Текст книги "Огни эмиграции. Русские поэты и писатели вне России. Книга третья. Уехавшие, оставшиеся, вернувшиеся в СССР"

Саша Соколов – преподаватель «Школы для дураков»

Самый загадочный русский писатель – Саша Соколов (Александр Всеволодович Соколов, 6 ноября 1943, Оттава, Канада). Родился в семье военного атташе СССР в Канаде. Когда сыну было 4 года, отца заочно приговорили к расстрелу за похищение американских атомных секретов и выдворили из страны. В 1947-м Саша оказался в Москве. После школы собирался поступать в медицинский институт, для чего работал санитаром и препаратором в морге Боткинской больницы, и как это повлияло на психику молодого человека?.. Однако поступил он не в мед, а в Военный институт иностранных языков. В 1965 Саша Соколов влился в ряды СМОГа («Самое молодое общество гениев»). И по его признанию: «Мы жили в атмосфере угара». Объединение, в котором дерзкие молодые люди поклонялись Смелости, Мысли, Образу, Глубине, было безжалостно разогнано властью в 1966 году. Трагические судьбы: кто в ночные сторожа, кто в егеря, кто в кочегары. Один из смогистов, Сергей Морозов, выбросился из окна. Некоторые эмигрировали…

Саша Соколов бросил очередной институт – журналистику в МГУ и уехал на Волгу, жил в Марийской республике, в селе Морки, печатался во многотиражках, в газете «Колхозная правда» и начал работать над романом «Школа для дураков». Жил в Пятигорске с женой Таей и дочерью. Перебрался в Москву, где закрутилась любовная эпопея с австрийской подданной Йоханной Штайдль, что, естественно, вызвало большие неприятности с КГБ – «связь с иностранкой»! Был скандал, отказы, унижения, пока не вмешался в это дело канцлер Австрии Бруно Крайский и не попросил непосредственно Брежнева выпустить из советской страны молодую чету.

Далее последовал выезд в Вену, выход «Школы для дураков» в издательстве «Ардис», разрыв с Йоханной, которая отказалась ехать с Сашей в Штаты, и он в одиночестве отправился в Америку, где и реализовался как писатель. Сам Набоков назвал первую книгу Саши Соколова «обаятельной, трагической и трогательной книгой» (Набоков читал ее в рукописном варианте). «Так, но с чего же начать, какими словами?»… В одном из интервью Соколов дает ответ: «Мой принцип: первые аккорды прозы должны звучать как первая строчка стихотворения… Первую фразу можно назвать словесным ключом от крепости формы». Исполняя роль настоящего стилиста, Саша Соколов сохранил честь русской литературы.

А советской?!. Критик Игорь Шевелев отметил, что существует миф о трех богатырях несоветской литературы.

О Писателе, заступнике за народ, – Солженицыне.

О Писателе, пропившемся за народ, – Венедикте Ерофееве.

О Писателе школы для интеллигентных дураков с фигой в кармане, – Саше Соколове.

«Школа для дураков» переведена на многие иностранные языки. На Западе книга признана классическим произведением, изучаемым в программе всех факультетов славистики в США и Канаде, в СССР «Школа для дураков» была напечатана впервые лишь в 1989 году, да и то в журнале «Октябрь».

Саша Соколов утверждает, что сюжет его интересует мало, главное – язык.

И вспоминает свою первую заграницу – Австрию, где есть порядок и чистота, но нет энергии. А энергия выдается лучше всего в языке. У нас же, в России, ничего, кроме языка, нет. Но зато в нем – всё. Матрешка. Это же первая строчка стихотворения! «Виртуальная матрешка языка… Как мила ты мне та-та-та-та-та-та…»

В 1989 году вышел роман Саши Соколова «Между собакой и волком», в котором из 18 глав пять – стихотворные. Лично на мой взгляд, строчки неясные, мутные, отдаленные от классической лирики на сотни километров: «Какая досада – лета напролет / Гуляешь, колядуешь лишку / Посмотришься в кружку – а ты уж удод. / Хреново, худые делишки…» Как разъясняет автор, на текст книги наложена картина Питера Брейгеля «Охотники на снегу». И сюжет книги, ее герои, и сам Саша Соколов живут в брейгелевской картине.

Кстати, свою личную жизнь, неприхотливую, без всякого культа вещей, Саша Соколов сравнивает с жизнью Сэмюэла Беккета, который долгие годы прожил в пустой комнате гостиничного типа и спал на матрасе, будучи миллионером и имея возможность купить роскошную виллу. Под стать Саше Соколову аскетична и его третья жена, американка Марлин Ройл, тренер по гребле. И общий стиль жизни: рюкзачок за спиной и никакой собственности. То есть принципиально никакой буржуазности. Кстати, немного юродивой писатель, владеющий тремя языками и освоивший мировую литературу и пишущий, по мнению некоторых литературоведов, с элементами некой шизоидности.

В 1977 году Саша Соколов получил канадское гражданство и вернулся к своим первоистокам, туда, где родился. И там же, в Канаде, он работал над своим третьим романом, который вышел в 1985-м, – «Палисандрия». Историческое повествование с авантюрными поворотами и разбавленного эротикой с крутым замесом фантазии. Главный герой Палисандр – внучатый племянник Лаврентия Берии и внук Григория Распутина. Кремлевские интриги и любовные игры. Оригинальный русский язык с лингвистическими поисками и метафорическими экспериментами. Роман-пародия на исторический роман и одновременно на мемуары. Кто-то может сказать «выкрутасы», но весьма занятные. А кто-то поворотит носом и скажет как Владимир Бондаренко: «Сумеречное состояние Саши Соколова».

Но никто не знает точно состояние души Саши Соколова. Можно только угадать, что, покинув СССР и став эмигрантом, Саша Соколов попал, как говорится, из огня да полымя: ушел от социалистического реализма, а попал в другую мало-духовную сферу – капиталистического примитивизма. Об этом Саша Соколов и сам признался в одном из интервью, когда приезжал на родину.

Ну а по поводу будущего России, опять же в одном из интервью он сказал: «Совершенно не важно, что именно произойдет, но это будет, безусловно, нечто трагическое и высокое». Сказано в 1989 году. Прошло более 20 лет, если по Александру Дюма, и что?! Рискну высказать свое субъективное оценочное мнение: низкое и трагикомическое. Но ведь это еще не конец современной России, и, может быть, почтенно постаревший Саша Соколов окажется прав?..

«Нам не дано предугадать…» Но это уже Тютчев.

После того как был написан этот небольшой текст-представление, в феврале 2017 года громыхнул по Первому каналу центрального ТВ документальный фильм «Саша Соколов. Последний русский писатель». То не хотели даже слышать о нем – эмигрант!

А то вдруг понадобилось что-то клубнично-скандальное. Мнения о фильме резко разделились. «Гениально! Новое слово в документалке!» – восхищались одни. «Халтура, выпендреж, понты!» – возмущались другие. «На что народные деньги тратят? Расстрелять бы всех этих антисоветчиков!» – приговаривали третьи.

Мне лично фильм не понравился. Неискренний и натужный. Зацепила лишь одна линия: отцы, оставшиеся на родине, и дети, эмигрировавшие на Запад. В принципе, человеческая трагедия, распад семей, связей. У отца Иосифа Бродского Александра Ивановича Бродского, флотского офицера, это была драма. Эстрадный режиссер Донат Исаакович Мечик, отец Довлатова, особо не переживал и вскоре тоже эмигрировал. А для семьи Соколовых отъезд единственного сына стал настоящей трагедией: уехавший сын, развал СССР, и отец с матерью, Всеволод Сергеевич и Лидия Васильевна Соколовы, покончили жизнь самоубийством.

Корреспондент спросил Сашу Соколова об этом печальном конце его родителей. Он начал мямлить: «Нет, дело в том…» И на его ответ режиссер фильма наложил песню Виктора Цоя «В горле комом теснится крик…».

Левый (а может, правый?) критик Владимир Бондаренко в давней публикации 2005 года писал про Сашу Соколова: «Он учится в «Школе для дураков» всю жизнь. Когда закончит? И дадут ли закончить?..»

Слова полны таинственного значения, впрочем, как и все то, что пишет Саша Соколов.

Наталья Горбаневская – несгибаемая, честная, чистая

Наталья Евгеньевна Горбаневская (26 мая 1936, Москва – 29 ноября 2013, Париж) – поэтесса, журналист, редактор, диссидент. О себе говорила: «Я не героиня, я обычный человек». Скромничала. Далеко не обычный человек и, конечно, героиня, и не как Зоя Космодемьянская в стане врагов, а как борец за свободу в своей родной стране. Филолог. Окончила Ленинградский университет. Стихи начала сочинять рано – в 4 года:

 
Душа моя парила.
А я варила суп.
Спала моя Людмила,
И не хватало круп.
 

Людмила – это кукла. А мышление 4-летнего ребенка вызывает удивление. В 11 лет познакомилась со стихами Блока и упивалась и «Балаганчиком», и «Снежной маской». Сначала 60-х стихи Горбаневской распространялись в самиздате.

 
…Если-если – не если бы,
Так, как если, и есть.
Что ж мы тычемся сослепу:
Где бы счесть да прочесть?
Что мы ж мы пялимся без толку
По бокам и назад?
Посмотреть бы в зеркало
– Знать бы, кто виноват.
 

Или стихотворение «К дискуссии о статистике»:

 
Не будем спорить. Лишний миллион
Заслуженных, замученных, забытых
Не слился, и не вызвал наводненья,
И не оттаял вечной мерзлоты.
Допустим, этот миллион имен
История накопит и предъявит,
Но кто же в четырех столицах мира
Прочтет подобный телефонной книжке
По весу и по скуке этот том.
Кто это купит? На костяшках счетов
Махнуть и сбросить. Миллион слезинок,
А не оттаял вечной мерзлоты.
 

«Берегите ее, она настоящая», – говорила Иосифу Бродскому и его друзьям Анна Ахматова. Она ценила стихи молодого поэта Натальи Горбаневской. И кто знает, что именно тогда, когда Наталья от руки переписывала «крамольный» ахматовский «Реквием», она напитывалась воздухом свободы. «Ворованным воздухом», как Осип Мандельштам называл стихи, «написанные без разрешения». Стихи и поступки Горбаневской были нерасторжимо связаны между собой.

25 августа 1968 года Наталья Горбаневская вместе с семеркой смельчаков и двумя маленькими детьми (младшему сыну Оське исполнилось 3 месяца) вышла на Красную площадь защитить не только Пражскую весну, но и человеческое достоинство внутри себя: «Я вышла на площадь, чтобы не испытывать перед собственным ребенком чувства стыда». У стен Кремля горстка протестующих развернули баннер «За вашу и нашу свободу».

Горбаневская была арестована, выпущена, вновь арестована и направлена в психиатрическую лечебницу в Казани. Позднее, вспоминая свое прошлое, она сказала: «У меня была на редкость легкая и удачная жизнь. Только в психушке было неприятно». Неприятно? Только мужество и воля помогли ей выжить в нечеловеческих условиях.

 
Иногда, иногда я понимаю,
Понимаю, что они были правы
– Доктора из малого Кропоткинского
переулка.
И верно, ведь надо быть сумасшедшим,
чтобы исправлять нравы,
Да еще и не ради славы
И не ради теплого места придурка…
 

Возможно, такие мысли и приходили в голову, но душа требовала правды и справедливости, чтобы разогнать, как выразилась Горбаневская, «безумный морок», разлитый в стране.

В 1975 году Наталью Горбаневскую освободили и позволили ее выехать на Запад. Там, в Париже, живя на улице Святого Оноре, она много работала, редактировала исторический журнал «Память», выступала в газете «Русская мысль», издала несколько сборников стихов – «Перелетая снежную границу», «Чужие камни», «Переменная облачность», «Цвет вереска» и другие. Вот начало стихотворения, написанное в Париже 19 ноября 2004 года:

 
Пью за шар голубой
Сколько лет
и никак не упасть
За летучую страсть
Не унять не умять не украсть…
 

В последующие времена Горбаневская не раз приезжала в новую Россию, давала интервью, выступала, получала разные заслуженные награды и даже стала героиней документального фильма, снятого в Германии, о знаменитой демонстрации на Красной площади. Горбаневскую в этом фильме представила подруга Ульрики Майнхоф, одна из лидеров печально знаменитой «Фракции Красной бригады ». По поводу телефильма Горбаневская сказала в интервью «Новой газете»: «Вот так вот все близко-близко подходит, через одного человека я оказалась рядом. Понимаете? Мне и сейчас приходится умерять свой темперамент – была энтузиасткой и экстремисткой… Научилась в общем… когда надо. Но потенциал был… Жизнь вообще старение, мудрение… я чувствую себя, в принципе, нормальным рядовым человеком, которому дан некоторый дар. Но совершенно незаслуженный, лично от меня не зависящий. От меня зависит лишь то, как его использовать. И все…»

Наталья Евгеньевна Горбаневская умерла 29 ноября 2013 года в возрасте 77 лет в Париже. В «Новой газете» страница ее памяти была названа «Несгибаема, честна, чиста». Людмила Улицкая: «Наташка, Горбаниха – так в кругу друзей мы ее звали, она была великий человек». О себе Горбаневская писала без всякого пиетета:

 
Растяпа, ротозейка,
Где растерялась ты?
Куда твоя лазейка,
Под куст или в кусты?
В подполье или в подпол?
В разгул или раскол?
Нелепа, недотепа,
Сама свой произвол…
 

«Сама свой произвол» – ключевые слова. Не по приказу начальства, не под влиянием толпы, массы, не под пропагандистским гипнозом, а по велению собственной души, по желанию сердца за ту свободу, в которую верила Наталья Горбаневская.

Писал я этот краткий текст и размышлял о судьбе этой необычной женщины.

И наплыли строчки Некрасова, которые я своевольно продолжил:

 
«Есть женщины в русских селеньях…»
В больших городах тоже есть.
Что борются с ожесточеньем
За нашу свободу и честь.
 

Ну а обыватели (неужели 84%, а?) не вникают в политику, ходят на работу или лежат в пенсионном неблагополучии на диване, воспитывают детей и внуков, пьют пиво, смотрят телевизор и бездумно голосуют «за». А отважные единицы борются за них…

И совсем уж напоследок. Наталья Горбаневская помимо своих стихов занималась переводами. И вот несколько строк из Казимежа Вежиньского. Первая строчка: «Не говори о поляках и украинцах, / Это – минное поле…» И далее о других сочетаниях, что является минными полями, а поэтому – молчок. И последние строки:

 
Так было прежде,
Так – теперь,
И так будет всегда,
Пока мы будем пастись
На лугу упрямых ослов…
 

(1979)

Неугомонный Александр Глезер

Среди уехавших из СССР в 1975 году самым возрастным (41 год) был Александр Глезер, поэт и переводчик грузинской поэзии, поэт небольшого таланта, – спорить не будем. Стихи свои Саша Глезер читал редко, причем писал их только тогда, когда можно было только за них пострадать. Приведем только одно стихотворение – «Ностальгия», посвященное Оскару Рабину:

 
Ностальгия по России,
Ностальгия у еврея,
Ностальгия, ностальгия
Безоглядной тьмы чернее.
 
 
И плывут перед глазами
Кинолентой из былого
Три колодца с журавлями
В деревеньке под Кусково.
 
 
Жил несладко он в России,
По земле ходил несмело.
Почему же ностальгия
Налетела, одолела?
 
 
Вновь и вновь волною Волги
Бредит в скорби и печали,
Подмосковные дороги
Снятся длинными ночами.
 
 
Ностальгия по России,
Ностальгия у еврея,
Ностальгия, ностальгия
Безоглядной тьмы чернее.
 

Написано в Москве, в ноябре 1974-го, после событий, связанных с «бульдозерной выставкой».

А теперь немного личных данных. Александр Давидович Глезер (10 апреля 1934, Баку – 4 мая 2016, Париж). Окончил Московский нефтяной институт имени Губкина, работал инженером. С 1962 года занялся литературной деятельностью. Как свидетельствуют друзья, Глезер – прирожденный бунтарь и организатор, ну и, конечно, истинный ценитель искусства. Боролся с косной партийной бюрократией. Вместе с Оскаром Рабиным в клубе «Дружба» на шоссе Энтузиастов в январе 1967-го организовал выставку нонконформистов, молодых экспериментаторов, спустя пять лет после разноса художников, учиненных Хрущевым 1 декабря 1962 года в Манеже. «Глядя на вашу мазню, – кричал партийный лидер, – можно подумать, что все мы педерасты! А у нас за это 10 лет дают… Не искусство, а… твою мать!» Стоявший за спиной Хрущева президент Академии художеств Серов поддакивал: «Истинные ленинские слова!..»

И вот новая попытка взорвать надоевший всем глянцево-румяный соцреализм!

22 января 1967 года в клубе «Дружба» состоялось открытие выставки 12 московских художников, за два часа выставку посетили две тысячи человек: московская интеллигенция, западные дипломаты, журналисты. Примчались гэбисты и чиновники горкома партии и выставку закрыли. Глезера пригласили в кабинет, где расположился майор КГБ. Александр Давидович в своем исследовании «Неофициальное русское искусство» вспоминал:

«…Из-за письменного стола поднялся майор КГБ:

– Посмотрите, что за окном!

Я пожал плечами:

– Темно. Да и мороз. Ничего не видно.

– Тридцать дипломатических машин и столько же корреспондентских! – майор почти кричал. – Эта выставка – дело рук ЦРУ!

– Она – дело моих рук.

Майор сел и шумно выдохнул:

– Значит, вы – агент ЦРУ!

Раздался скрип пружин, словно кто-то поворачивался на старой кровати. Это заерзал в обширном мягком кресле поэт Борис Слуцкий. Во время войны он был комиссаром. В сталинские годы ходил в опальных. Ему принадлежат строчки из, конечно, неопубликованного стихотворения «Допрос пленного»:

– Вы верите Геббельсу?

– Нет, господин комиссар, это пропаганда.

– Вы верите Герингу?

– Нет, господин комиссар, это пропаганда.

– Вы верите Гитлеру?

– Нет, господин комиссар, это пропаганда.

– А мне вы верите?

– Нет, господин комиссар, это пропаганда.

Давным-давно написал такое Слуцкий. А в тот день он серьезно, без тени юмора сказал:

– Товарищ майор, Глезер – молодой поэт. Скоро мы будем принимать его в Союз. С ЦРУ у него никаких связей.

В кабинет ввалились еще двое, и один завопил:

– Типичная провокация! Идеологическая и политическая! Сегодня все радиостанции будут вопить, что вот, мол, несмотря на все преграды, прорвались подпольные художники! Организовались!..»

Короче, выставка с шумом была закрыта, а в «Вечерней Москве» появился фельетон, посвященный Глезеру, – «Человек с двойным дном». Но вопреки всему молодые художники продолжали бунтовать против запретов на свое свободное искусство. 15 сентября 1974 года состоялась скандальная выставка, получившая название «бульдозерной» из-за того, что власть при помощи бульдозеристов, можно сказать, нагло уничтожила выставку, и пострадали многие холсты художников. Бульдозерное побоище. Полдня свободы. Один из милиционеров сказал художнику Евгению Рухину: «Стрелять вас надо! Только патронов жалко!»

Запад живо отреагировал на скандал: «Бульдозер заливает грязью московскую живопись» («Таймс»). «Похоже, что могущественный Кремль боится искусства» («Крисчен сайенс монитор»). «В Москве свирепствует полиция» («Ла Стампа») и т.д.

Глезер и Рабин не сдались и организовали новую выставку 28 сентября в Измайлово, и, как написал Глезер: «И свершилось чудо. Чудо неподцензурной выставки свободного искусства в несвободной стране».

Чудо-то свершилось, а последствия выставок оказались тяжелыми. Обыски, аресты, давления. На Лубянке Александру Глезеру сказали прямо: «Или уезжайте на Запад, или будем судить за антисоветскую деятельность, и попадете в лагерь».

«Кому-то посулили мастерскую, – вспоминал Глезер, – кому-то шепнули, зачем вам выставляться с неизвестными – мы для вас отдельную выставку устроим, с кем-то расправились физически. Например, Юрию Жарких ночью в поезде подсыпали в туфли химический препарат типа иприта, который сжег ему ноги…»

Живописать злодейства можно долго. В феврале 1975 года Александр Глезер вынужден был покинуть родину. И тут же включился в работу, основав в Монжероне под Парижем и в Джерси-Сити под Нью-Йорком музей современного русского искусства в изгнании. Во многих европейских городах Глезер организовывал выставки художников-нонконформистов.

В 1991 году вернулся в Москву, издавал журнал «Стрелец», газету «Русский курьер», создал несколько центров современной русской культуры. Неугомонный суперактивный человек. Вновь уехал во Францию и нашел успокоение в Париже в возрасте 82 лет.

Приложение «Экслибрис» в «Независимой газете» поместило статью в память Александра Глезера «Доброворот» (водоворот, доброворот по имени Глезер) – вихрь проектов, инициатив, полуначинаний, полусвершений. Трудоголик, артоголик, книгоголик – во всем исходил из драйва и доходил до кайфа, – отмечал в публикации Михаил Эпштейн, еще один эмигрант из Атланты, США. «Главное – это был человек-двигатель, человек-время, человек-полет. Где бы ни появлялся, все начинало как-то двигаться, меняться, удивляться, надеяться…»

Когда-то журналист Иосиф Гальперин скаламбурил: «Цезарю – цезарево, Глезеру – глезерово». Из недостатков Глезера – был влюбчив и много раз женился (почти все жены были художницами). А первый раз пытался жениться в закрытом городе Горьком в начале 60-х годов на дочери из местной партийной аристократии. «Замуж за евреем?!» – недоумевали на бюро обкома КПСС.

Свадьба расстроилась. Не состоялась. А судьба Александра Давидовича состоялась. Мятежная, яркая, острая, фееричная!..