Текст книги "Магический Треугольник Общественности"

12. Как у самураев и английских аристократов

Прежде массы трудились, а элита располагала свободным временем. Теперь мы наблюдаем нечто противоположное. Массы наслаждаются досугом, а элита трудится.

Французский экономист и социолог Жан Фурастье (1907–1990), создатель теории индустриального общества

Слово «диссидент» (иноверец, раскольник, вообще человек, не принимающий господствующего вероисповеданья), возможно, было выбрано Зиглером и в несколько ироническом ключе, зато слово «интернационал» очень хорошо передает суть – то, что количество Людей Толпы на планете быстро нарастает и что они разнолики, «многонациональны».

Собственно, Человек Толпы тот, кто вечно мечется между делом (работой) и праздностью (досугом), не находя себя ни там, ни здесь. Таких-то вот субчиков и становится – виноват научно-технический прогресс? – все больше и больше. Ну, а какие это сулит человечеству заботы? Про это в статье «Изобрести будущее» говорил крупнейший физик, лауреат Нобелевской премии, создатель голографии венгр Деннис Габор (1900–1979). Он полагал, что одной из важнейших стоящих перед миром проблем становится проблема ДОСУГА. Особенно остро стоит она в США и других высокоразвитых капиталистических странах.

Уже сейчас, замечает Габор, значительная часть американского населения («пролетарии третьего типа»?) занято абсолютно непродуктивной работой, имеющей лишь видимость полезной деятельности. Тут словно бы действует Закон Паркинсона: «работа возникает автоматически, чтобы заполнить свободное время». (Габор напоминает и знаменитое решение французского генерала Луи Эжена Кавеньяка, 1802–1857, который однажды приказал рыть рвы, чтобы занять безработных, причем другая часть рабочих тут же эти рвы засыпала.)

Сложилась парадоксальная ситуация: в прежние века большинство людей работало, чтобы предоставить меньшинству – правящей элите – возможность наслаждаться досугом и роскошью. Теперь же, в наш век, работает меньшинство, причем, наиболее одаренная и умственно развитая часть человечества, работает, чтобы предоставить большинству возможность жить без работы и без забот.

Впрочем, мысль эта не столь уж и нова, еще известный английский историк Арнольд Тойнби (1889–1975) в статье «Обречены ли мы на вечный досуг?» предсказывал: в будущем общество будет состоять из деятельного меньшинства и непроизводительного «праздного большинства», между которыми возникнет глубокий антагонизм, могущий привести к их взаимному истреблению. Тойнби предполагал то, что ныне уже наблюдается в ведущих странах Запада.

Серьезно обеспокоенный этой проблемой Габор отмечает: современный человек воспитан, так сказать, на Евангелии труда, и потому психологически ему очень трудно приспособиться к условиям машинной цивилизации; где все большую часть труда (не только физического, а и умственного) выполняют машины. Целые большие группы населения, глубоко неудовлетворенные («гипернационал диссидентов»?) становятся бесполезными, никчемными. И необходима огромная нравственная и психологическая перестройка: нужно научиться видеть смысл жизни не только в труде и полезной деятельности.

Как быть с лишними людьми? Никто толком не знает. Прописывать труд, как лечебное средство? Подобно тому, как теперь люди делают, по рекомендации врача, лечебную гимнастику? Или, скажем, от безделья, праздно заняться наукой? Просто из любви к знаниям, без претензий, не помышляя о серьезных открытиях! Добиться того, чтобы наука для многих стала приятным времяпрепровождением – чем-то вроде хобби, спорта, чтения?

А то отдать себя искусству? «Но разве может развиваться искусство в мире, лишенном конфликтов?» – спрашивал Габор. Он тут еще цитирует немецкого философа Иммануила Канта (1724–1804), писавшего: «В Аркадии все таланты погибнут еще в колыбели».

Венгр Деннис Габор тревожился: в США, в этом «индустриальном рае», самой передовой по досугу стране, 4 миллиона неизлечимых алкоголиков. И по преступности США занимают первое место в мире. И тут виноват все тот же Человек Толпы? Это его след, его тень? А не следует ли, спрашивает Габор, в качестве одной из главных мер борьбы со всем этим, со сверхизобилием праздношатающихся, не следует ли создать для подрастающих поколений новую и чрезвычайную суровую систему воспитания? Как это раньше было принято, к примеру, у самураев и английских аристократов? Может, разумное, основанное на строгой науке, спартанское воспитание привьет молодежи самодисциплину, даст нравственную закалку, взрастит новую генерацию Людей Элиты?

Что делать? Кто знает! Известны лишь опасности, которыми чревато возрастание численности Людей Толпы, одна из них – а что, если Человек Толпы, oт нечего делать, в поисках, чем бы себя занять, всерьез ЗАЙМЕТСЯ ПОЛИТИКОЙ, вздумает вершить судьбами своего района, города, области, страны, мира?

13. Четвероногие одолели двуногих

Дело не в том, чтобы проклинать их, но в том, чтобы установить медицинский факт. Это деклассированные люди, сбившиеся в стаю, в новый класс «руководителей». Они ничего не умеют и толком ничего не знают, но они умеют «руководить». Они – составители проскрипционных списков, организаторы «кампаний» и «мероприятий», скромные в быту владельцы «госдач», владельцы Государства Российского, ораторы и молчуны, истеричные и непроницаемые, с усиками и без, с шевелюрами и наголо обритыми черепами. Вот они, окружавшие Сталина и сотнями тысяч подпиравшие его снизу «соратники»: сластолюбивый Берия, эта Синяя Борода Политбюро, или канцелярист Молотов (и тоже палач, тогда – все они палачи); хитрый Микоян или простой как правда Буденный, разбиравшийся только в лошадях; незапоминающийся Шверник и столь же незапоминающийся, но подмененный в люльке лживой легендой Ворошилов; цепной пес Мехлис, мертвенный кадровик Маленков и грубый, шумный Хрушев; мясник Каганович и «всесоюзный староста» «Калиныч» из папье-маше; и прочая, и прочая. Все они абсолютно похожи в одном: все органически, вызывающе, жутко неинтеллигентны, не в ладах с русским языком, все они специфически пригодны только для того, чтобы руководить, и притом только в этом, сталинском люмпен-государстве.

Леонид Баткин, советский и российский историк (1932–2016) «Сон разума»

Интересно наблюдать, смешно слышать, как полуграмотный (неграмотные у нас, слава богу, перевелись) сапожник, невежество которого в десятки раз превосходит обыкновенное и честное НЕЗНАНИЕ его, или какой-нибудь разнорабочий, таскающий в магазине ящики с пустыми бутылками, в момент перекура глубокомудро рассуждает о конвертируемом рубле, о перепроизводстве, кризисах, крахе капитализма, конечном торжестве социализма, а то и вовсе – о прибавочной стоимости?! Вот он, Человек Толпы, со всеми его претензиями и некомпетентностью!

А с другой-то стороны: разве не вбивали нам десятилетиями в головы мысли-гвоздики о НАРОДОВЛАСТИИ, о могучем богатыре, НАРОДЕ-ХОЗЯИНЕ, который понимает, «чувствует» все лучше, чем «гнилая» интеллигенция?

Иллюстраций этому в казенной советской литературе можно отыскать предостаточно, но лучше послушать народного поэта Дмитрия Пригова:

 
По волнам, волнам эфира
Потерявши внешний вид
Скотоводница Глафира
Со страною говорит.
Как живет она прекрасно
На работе как горит
Как ей все легко и ясно —
Со страною говорит
А страна вдали все слышит
Не видна, как за рекой
Но молчит и шумно дышит
Как огромный зверь какой
 

«Народовластие»? Под шумок трескучих фраз партфюреры всех калибров насиловали страну и свой народ и, сдается, продолжают это славное дело и сейчас. Но, задумаемся, если не «советский простой человек» управлял страной, то кто же?

Конечно, самое простое – винить во всем отдельных: людей, скажем, Сталина. Призвать к ответу можно и Ленина… и все это будет, хотя и справедливо, хотя крупное зерно истины здесь всенепременно будет ухвачено, однако все ж то будет полуответ. Точнее надо было бы сказать, что в России, как позднее в фашистской Германии, дорвался, наконец, до власти Человек Толпы. Дорвался и показал – на живых примерах, доходчивых и ясных, – что оно значит: ТОЛПОВЛАСТИЕ!

Как все происходило? Как Человек Толпы прокладывал себе путь в верхние этажи правления? Каких подлостей стоили ему высокие посты? Какие жертвы несли его конкуренты? Как волей большевиков-ленинцев Человеку Толпы удалось прорваться в ряды государственных деятелей? Обо всем этом замечательно рассказывал Леонид Баткин.

«Пусть историки изучат, – писал Баткин, – как мощно поднявшиеся революционные воды сначала выносили наверх изображенных Платоновым мужиков, бродяг, мечтателей, отчаянных и путанных головушек, людей страстных, неграмотных, взыскующих правды, доверчивых, свирепых и нежных. Как эти воды несли с собой и бревна, и диковинные дорогие каменья, и мусор человеческий, и пену, и надежду, и ярость, и долгожданную свободу, в новую, в них самих затаившуюся неволю. Но не эти мужики, простолюдины, сорвавшиеся в годы революции с мест, составили затем начальственный хребет сталинского режима. Не красногвардейцы из блоковских «Двенадцати», грешные, но с Христом впереди, – со святым, и человечным, и глубоко историческим оправданием за пеленой этой октябрьской вьюги, пока скрывавшей очертания будущего. Подавляющее большинство таких низов, таких людей будет этим грядущим перемолото. Для всего стихийного, непосредственного и странного в сталинском будущем не могло быть, разумеется, места».

Вот так постепенно четвероногие начали одолевать двуногих!

«Но принцип “последние станут первыми” продолжал безостановочно работать; взбаламучивание, – продолжает Баткин, – и перемешивание социальных пластов, процесс тотального деклассирования, в ходе которого в результате гражданской войны произошло первое размывание и перерождение пролетариата (и партии), сдвижка крестьян в города, резкое уменьшение числа образованных людей в стране – все это продолжалось, и ускорялось, и принимало совершенно новые очертания со второй половины двадцатых годов. Пусть историки изучат, как сотни тысяч “спецов” были выброшены из госаппарата, армии, промышленности; как редела и разлагалась маленькая прослойка партийной интеллигенции; как коллективизация уничтожила крестьянство в качестве класса; как продолжал радикально меняться состав рабочего класса, пополненного миллионами переселившихся из изб в бараки мужиков и баб; как ставшая массовой партия засасывала в себя “выдвиженцев”; как именно “выдвиженцы”, тоже снимавшиеся слой за слоем чистками и позже террором – так из молока последовательно удаляются все компоненты и остается пахта, – в конце концов, заменили и партийную интеллигенцию, и “старую” интеллигенцию вообще, и сами были объявлены и сочли себя интеллигенцией».

Так закончился в нашей стране еще один – важный, отметим это! – этап на долгом пути побед Человека Толпы, этап, когда можно было победно рапортовать: да, российская элита сгублена – искоренена полностью!

14. Пришлось прибегнуть к «макаронизму»

Вспомним старинное китайское правило периодически экзаменовать чиновников. Вспомним слова Платона, который говорил, что если люди не могут доверить корабль необученным кормчим, то тем более нельзя доверять любителям целое государство.

Александр Мень «Разум и исступление масс»

«Пусть историки изучат – меж тем ведет свою музыкальную партию Баткин, – когда, в силу каких механизмов отбора, какой человеческий материал подымался снизу и к концу тридцатых годов составил то, что теперь называлось “кадрами”, прежде всего – новую породу управляющих. Пусть нам покажут количественные параметры этого процесса, проследят за множеством конкретных судеб, и мы поймем, как нарастал аппаратный класс и почему наиболее примитивным, бесцветным и невежественным людям было легче, чем другим, всплыть наверх. Они могли быть и были, конечно, разными, от природы добродушными или злыми, честными или прохиндеями, работящими или лентяями, фанатиками или циниками, с неприхотливыми бытовыми запросами или ворами, но в этом пункте они все заметней сближались. При известном числе исключений, таково было правило, а со временем воспроизводство по принципу конформности, серости делало исключения практически почти невозможными. Только нужды войны внесли в это определенные коррективы».

В 1917 году, как раз, накануне Октября, анонимными авторами в книгоиздательстве «Друзья Свободы и Порядка» (Москва, типография «Мысль», Петровка, 17) была издана тоненькая книжка-брошюра, называлась она «Царство Толпы». В этом издании на примерах, взятых из истории революции 1789–1794 годов во Франции было показано, что такое ВЛАСТЬ ТОЛПЫ на деле, куда она может завести.

Книга заканчивалась пророческими словами:

«Сохрани Бог, чтобы свободная Россия (это после Февраля, после свержения монархии, видимо, все ж издали книгу кадеты. – Ю.Ч.) не пережила такой истории, которую пережила Франция во время великой Французской революции».

Бог, мы знаем, не сохранил! И сдается, даже способствовал тому, чтобы во всем блеске предстала перед миром новая порода людей, уже не на французский, а на российский лад, чтобы во всем величии возник «СОВЕТСКИЙ ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК», о котором известный советский диссидент Александр Александрович Зиновьев (1922–2006) написал книгу «Гомо советикус».

В кратком предисловии автор писал:

«Эта книга – о советском человеке как о новом типе человека, о гомо советикусе или, короче говоря, о гомососе. Мое отношение к этому существу двойственное: люблю и одновременно ненавижу, уважаю и одновременно презираю, восторгаюсь и одновременно ужасаюсь. Я сам есть гомосос. Потому я жесток и беспощаден в его описании. Судите нас, ибо вы сами будете судимы нами».

Зиновьев в своей книге утверждал: в Советском Союзе никогда ничего не изменится, что никогда ничего демократического там быть не может, что все закованы в панцири; что все – как мертвые…

Одноклеточные победили многоклеточных? Очень похоже, и чтоб засвидетельствовать этот «медицинский факт», вновь предоставим слова Баткину:

«Основной принцип воспроизводства сталинско-брежневской государственной касты – это-то и неслыханно в мировой истории – состоял в том, что вменялась серость. Или – для людей исходно одаренных – “самоизнасилование” с целью утраты индивидуальной яркости, самобытности, ее стушёвывания: и, так сказать, осерения.

Такова эта удивительная… “кратия”».

И дальше Баткин вспоминает, как ему удалось придумать слово-символ, обозначающий власть Человека Толпы:

«Мне показалось нужным придумать новый политологический термин, которым определялась бы управляющая страта, которая не терпит полной компетентности, интеллигентности, личной яркости, свободной оригинальности, таланта. И отбирает в свои ряды по возможности бесцветный человеческий материал.

Но возникли затруднения с греческим корнем, который обозначал бы такую бесцветность. Я советовался с коллегами-античниками. Дело в том, что древнегреческий язык не знал понятия “индивидуальность”, и соответственно в нем слова, указывающие на ничтожность индивида, имеют значение социальной принадлежности или моральной низости, но не “серости” как недостаточности или отсутствия оригинальности.

Тогда я решил, что придется прибегнуть к “макаронизму”, то есть словечку, в котором сознательно, на потеху, дурашливо смешивались бы корни разных языков, разных культур. “Макаронический стиль” любили итальянцы моего XVI века. Что ж, тем лучше. В конце концов, эта любопытнейшая “…кратия” не требует чистого древнегреческого неологизма. Ей лучше подойдет смешение древнегреческого с нижегородским.

Короче, я думаю, что будет совершенно научным назвать ее серократией…»

15. «Каждая кухарка должна уметь управлять государством»

Не следует забывать, что В.М. Молотов, который, по едкому замечанию Л.Д. Троцкого, обладал такой же способностью к мысли, как задница, до Октября был редактором «Правды», при Ленине руководил Оргбюро. И все эти руководящие должности в партии занимал человек, который формулировал мысль «медленно и трудно».

Александр Ципко «Если бы победил Троцкий…»

СЕРОКРАТИЯ. В государстве с тоталитарными «наклонностями» она неизбежно, неотвратимо, рано или поздно приходит к власти. Справедливость этого положения подтверждает история нацистской Германии и сталинской России.

«Фабричная марка» серократии – некомпетентность. Если бы мы могли собрать все анекдоты, придуманные о некомпетентности Леонида Ильича или Константина Устиновича и о прочих «кремлевских старцах», – какое презанятное чтиво получилось бы!

С первых шагов первого (и последнего?) государства строящегося социализма некомпетентность быстро стала нормой. Вот факты. Как известно, прапорщик Николай Васильевич Крыленко (1885–1938) сразу же после Октября, в пику буржуазии, был назначен Главковерхом, неграмотный матрос Николай Григорьевич Маркин (1893–1918) – стал секретарем Наркомата иностранных дел, а грамотный не шибко Марк Тимофеевич Елизаров (1863–1919), родич Ленина, муж его старшей сестры, – наркомом путей сообщения.

Далее: в 1919 году собирается VIII съезд РКП(б), на котором была принята II программа партии – программа перехода от России капиталистической к России коммунистической, программа, определявшая судьбу нашей страны вплоть до 1961 года (хрущевская программа КПСС была не менее утопической). И что же?

А то, что среди «твердокаменных» ленинцев, составлявших большинство на этом историческом съезде, значительная его часть (примерно одна четверть) не имела никакого образования!..

Листаем историю дальше. После смерти Ильича, как отмечает Александр Ципко, в наркоматах, за исключением незначительного числа буржуазных спецов, способных разбираться в хозяйственных и вообще специальных, требующих особых знаний делах, преобладали явно партийные литераторы, для которых главной специальностью была революционная агитация и организация революционных масс.

И такие люди управляли хозяйством огромной страны! Осуществлялась внешне демократическая, но порочная идея Ленина, что «каждая кухарка должна уметь управлять государством».

«Хорошо известно, – пишет в своей статье Ципко, – что Л.М. Каганович, начавший делать головокружительную карьеру после революции, еще при Ленине, в 1922 году, ставший завотделом ЦК, был крайне малограмотен. Сапожник по профессии, не получивший никакого образования, он писал с грубыми грамматическими ошибками, а писать литературно просто не умел».

Отметим, кстати, что Каганович, приятель и близкий соратник Сталина, бывший член Политбюро, скончался в 1991 году, на 98 году жизни. Добавим еще, что почти до 100 лет дожил и мечтавший об этом Молотов.

Да, такие-то вот товарищи решали сложнейшие стратегические задачи великой страны. Хорошо известно, что ни Сталин, ни Бухарин, ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Каменев, отмечает Ципко, не обладали необходимыми инженерными и экономическими знаниями, чтобы составить реалистичный образ руководимой ими экономики, чтобы найти оптимальный с экономической точки зрения способ преодоления российской отсталости.

Сверхлевизна Троцкого, Зиновьева, Каменева, Сталина стимулировалась еще и неразвитостью их экономического мышления. Отсюда стремление действовать нахрапом, с помощью насилия, прибегая к угрозам. Отсюда и мистическая вера в чудо революции, в героический порыв масс.

Вера в революционные чудеса бытовала и при жизни Ленина. Троцкий в книге «Моя жизнь. Опыт автобиографии» (1930 год, издана в Берлине) вспоминает, что к весне 1920 года процент больных паровозов грозил достигнуть 75 %.

Железнодорожное движение при этом теряло всякий смысл, так как при помощи остававшихся 25 % полуздоровых паровозов можно было лишь обслуживать потребности самих железных дорог, живших в ту пору на громоздком древесном топливе.

Однажды инженер Ломоносов, фактически управлявший в те месяцы транспортом, демонстрировал перед правительством диаграмму этой эпидемии.

Ткнув в математическую точку, означавшую 1920 год, он заявил: «Здесь наступает смерть». – «Что же надо делать?» – спросил Ленин. – «Чудес не бывает, – ответил Ломоносов, – чудес не могут делать и большевики». – Мы переглянулись. Настроение царило тем более подавленное, пишет Троцкий, что никто из нас не знал ни техники транспорта, ни техники столь мрачных расчетов. – «А мы все-таки попробуем сделать чудо», – сказал Ленин сухо, сквозь зубы. В ближайшие месяцы положение, однако, продолжало ухудшаться. Для этого, замечает Троцкий, было достаточно объективных причин…