Текст книги "69 этюдов о русских писателях"

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА – И ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ

Алексей Толстой

Алексей Константинович Толстой родился 24 августа (5 сентября) 1817 года в Петербурге, а окончил Московский университет. Поэт, писатель, драматург. Увы, он постоянно находился в тени своего великого однофамильца – Льва Николаевича Толстого. И его часто путают с другим, уже советским однофамильцем – Алексеем Николаевичем Толстым. Но Алексей Константинович Толстой – фигура особая. Сегодня на каждом шагу можно цитировать из его «Истории Государства Российского от Гостомысла до Тимашева» (1868):

 
И вот земля свободна
От всяких зол и бед
И очень хлебородна,
И всё ж порядка нет.
 

Замените «хлебородна» на «нефтеродна» – и получите тот же результат: вечный российский беспорядок.

Алексей Константинович Толстой жил в бурное время (боже, когда в России бывает спокойное время!) и отказывался причислять себя к какому-либо политическому или литературному направлению – «двух станов не боец, но только гость случайный...» – говорил он о себе. Да, не боец. Он был верным рыцарем одной женщины, ее преданным пажом. А она для него – классической музой, вдохновительницей всего его творчества. Поэтому не будем вести биографический и литературоведческий рассказ о писателе, а коснемся только истории отношений ЕГО и ЕЕ.

И как писал Алексей Константинович:

 
Сидел я под кленом и думал,
И думал о прежних годах...
 

Кто не знает романса Чайковского «Средь шумного бала, случайно, в тревоге мирской суеты...»? Знают все.

«Случайно» – вот ключевое слово. Живут на свете двое, вдалеке друг от друга. Живут разной жизнью. И вот их соединяет случай. Как писал Анатоль Франс: «Случай – вообще, Бог!» Вот такой случайной встречей на петербургском балу было знакомство графа Алексея Константиновича Толстого в январе 1851 года с Софьей Андреевной Миллер.

Он – знатный вельможа, аристократ, видный чиновник, церемониймейстер императорского двора.

Она – рядовая дворянка. Жена какого-то ротмистра, и не более того.

Он – статный, красивый, сильный мужчина, к тому же богатый и талантливый, известный поэт и писатель.

Она – не блещущая красотой, но блещущая умом женщина, поклонница и знаток литературы и музыки. Некрасивая (чрезмерно высокий лоб, тяжелый волевой подбородок), но в ней есть что-то эдакое – притягательное, манящее, сверкающее. Иногда это нечто определяют словом «шарм» или другим: «манок». Манкая женщина, манящая, притягивающая к себе.

Самое любопытное то, что на том балу с г-жой Миллер познакомился и другой наш классик – Иван Сергеевич Тургенев, но он не нашел в новой знакомой ничего примечательного, более того, выразился о ней уж совсем не комплиментарно: «Лицо чухонского солдата в юбке». Кстати, Софье Миллер приглянулся поначалу именно Тургенев, а не Толстой, они даже долго переписывались друг с другом, и Иван Сергеевич признавался ей: «...из числа счастливых случаев, которые я десятками выпускал из своих рук, особенно мне памятен тот, который свел меня с Вами и которым я так дурно воспользовался. Мы так странно сошлись и разошлись, что едва ли имели какое-нибудь понятие друг о друге...»

Короче, Тургенев не оценил Софью Андреевну, а вот Алексей Константинович не только оценил встретившееся ему богатство, но и сразу загорелся. Для него встреча на балу с незнакомкой в маске оказалась любовью с первого взгляда. Так бывает. Увидел – и пропал.

Уезжая с бала-маскарада, Алексей Константинович повторял про себя пришедшие вдруг слова: «Средь шумного бала, случайно...» Так родилось это гениальное стихотворение:

 
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.

Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдаленной свирели,
Как моря играющий вал.

Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид;
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моем сердце звучит.

В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь —
Я вижу печальные очи,
Я слышу веселую речь;

И грустно я так засыпаю,
И в грёзах неведомых сплю...
Люблю ли тебя – я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!
 

В стихотворении есть сомнение – «кажется», но в жизни колебания не было: Алексей Константинович Толстой полюбил сразу и навечно, точнее говоря, на весь срок жизни, отмеренной ему судьбой. Почему люди любят друг друга? Из-за чего вспыхивает чувство? Что питает любовь? Вопросы эти не имеют ответов. Не случайно Алексей Константинович в одном из стихотворений, посвященных Софье Андреевне, писал:

 
Ты не спрашивай, не распытывай,
Умом-разумом не расскидывай:
Как люблю тебя, почему люблю...
 

Люблю – и всё! Любовь – это всегда неразгаданная тайна.

Алексей Толстой и Софья Миллер встретились в январе 1851 года (ему было 33 года, ей чуть меньше), но повенчались они лишь 12 лет спустя – в 1863 году. Почему? Чтобы ответить на это, нужно хотя бы вкратце рассказать историю жизни того и другого перед встречей. С чем к ней пришли Алексей Константинович и Софья Андреевна.

Полагается начинать с женщины, но мы сделаем исключение и начнем с мужчины, так как именно Алексей Константинович Толстой является гордостью русской литературы, а Софья Андреевна – всего лишь его спутница и муза, вдохновившая, правда, Толстого на создание многих лирических стихотворений.

Итак, Алексей Константинович Толстой. Его рождение окутано легендой. Есть версия, ее разрабатывал Василий Розанов, что Толстой родился от супружеских отношений брата и сестры. Воспитывал его не отец, а дядя Алексей Перовский. Естественно, ему помогали гувернеры и учителя. Стихи Толстой начал писать с 6 лет. В 8 лет Алексей Толстой был представлен своему ровеснику, будущему императору Александру II, с которым он остался в большой близости и дружбе на всю жизнь. Говоря современным языком, Алексей Константинович быстро сделал блистательную карьеру, но неожиданно для всех сам ее и оборвал. Об отказе быть высшим правительственным чиновником Толстой написал в письме императору, в котором сослался на провидение, что оно – «мое литературное дарование, и всякий иной путь для меня невозможен... Служба и искусство несовместимы. Одно вредит другому... Что касается вас, Государь, которого я никогда не перестану любить и уважать, то у меня есть средство служить вашей особе: это средство – говорить во что бы то ни стало правду; вот единственная должность, которая мне подходит и, к счастию, не требует мундира...»

Да, Алексей Константинович Толстой был удивительный человек: правдолюбец и романтик в одном лице. «Когда... кругом и мор, и голод, – Вы в самую ту пору о местах тягаетесь? Опомнитесь, бояре!» – писал Толстой в одном из своих обращений. Смело, не правда ли? – так бросить в лицо обвинение своему сословию, элите, в которую он входил сам. Очень красноречива самохарактеристика Толстого:

 
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!

Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
 

Читаешь эти строки и видишь перед собой добродушного великана, силача. Он и впрямь обладал огромной физической силой: заламывал на охоте медведя, бросал двухпудовую гирю через флигель, гнул подковы и т.д. Но этот силач был абсолютно бессилен против собственной матери. Строптивая и властная Анна Алексеевна Толстая с детства «задавила» мальчика и продолжала держать его под своим материнским прессом и во взрослом состоянии. Она постоянно наставляла его, советовала, требовала. Ревниво относилась к его увлечениям женщинами. Расстроила его отношения с княгиней Еленой Мещерской, когда увидела, что чувства сына крепнут с каждым днем. Этого допустить она не могла, чтобы он женился и оставил ее одну. Нет, это катастрофа! И она придумывала всякие болезни, лечилась за границей и настаивала на том, чтобы сын был рядом. Все это, конечно, не могло не отразиться пагубно на характере Алексея Константиновича: он был лишен самостоятельности (критик Юлий Айхенвальд отмечал у Толстого «отсутствие душевного синтеза, внутреннюю нецельность»).

Когда мать Толстого узнала о появлении в жизни ее сына женщины, которой он безумно увлекся, она вознегодовала и сделала все, чтобы не допустить их брака. Алексей Константинович и Софья Андреевна могли повенчаться лишь после смерти матери Толстого.

Но были препятствия и со стороны Софьи Андреевны Миллер. Собственно, ее девичья фамилия другая – Бахметьева. Однако расскажем всё по порядку.

Будущая жена Алексея Константиновича Толстого происходила из старинного рода Бахметьевых, восходящего к XV веку. Отец ее Андрей Николаевич Бахметьев – военный, в чине прапорщика вышел в отставку и поселился в своем имении под Пензой. Женился на дочери соседского помещика, которая родила ему трех сыновей и двух дочерей. Младшая Софья была общей любимицей в семье. Росла бедовой девчонкой-сорванцом, носившейся наравне с мальчишками в округе. Далее – Институт благородных девиц в Петербурге.

Софья уже девушка на выданье, ее опекает любимый брат Юрий, гвардейский офицер. Он знакомит ее со своими друзьями, среди которых выделяются двое: конногвардеец Лев Миллер и прапорщик князь Григорий Вяземский.

У молодой женщины – выбор, кому отдать предпочтение: велеречивому лишь на бумаге Миллеру или пылкому в обществе Вяземскому? Конечно, второму, тем более что он – князь, а кому из тогдашних девушек не хотелось стать княгиней? Как выглядела претендентка на княжеский титул? По воспоминаниям современницы Хвощинской, Софья «была некрасива, но сложена превосходно, и все движения ее были до такой степени мягки, женственны, а голос ее был так симпатичен и музыкален...»

Словом, у Софьи Бахметьевой на руках были свои женские козыри, и князь Григорий Вяземский не устоял: 8 мая 1843 года он попросил у нее руки. Софья мгновенно согласилась и с нетерпением стала ждать согласия со стороны родителей князя, хотя она и была дворянкой, но стояла на иерархической сословной лестнице несколькими ступенями ниже, да и приданое за ней тянулось весьма крохотное. Короче, явный мезальянс, то есть неравный брак. Получив от Григория Вяземского письмо с извещением о его помолвке, родители, жившие в Москве, встревожились и настоятельно посоветовали влюбленному сыну поостыть и не решать свою судьбу «слишком поспешно и неосмотрительно».

Эту не совсем радостную новость Вяземский довел до родительницы Софьи Бахметьевой. Вдова (муж давно умер) не захотела смириться с потерей такой выгодной брачной партии для дочери и бросилась уговаривать родителей жениха. Те заупрямились окончательно. Тогда Бахметьева-мать стала уговаривать Григория Вяземского решиться на брак без согласия родителей. Однако на это Григорий Вяземский не согласился: он слишком любил своих «стариков» и не хотел их огорчать. Что делать? Бахметьева-дочь, то есть Софья, решается на отчаянный шаг давления на князя: возвращает ему подаренное ей кольцо и грозится уйти в монастырь. Молодой князь заколебался (ему и жениться хочется на милой прелестнице, и огорчить родителей он не в состоянии).

Дело осложнилось тем, что Вяземскому в Москве подыскали более достойную невесту из своего круга – Полину Толстую. Софья Бахметьева поняла: князь от нее уплывает, и окончательно решила сыграть ва-банк: разжалобить мать князя Григория. Она едет к непреклонной старухе и бросается ей в ноги. Но все тщетно. Борьба за князя проиграна. И тут появляется последний довод. У королей – это пушки, а у женщин – беременность. Софья Бахметьева беременна от князя Григория Вяземского. Скандал, да и какой! Мать Софьи пишет военному начальнику князя с целью заставить его жениться на ее дочери. Шеф жандармов граф Орлов, которому попало письмо, выносит решение, что князь Вяземский «не обязан жениться на девице Бахметьевой».

Не будем описывать дальнейшие драматические перипетии этого светского скандала, скажем лишь одно: он закончился роковой дуэлью. Брат Софьи Юрий Бахметьев вызвал на поединок князя Григория Вяземского. Брат таким образом хотел отомстить за поруганную честь сестры. Дуэль состоялась 15 мая 1845 года в пригороде Москвы, вблизи села Петровское-Разумовское. Результат был ужасный: разволновавшийся Юрий Бахметьев промахнулся, а хладнокровный Григорий Вяземский оказался точным. Бахметьев был убит наповал.

Можете себе представить состояние Софьи Бахметьевой? И брат убит, и свадьба не состоялась. В отчаянии она выходит замуж за старого знакомца Льва Миллера и становится г-жой Миллер. Но любви нет, муж становится вскоре противен, и они расходятся, не разводясь, однако, формально.

Будучи замужней женщиной и одновременно свободной от мужа, Софья Андреевна решила зализывать сердечные раны в обществе. Она стала часто появляться в свете, демонстрируя свои замечательные таланты в области литературы и музыки. Она любила играть пьесы Перголези, Баха, Глюка, Шопена, Глинки. Но не только играла, но и пела. Голос у нее был чарующий.

В январе 1851 года в Петербурге состоялся тот бал-маскарад, на котором она всецело покорила Алексея Константиновича Толстого. Он сделал ей предложение, но и в этом случае поступило возражение со стороны матери Толстого. История повторилась дважды!.. Тем не менее встречи не прекращались, и Толстой всё более распалялся от Софьи Андреевны: она ему казалась необыкновенной женщиной. А тем временем она, не будучи лишенной практицизма, заготавливала на всякий случай запасной вариант с писателем Дмитрием Григоровичем. Они даже вместе путешествовали по Европе. В дневнике Суворина есть такая запись: «Когда Григорович возвратился к Бахметьевым, то он застал госпожу Миллер лежащею, слабою. У ног ее сидел граф А.К. Толстой, страстно в нее влюбленный...» «Я не хотел мешать, – рассказывал Григорович Суворину, – и мы расстались...»

Грянула Крымская война, и Толстой отправился на театр военных действий. В войсках свирепствовал тиф, и Алексей Константинович опасно заболел, его жизнь оказалась на грани смерти. Узнав об этом, к больному Толстому срочно приехала Софья Андреевна (в тот момент она официально была ему никем) и буквально выходила его.

Выздоровев, Толстой еще более укрепился в своей любви к ней.

Смерть матери устранила главное препятствие к их союзу, и Алексей Константинович Толстой обвенчался с Софьей Андреевной. Из Миллер она превратилась в Толстую. В графиню Толстую. Это был почти идеальный брак. Алексей Константинович нашел в Софье Андреевне новую «мамочку», но мамочку, которую можно было любить по-настоящему, душой и телом. К тому же она была энциклопедически образованным человеком, знала более десяти иностранных языков, включая такой редкий, как санскрит. Легко цитировала Гёте, Шекспира, Ронсара и других западноевропейских классиков. У нее был отменный литературный вкус, которому полностью доверял Толстой. Если ей что-то не нравилось, то Алексей Константинович прекращал работу над произведением, не одобренным супругой.

Софья Андреевна много читала, причем читала по ночам и ложилась спать только под утро. Ночью любил работать и Толстой. Они встречались за чаем во втором часу дня, и Алексей Константинович обычно говорил: «Ну, Софочка, слушай и критикуй...» И читал ей вслух написанное за ночь.

До официальных уз Гименея Алексей Константинович Толстой писал Софье Андреевне: «Я еще ничего не сделал – меня никогда не поддерживали и всегда обескураживали, я очень ленив, это правда, но я чувствую, что я мог бы сделать что-то хорошее, – лишь бы мне быть уверенным, что я найду артистическое эхо, – и теперь я его нашел... это ты».

Алексей Толстой нашел не только эхо, но и музу, да еще очень любимую. Что касается сделанного, то он сделал немало. Написал несколько исторических романов и трагедий, наиболее известные – «Князь Серебряный» и «Царь Федор Иоаннович». Часто выступал как сатирик, создал «Историю государства Российского от Гостомысла до Тимашева», был соавтором знаменитого Козьмы Пруткова (все эти знаменитые мысли и афоризмы «Никто не обнимет необъятного», «Смотри в корень», «Бди!» и т.д.). Написал множество лирических стихотворений. Тут и – «Колокольчики мои, цветики степные!..», «Край ты мой, родимый край!..», «Осень. Обсыпается весь наш бедный сад...» и много других стихов, ставших хрестоматийными.

За многим из написанного Толстым стоит Софья Андреевна. «Не могу лечь, не сказав тебе, что говорю тебе уже 20 лет, – что я не могу жить без тебя, что ты мое единственное сокровище на земле, и я плачу над этим письмом, как плакал 20 лет назад. Кровь застывает в сердце при одной мысли, что я могу тебя потерять...»

Так писал Толстой Софье Андреевне. Но потерял не он ее, а она потеряла его. Дело в том, что последние годы жизни Алексей Константинович страдал от болезни – расширения аорты. Его мучила астма, бессонница, головные боли. Приходилось прибегать к морфию. Он и умер от передозировки: заснул и не проснулся. Это произошло 28 сентября 1875 года. А за три месяца до кончины, будучи на лечении в Карлсбаде, он писал Софье Андреевне: «...для меня жизнь состоит только в том, чтобы быть с тобой и любить тебя; остальное для меня – смерть, пустота, нирвана, но без спокойствия и отдыха».

Алексей Константинович Толстой прожил 58 лет. На целых двадцать лет пережила его Софья Андреевна. После смерти мужа она жила воспоминаниями о любви, перечитывала его письма и плакала. Воспоминаний не написала, более того, уничтожила часть писем. Умерла она в Лиссабоне, куда уехала к племяннице, спасаясь от одиночества...

Вот тут необходимо вернуться снова к романсу «Средь шумного бала...» Помните строки?

 
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
 

Да, в жизни Софьи Андреевны была тайна, в которой она до их союза открылась Толстому. Ее исповедь была бурной. Алексей Константинович не только простил, но и был счастлив ее страданием (некий сентиментальный мазохизм?).

 
Слушал повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!
Жизнью твоею я жил и слезами твоими я плакал...
 

Тайна такова, и это подтверждается запиской графини Наталии Соллогуб, хранящейся в РЦАЛИ: после Миллера и до Толстого Софья Андреевна родила двух детей – Юрия и Софью, считавшихся детьми ее брата, Петра Бахметьева. «Племянница» Софья воспитывалась в семье Софьи Андреевны, потом она вышла замуж за русского посланника в Лиссабоне господина Хитрово. Детей от Алексея Константиновича Толстого у Софьи Андреевны не было.

Вот такая вот драматическая «лав стори». Похоронили Софью Андреевну рядом с Толстым, в их фамильном склепе в имении Красный Рог, в Черниговской губернии. Что остается добавить в конце? Разве что вспомнить строки Алексея Толстого:

 
То было раннею весной...
 

Тоже хрестоматийное стихотворение. И в конце его:

 
То было в утро наших лет —
О, счастие! о, слезы!
О, лес! о, жизнь! о, солнца свет!
О, свежий дух березы!
 

Все это было – и счастье, и страдания, и слезы. Было и прошло. А нам досталось это как исторический урок в школе или академии любви. Вы постигаете науку?..

ХОЖДЕНИЕ ПО «ДРЕМУЧЕМУ ЛЕСУ ЗАКОНОВ»

Александр Сухово-Кобылин

Сегодня имя Александра Васильевича Сухово-Кобылина, блистательного, трагического драматурга, человека выдающихся способностей и роковой судьбы, попавшего в адскую машину чиновничьего произвола, не на слуху.

О нем вспоминают лишь в связи с историей убийства любовницы. Достаточно взглянуть на различные публикации: «Дело о безумной любви и кровавом убийстве», «Нераскрытое преступление», «Убийство Луизы Симон-Деманш», «Кто убил Луизу Симон-Деманш», «Драматург под следствием», «Детективная жизнь аристократа», «Драматург-убийца», «Тайны Страстного бульвара» и т.д. И мало кто помнит, что написал Сухово-Кобылин и кто ставил его пьесы. А вот дело об убийстве – это самое оно для желтой прессы. Интригует и щекочет. Рядовой читатель любит ужасы и убийства.

Придется и нам, не смакуя, однако, подробности, вкратце рассказать о том, что произошло. Московскому богатому барину Александру Сухову-Кобылину в Париже понравилась модисточка Луиза. Он приглашает ее в Россию, и она оказывается в Москве (для нее это был шанс) в качестве любовницы и содержанки Сухово-Кобылина. Любовь, квартира, деньги, наряды – всё как полагается. После 9 лет связи Сухово-Кобылин стал тяготиться Луизой Ивановной (так ее звали на русский манер) и все чаще стал заглядываться на других женщин. Одной из опасных соперниц Луизы оказалась красавица княгиня Наталья Нарышкина. Как легко догадаться: светская львица и иноземная содержанка – неравный бой. Француженка стала бешено ревновать и была в итоге убита. 9 ноября 1850 года ее нашли в снегу с перерезанным горлом и сломанными ребрами неподалеку от Ваганьковского кладбища.

Кто убил? Сам Сухово-Кобылин? Нарышкина? Или дворня по приказу хозяев? Следствие так и не нашло точного ответа. Наталья Нарышкина срочно покинула Россию (в Париже она вышла замуж за Александра Дюма-сына). Сухово-Кобылин в течение долгих 7 лет находился под судебным следствием, дважды подвергался тюремному заключению, откупался крупными взятками («Не будь у меня связей да денег, давно бы я гнил где-нибудь в Сибири», – говорил он впоследствии). А в конце концов все обвинения как в убийстве, так и в пособничестве в убийстве были сняты за недоказанность. Дело сдали в архив.

Ну, а теперь обратимся непосредственно к фигуре Александра Васильевича Сухово-Кобылина. Он родился 17(29) сентября 1817 года в Москве. Свое происхождение вел от Андрея Кобылы, очень знатной фамилии (не менее знатной, чем Романовы). Как святые реликвии хранил родовые дарственные грамоты от Ивана Грозного. Окончил философское отделение Московского университета. Продолжил изучение философии в университетах Германии – в Гейдельберге и Берлине. Видный мужчина. Образованный, богатый и красивый – убойное сочетание для женщин. Своей красотой и деньгами умело пользовался. По характеру был крайне неуравновешенным, очевидно, в маменьку, способную собственноручно надавать пощечин горничным и лакеям, а затем прилечь на диван с французским романом. Вот и Александр Васильевич однажды надавал тумаков родной сестре Елизавете за то, что она вознамерилась выйти замуж за профессора Московского университета Надеждина, имевшего неосторожность родиться в семье сельского дьякона. Как можно: он – плебей, а мы – аристократы!

Как аристократ, он позволил себе иметь любовницу. Когда ее не стало, он очень горевал (наверное, все-таки любил). Ходил пешком через весь город на немецкое кладбище, где похоронили Луизу Симон-Деманш. В день именин посещал церковь Людовика на Малой Лубянке, где ее отпевали. «Моя потеря огромна, – писал он в письме к родным. – ...только потеряв всё, я узнаю величину моей потери...» В своем кабинете он повесил портрет Луизы и в память о ней назвал свою дочь Луизой. Спустя 9 лет после гибели Симон-Деманш Кобылин женился на Мари де Буглон. Опять француженка! И, увы, снова смерть: она умерла в холодной Москве через год после приезда от туберкулеза, на руках драматурга. Последний брак с англичанкой Эмилией Смит, и, как говорят в Одессе, вы будете смеяться: всё в той же холодной Москве она простудилась и вскоре покинула белый свет. Личные беды Сухово-Кобылина наложились на восприятие всей жизни. «Здесь в России, кроме вражды и замалчивания, ждать мне ничего. На самом деле, я России нечем не обязан, кроме клеветы, позорной тюрьмы, обирательства и арестов меня и моих сочинений, которые и теперь дохнут в цензуре... Из моей здешней, долгой и скорбной жизни я мог, конечно, понять, что на российских полях и пажитях растет крапива, чертополох, татарник, терновник для венцов терновых, куриная слепота для мышления, литературная лебеда для «духовного кормления»... Лично обречен я с моими трудами литературному остракизму и забвению».

Действительно, Сухово-Кобылин так и не дождался ни одного серьезного обзора своего творчества, ни одной биографической брошюры, не говоря о целой книги. Лишь за год до смерти Сухово-Кобылин был избран почетным академиком по разряду изящной словесности. И тоже ирония: он занимался не изящной словесностью, а разящей сатирой, – это как будто и не заметили.

Вторую половину жизни Сухово-Кобылин провел за границей и в своем родовом имении, где занимался хозяйством и философией, кстати, именно философию он считал своим истинным признанием и создал собственную «Философию Всемира». 19 декабря 1899 года в имении случился пожар (возможно, поджог), сгорел дом, а с ним и библиотека, и рукописи, и переводы любимого Гегеля. Это был страшный удар, после чего Сухово-Кобылин окончательно переселился во Францию, а в России появлялся лишь изредка наездами. Россия стала для него ненавистной страной, о которой он еще в 1855 году сказал так: «Богом, правдою и совестью оставленная Россия – куда идешь ты – в сопутствии своих воров, грабителей, негодяев, скотов и бездельников?»

18 февраля 1902 года в парижском театре «Ренессанс» состоялась премьера «Свадьбы Кречинского». Французская критика встретила спектакль с восторгом, а русская отозвалась о нем фельетонно-издевательски: Сухово-Кобылин для России никогда не был ни кумиром, ни пророком. Александр Васильевич умер в Болье, близ Ниццы 11(24) марта 1903 года, в возрасте 85 лет. В итоге он оказался «крепким орешком».

Если бы не убийство Луизы Симон-Деманш, мы, может быть, и не знали бы Сухово-Кобылина как блистательного драматурга. А так в результате психического потрясения и судебных мытарств в нем развилась творческая энергия, произошла так называемая сублимация.

Леонид Гроссман в своей книге «Преступление Сухово-Кобылина» ( 1928) по поводу остроты пера драматурга писал так: «...силу его негодования возбуждают четыре источника: страдание любовника, потерявшего дорогую ему женщину, возмущение невинного человека, на которого возводят напраслину, спесь дворянина, над которым издеваются разночинцы-чиновники и, наконец, возмущение буржуа, у которого отнимают деньги...» Если отбросить вульгарный социологизм 20-х годов, то суть схвачена правильно.

Сухово-Кобылин создал трилогию, одну из самых мрачных абсурдистских творений XIX века. В 1852 – 1854 годах была написана первая пьеса – комедия «Свадьба Кречинского», в 1856 – 1861 годах – сатирическая драма «Дело». В 1869 году Сухово-Кобылин завершил заключительную пьесу трилогии – «Смерть Тарелкина» (это даже не сатирическая комедия, а скорее гротеск, гиньоль, почище Хичкока: нигде, пожалуй, еще человек не притворялся мертвецом и не ложился в гроб живьем, чтоб спрятать нахватанные им взятки).

«Свадьба Кречинского» – это комедия о шулере Кречинском, о моральной деградации дворянства. Она была поставлена в Малом театре в Москве и имела успех. В советской России ее поставил Всеволод Мейерхольд. «В «Свадьбе Кречинского», – отмечал режиссер, – показан не просто некий конфликт в обществе лиц, в ней действующих, трагедия людей на деньгах, около денег, из-за денег, во имя денег. Правильно было бы назвать эту пьесу «Деньги».

Пьеса «Дело», звучавшая как сатирическая мистерия, была опубликована в Лейпциге и в России находилась под запретом более 20 лет. Предваряя «Дело», Сухово-Кобылин писал: «Предлагаемая здесь публике пьеса «Дело» не есть, как некогда говорилось, Плод Досуга, ниже как ныне делается Поделка Литературного Ремесла, а есть в полной действительности сущее из самой реальнейшей жизни с кровью вырванное дело».

Драматург отобразил в ней свое мучительное хождение «по дремучему лесу законов», мучительное блуждание по темным и грязным чиновничьим лабиринтам, где светлячком надежды для жертвы является лишь взятка.

«Взятка взятке рознь, – утверждал еще Кречинский в своей «Свадьбе», – есть сельская, так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется преимущественно произведениями природы и по стольку-то с рыла; – это еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с барыша, подряда, наследства, словом, приобретения, основана она на аксиоме: возлюби ближнего твоего, как и самого себя; приобрел – так поделись. – Ну, и это еще не взятка. Но бывает уголовная, или капканная взятка: – она берется до истощения, догола! Производится она по началам и теории Стеньки Разина и Соловья Разбойника; совершается она под сению и тению дремучего леса законов, помощию и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, расставляемых по воле деятельности человеческой, и в эти-то ямы попадают, без различия пола, возраста и знания, ума и неразумения, старый и малый, богатый и сирый...»

Невольно вспоминается хор полицейских чиновников в «Ябеднике» (1793) Василия Капниста:

 
Бери – большой тут нет науки, —
Бери, что только можно взять!
На что ж привешены нам руки,
Как не на то, чтоб брать, брать, брать?
 

Именно «Дело», переплет, в который попал Сухово-Кобылин, и сделало из него саркастического психолога современных ему нравов. Но разве эти нравы исчезли сегодня? А пресловутый Басманный суд? А тысячи примеров из современной уже нам жизни, где отнюдь не торжествуют правда и справедливость, а, напротив, предвзятая ложь и неправедная сила власти (на более понятный язык – коррупция и административный ресурс). Но вернемся к «Делу» Сухово-Кобылина. В ней драматург осуждает всю бюрократическую систему самодержавия – от министра до рядового писаря, всю язву чиновничества. Сухово-Кобылин имел все личные основания яростно ненавидеть окружающую его азиатскую дикость самодержавного тиранического режима. Его аморальность и безликость.

Примечательны авторские характеристики лиц, которые начинаются с бесфамильного начальства, с «Весьма важного лица», о котором сказано: «Здесь все, и сам автор безмолвствует». Итак, «Начальство», «Силы», «Подчиненности», «Ничтожества или частные лица» и вовсе «Не лицо», о которое можно просто вытереть ноги. Не это ли видим и сегодня?..

И, наконец, «Смерть Тарелкина», которая находилась под запретом более 30 лет. Когда министр внутренних дел Валуев с ней познакомился, он пришел в ужас: «Сплошная революция!» В пьесе два наиболее ярких персонажа – Тарелкин и Расплюев – два нарицательных типа, вошедших в классическую русскую литературу.

Кандид Касорович Тарелкин – талантливый мошенник, который устроил собственные похороны: «Милостивые государи. Ваше превосходительство! Итак, не стало Тарелкина! Немая бездна могилы разверзла перед нами черную пасть свою, и в ней исчез Тарелкин!.. Он исчез, извелся, улетучился – его нет. И что пред нами? – Пустой гроб и только...» Тарелкин – это человек-флюгер, всегда тонко чувствующий требования времени и четко улавливающий конъюнктуру. «Всегда и везде Тарелкин был впереди. Едва заслышит он, бывало, шум свершающего преобразования... как он уже тут и кричит: вперед!! Когда несли знамя, то Тарелкин всегда шел перед знаменем; когда объявили прогресс, то он стал и пошел перед прогрессом – так что уже Тарелкин был впереди, а прогресс сзади!»