Текст книги "Шесть имен кота-демона"

Отдав дань уважения Шэньсю, Авата-но Махито отступил назад, повернулся к Шангуань Ваньэр и сказал:

– Я знаю одну байку о патриархе Шэньсю, и теперь мне интересно, правда ли это.

– Какую байку? – непонимающе подняла брови Шангуань Ваньэр.

– По пути в Чанъань я услышал историю от монахов южной школы. Говорят, что, когда пятый патриарх должен был вот-вот уйти из жизни, он приказал ученикам представить по одной гатхе[23]23
  Гатха – стихотворный размер и жанр буддийской литературы.


[Закрыть], чтобы продемонстрировать свое просветление. Патриарх Шэньсю написал: «Наше тело – это дерево Бодхи, а наш ум подобен подставке пресветлого зерцала. Старательно вытираем мы их и не позволяем осесть на них пыли». Патриарх не оценил стихотворение Шэньсю и указал, что оно не показывает понимания собственной фундаментальной природы и сущности разума. Когда мастер Хуэйнэн услышал это, он написал гатху, которая гласила: «Бодхи отнюдь не дерево, у пресветлого зерцала нет подставки. Изначально не существовало никаких вещей, так откуда же взяться пыли?» Сравнив эти два стиха, пятый патриарх решил, что Хуэйнэн более просветлен, чем Шэньсю. Ночью он проповедовал главный смысл «Алмазной сутры» Хуэйнэну, который получил дхарму. Ему было передано учение о моментальном просветлении, а также патра и ряса втайне ото всех. Тогда пятый патриарх сказал, что отныне учение Будды благодаря Хуэйнэну станет повсеместным и лучше ему уйти именно сегодня, приложить все усилия, чтобы попасть на юг. Когда Хуэйнэн отправился на юг, буддизм в Китае разделился на две школы – северную и южную.

– Что за ерунда?! – вскрикнула Шангуань Ваньэр. – Это выдумки монахов южной школы. Пятый патриарх выбрал преемником именно Шэньсю. А буддизм разделился на две школы, потому что у патриархов Шэньсю и Хуэйнэна слишком различны взгляды.

– И чем же они отличаются?

– Патриарх Шэньсю не только освоил постулаты конфуцианства и даосизма, изложенные как в классических конфуцианских трактатах, так и в «Лао-цзы» и «Чжуан-цзы»[24]24
  «Лао-цзы» и «Чжуан-цзы» – основополагающие трактаты даосизма.


[Закрыть], но и перенял учение, что существовало со времен четвертого патриарха, Дао Синя, впитал в себя постулаты санхи под названием «Врата дхармы Восточной горы». Патриарх Шэньсю утверждал, что «душа и тело чисты, поскольку тело такое же, как у Будды». Основными способами наблюдения и практики, к которым он прибегал, были занятия медитацией сидя и погружение внутрь себя, дабы держать закрытыми двери чувств, чтобы познать истину. Он считал, что, исходя из понимания великого смысла сутр, следует шаг за шагом пытаться достичь состояния видения Будды в собственном разуме, что приведет к постепенному просветлению. А в учении Хуэйнэна центральное место занимала концепция внезапного просветления и чтение сутр, поскольку, по его мнению, «учение без слов не распространить». Он считал, что нужно медитировать, чтобы увидеть истинную природу, и тогда можно сразу достичь просветления.

– А в чем достоинства и недостатки каждой школы? – спросил Авата-но Махито.

– Нет ни достоинств, ни недостатков. Просто у школ разные подходы. – Шангуань Ваньэр задумалась на мгновение. – Один патриарх – выразитель законченной мысли, проповедующий учение на основе Трипитаки, свода раннебуддийских священных текстов, а другой следует собственному пути и благодаря сутрам прокладывает новый путь.

– Понятно! – кивнул Авата-но Махито.

В этот момент Шэньсю и Чжан Чжо разговаривали друг с другом.

– Разве патриарх не был в Лояне? Почему вы прибыли в Чанъань? – с почтением спросил Чжан Чжо, садясь на колени.

– Лоян, Чанъань… Есть ли разница? – Шэньсю мягко улыбнулся. – И то и другое – всего лишь горчичные семена[25]25
  Образное выражение, означающее что-либо крохотное, ничтожное.


[Закрыть].

Чжан Чжо улыбнулся в ответ.

– А ты, дитя… – Шэньсю указал на Ли Доцзо.

До этого агрессивно настроенный Ли Доцзо, теперь согнувшийся, как кот, неловко сложил руки в приветствии.

– Что стоишь на месте? Почему не берешь своих людей и не ищешь то, что хочешь найти? – Шэньсю жестом обвел свой двор.

Ли Доцзо покраснел:

– Я не смею!

– Почему не смеешь? Я такой же человек, разницы нет никакой.

Ли Доцзо собирался сказать что-то еще, но Чжан Чжо махнул рукой:

– Если патриарх велит тебе искать, значит, ты можешь это сделать.

– Есть! – Ли Доцзо улыбнулся и повернулся на пятках, чтобы повести солдат на поиски.

– Прошло более двадцати лет с тех пор, как скончался ваш наставник.

Во дворе было шумно, но на лице патриарха Шэньсю не дрогнул ни один мускул. Он посмотрел на Чжан Чжо и спокойно сказал:

– Если быть точнее, то прошло двадцать пять лет. Да, время скоротечно, проносится перед глазами так быстро, что не успеваешь понять, как пустота поглощает каждого, будь то обычного человека или же наставника. – Патриарх Шэньсю слегка вздохнул и будто погрузился в воспоминания о прошлых событиях.

Чжан Чжо кивнул и не стал перебивать старого монаха.

Патриарх Шэньсю одной рукой погладил свою бороду, а другой нежно провел по лбу свирепого тигра – тот издал низкое рычание.

– Почему ты явился в храм Цзяньфу такой поздней ночью? – спросил Шэньсю.

– Меня привело сюда одно чрезвычайно странное событие.

– Странное? Разве в этом мире есть хоть что-то странное? – Шэньсю удивленно рассмеялся.

– Эта история и правда звучит загадочно! – Чжан Чжо поведал патриарху о стае котов, появившихся у Восточных ворот храма Цзяньфу. Патриарх Шэньсю молча слушал и не проронил ни слова.

– Я хоть и сведущ немного в таких делах, но этот случай весьма запутан, при этом очень важен. Мне бы хотелось попросить у патриарха помощи в решении столь сложной загадки, – сказал Чжан Чжо.

– Глупец! – Патриарх Шэньсю громко рассмеялся, покачал головой и указал на свиток, висевший на ветке. – Посмотри внимательно, что ты видишь?

Чжан Чжо повернул голову, чтобы рассмотреть свиток, и увидел на шелке круг. Внушительных размеров круг, нарисованный кистью, которую со всей силы окунули в тушь! И больше ничего. Почему же вместо красивого пейзажа на столь прекрасном свитке изображена столь простая фигура?

– Похоже на круг, – честно сказал Чжан Чжо.

– Действительно, это круг! – усмехнулся патриарх. – А вот я вижу зерцало.

Зерцало? Шангуань Ваньэр, Авата-но Махито и остальные смотрели на большой круг широко раскрытыми глазами, не в силах понять, где же в мазках кисти можно было увидеть зерцало.

Патриарх посмотрел на Чжан Чжо и, заметив, что тот молча уставился на свиток, спросил:

– Ты еще помнишь гатху?

– Конечно! «Все постулаты находятся в уме. Искать их вне ума – значит отречься от отца и сбежать»[26]26
  Речь о том, что все существа имеют потенциал стать буддами, и все они – сыновья Будды. Будда хочет сблизиться с людьми в надежде, что они станут его преемниками, но люди не верят, что они могут стать буддами или что они имеют к нему хоть какое-то отношение, так как склонны отказываться от ближнего и стремиться к дальнему.


[Закрыть].

– На самом деле душа – это лишь форма, – улыбнулся патриарх. – Всё в нашем мире – набор форм, как цветы в зерцале или отражение луны в воде[27]27
  Образное выражение, означающее что-то иллюзорное.


[Закрыть]. Если срубить это дерево и сделать из него, например, письменный стол, вы назовете его письменным столом. Можно сделать из него стул – и тогда вы назовете его стулом. Но в действительности это не более чем дерево, и не существует ни письменного стола, ни стула. Есть лишь дерево. Говоря, что это стол или стул, вы говорите о форме. А я, утверждая, что это дерево, имею в виду содержание. Это относится ко всем вещам в мире: к рекам, озерам и морям, к солнцу, луне и звездам, ко всем существам, к духам и демонам, к дьяволам и чудовищам – всё это лишь формы.

Все жадно слушали патриарха Шэньсю и согласно кивали.

– Первый шаг практикующего – увидеть и понять, что всё в мире – формы. И душа тоже форма. Все учения о дхарме – это формы. И тогда становится понятно, что учения – не законы, а все те же формы. Нет никакой разницы между душой и формой, все это лишь цветы в зерцале и отражение луны в воде. Нет разницы между цветом и бесцветием. И так человек освобождается от цвета, звука, запаха, вкуса, осязания и дхармы и обретает сознание, свободное от нечистоты и пороков, свободное от жадности и гнева, от увлеченности и раздражения. Таков путь.

Эта проникновенная речь заставила слушателей о многом задуматься.

– По словам патриарха, кот-демон, причастный к исчезновению повозки с серебром, ненастоящий?

– Твой наставник как-то раз произнес очень разумные слова: «В этом мире нет людей, которых невозможно понять, нет явлений, которые невозможно объяснить». Неужели ты забыл?

– Да, забыл. – Чжан Чжо несколько раз кивнул.

Патриарх Шэньсю усмехнулся, указал на свиток и сказал, обращаясь ко всем:

– Посмотрите еще раз, на этот раз внимательнее.

Все повернули головы, чтобы посмотреть, и затаили дыхание от удивления: большой круг, нарисованный на свитке, в какой-то момент превратился в зерцало, тщательно прорисованное тушью древнее зерцало!

– Вот почему я сказал, что это зерцало. Ха-ха-ха! – рассмеялся патриарх Шэньсю. – То, что вы видите, необязательно то же, что есть на самом деле.

Все застыли как вкопанные.

– Это иллюзия? Или… магия? – пробормотал Авата-но Махито, не в силах поверить своим глазам.

– Всего лишь фокус, – со спокойной улыбкой ответил патриарх.

– А что уважаемый патриарх думает о коте-демоне? – спросила Шангуань Ваньэр, выходя вперед.

– Это колдовство пограничных земель, в нем нет ничего удивительного. – Патриарх Шэньсю слегка прикрыл глаза. – Такая же метаморфоза, что случилась с этим свитком.

– Значит, вы считаете, что кот-демон – это лишь иллюзия?

– Можно и так сказать.

– Но есть погибшие.

– Да?

– Человек, что был связан с магией, помогшей ему призвать кота-демона, умер крайне причудливым образом: ему отрубили конечности и соединили его тело с трупом кошки, чтобы создать видимость странного танца, – нахмурилась Шангуань Ваньэр. – Если это иллюзия, то как она могла убить человека?

Патриарх перевел взгляд на Чжан Чжо. Тот тут же в деталях рассказал историю о Верблюде. Выражение лица патриарха Шэньсю смягчилось, и он сказал:

– Конечно, иллюзия не может убить…

Кажется, патриарх хотел что-то добавить, но потом перевел взгляд на Чжан Чжо и многозначительно улыбнулся:

– Кажется, тебе повезло! Я знаю, что значит танец, о котором ты рассказал.

VI. Кот, что убил человека в огне

– Я слышал о нем.

Великий монах все так же сидел на корнях дерева, когда полная луна вышла из-под навеса позади него.

Плывущие облака рассеялись, и ночное небо стало кристально чистым.

Лунный свет падал вниз, отражался в глазах старика и освещал его лицо, которое в темноте выглядело еще более таинственным.

– Зороастризм! Вы же все знаете, что это, верно? – Шэньсю усмехнулся. – Когда-то у меня был очень хороший друг-жрец.

Собравшиеся закивали. Зороастризм, или Благая вера почитания Мудрого, также известная как Огнепоклонничество, – это учение, пришедшее с далеких земель. Во времена династий Суй и Тан императорский двор разрешил проповедовать учение на Центральной равнине, где оно было благосклонно принято знатью. В Чанъани было создано множество зороастрийских святынь, которые посещали многочисленные последователи. Так называемые жрецы являлись главами зороастрийских святынь, были равны по статусу настоятелям буддийских монастырей и пользовались большим уважением среди практикующих.

Зороастризм считает Ахурамазду верховным богом. Ахурамазда – безначальный творец, пребывающий в бесконечном свете, создатель всех вещей, податель всего благого, всеведущий устроитель и властитель мира. Согласно учению, свет является зримым образом бога в физическом мире, поэтому, желая обратиться к богу, зороастрийцы обращаются лицом к свету и более всего почитают огонь.

Особую роль в зороастризме играет дуализм – два изначальных духа, добрый и злой, направленных на созидание и разрушение. Злой дух, Ахриман, – главный враг Ахурамазды и его мира, его разрушитель и губитель человеческого сознания. Ахурамазда, добрый дух, вел долгую борьбу с Ахриманом и победил. В одной из классических книг зороастризма говорится, что Вселенная существует с начала времен, когда два духа, добрый и злой, были разделены пустотой и вступили в борьбу друг с другом, начав так процесс творения. Творение делилось на семь этапов: по очереди были созданы небо, вода, земля, растения, животные, люди и огонь. Для того чтобы бороться, Ахурамазда создал мир и человека, а также сотворил огонь. Рождение Заратуштры стало итогом победы Ахурамазды. По легенде, каждую тысячу лет будет рождаться один его сын из трех и будет спасать человечество от бедствий, дабы превратить мир в «царство света, справедливости и истины».

Учение зороастризма завоевало много последователей в Чанъани своими ясными и четкими постулатами, таинственными ритуалами и тем, что проповедники зачастую бывали чрезвычайно искусны в магии.

– Помимо ритуала поклонения огню, у зороастрийцев есть множество тайных заклинаний. Существуют жрецы, способные общаться с Инь и Ян, существует бесчисленное множество всевозможных заклинаний и ритуалов. Я расскажу то, что слышал от того друга. Можете послушать, но не советую воспринимать это всерьез. – Лицо патриарха Шэньсю озарилось светлой улыбкой.

Все были так заинтригованы, что затаили дыхание.

– Итак, существует ритуал, что совершается глубокой ночью. Последователи учения наряжаются в различные костюмы, например в костюм императора, литератора, старухи, нищего, злого духа и так далее, и танцуют по кругу, внутри которого сидит жрец и исполняет необычную мелодию. В конце ритуала вызывают бога подземного мира, и танцующие могут загадать желание, и оно будет исполнено.

Слышать подобное от патриарха Шэньсю было очень странно.

– Загадать желание, которое будет исполнено? Слишком хорошо, чтобы быть правдой! – заявил Авата-но Махито.

Патриарх Шэньсю погладил бороду и покачал головой:

– Есть ли в мире блага, которые достаются просто так? Желания, конечно, могут быть исполнены, но есть цена, которую нужно заплатить. И цена эта такова: одного из участников ритуала должен забрать бог подземного мира.

– Значит… ему суждено умереть? – Авата-но Махито открыл рот от удивления.

– Таков ритуал! – Патриарх Шэньсю кивнул, а затем перевел взгляд на Чжан Чжо. – Однажды я видел этот ритуальный танец. Его участники собрались в круг, и их движения были очень странными: руки высоко подняты, одна нога задрана, другая лишь кончиками пальцев опирается на землю.

– Очень похоже на позу, в которой мы нашли труп Верблюда! – воскликнула Шангуань Ваньэр.

Чжан Чжо на мгновение задумался и спросил патриарха Шэньсю:

– В чем смысл этого танца?

Патриарх Шэньсю покачал головой и ответил:

– Не знаю, но я помню его название – Танец Великого Света.

– Танец Великого Света? – Чжан Чжо повторил это название несколько раз и кивнул.

В этот момент патриарх Шэньсю задумался на мгновение и добавил:

– Я помню, что бог, которого призывают в ходе ритуала, – это одно из зороастрийских божеств, женщина с человеческим телом и кошачьей головой.

– Ох! – воскликнула Шангуань Ваньэр.

Авата-но Махито, напротив, побледнел и потянул Чжан Чжо за рукав:

– Разве труп Верблюда не лишили конечностей и не заменили их на отрубленные кошачьи лапы? Тут точно есть какая-то связь!

– Это же говорит о том, что здесь замешан кот-демон? – спросила Шангуань Ваньэр.

– Кто знает? И кот-демон, и бог подземного мира – коты. Так что, быть может, мы говорим об одном и том же? Но ты забываешь, что коты-демоны пришли с Запада, как и зороастризм! – со всей серьезностью ответил Авата-но Махито.

Чжан Чжо был единственным, кто не проронил ни слова. Но все же он прервал молчание и заявил:

– Рассуждения о демонах и богах – рассуждения об иллюзиях, в которые нельзя верить.

Патриарх Шэньсю рассмеялся:

– Мне скучно говорить с вами о таких странных и причудливых вещах, поэтому на сегодня достаточно! Я и так уже нарушил запрет.

С этими словами патриарх сел, скрестив ноги, и положил руки под живот, чтобы сложить пальцы в жесте дхьяна-мудра. От него исходила необычайно величественная аура, и казалось, что он мгновенно вошел в чистое самадхи[28]28
  Самадхи – состояние, достигаемое медитацией, которое выражается в спокойствии сознания, снятии противоречий между внутренним и внешним мирами.


[Закрыть]. Руки, сложенные в дхьяна-мудра, сообщали, что патриарх собирается медитировать. Чжан Чжо заставил всех встать и поклонился на прощание.

– Помни, что суть прошлого недостижима, суть настоящего недостижима, суть будущего недостижима. Мир движется вперед. Все есть иллюзия. Всякий раз, когда ты будешь поддерживать свое внутреннее пробуждение, ты сможешь понять то, что стремишься понять, – сказал патриарх Шэньсю.

– Я запомнил, – почтительно кивнул Чжан Чжо.

– Да будет так! – Патриарх Шэньсю замолчал, принял удобное положение, а затем по двору разнеслось пение – патриарх исполнял мантру Шурангама: – Намо сата сугатая архатэ самак самбудхаса сатата будда коти уснисам…

По своей мощи сутра напоминала львиный рык, сотрясающий сердце и душу, и проникала в самые дальние уголки сознания. Однако внимательная Шангуань Ваньэр заметила кое-что другое:

– Патриарх Шэньсю поет мантру Шурангама. Но я не вижу, чтобы его рот открывался и закрывался. Почему я слышу звук не ушами, а в своей голове?

После слов Шангуань Ваньэр все переглянулись и увидели, что рот патриарха Шэньсю и правда плотно закрыт. Вот так чудо!

– То есть великая практика патриарха! – объяснил шепотом И Цзин, выводя Чжан Чжо и его спутников. – Сначала мы жжем благовония и очищаем наши тела, а затем читаем сутры вслух; патриарх Шэньсю читает их своим духом.

– Своим духом?

– Именно. В своем совершенствовании патриарх вышел далеко за пределы природы и пяти скандх, поэтому читает сутры, не открывая рта, и созерцает тысячи миров даже с закрытыми глазами.

– Как это возможно? – спросил Авата-но Махито.

И Цзин замялся, не зная, как объяснить:

– Только монах, достигший высшего уровня в своем постижении учения, способен на такое. А вы не прошли через практику вещей, вот и не понимаете, что это значит. Достаточно трудно объяснить это так, чтобы обычный человек понял. Но я попробую… Вы слышали о чревовещании?

– О чревовещании? – Шангуань Ваньэр замерла на мгновение.

– Да. Я бы сказал, что такое чтение сутр похоже на чревовещание, но посредством духа, а не как обычно представляется.

В этот момент Чжан Чжо, который шел впереди, внезапно остановился и обернулся:

– Что вы только что сказали?

– Я сказал, посредством духа…

– Не это!

– Чревовещание?

– Да! Чревовещание! Чревовещание! – Чжан Чжо внезапно оживился и потянулся к Шангуань Ваньэр.

Та была ошеломлена его порывом и чуть не потеряла равновесие.

– В чем дело? – испуганно спросила она.

– Я должен спросить. В ту ночь, когда черный кот произнес те страшные слова, кроме Ее Императорского Величества, тебя и принцессы Тайпин, в спальне же был еще кто-то из прислуги?

В широко раскрытых глазах Чжан Чжо мелькнула искра озарения.

– Да, – кивнула Шангуань Ваньэр. – Вы считаете, что… голос черного кота на самом деле принадлежал служанке, которая говорила с закрытым ртом?

Шангуань Ваньэр, казалось, догадывалась, о чем думает Чжан Чжо.

– Где эта служанка?!

– Думаю, во дворце, – ответила Шангуань Ваньэр.

– Вперед! Во дворец Ханьюаньгун! – Чжан Чжо сложил в руке свой веер и бросился прочь. Авата-но Махито был сбит с толку диалогом Чжан Чжо и Шангуань Ваньэр.

Стоило им покинуть двор, как они увидели, что Ли Доцзо собирает своих солдат и что-то бормочет себе под нос. Увидев вышедшего Чжан Чжо, Ли Доцзо тут же подскочил к нему.

– Я не нашел серебро! И что мне теперь делать?

– Не нашел – значит, не нашел. Нам нужно вернуться во дворец, у меня появились важные дела! – ответил Чжан Чжо.

– Как же так? А я?

– Черная Ярость, давай пока отложим этот вопрос. Поговорим позже.

– Тогда я подожду вас для поисков. – Ли Доцзо закатил глаза.

Чжан Чжо и его спутники попрощались с И Цзином и поспешно направились обратно.

Когда они приблизились к Восточным воротам храма, то увидели процессию из повозки и лошадей, въезжающих внутрь. Лошади были статные и высокие, а повозка – богато украшенная, спереди и сзади окруженная десятками слуг. Чжан Чжо, не поднимая головы, прошел мимо повозки, но та вдруг со скрипом остановилась.

– Вы, стало быть, придворный историограф Чжан? – раздался мужской голос.

Чжан Чжо обернулся и увидел одетого в черный халат человека. Он вышел из кареты с помощью слуги и подошел к Чжан Чжо. Мужчина был высокий, и на вид ему можно было дать лет двадцать пять – двадцать шесть. На его красивом лице застыла скорбь, а в уголках глаз блестели слезы. Подойдя к Чжан Чжо, он склонил голову.

– Разве вы не пожалованный князь уезда Гаоян? – Чжан Чжо взглянул на мужчину и поспешил помочь ему, протянув руку.

– Кто это? – спросил любопытный Авата-но Махито у Шангуань Ваньэр.

– Муж принцессы Аньлэ.

– Не могу поверить, что это он! – Авата-но Махито прикрыл рот рукой.

Это был отец мальчика, о смерти которого рассказал Ди Цяньли, того мальчика, что умер таинственной смертью в седьмой день первого месяца. И муж принцессы Аньлэ, сын У Саньсы, носивший имя У Чунсюнь.

– Зачем же уездный князь пожаловал в храм посреди ночи? – Чжан Чжо и У Чунсюнь, очевидно, были знакомы.

– На то есть причина… – У Чунсюнь испустил долгий вздох и указал на слугу перед повозкой.

Слуга держал в руках ритуальную табличку, на которой были начертаны иероглифы. На таких табличках обычно писали имя покойного человека. Эти же иероглифы складывались в имя погибшего ребенка.

– Для моего сына… – сказал У Чунсюнь. Из глаз его скатились слезы.

– То, что произошло той ночью, действительно… большое несчастье. В жизни многие вещи приносят боль, и боль от потери сына сводит с ума, – Чжан Чжо искренне сочувствовал ему.

– Придворный историограф знает о случившемся?

– Я немного слышал об этом.

– Хорошо. В таком случае не будем попусту говорить. Перейдем сразу к делу. – У Чунсюнь вытер слезы, поправил одежду и глубоко поклонился Чжан Чжо.

– О чем вы хотите меня попросить? – озадаченно спросил Чжан Чжо.

– Придворный историограф, никто в двух столицах не может сравниться с вами в умении понимать суть происходящего, поэтому прошу вас помочь пролить свет на смерть моего сына! – жалобно взмолился У Чунсюнь.

– То есть…

– Мой сын умер загадочным и трагическим образом. Если мне не удастся поймать настоящего виновника, то я не достоин называться отцом! Прошу вас, привлеките убийцу к ответственности за смерть моего сына! Я буду вам бесконечно благодарен! – У Чунсюнь несколько раз поклонился и надрывно зарыдал.

– Уездный князь… Мы можем обсудить этот вопрос позже?

– Придворный историограф согласен помочь? – У Чунсюнь поднял голову. В его глазах мелькнул огонек надежды.

Глядя на его искаженное скорбью лицо, Чжан Чжо глубоко вздохнул:

– Сейчас у меня есть важные дела. Я могу посетить вас сразу же, когда появится возможность.

– Хорошо! Благодарю, придворный историограф! Я, У Чунсюнь, лично приму вас. – Осознав, что Чжан Чжо согласился на его просьбу, У Чунсюнь облегченно выдохнул и расслабил нахмуренные брови.

– Договорились. Уездный князь, берегите себя. Прощайте, – кивнул Чжан Чжо и повернулся, чтобы уйти.

– Как мне его жаль! Такая трагедия! – с сочувствием воскликнул Авата-но Махито, садясь в повозку вместе с Чжан Чжо и Шангуань Ваньэр и смотря вслед удаляющемуся У Чунсюню.

Повозка тронулась. Процессия покинула храм Цзяньфу и направилась ко дворцу Ханьюаньгун.

Авата-но Махито немигающим взглядом уставился прямо на Чжан Чжо, а затем на Шангуань Ваньэр и спросил:

– Почему мы сейчас едем во дворец Ханьюаньгун? Почему вы так спешите вернуться туда, если до сих пор не нашли никаких улик, касающихся пропавшего серебра военачальника Ли?

– Чтобы пролить свет на то, что случилось той ночью с императрицей, – спокойно ответил Чжан Чжо. Его глаза были слегка прикрыты.

– Почему вас волнует именно это?

– Потому что мы нашли зацепку, – заявила Шангуань Ваньэр.

– Зацепку? Какую?

Заметив непонимание, мелькнувшее в глазах японского посла, Шангуань Ваньэр объяснила:

– Той ночью, когда черный кот на человеческом языке изрыгал проклятия, в спальне были только Ее Императорское Величество, я, принцесса Тайпин и служанка. Я не заметила, чтобы служанка открывала рот, но придворный историограф, увидев, как патриарх читает мантру Шурангама, и услышав слово «чревовещание» из уст монаха И Цзина, догадался, в чем может быть дело.

Авата-но Махито понимающе кивнул и повернулся к Чжан Чжо:

– Вы считаете, что служанка может быть причастна?

– Сначала это были только догадки. Но патриарх Шэньсю, который читал сегодня ночью мантру, не открывая рта, подтвердил мои подозрения. – Чжан Чжо рассеянно смотрел в окно повозки. – Начнем с того, что у служанки свободный доступ к спальне, поэтому она могла спрятать черного кота в длинной юбке, принести его и выпустить, пока Ее Императорское Величество, принцесса Тайпин и Ваньэр не видели. Предполагаю, что потом она просто стояла в стороне и выжидала момента, когда Ее Императорское Величество испугается. Тогда она с помощью чревовещания произнесла проклятие, потому и казалось, словно черный кот выплевывает слова на человеческом языке.

– Гениально! – Авата-но Махито восторженно хлопнул в ладоши. – А что же насчет слов, которые появились на стене и странным образом исчезли? Как вы это объясните?

– Пока не знаю. Но если служанка действительно в этом замешана, мы узнаем правду, когда поймаем ее. – Чжан Чжо рассмеялся.

– Быстрее! Быстрее! – Авата-но Махито высунулся из окна повозки и крикнул, торопя кучера.

– Ваньэр, что ты знаешь об этой служанке? – спросил Чжан Чжо.

– Ничего особенного.

– Ты чиновница, отвечающая за гарем. Разве тебе не должны быть известны все подробности о женщинах при дворе? – недоуменно спросил Чжан Чжо.

– Будь я в Лояне, то знала бы все. Несмотря на то что Императорское Величество находится в Чанъани уже больше года, слуг из Лояна так и не удалось привезти. Двору не хватало рабочих рук, поэтому пришлось найти несколько служанок из дворца Тайцзигун, чтобы они служили императрице, и эта женщина – одна из них, – объяснила Шангуань Ваньэр.

Со времен Гао-цзу, известного по личному имени Ли Юань, до правления императора Гао-цзуна, известного под именем Ли Чжи, столица династии Тан находилась в Чанъани, а дворец Тайцзигун был императорским дворцом, и потому там было множество служанок. После воцарения династии У Чжоу императрица У Цзэтянь перенесла столицу в Лоян, оставив некоторых служанок во дворце Тайцзигун, которые стали именоваться «оставшиеся слуги».

– Эту женщину зовут Чанлэ, и она уже долгое время находится во дворце Тайцзигун. Она весьма осмотрительна и всегда с особой ответственностью подходила к работе. Обычно она ведет себя скромно и мало говорит. Вопреки возрасту, она умеет играть на цине, играть в облавные шашки вэйци, заниматься каллиграфией и живописью. Она весьма хорошо воспитана, поэтому я приняла решение оставить ее при дворе. Больше я ничего не знаю, – сказала Шангуань Ваньэр.

– Это уже не так важно. Когда мы найдем эту служанку, то все от нее и узнаем. Как я утомился за этот день. Пожалуй, посплю немного. Разбудите меня, когда мы доберемся до дворца. – Чжан Чжо вытянулся и лег поперек повозки, закрыл глаза и вскоре уснул.

Ночь постепенно подходила к концу. Огромную луну в какой-то момент закрыли густые облака. Чернильное ночное небо мрачно хмурилось. Дул холодный ветер, навевая опасения, что скоро пойдет снег. Величественный дворец Ханьюаньгун хранил молчание и оттого напоминал дракона, безмолвно павшего ниц.

Повозка остановилась перед воротами Даньфэнмэнь. Вялые и сонные солдаты, охранявшие въезд, проверили повозку и жестами позволили проехать дальше. Зал в задней части дворца Ханьюаньгун купался в слабом свете. Чжан Чжо спросонья зевал, будучи не в силах оторвать взгляд от колеблющегося пламени свечи. Пошел снег. Снежинки падали на землю крупными хлопьями, и вскоре вся земля оказалась укрыта белоснежным одеялом. Шангуань Ваньэр и Авата-но Махито сидели по обе стороны от Чжан Чжо. Их глаза блестели, когда они осматривали зал. За их спинами скалой возвышался Ли Доцзо и нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Почему так долго? – спросил шепотом Авата-но Махито.

– Дворец большой. – Шангуань Ваньэр зажгла палочку благовоний из сандалового дерева, и дым закружился, спиралями поднимаясь в воздух. – На дворе глубокая ночь, и все дворцовые служанки спят.

Когда благовония догорели, за дверью послышались шаги. В зал вошла стройная придворная дама лет пятнадцати или шестнадцати от роду. Она тяжело дышала – вероятно, сильно запыхалась от бега.

– Ну? – Шангуань Ваньэр бросила взгляд за спину пришедшей служанки и увидела, что там никого не было. Ее брови тут же нахмурились.

– Прошу прощения, но служанки Чанлэ в комнате нет.

– Нет? А где же она?

– Этого… я не знаю.

– Почему ты не нашла ее? – раздраженно спросила Шангуань Ваньэр.

Служанка развернулась и поспешно вышла.

– Дворец слишком велик, чтобы несколько служанок могли обыскать его и найти нужного нам человека. Боюсь, это займет много времени. Пусть мои люди тоже отправятся на поиски, – предложил Ли Доцзо.

– Хорошо, – кивнул Чжан Чжо.

Ли Доцзо развернулся и вышел, а охранники, стоявшие снаружи, вскоре разошлись по дворцу. Чжан Чжо, Шангуань Ваньэр и Авата-но Махито прождали около часа, но никто так и не пришел.

– Это подозрительно! – Шангуань Ваньэр вскочила на ноги. – Не могла же она сбежать… Почему ее до сих пор не привели?

В этот момент в зал вошел Ли Доцзо.

– Как успехи? – спросил Авата-но Махито.

– Мы обыскали каждый уголок, но не нашли ее. – Ли Доцзо почесал голову и повернулся к Шангуань Ваньэр. – Может, она улизнула?

– Возможно, она узнала, что мы ищем ее для допроса. Вопрос только – откуда? – ледяным тоном спросила Шангуань Ваньэр.

Пока они говорили, послышался чей-то крик:

– Пожар! Пожар!

В этот момент снаружи воцарился хаос.

Пожар во дворце – дело неслыханное, поэтому Чжан Чжо и его спутники тут же выбежали из зала. Солдаты из придворной армии Юйлинь показывали руками куда-то на север. Огонь горел так ярко, что небо на севере окрасилось в красный цвет.

– Какой сильный! – испуганно прошептал Авата-но Махито.

– Это храм Хуготянь горит! – Шангуань Ваньэр была прекрасно знакома с дворцом Ханьюаньгун, поэтому сразу же поняла, где разгорелся пожар. – Кто-нибудь! Скорее! Тушите!

Все придворные слуги засуетились, хватая различные ведра, наполняя их водой и убегая на север.

– Черная Ярость, отправь отряд, чтобы защитить Ее Императорское Величество, а вы все – на пожар! – Чжан Чжо прищурился, устремив взгляд в сторону вздымающегося столпа огня, и спокойно добавил: – Мы тоже пойдем.

В мгновение ока они покинули зал Ханьлян и направились на север. Дворец Ханьюаньгун занимал огромную территорию, разделенную на три части: от ворот Даньфэнмэнь до зала Цзычэньдянь была зона для ведения государственных дел, а именно залы и павильоны, где императрица обсуждала политические дела с чиновниками, принимала иностранных послов и занималась повседневными задачами; от зала Цзычэньдянь до озера Тайечи располагалась зона, где императрица отдыхала; к северу от озера Тайечи тянулся ряд зданий, что использовались для развлечений, прогулок, ритуалов, среди них был и храм Хуготянь. Он был не таким большим, как национальные храмы, как, например, Цзяньфу, но здесь императорская семья совершала ритуалы. Храм Хуготянь был посвящен Будде, поэтому пожар в таком месте был делом серьезным. Путь от зала Ханьлян до храма Хуготянь неблизкий, и к тому времени, когда Чжан Чжо и остальные прибыли туда, двор был уже полон людей. Бесчисленные слуги и солдаты вбегали и выбегали, используя всевозможную утварь, чтобы принести воду для тушения пожара. Хаос правил этим местом.