Текст книги "69 этюдов о русских писателях"

«Письмо» Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж, – писал в свое время Александр Герцен. – Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утре или о том, что его не будет, – все равно, надобно было проснуться... «Письмо» Чаадаева потрясло мыслящую Россию. Оно имело полное право на это. После «Горя от ума» не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление».

Аполлон Григорьев: «Письмо Чаадаева... было тою перчаткою, которая разом разъединила два дотоле если не соединенные, то и не разъединенные лагеря мыслящих и пишущих людей. В нем впервые неотвлеченно поднят был вопрос о значении нашей народности, самости, особенности, до тех пор мирно покоившийся, до тех пор никем не тронутый и не поднятый».

И снова Герцен: «Наконец пришел человек с душой, переполненной скорбью; нашел страшные слова, чтобы с похоронным красноречием, с гнетущим спокойствием сказать все, что... накопилось горького в сердце образованного русского...»

Петр Чаадаев хотел жить по законам совести. Но это была утопия. Воздушный замок.

Драматичной была судьба и сочинений Чаадаева. 6-е и 7-е письма появились в России лишь в 1906 году, 8-е было опубликовано в «Литературном наследстве» аж в 1935 году. «Апология сумасшедшего» вышла в свет в 1906-м. Афоризмы Чаадаева – в 1986 году. В 1905 году издана книга М. Лемке «Николаевские жандармы и литература», в ней были даны кое-какие выдержки из петербургского «Дела» Чаадаева, в частности расписка мыслителя: «...и я в будущее время писать ничего не буду». Однако не писать он не мог. Судьба России терзала чаадаевскую душу.

Повторим еще раз его слова: «Я не научился любить свою Родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами».

Кто пойдет по безумному чаадаевскому пути?!..

РОМАНТИК НА ЭШАФОТЕ

Кондратий Рылеев

Дорога на эшафот... Многим российским литераторам грозил эшафот. Многим он по ночам мерещился. Но лишь один поэт, Кондратий Рылеев взошел на эшафот и принял мученическую смерть. В советские времена был уже не прилюдный эшафот, а тайный расстрел, а точнее – убийство.

Юлий Айхенвальд в «Силуэтах русских писателей» писал: «Рылеев не принадлежит к числу поэтов сколько-нибудь выдающегося дарования: в художественном отношении он светится лишь отраженным светом Пушкина, и энергия, присущая его думам и поэмам, не искупает однообразия, часто, внутренней и внешней прозаичности его стихов. И, вероятно, история литературы прошла бы мимо него равнодушно, если бы недостатки его скромного таланта не восполнила его личная жизнь, если бы она сама не была занесена в летопись русской общественности, как потрясающая трагическая поэма. Его дело завершило его поэзию. Свыше ста лет назад была воздвигнута близ Петропавловской крепости та виселица, на которой дважды душил его неискусный палач, и хотя с тех пор на месте политических казней сменились в России многие жертвы, многие задохнувшиеся тела, все же черная тень этого эшафота не может дрогнуть и рассеяться».

Знаменитые строки Рылеева на смерть Ермака:

 
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
Беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали...
 

А далее о Ермаке и провидчески о собственной судьбе:

 
Но роковой его удел
Уже сидел с героем рядом
И с сожалением глядел
На жертву любопытным взглядом...
 

Сам Рылеев – и герой, и жертва. Можно сказать, сам сочинил себе геройскую жизнь и мученическую гибель. С детства охватила Рылеева мистическая жажда свободы, и в конечном счете он стал жертвой этой свободы.

Кондратий Федорович Рылеев родился 18 (29) сентября 1795 года в Петербургской губернии в обедневшей дворянской семье. Первые уроки несвободы ему преподал деспот-отец, который беспощадно сек сына за малейшую провинность. И в кадетском корпусе, куда рано отдали Рылеева, он столкнулся с жестоким подавлением личности. В 1814 – 1815 годах в чине прапорщика Рылеев участвовал в заграничных походах русской армии, победителем побывал в Париже, а в 1819 году вышел в отставку в чине подпоручика. «Я служил отечеству, пока оно нуждалось в службе своих граждан, и не хотел продолжать ее, когда увидел, что буду служить для прихотей самовластного деспота», – говорил впоследствии Рылеев.

Далее Кондратий Федорович поступил на службу в Петербурге в палату уголовного суда и прославился в качестве честного и неподкупного судьи, защищая униженных и обиженных. В нем бушевали гражданские чувства и «любовь к общественному благу», как сказано в одном из его стихотворений. Успел поработать Рылеев в российско-торговой компании и страстно полюбил Соединенные Штаты, видя в новом государстве образец подлинной свободы. Еще будучи армейским человеком, Рылеев грезил об Америке. По воспоминаниям, «фрунтовой службы не любил, да и гарнизонную ненавидел... Мы замечали, что он проговорился: «Нет, нет! надо ехать туда, где люди живут и дышат свободно!» – «А куда бы, например, ехать? – спросили товарищи. «В Америку, непременно в Америку!..»

Первая рылеевская страсть – свобода. Вторая – литература. Вместе с Бестужевым-Марлинским основал альманах «Полярная звезда». Сам стал писать «Думы», вдохновленный Карамзиным, создавая поэтические образы ярких личностей русской истории – Олег Вещий, Боян, Иван Сусанин, Петр Великий и т.д. В 1823 году начал поэму «Войнаровский», которую завершить не успел, в ней легально пропагандировал идеи декабристов (монологи героя). Гордо прозвучало рылеевское: «Я не поэт, но гражданин» (позднее эту формулу подхватил Некрасов: «Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан»). В поэме «Наливайко» Рылеев, по существу, бросает грозный вызов власти:

 
...Но вековые оскорбленья
Тиранам родины прощать
И стыд обиды оставлять
Без справедливого отмщенья —
Не в силах я: один лишь раб
Так может быть и подл и слаб.
Могу ли равнодушно видеть
Порабощенных земляков?
Нет, нет! Мой жребий:
ненавидеть
Равно тиранов и рабов.
 

Покорность и рабство были ненавистны Рылееву. По существу, Рылеев был зачинателем гражданской поэзии – именно благодаря ему закрепился этот термин в русской литературе. Опять же из исповеди «Наливайко»:

 
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа, —
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?..
 

Рылеев это понимал и сознательно шел к своей гибели, вступив в тайное общество по рекомендации гвардейского поручика Ивана Пущина. К 1825 году Рылеев стал фактически главой Северного общества, располагавшегося в Санкт-Петербурге. Он явственно видел, как вся Россия заражена злом – всюду разврат, мздоимство, несправедливость и всевластие самодержца. Особенно ненавистен Рылееву был временщик Аракчеев, насаждавший в стране неволю и казарму.

В стихотворении «Гражданин» Рылеев писал: «Пусть с хладною душой бросают хладный взор/ На бедствия своей отчизны». Это – рабы и трусы, он, Рылеев, другой:

 
Я ль буду в роковое время
Позорить гражданина сан...
 

«Отечество ожидает от нас общих усилий для блага страны! – горячо восклицал Рылеев. – Души с благороднейшими чувствами постоянно должны стремиться ко всему новому, лучшему, а не пресмыкаться во тьме. Вы видите, сколько у нас зла на каждом шагу; так будем же стараться уничтожить и переменить на лучшее!»

И еще: «Каждый день убеждает меня в необходимости своих действий, будущей погибели, которой мы должны купить первую нашу попытку для свободы России, и, вместе с тем, в необходимости примера для пробуждения россиян». Так говорил Рылеев, обращаясь к членам тайного общества. Он вскоре стал душою, вдохновителем и певцом Декабрьского восстания на Сенатской площади.

 
Душа до гроба сохранит
Высоких дум кипящую отвагу.
 

Ах, эти романтики с «высокими думами» и «кипящей отвагой», бескорыстные мечтатели о мифической свободе. «Молодые штурманы будущей бури», – как определил их Герцен (средний возраст декабристов – 27 лет). В стихотворении «Рылеев» Михаил Зенкевич писал:

 
В передней грудой кивера
Валялись, виснули шинели,
И шла азартная игра
На жизнь и смерть – уж не во сне ли?
Но комнаты еще в чаду
От дыма, крика, разговора...
 

Накануне восстания Рылеев распрощался с семьей. Рыдания жены и даже просьбы 5-летней дочери Настеньки не остановили его. Он твердым шагом отправился на Сенатскую площадь, – что там произошло, мы знаем из многочисленных книг и кинофильмов. Лучше вспомним об обстоятельствах женитьбы Рылеева.

Служа в Воронежской губернии, Рылеев полюбил Наталью Тевяшову – девушку необыкновенной красоты. Оба были молоды, да и чин Рылеева невелик, и поэтому старик-отец отказал влюбленному артиллеристу. Тогда Рылеев сказал, что не уйдет из комнаты живым, коль не получит согласия на брак, и вынул пистолет. В этот момент вбежала дочь и с рыданиями бросилась на шею отцу: «Папенька, отдайте за Кондратия Федоровича или монастырь!» С этими словами упала без чувств. Старику ничего не оставалось, как благословить молодых. Обряд бракосочетания состоялся 22 января 1819 года. Вскоре Рылеев вышел в отставку и поселился в Петербурге.

Прошло около 7 лет, и вот наступил роковой день. «Оставьте мне моего мужа, не уводите его, я знаю, что он идет на погибель», – умоляла жена Рылеева его друзей-единомышленников. Не помогли ни мольбы, ни слезы. Из крепости Рылеев писал жене утешительные письма. В последнем из них: «Бог и государь решили участь мою: я должен умереть и умереть смертию позорною. Да будет его святая воля! Мой милый друг, предайся и ты воле Всевышнего, и Он утешит тебя. За душу мою молись Богу. Он услышит твои молитвы. Не ропщи ни на Него, ни на государя: это будет и безрассудно, и грешно. Нам ли постигнуть неисповедимые пути Непостижимого? Я ни разу не возроптал во время моего заключения, за то Дух Святой дивно утешал меня... О, милый друг, как спасительно быть христианином...»

Удивительный поворот: от революции к религии, от тираноборчества к полному смирению. Дореволюционный исследователь жизни и творчества Нестор Котляревский отмечал, что «к концу заключения у него не осталось ни тени революционного духа». В записке, обращенной к Николаю I, Рылеев отрекся от «своих заблуждений и политических правил» и посчитал свою казнь заслуженной и «благословляет карающую десницу», но молит лишь об одном: «Будь милосерд к товарищам моего преступления». Борьба за свободу – преступление? Сломался Кондратий Федорович, сломался...

12 (25) июля 1826 года состоялась казнь Павла Пестеля, Сергея Муравьева-Апостола, Кондратия Рылеева, Михаила Бестужева-Рюмина и Петра Каховского. Виселица оказалась слишком высокой, веревки плохие, и три декабриста – Рылеев, Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин упали в ров живыми. По одной из версий, Муравьев-Апостол сказал: «И повесить-то в России порядочно не умеют...» А Рылеев в исступлении закричал генерал-губернатору: «Подлый опричник тирана! Дай же палачу твои аксельбанты, чтоб нам не умирать в третий раз».

Вторая попытка повешения была удачной. Кондратию Рылееву шел 31-й год. «Погибну я за край Родной, – /Я это чувствую, я знаю...»

После восстания декабристов «Петербург стал суше и холоднее прежнего, общего разговора об общих человеческих интересах решительно не было» (Герцен). Покарав смутьянов, власть утвердилась, «шествуя путем своим железным» (Баратынский). Но к семье Рылеева власть была милосердна: вдова получила солидную материальную помощь, а дочь со временем была принята в женский институт на счет собственных сумм императора, – и никаких ярлыков «детей врагов народа».

Одна из любимых, часто повторяемых мыслей Пушкина была та, что отсутствие в России легальной оппозиции, возможности открыто выражать общественное мнение привело к возникновению сети тайных обществ и к трагедии 14 декабря...

В стихотворении «14-е декабря 1825» Федор Тютчев писал:

 
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула —
И не осталось и следов.
 

Вечный полюс российского самодержавия! И никакой гражданственности (ау, где ты, гражданское общество?). Покорность и рабство – вчера, сегодня, завтра!.. Советские историки любили говорить, что Октябрь 17-го воплотил в жизнь мечты декабристов, – так ли это? Евгений Евтушенко сделал набросок возможного сценария:

 
А что случилось бы, Рылеев,
когда бы свергнули царя
и расстреляли, не жалея,
на льду того же декабря?
Потом была бы схватка спесей,
и Вас бы, пряча торжество,
назвал врагом народа Пестель
или, быть может, Вы – его?..
 

Ну, и так далее по страницам советской истории: Ленин – Троцкий – Сталин – Каменев – Бухарин, и поехали дальше...

Но это общий исторический контекст. А есть еще и человеческий, индивидуальный камешек в общую мозаику исторических событий. Федор Глинка, офицер русской армии и поэт, принимавший деятельное участие в декабристском движении и пострадавший за это (был сослан, но не повешен), оставил воспоминания и в них отмечал:

«Рылеев, как жаль, как и многие тогда, сам на себя наклёпывал! Все из того, чтоб как-нибудь да выплеснуть – выскидаться из садка! Совсем он не был обжора, а пишет Булгарину: «Я обжираюсь и проч!» Эта, тогдашняя черта, водилась и за Пушкиным: придет, бывало, в собрание, в общество и расшатывается: «А что вы, Александр Сергеевич!» – «Да вот выпил 12 стаканов пуншу!» А все вздор, ни одного не допил! А это все для того, чтоб выдвинуться из томящей монотонии и глухой обыденности и хоть чем-нибудь да проявить свое существование. Хотели воли, поля и деятельности... но Рылееву эта привычка нахватывать на себя дорого обошлась! Мне сказывали, что он и пред тайным судом будто говорил: «От меня всё зависело! – Я всё мог остановить и всему дать ход!»

У Федора Глинки есть стихотворение «Плач плененных иудеев», которое заканчивается строками:

 
Увы! неволи дни суровы
Органам жизни не дают:
Рабы, влачащие оковы,
Высоких песней не поют!
 

Рылеев влачил оковы, но при этом пел высокие песни.

В ТОСКЕ «ПО РОДИНЕ И ВОЛЕ»

Александр Бестужев-Марлинский

Есть в русской литературе имена, сулившие большие надежды. Белинский писал, что «появление Марлинского было ознаменовано блестящим успехом. В нем думали видеть Пушкина прозы». Пушкина из Бестужева-Марлинского не получилось, но он стал одним из зачинателей русской критики.

Александр Александрович Бестужев родился 23 октября (3 ноября) 1797 года в Петербурге в знатной, но обедневшей дворянской семье. Обычное тогдашнее воспитание и военная карьера. Служил в лейб-гвардии Драгунском полку, стоявшем под Петербургом в Марли (отсюда и псевдоним писателя). По воспитанию и убеждению романтик. «Нас ждет доля блаженства, непрерывного, неисчерпаемого блаженства»... – как писал он в повести «Фрегат “Надежда”». Однако блаженства в России не было, была суровая действительность, тирания и социальная несправедливость. Душа Бестужева-Марлинского забурлила, и он писал вместе с Кондратием Рылеевым бунтарские песни:

 
Ах, где те острова,
Где растет Трынь-трава,
Братцы!..
Где с зари до зари
Не играют цари
В фанты...
 

И за год до восстания на Сенатской площади:

 
Ах, тошно мне
И в родной стороне.
Все в неволе,
В тяжкой доле,
Видно, век вековать?
 

И далее извечный русский вопрос: «Долго ль русский народ/Будет рухлядью господ,/ И людями,/ Как скотами,/ Долго ль будут торговать?... А теперь господа/ Грабят нас без стыда,/ И обманом/ Их карманом/ Стала наша мошна./ Они кожу с нас дерут,/ Мы посеем – они жнут./ Они воры,/ Живодеры,/ Как пиявки, кровь сосут...»

С такими убеждениями и взглядом на окружающее («Кто же нас закабалил,/ Кто им барство присудил,/ И над нами,/ Бедняками,/ Будто с плетью посадил?..») была прямая дорога к декабристам-бунтарям. Бестужев-Марлинский к ним и пошел. Сблизился с Рылеевым. Они вместе издавали альманах «Полярная звезда», писали агитационные стихи, боролись за передовую литературу и состояли членами тайного Северного общества.

В 28 лет Бестужев-Марлинский вывел Московский полк на Сенатскую площадь. Вел себя храбро, но восстание потерпело поражение. Сам пришел на гауптвахту Зимнего дворца: «Я Александр Бестужев. Узнав, что меня ищут, явился сам». Во время следствия написал письмо Николаю I «Об историческом ходе свободомыслия в России». В нем говорилось: «Люди с дарованиями жаловались, что им загромождают дорогу по службе, требуя лишь безмолвной покорности, ученые на то, что им не дают учить молодежь, на препятствия в учении. Словом, во всех уголках виделись недовольные лица, на улицах пожимали плечами, везде шептались, – все говорили: к чему это приведет? Все элементы были в брожении. Одно лишь правительство беззаботно дремало над вулканом, одни судебные места блаженствовали, ибо только для них Россия была обетованною землею. Лихоимство их взошло до неслыханной степени бесстыдства...»

Более 180 лет прошло, а как читается, будто про сегодняшнюю Россию!..

За то, что «умышлял цареубийство и истребление императорской фамилии», Бестужев-Марлинский был приговорен к смертной казни, но помилован и отправлен на каторгу, которую не отбывал, все закончилось ссылкой в Якутск, то есть избежал горькой участи Рылеева и других декабристов, которых повесили. В 1829 году Бестужев был переведен рядовым на Кавказ, произведен в прапорщики.

Убит в Адлере 7(19) апреля 1837 года в стычке с горцами. Ему было 39 лет. Труп не опознали, и возникли версии о том, что Бестужев-Марлинский перешел на сторону сражающихся за свою независимость черкесов. По другой версии, сам искал смерть в бою и был изрублен саблями до неузнаваемости.

Такова краткая канва жизни. А теперь о литературе. Бестужев-Марлинский начал печататься с 1818 года. Одно из ранних произведений «Подражание первой сатире Буало» было запрещено цензурой. Первое крупное прозаическое произведение – «Поездка в Ревель» – написано под влиянием Карамзина. В дальнейшем нашел свой стиль – орнаментальный и несколько вычурный («марлинизм»), который был принят многими на «ура». По воспоминаниям современника, «повести А. Бестужева считались тогда бриллиантом нашей словесности. Мы выставляли его против Бальзака, знаменитого тогдашнего беллетриста, и радовались, что победа оставалась на нашей стороне...»

В первых произведениях выделялась апология гордой личности («Ночь на корабле», «Изменник»), далее сильно звучали мотивы социального протеста («Замок Венден», «Ревельский турнир»). Писал Бестужев-Марлинский и батальные повести, и исторические («Роман и Ольга», «Наезды»), а еще чисто кавказские («Аммалат-Бек», «Мулла-Нур». И, конечно, стихи, в которых явственно слышалась тоска по «родине и воле» (был предтечей Лермонтова).

Вот пример письма Бестужева-Марлинского: «Молодость, молодость! Волшебный край жизни! Прелестна ты, когда лежишь впереди, необозримый, как надежда, а не позади, как воспоминание; когда развиваешься очам как панорама, а не как обнаженная карта. Зачем не дано человеку способности, как сурку, засыпать на всю зиму настоящего горя, чтобы хоть во сне дышать своим вешним воздухом, перевкушать прежние радости крепким еще сердцем, выносить бури твои? Напрасно! Ничем не обновить юности, и никогда ее не забыть, и всегда сожалеть – удел наш!»

И еще характерная цитата. «Перо мое, – писал Марлинский, – смычок самовольный, помело ведьмы, кони наездника. Да: верхом на пере я вольный казак, я могу рыскать по бумаге, без заповеди, куда глаза глядят...»

«Вольный казак» Бестужев-Марлинский был мил Пушкину. Александр Сергеевич писал ему 21 июня 1822 года из Кишинева: «Милостивый государь, Александр Александрович! Давно собирался я напомнить вам о своем существовании. Почитая прелестное ваше дарование и, признаюсь, невольно любя едкость вашей остроты, хотел я связаться с вами на письме, не из одного самолюбия, но также из любви к истине...»

Завязалась переписка. Пушкин – Марлинскому: «Ты – всё ты, т.е. мил, жив, умен». Пушкин восторгался знанием иностранных языков у коллеги: «Ты, да может, Вяземский, одни из наших литераторов учатся, все прочие разучиваются. Жаль!..»

Бестужев-Марлинский был первым, который произнес формулу «У нас нет литературы». Пушкин не согласился: «У нас есть критика и нет литературы»; где же ты это нашел? Именно критики у нас недостает... «Отчего у нас нет гениев и мало талантов?» Во-первых, у нас Державин и Крылов; во-вторых, где же бывает много талантов?..»

Бестужев-Марлинский и Пушкин внимательно приглядывались к творчеству друг друга. Бестужеву, к примеру, не понравился «Евгений Онегин», он сравнивал его с байроновским Дон Жуаном и посчитал его слабее. «Почто же восторги священных часов/ Ты тратишь для песней любви и забавы?» – напрямую к Пушкину обращался Бестужев-Марлинский в своих стихах и призывал его: «Храни для героев восторги прямые!/ Согрей их лучами возвышенных дел...» То есть толкал Пушкина к декабризму. Но у Пушкина была своя дорога.

Формулу «У нас нет литературы» вслед за Бестужевым-Марлинским подхватил Белинский. И он же критиковал Марлинского за «сверхчеловеческие» страсти героев и фразерство. А между тем Пушкин, разбирая повесть «Ревельский турнир», отмечал, что «роман требует болтовни... Твой Владимир говорит языком немецкой драмы...» – всяк судит по-своему. И тем не менее у Бестужева-Марлинского было и фразерство, и болтовня, и романтические вздохи, ибо он твердо знал:

 
Дни юности дважды, певец, не придут!
Утраченным чувствам не будет возврата!..
 

Чувства ушли. Но хорошо, что остались книги Александра Бестужева-Марлинского.