Текст книги "Магический Треугольник Общественности"

12. Более высокую, чем пирамида Хеопса

Слова имеют огромную власть над нашей жизнью, власть магическую. Мы заколдованы словами и в значительной степени живем в их царстве. Слова действуют как самостоятельные силы, независимые от их содержания. Мы привыкли произносить слова и слушать слова, не отдавая себе отчета в их реальном содержании и их реальном весе. Мы принимаем слова на веру и оказываем им безграничный кредит.

Николай Бердяев «Судьба России»

«Представившись католиком, – говорил Наполеон в Государственном совете Франции, – я мог окончить вандейскую войну; представившись мусульманином, я укрепился в Египте, а, представившись ультрамонтаном, я привлек на свою сторону итальянских патеров. Если бы мне нужно было управлять еврейским народом, то я восстановил бы храм Соломона».

Искусство управлять сознанием толпы (этого обезглавленного туловища, которое самостоятельно, без головы – вожака – двигаться не может) состоит главным образом в умении манипулировать словами.

Умение говорить с толпой, хотя и представляет собой искусство низшего, в сравнении, скажем, с литературой, разряда, однако и оно, тем не менее, требует специальных способностей. Opaтop, желающий увлечь Человека Толпы, обязательно обязан злоупотреблять сильными выражениями; по возможности преувеличивать, говорить безапелляционно, повторять и повторять свои мысли, но никогда не пробовать что-либо доказывать путем рассуждений.

А еще, как истинный художник, вождь, главарь, должен уметь пользоваться яркими образами. Они должны быть обрамлены энергичными, пусть и фактически совершенно поверхностными утверждениями.

Толпа во многом напоминает спящего, рассудок которого временно бездействует, и пробиться в него способны лишь, повторимся, чрезвычайно живые образы. Если вождь-оратор преуспел в этом, то цель достигнута, и двадцать томов речей, придуманных потом, задним числом, зачастую не стоят нескольких удачных фраз, произнесенных в должную минуту (фактор времени) и подействовавших на умы тех, кого надо было убедить.

Образы и еще раз образы! Только они способны увлечь толпу, посеять в ней ужас, желание, страсть, привести ее в движение.

«Кто владеет искусством производить впечатление на воображение толпы, – писал Лебон, – тот, значит, и обладает искусством ею управлять».

Лебон тут вспоминает историю одного народного театра, предпочитавшего иметь в своем репертуаре только мрачные драмы. Рассказывают, что актер, игравший изменников, подвергался постоянной опасности при выходе из театра, его должны были обязательно охранять, так как зрители, возмущенные его воображаемыми преступлениями, готовы были буквально растерзать его!

Для властелина толпы очень важно также умение выбирать слова. Вспомним опять того же Игоря Северянина. Публика с упоением внимала необычным

• словам, придуманным поэтом: ЛЕСОФЕЯ, ЛИЛИЕБАТИСТОВЫЙ, ПОЛДНЕЛЕНЬ, ОЗЕРЗАМОК;

• словосочетаниям: АРФЕЕТ ВЕТЕР, ДАЛЕЕТ НАРВА, ГУБЫ ВЕСЕНЕЮТ, ВЛЕКУСЬ Я В МОРЕВУЮ СКВОЗЬ;

• сравнениям: ТАКАЯ МИЛАЯ! КАК ЗОЛОТИСТЫЙ ГРОШИК;

ей, публике, нравился весь грёзный мир Северянина – мир «золотистых вуалей», «ананасов в шампанском», «моторных лимузинов», нравилась «изящная» жизнь принцесс и королев где-нибудь в романтической стране МИРРЭЛИИ или жизнь «гризёрок» и «эксцессерок», скандально нарушающих общепринятые правила приличия…

Истинным вождям должно быть известно и особое обаяние для толпы туманных слов.

Обещая толпе чудеса, рай на земле, тревожа ее воображение подобными иллюзиями, ловцы души народной обычно явно злоупотребляют словами. «Свобода», «братство», «равенство», «демократия», «социализм», они используют в своих целях и такие испытанные стереотипы как «капитализм», «коммунизм» и т. д. А ведь все это по сути слова очень неопределенные.

Лебон:

«Можно было бы воздвигнуть пирамиду, гораздо более высокую, чем пирамида Хеопса, из костей лишь тех людей, которые пали жертвой могущества слов и формул».

13. Волга, не впадающая в Каспийское море

О том же – о власти неопределенных, почти мистических словес – говорил и русский религиозный философ Николай Александрович Бердяев (1874–1948). Он отмечал, что «всякая агитация в значительной степени основана на гипнозе слов».

«Демагоги, – писал Бердяев, – хорошо знают, какие слова нужно употреблять. Общественная жизнь отяжелевает от рутины слов. Как много значат и как сильно действуют слова “левый”, “правый”, “радикальный”, “реакционный” и прочее и прочее. Мы загипнотизированы этими словами и почти не можем общественно мыслить вне этих ярлыков».

И другое его высказывание:

«У нас часто убивают людей посредством приклеивания ярлыков “реакционер”, “консерватор”, “оппортунист”…»

Страшную силу слов пустых (вспомним гамлетовское: «слова, слова, слова…») не раз демонстрировал Иосиф Сталин, вот как об этом (в статьях «Сон разума», опубликованы в журнале «Знание-сила», 1989 год) писал российский историк и публицист Леонид Михайлович Баткин (родился в 1932 году):

«Тайна логики Сталина состояла в том, что никакой логики не было. Отсюда весь эффект.

Металлическая мощь его рассуждений именно в том, что это не рассуждения. А нечто иное. Поэтому незачем предъявлять к сталинским текстам неправомерные требования, уличать в софизмах, грубой лжи и пустословии. Все это так, лишь пока мы видим в них рассуждения, ждем от них содержания и логичности. Но это неправильно».

Баткин объясняет в статье, что полная победа Сталина над его оппонентами – партийными интеллектуалами, теоретиками (Бухарин и другие) и краснобаями, которые, конечно же, в умении вести дискуссии заметно превосходили Великого Вождя народов, превосходили по всем статьям, – позволила ему уже в конце 30-х годов выковать свой собственный ритуальный стиль.

«Стиль Сталина, – пишет Баткин, – неповторимо соединяет медлительную шаманскую важность, риторические приемы бывшего семинариста, убийственный канцелярит, натужный “юмор”… и эту вот бедность чужого для него языка, столь удачно довершавшую и сплавлявшую остальные элементы».

Ведь дело-то было заранее предрешено, поясняет Баткин (для Сталина, а значит и для всей страны) оставалось лишь вдолбить генеральную линию в головы. И уже, хотя бы поэтому, вряд ли стоит в речениях Вождя искать какой бы то ни было потаенный смысл.

«Текст Сталина, – писал Баткин, – так сказать, магичен. Он не равен самому себе, больше самого себя. Он не подлежит обсуждению, но дает сигнал к очередному всесоюзному ритуальному “изучению”, “пропаганде”, “разъяснению”, зачитыванию вслух, к массовым – в миллионы голов, в миллионы языков и ушей – идейным танцам в сети партпросвещения. Так предваряется новая КАМПАНИЯ, новая охота на мамонта».

И далее продолжает Баткин:

«Он бесконечно содержателен, сталинский текст, хотя сомнений, раздумий, самовозражений, действительных проблем в нем нет и в заводе, хотя “логика” его состоит из цепочки простых тождеств: А = А и Б = Б, этого не может быть, потому что не может быть никогда, это так, потому что это так, вопрос – ответ, вопрос – ответ, но в вопросе уже непререкаемый ответ, а в ответе – намек, будто будоражащая недосказанность в самой торжественной опорожненности тезиса».

Баткин подтрунивает:

«Пытливые читатели сто раз перечитывали каждый драгоценный редкий “исторический” документ; так алчущие переворачивают и трясут пустую бутылку, может, на дне есть что-то еще…»

И о гипнозе сталинских речей:

«Если бы он сообщил, что Волга впадает в Каспийское море, это поразило бы точностью и простотой правды. Если он сообщил бы, что Волга больше не будет впадать в Каспийское море, никто не отнесся бы к этому с недоверчивостью…»

14. О черном снеге

…А кроме того Водители Толпы должны владеть ремеслом мистификации.

Распространено мнение, будто Чингисхан добивался побед с помощью бесчисленных орд татарской конницы. Это заблуждение. Малонаселенные пространства внутренней Азии явно прокормить такие полчища не могли. Чингисхан одерживал победы благодаря многим военным хитростям, в частности, благодаря умелой черной пропаганде. Он распространял лжеслухи, небылицы о численности и силе своих войск. И одураченные вражеские шпионы (из Китая, Хорезма и других позднее завоеванных Чингисханом краев) несли своим правителям такие сообщения о монголах:

«Они настоящие воины, смелы и сильны. Они дышат войной и жаждут крови, они горят таким желанием сражаться, что военноначальники едва сдерживают их… Что касается их численности, то войска Чингисхана можно сравнить с полчищами саранчи, которую невозможно пересчитать».

Искусство психологического околпачивания уже не противника, а масс было превосходно поставлено в нацистской Германии. Геббельс хвастал: «Я намерен играть на печати, как играют на пианино». В личном архиве Геббельса нашли специальное исследование, где излагались 19 главных принципов нацистской пропаганды. Там можно прочесть:

«Вымыслы целесообразны, если они не могут быть опровергнуты…» «Пропаганда должна рисовать черным или белым цветом, так как иначе она не может быть убедительной для людей…»

Известно, что фашистская пропаганда опиралась в основном на тактику «большой лжи», исходя из того, что «интеллект масс ничтожен, а их забывчивость огромна», и поэтому следует повторять одну и ту же ложь, причем, чем чудовищней и несуразней будет эта ложь, тем чаще надо ее повторять. Таковым было главное кредо гитлеровской пропаганды.

Авраам Линкольн (1809–1865), американский президент, оставил потомкам афоризм, он говорил: «Можно дурачить всех некоторое время, можно дурачить некоторых все время; но нельзя дурачить всех все время». В наши дни эти слова, с учетом всего пережитого человечеством, следовало бы дополнить, отметив, что дурачить всех можно очень долго.

Гитлер дурачил Германию лишь 12 лет, но уже Россия тешилась ложной идеей о превосходстве «социализма» над капитализмом более 70 лет. Немалый срок!

Опыление ложью массовидных толп и толпообразных масс – эта благая мысль использовалась в истории уже не раз. Уже Платон ясно указывал: ложь должна быть исключительным правом правительства, точно так же как право давать лекарства является исключительным правом врача. Другой древнегреческий философ Анаксагор учил, что снег черный, хотя мало кто ему верил. Вдалбливать подобные же идеи в головы Людей Толпы старались и нацисты, однако у них еще не было таких чудесных информационных средств, которыми теперь располагают «социальные контролеры». Вот они-то – через радио, телевидение, всевозможные видеосредства, спутники связи, интернет, – обрушив водопады информации, информационные ураганы на головы миллионов школьников, возможно, в конце концов, и убедят их, что снег действительно черный.

Об этом, в лекции «Влияние науки на общество», в свое время хорошо писал английский математик и философ Бертран Рассел (1872–1970):

«Задача будущих ученых, – иронизировал он, – установить, во сколько обойдется в расчете на одну голову убедить детей в том, что снег черный, и насколько дешевле убедить их в том, что он темно-серый… Хотя эта наука массовой психологии будет прилежно изучаться, ее изучение ограничится строгими рамками правящего класса. Простому народу не дадут знать, как возникают его убеждения. Когда эта техника усовершенствуется, любое правительство, контролирующее воспитание нового поколения, сможет держать в подчинении своих подданных, не нуждаясь в армии или полиции…»

15. Секрет Макса Волошина

Тайны влиять на толпу, управлять ею? Удивительным даром – умением укрощать, успокаивать, утихомиривать толпу, гасить в ней звериные, разрушительные инстинкты – этим чудесным даром в полной мере владел русский поэт Максимилиан Александрович Волошин (1877–1932).

Неизвестно, как удалось Волошину открыть для себя этот секрет, как он догадался о том, что взывать к разуму всей толпы совершенно бесполезно, что надо пытаться воздействовать на ее «мозг», на тот ее неопределенный «орган», который и управляет стихией толпы.

Поэтесса Марина Цветаева в своих воспоминаниях о Максе (так обычно звали Волошина его друзья) рассказывала, что поэт не боялся во время своих одиноких велосипедных прогулок по крымским, гористым окрестностям Коктебеля встретить стаю грозных овчаров – огромных собак, охранявших (а пастух где-то на соседней горе) стада овец.

Для иного такая встреча могла бы окончиться трагически, однако Макс знал, как надо улаживать конфликты с толпой любого рода.

«Если Керенского когда-то, в незлую шутку, звали Главноуговаривающим, то настоящим главноуговаривающим был Макс, – писала о Волошине Цветаева, – и всегда успешным, ибо имел дело не с толпами, а с человеком, всегда одним, всегда с глазу на глаз: с единоличной совестью или тщеславием одного. И будь то комиссар, предводитель отряда, или крымский овчар, вожак стаи, – успех был обеспечен. Уговоры, полагаю, происходили вот так:

Макс, отведя самого лютого в сторону говорил ему:

“Ты, как самый умный и сильный, скажи, пожалуйста, им, что велосипед, во-первых, невкусен, во-вторых, мне нужен, а им нет. Скажи еще, что очень неприлично нападать на безоружного и одинокого. И еще непременно напомни им, что они овчары, то есть должны стеречь овец, а не волки, – то есть не нападать на людей. Теперь позволь мне пожатъ твою благородную лапу и поблагодарить за сочувствие (которое, пока что, вожак изъявил только рычанием)”».

Во времена гражданской войны Коктебель, где постоянно на своей даче вместе со своей матерью жил Волошин, много раз переходил то к красным, то к белым, то к немцам и так далее. Тогда разнузданность толпных чувств превосходила все пределы. Однако поэту – он был врагом всякого насилия, считал, что нет правых, нет виноватых, все достойны жалости и осуждения, человеком, писавшим в стихотворении «Гражданская война»:

 
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других…
 

– несмотря на жестокость тех лет, тем не менее, ему удавалось спасать белых от расправы красных и красных от мести белых. Многие обязаны были Волошину своей жизнью. И удивительно: не было случая, чтобы талант поэта умаслить гнев толпы давал бы осечку.

Марина Цветаева вспоминает:

«Так ли уж убежден был Макс в человечности овчара или озверевшего красного или белого командира, во всяком случае, он их в ней убеждал. Не сомневаюсь, что когда, год спустя, к его мирной мифической даче подходили те или иные банды, первым его делом, появившись на вызовы, было длительное молчание, а первым словом:

“Я бы хотел поговорить с кем-нибудь одним, – желание всегда лестное и требование всегда удовлетворимое, ибо во всякой толпе есть некий (а иногда даже несколько), ощущающий себя именно тем одним. Успех его уговоров масс был только взыванием к единственности… ”»

16. Психофашизм

Талант Макса Волошина, его опыт уникальны. Но вполне ординарен тот известный факт, что любой достаточно сильный гипнотизер может на глазах у зрителей, вызвав на эстраду группу людей – толпицу, так сказать, – делать с ней все, что ему вздумается: мять ее как глину, лепить из нее все, что угодно, сообразно с возможностями своей фантазии.

Эта старинная потеха с приходом телевидения неожиданно приняла грозные очертания: теперь в управляемую массу может превратиться уже не только огромный зал современного большого кинотеатра, но даже – подумать только! – целая страна (точнее, те, кто смотрит в тот момент на телеэкраны). Весь Советский Союз, например!

Читатель догадался: мы вспомнили о нашумевших телесеансах Кашпировского, Чумака и других отечественных целителей.

Поначалу общественность отнеслась к этому почти стихийному явлению с большим интересом и довольно терпимо. Хочешь исцеления? Веришь в Кашпировского или Чумака? Ну, и на здоровье!.. Однако затем, довольно скоро, раздались и встревоженные голоса. Ярым противником этой новой формы управления толпами стал доктор философских наук, директор Института биоэнергетики и экологии человека (такой научный центр находится в Болгарии) Тодор Господинов Дичев.

Беседуя с корреспондентом болгарской газеты «Культура» (1990 год), Дичев гневно приравнивал кашпировизм к психофашизму. Говорит о психотерроризме, психоциде и экоциде, психотерапевтическом СПИДе, биоэнергетическом оружии, которое может излечить, но способно и уничтожить много людей.

Имеются данные, утверждал Дичев, что после телесеансов Кагшпировского смертность возрастала в три раза. Дичев считал кашпировизацию советского общества продолжением индустриализации, коллективизации – всех тех акций, которые уничтожили цвет нации в Советской России и сопредельных ей республиках.

Это было не первое подобного рода выступление болгарского ученого. В 1989 году Дичев стал участником дискуссии, организованной Институтом философии в Москве. По материалам его выступлений газета «Советская культура» опубликовала статью под заглавием «Сеансы Кашпировского это психический Чернобыль». Дичев позднее, в 1990 году, выступил на ту же тему (беседа «Психофашизм – сущность и проявления») и по 1-й программе Центрального телевидения СССР.

Дичев не уставал повторять: сеансы Кашпировского, Рыбакова, Баха (последний представлялся как учитель Джуны), выступления «духовного вождя нашей эпохи», «великого» Нирмалы Деви и других (всего более 300 гастролеров) – преступление, ведущее к вандализму.

«Подобные воздействия и приводят людей к необоснованной агрессивности, к массовым преступлениям. Как философ не хочу упрощать вещи. Понимаю, что причины социальные, экономические, национальные, но мотивы для грубых проявлений, повод для них всегда связан с этими сеансами. Почему? Во время сеансов используют так называемые фразы-кувалды, которые действуют на определенные центры мозга, и человек после этого неосознанно совершает преступления, насилия. Причем совершает он это неосознанно, запрограммированно, хотя после может раскаиваться в содеянном».

Дичев утверждал: если СССР и Болгария станут в ближайшие годы цивилизованными странами, то будет непременно организован процесс намного сильнее Нюренбергского, ставшего «эхом» гибели более 50 миллионов человек. Теперь же, считал болгарский ученый, в психопреступления втянуты гораздо большие массы людей.

Дичев рассказывал, как в июле 1990 года он вместе с профессором Лебедевым и Юрием Горным, заслуженным артистом РСФСР, присутствовали в Олимпийском комплексе в Москве на спектакле Нирмалы Деви и «ее двадцати головорезов, воздействия которых представляют психическую бомбу». Что поразило эту комиссию добровольных экспертов? Вот как рассказывал об этом Тодор Дичев:

«В цивилизованных странах гипнотическому воздействию в среднем поддаются от 3 до 5 человек на тысячу. В наших странах (имелись в виду СССР и Болгария – Ю.Ч.) внушаемость достигает 40–50 процентов. Это мнение и других специалистов. На “концерте” в Олимпийском комплексе имело место 100-процентое гипнотизирование. Это было страшное зрелище. Мы были потрясены. Слова Лебедева: “Впервые в жизни вижу на стадионе сумасшедший дом”. Присутствующие 4300 человек были превращены в биороботов: снимали по команде обувь, носки, синхронно выполняли движения руками, головой, то есть делали все, что им приказано было делать. Если бы им было приказано убить, то и это было бы осуществлено. Перед нами была толпа, не владеющая собой. Меня тревожит факт, что программированное насилие может осуществляться не сразу, а через определенное время. Это необъявленная война против собственного народа. Академик В.П. Казначеев утверждает, что страна, которая допускает подобные массовые гипнотические сеансы, далека от цивилизации».

Дичев был убежден: идет настоящая психотронная война, развязанная некими темными, преступными, реакционными силами. Он подчеркивал: подобные эксперименты возможны лишь в таких отсталых странах как СССР и Болгария, где наблюдается деградация, разложение общества и имеется общее невежество в этих вопросах. В США же, скажем, массовый гипноз просто запрещен. Гипноз может применяться только в медицинских кабинетах. А в случае, если пациент получает в результате гипнотических воздействий социальный, духовный или психический ущерб, он может подать в суд иск на врача или экстрасенса с требованием денежной компенсации. В размерах до 1,5 миллионов долларов!

17. Собака и палка

Прежде всего, необходимо покончить с мнением, будто толпу можно удовлетворить с помощью мировоззренческих построений. Познание – это неустойчивая платформа для масс. Стабильное чувство – ненависть. Его гораздо труднее поколебать, чем оценку, основанную на научном познании… Широкие массы проникнуты женским началом: им понятно лишь категорическое «да» или «нет». Массе нужен человек с кирасирскими сапогами, который говорит: этот путь правилен!

Адольф Гитлер, речь, произнесенная в конце 20‑х годов XX века в Гамбургском национальном клубе перед представителями местной крупной буржуазии

Гитлер, несомненно, владел всеми родами искусства обращения с Толпой. Но сверх того, к арсеналу воздействий на Человека Толпы он добавил еще одно сильнодействующее и очень эффективное средство – НАСИЛИЕ.

Многие считают Гитлера Черным Гением. Мнения этого придерживался и русский эмигрант, независимый историк Валентин Анатольевич Пруссаков (родился в 1943 году, позднее жил в США), побывавший в перестроечные годы в нашей стране. Оригинальная личность, изучал масонство и оккультизм, был занят исследованием бесовского начала в личности Гитлера. Он написал книгу о Гитлере, о «гении темных сил», и надеялся опубликовать ее в России (книга «Гитлер: без лжи и мифов» вышла в 2007 году).

«Если бы Гитлер погиб в 39-м году, то его бы вспоминали, как самую великую личность в немецкой истории, – рассказывал Пруссаков корреспонденту газеты “Московский комсомолец”. – III Рейх длился 12 лет – мистическое число! И за первые шесть лет Гитлер вывел страну из безнадежного кризиса. Другие же шесть лет он приносил всем, включая свой народ, только страдания и горе.

Но ему удалось вдохнуть в немцев жизнь, дать им идею…»

Если Гитлер был гением насилия, то философом насилия в Германии стал Освальд Шпенглер. Один из самых образованных людей своего времени, он учил: человек – «хищный зверь, храбрый, хитрый и жестокий», «идеалы – это трусость», «хищное животное есть высшая форма подвижной жизни». Внушал, что Человек должен быть подобен льву, который никогда не потерпит равного себе в своем логове…

Шпенглер был философом, Гитлер – практиком, его стараниями воля огромной массы людей в Германии была парализована, их разум подавлен, зато в них разбудили самые низменные инстинкты и страсти. Толпа была превращена в стадо, быдло, великий немецкий народ – в плебс. Это «чудо превращения» могло совершиться лишь при сочетании террора физического с террором идеологическим.

Как велось психическое насилие? Этот вопрос анализировали многие, очень интересны тут работы Сергея Степановича Чахотина (1873–1973). Профессор биологии, русский ученый, уехавшпй за рубеж, последователь академика Ивана Петровича Павлова (годы жизни – 1849–1939), популяризировавший учение своего великого соотечественника на Западе, Чахотин стал автором ряда исследований, посвященных формированию условных рефлексов (в частности, у одноклеточных организмов). В 1930-е годы, находясь в Германии, он был и одним из организаторов антифашистской пропагандистской кампании «Железный фронт», а в 1939 году в Париже публикует книгу «Насилие над толпой».

Возможность манипулирования сознанием масс Чахотин выводит из законов «объективной психологии» академика Ивана Петровича Павлова. Он выделяет четыре основных элемента, определяющих психическую жизнь и поведение человека. Это врожденные импульсы, обычно называемые инстинктами, или «двиги». (Чахотин считал необходимым ввести этот новый термин, ибо слово инстинкт слишком затаскано и утратило характер научного определения.)

По Чахотину социальную психологию людей определяют двиги: боевой (агрессивный), питательный, сексуальный и родственный. Недостаток большинства социологических теорий Чахотин видел в том, что их создатели обычно строили свое учение, исходя только из одного двига. Так, Фрейд во главу угла ставил двиг сексуальный. Маркс неоправданно большое значение придавал экономическому фактору (второй двиг), а христианская философия учитывала лишь четвертый, самый слабый двиг.

Но в политической жизни, утверждал Чахотин, наиглавнейшую роль играет первый, самый сильный двиг – боевой. Он может проявляться в двух противоположных формах. В негативной или пассивной – страх, подавленность, торможение, и в позитивной или активной – агрессивность, возбуждение, экстаз, энтузиазм. Только боевой двиг настаивал Чахотин, со всем диапазоном порождаемых им реакций служит основной базой при формирования массовых рефлексов, на которых и держится всякая политическая власть. А главной целью, которой добивались нацисты, – было внушить массам страх, парализовать их волю.

«Устрашение, – писал Гитлер, – всегда приведет к полному успеху, если только равный страх не преграждает ему дорогу…» «Решительный бандит, – поучал Фюрер в книге “Майн кампф”, – всегда может помешать честному человеку проявить политическую активность».

Как запугать человека? Механизм подобного процесса Чахотин объясняет, опираясь на «павловскую теорию условных рефлексов», проводя полную аналогию между поведением животных и человека. Если один-два раза избить собаку палкой, пишет Чахотин, то в третий раз достаточно будет просто показать ей палку, чтобы она обратилась в трусливое бегство.

Если теперь угрожать человеку, если на его глазах учинить расправу, погром и при этом демонстрировать определенную политическую символику (она-то в нашем мысленном опыте и играет роль палки!), то в другой раз при виде подобных атрибутов насилия Человек Толпы сделает все, что от него требуется, например, проголосует за определенных кандидатов. И уже безо всяких угроз, «ДОБРОВОЛЬНО».

Гений Гитлера, считал Чахотин, проявил себя в том, что в основу нацистской пропаганды, ее главным принципом стало ЗАПУГИВАНИЕ СИМВОЛАМИ.