняка, запаниковала бы, но сейчас я просто принялась осматривать толпу, ища в ней приятные лица.

Очень скоро я отыскала и Михаила с неизвестной мне рыжеволосой девушкой в черном длинном платье. Его костюм явно ему был немного тесноват. Я слышала о русской традиции ходить на все мероприятия и даже жениться в том же костюме, что надевал на выпускной. Так вот, видимо, у Михаила была похожая ситуация. Тем не менее, он, заметив меня, весело помахал рукой и, кивнув на Александра, удивленно расширил глаза и покачал головой.

– Почему все в таком недоумении от того, что ты пригласил меня? – просто спросила я у своего спутника.

Он пожал плечами:

– Ты ведь тоже не догадывалась, что нравишься мне.

Честно говоря, для меня и теперь признание Александра явилось большим откровением: в моей голове просто не могло возникнуть подозрение, что парень, пригласивший меня потанцевать, имеет на меня виды. Я решила, что лучше вообще не затрагивать подобных тем, и уставилась на то место, где, судя по всему, должна была появиться Вера Николаевна. Скоро она вошла и встала перед всеми в голубом дорогом платье, которое ей совсем не шло. Женщина средних лет, которую мне приходилось несколько раз видеть в деканате, объявила спокойным грудным голосом:

– Здравствуйте, мои дорогие студенты! Мы собрались здесь, как собираемся каждый год, чтобы провести «осенний бал» – наше значимое и, я надеюсь, любимое всеми мероприятие, целью которого всегда было и остается: сближение студентов из разных групп, курсов, факультетов между собой. Сплочение необходимо вам во время учебы для того, чтобы она протекала не только с пользой для ума, но и для души. Я искренне надеюсь, что для каждого из вас все так и будет.

Раздались аплодисменты, кто-то даже радостно завизжал, а Вера Николаевна, дождавшись, пока снова станет тихо, продолжила:

– Мы начнем бал с классического вальса. Его не обязательно танцевать всем, но того требуют традиции. Прошу всех желающих выйти на середину зала, очень скоро мы начнем.

– Ты пойдешь? – спросила я Александра, когда началось движение в толпе.

– Вальс? – ответил он вопросом на вопрос. – Ты серьезно?

– Так и скажи, что просто боишься выглядеть глупо, – резко ответила я и двинулась к центру.

Парень начинал меня раздражать: зачем идти на бал, если не собираешься танцевать главный бальный танец? Саша схватил меня за руку и умоляюще проговорил:

– Нет, только не вальс.

– Понятно, – ответила я и ушла от него, преодолевая в себе желание вцепиться ему в горло.

Как же легко стало меня разозлить! Может быть, дело в том, что я, жалея Алину, постоянно недоедаю? Мне нужно найти другой источник питания, это однозначно.

Размышляя о своих проблемах, в самой середине зала я наткнулась на Никиту.

– О, Рита, замечательно! – сказал он, радостно смеясь. – Вот ты-то мне и нужна! Я рад, что ты оставила Бамбурова одного наслаждаться своим величием. Можно я буду твоим кавалером на… ближайшие пять минут?

Саркастическое замечание, выданное в адрес Александра, развеселило меня.

– А как же твоя спутница? – поинтересовалась я, чуть ли не игриво.

В то, что он приехал сюда в сопровождении одного только Михаила я не поверила.

– Моя спутница согласилась бы танцевать вальс, кажется, только под «Breaking Benjamin» или «Bring Me The Horizon», да и то только по пьяни.

В США я внимательно следила за развитием музыки, и группы, названные Никитой, были мне известны, поэтому я с чистой совестью посмеялась над его шуткой, заметив, что все моё раздражение испарилось.

– Где же ты её нашел?

– Не спрашивай, – отмахнулся Никита и взял меня за руку.

Мы прошли ещё немного и встали рядом с другими парами. Как только заиграла музыка, Никита положил мне руку на талию, свою же я примостила, как и положено, на его плече.

Запел Стинг, рассуждая в своей песне о том, что было бы, если поместить весь мир в бутылку, и мы начали танцевать. Сначала в движениях Никиты чувствовалась неуверенность. Меня веселила непохожесть музыкального сопровождения на все, подо что мне приходилось танцевать ранее.

– Я делаю все правильно? – спросил Никита.

– Вполне.

Ободренный моим ответом, он стал делать шаги побольше и ещё точнее попадать в такт. Улыбка не сходила с его лица, и в нем уже сложно было узнать того серьезного парня, каким Никита представал передо мной в университете.

– Это тебе не квантовую механику зубрить, – не удержалась я.

– Да, но и тут все движения можно описать в виде физических формул. Все на свете можно описать в виде физических формул, и это так прекрасно!

Стинг продолжал помещать мир в различные объекты, на этот раз в песочные часы, а мне почему-то совсем не надоедал наш весьма однообразный танец.

– Эта песня из какого-то фильма, – припоминал Никита, – там что-то про путешествия во времени и любовь.

– Между людьми из разных эпох?

– Ну да, – ответил Никита, будто такое происходит на каждом шагу.

Слова песни тоже о любви. Стинг, например, собирается оседлать луну, чтобы покататься на ней с той, для кого он поет, «пока звезды не померкнут».

– И что же, все заканчивается хорошо? – вдруг спрашиваю я. – У такой любви есть будущее?

– Не помню, но, наверняка, да. Это же комедия.

Тут песня закончилась, но мы с Никитой лишь теснее прижались друг другу, поскольку желающих танцевать прибавилось, ведь заиграла быстрая музыка.

– Увидимся, – бросила я своему недавнему кавалеру и поспешила скрыться.

Рейфов я сначала не увидела, а только почувствовала, после чего отчетливо услышала голос Арсения:

– Какие милые здесь девушки!

Уловив, откуда идет звук, я повернулась. Арсений, Илья и, конечно, Влад – все были здесь. Я не сомневалась, что они появились тут из-за меня, но их намерений я не знала. Влад, как ему и было положено, сильно выделялся на фоне всех остальных молодых людей. Сегодня он сменил свою обычную одежду на белоснежный костюм, Арсений и Илья же остались верны своим черным нарядам. Вполне возможно, подумалось мне, они собираются разделаться со мной за то, что я не собиралась помогать им, или же планируют раскрыть всем присутствующим мою сущность. Я решила не ждать, пока кто-нибудь из них заметит меня, и пойти в наступление. Очень быстро оказалась рядом с Владом.

– Думаешь, вампиру, которого вы ловите, захотелось зайти потанцевать? – спросила я, усмехаясь.

Все три пары глаз уставились на меня так, будто видят впервые. Даже Влад, кажется, не сразу нашел, что ответить.

– Нет, просто решили тоже развеяться, – он улыбнулся остальным рейфам, – здесь очень много еды.

– То есть тебя уже не волнует, что кого-то могут убить этой ночью?

Карие глаза главного рейфа наполнились гневом, но ни один мускул не дрогнул на его гладковыбритом лице. После увиденного и осмысленного мной в ту секунду сложно было не понять, почему именно Влад стал вожаком. Его способность одним своим видом ставить на место таких своенравных монстров как Станислав, да и, в какой-то степени, я сама, не может не вызывать уважения.

Вдруг мне захотелось узнать о Владе больше, чем я уже знала: о том, как он обрел такую стойкость, как он вообще жил все эти годы среди людей, кем он теперь ощущает себя среди них. Я хотела уже смягчить свою грубость комплиментом по поводу шикарного костюма, но рейф опередил меня, заметив, как бы меду прочим:

– Мои люди в городе сообщили мне, что видели сегодня Кофмана. Он вернулся. Надеюсь, закончив с ним свои дела, какими бы они ни были, ты уберешься из нашего города.

Сказав это, Влад прошел мимо меня, увлекая за собой двух своих друзей. Они направились к девушкам, сидящим в одиночестве рядом с выходом из зала, и расположились рядом с ними на небольших кожаных диванчиках.

– Вот ты где!

Меня нашел Александр. В руке у него была белая роза.

– Извини, что так получилось с тем танцем.

Он отломал большую часть стебля, и вставил цветок в мои волосы. Кажется, я видела это в каком-то американском молодежном фильме, но совершенно не понимала, как мне реагировать.

– Пойдем танцевать?

Взглянув в сторону веселящихся рейфов, я покачала головой.

– Нет, у меня пропало настроение. Мне хочется прогуляться.

– Тогда я пойду с тобой, – не унимался парень.

У меня появилась кое-какая идея, поэтому я согласилась. Мы вышли в коридор, и я повела Александра туда, откуда не доносилось голосов людей. Он не спрашивал, куда мы идем, и вообще молчал, пока мы не оказались в темном помещении без единого окна. Видимо, мой одногруппник превратно понял мои намерения, поскольку обхватил меня обеими руками и уже потянул свои губы к моему лицу, когда я оглушила его одним ударом по голове. Он упал, не издав не звука. Прислушавшись, я убедилась, что мы не привлекли ничьего внимания, и с большим удовольствием, хоть и вопреки всем своим правилам и привычкам, впилась зубами в шею своего кавалера, чтобы отведать свежей, горячей крови.