Текст книги "Магический Треугольник Общественности"

2. Занудство теоретиков

В те времена, в мире без Сталина и Гитлера, потребность в мифе еще не была скомпрометирована государственной формой мифа. Человек 20-х годов жаждал одного ответа на все вопросы (разных ответов хватало и без этого). Он страдал от внешнего разнообразия, не связанного общим смыслом. Его не устраивали иные христианские истины, которые просвещение, разрушив мистику, превратило в нравственные протезы. Начало XX века поставило общую для всей культуры задачу – создать новый миф, новую Библию, новый синтез и как следствие – новую личность. Наверное, поэтому, ввиду грандиозной, но так и не возведенной Вавилонской башни духа, люди тех времен с такой легкостъю расставались с банальными добродетелями прошлого – с гуманизмом, свободой, демократией. Для них все это выродилось в благотворительность, полицию, парламент. XX век с готовностью принес в жертву век XIX.

Петр Вайль. Александр Генис «По течению реки»

А теперь начнем важный разговор о МИФЕ и УТОПИИ, об их влиянии на массы, толпу.

Трудно сказать, изучал ли Гитлер труды французского социального философа, видного теоретика анархо-синдикализма Жоржа Сореля (1847–1922), но то, что он, словно бы, прямо следовал его рекомендациям, – представляется несомненным.

Сорель учил: основной идеологической формой массовых движений всегда является социальный миф. Только в мифе массы способны осознать свои интересы, только миф способен организовать чувства и волю толпы.

Миф непосредственен, нагляден, эмоционален, зовет к действию. Он иррационален, а потому и не может быть истинным или неистинным.

Основные свои взгляды Жорж Сорель, начинал он как марксист, изложил в книге «Размышления о насилии» (1906 год). В ней он толковал миф как нечто интуитивно цельное, символически образное, не поддающееся разложению, необходимый элемент мировосприятия любой социальной группы. Он есть выражение воли к власти группы или класса, возглавляющего социальное движение.

Революцию Сорель рассматривал как спонтанный иррациональный порыв народа, движимого социальными мифами. В основе мифа о революции, полагал французский философ, лежит идея этической ценности насилия, которое и является движущей силой истории.

Восхваляя миф, способный возбудить массы, внушить им иллюзии, Сорель всячески поносил утопию, считая ее побрякушкой, никчемной забавой для элиты.

«Утопия, – писал Сорель, – продукт интеллектуального труда, она является делом теоретиков, которые путем наблюдения и обсуждения фактов пытаются создать образец, с которым можно было бы сравнить существующие общества и оценивать хорошие и дурные стороны последних».

Певец восстаний, анархист, жаждущий дел, а не слов, Сорель соответственно трактовал и назначение мифов.

«На эти мифы, – писал он в книге “Рассуждения о насилии”, – нужно смотреть просто как на средство воздействия на настоящее, и споры о способе их реального применения к течению истории лишены всякого смысла… Даже в том случае, если бы революционеры во всем ошибались, рисуя себе фантастическую картину всеобщей забастовки, эта картина может быть фактором великой силы во время подготовки к революции, если только картина эта заключает в себе все стремления социализма и выражает совокупность революционных идей с такой определенностью и яркостью, каких им не могли бы придать другие методы мышления».

И еще требовал Сорель: «Дайте мне миф, – говорил он, – и я переверну человечество!»

Как знать! Труды Сореля, несомненно, внимательно штудировал и Владимир Ильич Ленин, и его тоже, как человека действия и решительных мер, могли увлечь призывы французского анархо-синдикалиста. Те места из работ Сореля, где он учил: утопия элитарна, тогда как миф, напротив, «популярен» и являет собой одну из форм массового сознания. Утопия абстрактна, умозрительна, рациональна, идет от ума, а не от сердца, миф же интуитивен, эмоционален, содержит в себе наглядный образ социальной идеи. Утопия, создавая вымышленные картины будущего «золотого века», обрекает сознание масс в настоящем на пассивность, в то время как миф – это призыв к немедленному действию, к освобождению.

Сорель пытался доказать: утопия служит орудием идеологического порабощения масс, сковывает их инициативу, делает Человека Толпы жертвой всякого рода деспотизма.

«Утописты употребляли весь свой литературный талант, – пишет Сорель, – на то, чтобы усыпить души прекрасными картинами и прогнать страх. Но чем больше они расточали прекрасные обещания, тем недоверчивее становились серьезные люди, подозревая здесь ловушку, и они совершенно правы, потому что утописты довели бы мир до катастрофы, навязали миру новую тиранию, если бы их послушались».

Сорель, как мыслитель, созревал в эпоху, когда вся просвещенная Европа увлекалась работами великих утопистов – Анри Сен-Симона, Роберта Оуэна, Шарля Фурье, но то, чем в сочинениях этих корифеев утопизма восхищались тогда многие, Сорель уже почитал занудством теоретиков, интеллектуальным копошением, продукцией впадавшего в маразм разума, не способного на решительные поступки. Да, видимо, и вся общественная атмосфера конца XIX и начала XX века звала к баррикадам и восстаниям, к революциям, окропленным кровью.

3. Установить строй социальной гармонии

 
Оловянных солдатиков строем
По шнурочку равняемся мы.
Чуть из ряда выходят умы:
«Смерть безумцам!» – мы яростно воем;
Поднимаем бессмысленный рев,
Мы преследуем их, убиваем, —
А потом мавзолей воздвигаем,
Человечества славу прозрев.
 

Пьер Жан Беранже, стихотворение «Безумцы»

Способна ли увлечь толпу, массы утопия? утопия в старом классическом – моровском, платоновском – понимании этого термина? Чтобы ответить на этот непростой вопрос, обратимся (почти наугад) к биографии одного из троицы великих утопистов… ну, хоть бы к жизнеописанию Франсуа Мари Шарля Фурье.

Фурье (1772–1837) родился в малокультурной купеческой семье во французском городе Безансоне. Его отец вел крупную торговлю сукном. Всю жизнь Шарль вынужден был заниматься нелюбимой им куплей-продажей, служить в «мастерских лжи»; он был бухгалтером и кассиром, экспедитором и письмоводителем, коммивояжером и торговым маклером. Все эти занятия Фурье – фантазер, любящий музыку и яркие краски, цветы и кошек, – ненавидел, к тому же он был еще и честен: говорят, уже в пятилетнем возрасте он был нещадно высечен за то, что сказал покупателю правду относительно плохого качества товара, который продавал его отец. В юности Шарль мечтал после окончания коллежа заняться точными науками, хотел стать военным инженером: пытался поступить в специальную военную школу в городке Мезьере, однако тут требовалось не только быть дворянином, Фурье им не был, но еще и документально доказать свою принадлежность к дворянству в течение четырех поколений. Вот и пришлось Шарлю, чтобы прокормиться (отец умер, когда его единственному сыну было всего 9 лет), идти по проторенной дорожке коммерции. Фурье был гениальным недоучкой, свой кругозор он всю жизнь расширял самообразованием, интересовался всем – анатомией, физикой, астрономией, читал по ночам запоем Платона, Лейбница, Руссо. Набравшись ума не в лекционных аудиториях, а в читальнях библиотек, он позднее высокомерно третировал философов всех времен, и особенно от него доставалось экономистам, которых он попросту считал шарлатанами, которые продались торговцам. Личная Жизнь Фурье не сложилась, он прожил старым холостяком в меблированных комнатах с бедной обстановкой, ибо его конторская служба давала ему очень скудные средства к существованию. Углубленный в разработку своих утопических проектов, Фурье отличался крайней рассеянностью, часто разговаривал вслух и проводил ночи без сна за письменным столом. Невысокого роста, худощавый, он имел большую, пропорционально развитую красивую голову, огромный «сократовский» лоб, нос с горбинкой, голубые глаза, светившиеся умом, проницательностью и энергией. Выражение его лица, рассказывают, было столь привлекательным и многозначительным, что всякий приходивший с ним в близкое соприкосновение, проникался симпатией к его личности и доверием к его предназначению быть пророком и вождем нового социального направления. Высшей своей целью Фурье считал выведение формулы счастья, основанного на полном удовлетворении всех человеческих страстей. Мать считала его неудачником, окружающие (многие из них) – сумасшедшим, но даже противники не могли не признать самобытности ума Фурье. А сам он все возможности своего духа отдавал доказательству возможности и необходимости «вывести человеческий род из социального хаоса, искоренить на всей земле нищету и преступления», установить строй социальной гармонии.

4. «Притяжения пропорциональны судьбам»

Фурье разработал оригинальную схему истории человечества, считал, что существовали четыре периода в жизни человеческой цивилизации: эдемизма («райской» первобытности), дикости, варварства и цивилизации. Особое внимание Фурье, естественно, уделил анализу и критике своей эпохи («периоду цивилизации», он вскрывал ее противоречия: кризисы от избытка, бедность, порождаемую изобилием, и т. д.) и не сомневался, что на смену строю цивилизации придет более высший общественный строй гармонии, который только один и соответствует предначертаниям богаприроды. Ни о каких революциях Фурье при этом не помышлял, его утопизм (многие полагают, что среди великих утопистов ему, по степени утопичности его работ, следует отвести первое место, что он из них самый утопический утопист!) особенно ярко выразился в его несокрушимой вере в то, что рано или поздно, но обязательно найдется какой-нибудь государственный человек или богач, который и поможет осуществить его систему. Он поочередно обращался ко всем людям, выдающимся по своему политическому положению, к миллионерам Европы («Лобанов в Петербурге строит дворец, который обойдется ему в 16 миллионов франков, – отмечал Фурье. – Он стал бы наследственным монархом земного шара, если бы дал заимообразно всего 1/32 часть этой суммы), ко многим коронованным особам. Вначале он пытался привлечь на свою сторону Наполеона, этого «нового Геркулеса», как писал в послании Фурье, обещая ему господство надо всем миром (после краха империи Фурье называл Наполеона «лишь недоноском величия, лишь полувеликим человеком»), затем он обращался к Ротшильду, его он старался прельстить возможностью восстановления иудейского царства. После революции 1830 года Фурье стремится привлечь к своему делу выдающихся политических деятелей той эпохи – Тьера, Лафита, Гизо, Казимира Перье и, наконец, обращается даже к самому французскому королю Луи-Филиппу. Он взывал даже к людям, которых более всего недолюбливал (сказать сильнее – ненавидел!), к философам и экономистам. Наивность и вера Фурье были столь велики, что в газетах он давал объявления: от 12 до часу дня, сообщалось, ежедневно Шарль Фурье будет ждать в своей квартире тех, кто пожелает отдать свои средства делу спасения человечества. Как уверяли ученики Фурье, в продолжении 20 лет философ ни разу не пропустил объявленного часа, ожидая «кандидатов», которых у него было намечено до 4 тысяч человек! Однако он ждал напрасно. Однажды рано утром его нашли в его комнате одетым, стоящим на коленях у своей кровати, подняться Фурье уже не мог… он был мертв… Фурье был, во Франции, во всяком случае, довольно известной фигурой, Беранже, чьи стихи тогда распевала вся Франция, посвятил этому философу (в компании с двумя другими утопистами – Сен-Симоном и Анфантеном) стихотворение «Безумцы», где сравнивал любого социального безумца-реформатора с «распятым богом», стихотворение заканчивали строки:

 
По безумным блуждая дорогам,
Наш безумец открыл Новый свет;
Нам безумцем дан братства завет,
И распятый безумец стал богом.
Если б завтра Земли нашей путь
Осветить наше Солнце забыло, —
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь.
 

Хотя сам Фурье за несколько лет до смерти почти с демонической гордостью писал о себе в «Оде на открытие социальных судеб»: «Лишь я один измерил глубину обширных планов Творца, я его ученик-истолкователь, я один освободил человечество: есть ли герой, есть ли пророк, более меня достойный бессмертия?», есть свидетельство что философ умер в глубокой нищете. Гейне часто встречал его на улицах Парижа «в сером потертом сюртуке», из карманов которого выглядывали ломти сухого хлеба. Прах великого утописта покоится на Монмартском кладбище, двери Пантеона, где исстари хоронят лучших людей Франции остались закрытыми для Фурье, правда, в 1899 году в Париже, на бульваре Клиши, ему воздвигли памятник, на цоколе которого были высечены резцом диковинные изречения: «СЕРИИ РАСПРЕДЕЛЯЮТ ГАРМОНИИ», «ПРИТЯЖЕНИЯ ПРОПОРЦИОНАЛЬНЫ СУДЬБАМ». В годы второй мировой войны фашистскими оккупационными властями, вместе с другими 142 памятника Парижа, памятник Шарлю Фурье был снят с постамента и увезен в Германию.

5. Антильвы, антикрокодилы, антиклопы…

Вид этих огромных томов, без оглавления, без пометок страниц, это намеренное отсутствие всякого плана, которое он гордо именует «рассеянным порядком» и которое было бы правильнее назвать «порядком несвязности», эти названия глав или отделов, стоящие под рубрикой «Прямого стержня», «Обратного стержня», «Интермедии», это «Введение», помещаемое в самом конце книги, эти страницы с доказательствами, которые обрываются или изменяются ни с того ни с сего и которые имеют такой вид, будто наборщик в беспорядке вывалил на них имевшийся у него под руками шрифт, эти «иксы» и «игреки», которые стоят то прямо, то косо, то кверху ногами, – все это производит впечатление какой-то тарабарщины, черной и белой магии из весьма отдаленных сказочных времен.

Шарль Жид, биограф и последователь Фурье, популяризатор его идей

Самое простое – объявить Фурье святым, или чудаком, или помешанным, гораздо труднее – обнаружить подлинный смысл, ценность его трудов.

Свои исторические и социальные взгляды Фурье впервые изложил в статье «Всемирная гармония» (1803 год), анонимной брошюре «О торговом шарлатанстве» (1808) и книге «Теория четырех движений и всеобщих судеб» (1808). Подробный план организации общества будущего он разработал в «Трактате о домоводческо-земледельческой ассоциации и в книге «Новый хозяйственный социетарный мир» (1829).

Вчитаемся в сочинения Фурье. Первое впечатление? Галиматья! Строки эти – «о двусложном бессмертии души», о «совокуплении планет» – писал фантазер, ненормальный? Воображение у Фурье часто перехлестывает границы разумного, возникают несуразицы, нелепицы. Примеры?

Фурье утверждал, что непрерывное совершенствование природы приведет к тому, что вода в океанах приобретет вкус лимонада, что вместо китов, акул появятся антикиты, антиакулы, которые будут с громадной быстротой перевозить пассажиров и грузы с одного материка на другой, что в пустынях вместо львов, тигров и других хищных зверей начнут размножаться антильвы, антитигры, послушно выполняющие волю человека.

Гармонийцы, люди будущего у Фурье, воспитывают животных под руководством особых учителей, в парках будут разгуливать стада зебр и ослов, ручные олени, лани и зайцы. Морские рыбы смогут жить в пресной воде…

На Северном полюсе, обещал Фурье, возникнет новое, дополнительное светило – «северный венец», – которое расплавит вечные льды у северного полярного круга, а это сделает Ледовитый океан доступным для плаванья.

Люди, создавшие новые общественные отношения, возьмутся за колоссальные работы-предприятия. Будут организованы крупные промышленные АРМИИ, с их помощью «предпринято будет обследование пустыни Сахары. За это дело возьмутся 10–20 миллионов рабочих рук, они до тех пор будут носить землю, увлажнять ее, засаживать деревьями и закреплять шаг за шагом пески, пока пустыня не превратится в цветущую плодородную страну.

Каналы, для больших кораблей, пророчествовал Фурье, будут проложены там, где мы не сумели устроить даже дренажей, и огромные судна сумеют пересекать не только такие перешейки, как Суэцкий или Панамский, но получат доступ и к внутренним морям, вроде Каспийского, Азовского и Аральского.

Фурье предвидел, что ненавистный ему «Строй цивилизации, вследствие беспорядочного хозяйствования, испортит, извратит климат на планете, и потому в будущем обществе: «воздух это поле, столь же подверженное хозяйственной разработке, как и почва». И на исправление климата, считал Фурье, придется направить огромные созидательные силы, в результате этой деятельности атмосфера Земли улучшится, а урожаи утроятся.

Склонный к парадоксам, к эпатированию общепринятого, Фурье писал:

«Тогда все люди объединятся для производственной деятельности во имя гастрономии (выделено мной. – Ю.Ч.), которая всегда будет лежать в основе всех человеческих стремлений. Таким образом, если желают воздвигнуть прочный общественный строй, то в основу его следует положить гастрономию».

Сквозь фантастические предложения превратить ночь в день, вывести антикрокодилов, антикрыс, антиклопов читатель не сразу осознает главный мотив писаний Фурье, того, что центром всех размышлений философа-утописта является ЧЕЛОВЕК, что Фурье претендует на знание того, как должен жить человек, что им предложен особый «социальный кодекс». Фурье, естественно, не утаивает свои секреты: общество должно быть построено, утверждает он, на основах познания человеческих страстей, свободная игра которых и даст человечеству счастье.

6. По образцу, указанному Филиппом Македонским

В Риме, во времена Варрона, существовали 278 различных мнений относительно того, что такое истинное счастье. Положение этого вопроса не изменилось к лучшему до настоящего времени. Одни проповедуют презрение к богатству и любовь к удовольствию, которое можно вкусить под сенью хижины, другие возбуждают у бедных бешеную зависть к богатым, моралисты защищают возвышенную истину, экономисты – торговлю, обман.

Попытаемся разобраться в этом вавилонском столпотворении философии. Бог нам дал двенадцать страстей, и мы не можем быть счастливы, не получая полного и гармонического их удовлетворения. Если хоть одна из них получает препятствие к своему удовлетворению, должны страдать ваше тело и душа.

Шарль Фурье

Фурье (он любил величать себя «Изобретателем») создал оригинальную систему классификации человеческих страстей. Он делил страсти на три категории: страсти чувственные, связанные непосредственно с органами чувств, аффективные, ведущие к образованию людских групп (дружба, семейственность и т. д.) и распределительные (страсть к соревнованию, стремление к разнообразию, к творчеству).

Понятно, Фурье вводил тут свои термины: «люксизм» (стремление к роскоши), «группизм» (любовь, чувства симпатии, привязанности) и «серизм» (общественные отношения людей, их стремление к образованию «серий»). Всех основных страстей человека Фурье различает 12, из их комбинаций и складывается ровно 810 различных человеческих характеров. Философ вводит еще и тринадцатую верховную страсть – гармонизм: стремление человека согласовывать свои действия как индивида с интересами всего человечества.

Общественная жизнь, учил Фурье, складывается из столкновений человеческих страстей. Если столкновения эти приносят большой вред, так виноват в этом нынешний общественный порядок, а не страсти. Надо, требовал Фурье, создать такой строй, где ни одна страсть не осталась бы неудовлетворенной и не была бы в антагонизме со страстями других людей.

Как добиться идеала? Гармонии страстей можно достигнуть, если люди сгруппируются в производительные кооперативы – фаланги. Назначение фаланг (особого боевого строя пехоты, введенного Филлипом Македонским, отцом великого древнегреческого полководца Александра Македонского), состояло в том, чтобы клином врезаться в ряды противника и рассеивать их. И фаланги Фурье должны были отвоевывать у землян все новые области для всемирного союза кооперативов – строя Гармонии.

Нормальный состав фаланги Фурье определил в 1600–1800 человек, так, чтобы, исключив стариков и детей, получить 810 работоспособных человек с различными характерами. И жить эта основная ячейка нового общества должна была в особых постройках – гостиницах-дворцах, изящных, просторных, симметричных зданиях, названных Фурье фаланстерами.

Устройству фаланстера Фурье уделяет в своих трудах немало внимания. Рассуждает о том, в каких климатических поясах (теплых, конечно) лучше всего начинать строительство первых фаланстеров, заботится об архитектуре таких зданий, отвергает для строений форму квадрата (эта форма приглянулась другому утописту – Роберту Оуэну) из опасения, что бурные собрания, удары молота, упражнения на кларнете будут тогда слышны повсюду, и это будет мешать жизни наших гармонийцев.

Фурье предусматривает устройство в фаланстере «Башни Порядка», где должны быть сгруппированы телеграф, часы и сигнализация, связывающая фаланстер с окружающими его полями. Отсюда будет разноситься перезвон колоколов, извещая всех гармонийцев о торжествах, сюда из соседних фаланстеров почтовые голуби будут приносить письма…