Текст книги "Россия и Польша. История взаимоотношений в XVII—XX веках"

«Священство в мире, яко душа в теле. Ведомо убо буди, епископ убо вместо всех Бога, священник же – Христа, прочий же святых ангелов: аз же мню несть уже ни единого епископа, чтобы жил по-епископски, ни одного священника, чтобы жил по-священнически, ни инока, чтобы жил по-иночески, ни христианина, чтобы жил по христиански; вси свой чин презреша; игумени оставиша свои монастыри и возлюбиша со мирскими женами и девицами содружатися; а Попове оставивше учительство и возлюбиша обедни часто служить и кадило от грабления и от блуда на жертву Богу приносити и мерзостное и калное свое житие всем являти и благочестием лицемерствующиеся, мняше частыми обеднями Бога умилостивити, недостойни и пияни, помрачени различными злобами, и слова Божия и слышать не хотяще. О таковых бо речено: проклят вся творяй дело Божие с небрежением; не приемли имени Господа Бога твоего всуе. Что же всуе? Еже крестившееся во Христа, и не живем во Христе. Тии будут осуждены с бесы в муку вечную» [39, 135].

И хотя это письмо относится к более позднему времени, чем создание Вонифатьевского кружка, оно прекрасно характеризует причины его появления. Церковь обладала огромными средствами в виде недвижимости, денег и драгоценностей, не считая значительного количества крестьян, закрепленных за землями монастырей и церковных вотчинников. Не был исключением и патриарх Иосиф, тративший на благотворительность не более пяти процентов от своих доходов, остальное шло на содержание патриарших хором и украшение патриарших церквей, на приобретение новых вотчин, а иногда просто пускалось в рост. Как сообщил царь митрополиту Никону, после смерти патриарха Иосифа в его келье были лично Алексеем Михайловичем обнаружены более 13 тысяч рублей.

Видимо, и сам царь относился к патриарху Иосифу с большой долей недоброжелательности, иначе вряд ли допустил у себя под боком создание такого кружка своим духовником. Под влиянием Стафана Вонифатьева царь издал несколько указов об исправлении некоторых церковных недостатков, одним из нововведений была замена на церковных службах многогласия, т. е. обычая читать и петь одновременно несколько молитв, единогласием. Примкнул к этому кружку и новый фаворит Алексея Михайловича – архимандрит Новоспасского монастыря Никон (в миру Никита Минов, выходец из семьи мордовского крестьянина, 1605–1681). Своими душеспасительными разговорами он занимал царя каждую пятницу после заутрени, а по окончании Соляного бунта был посвящен в новгородские митрополиты. Именно на этом посту он стал рьяно проводить в жизнь новгородской церкви греческое единогласие, пригласив певчих из Киева, и другие новшества, введенные царем, чем заслужил неодобрение со стороны священнослужителей и мирян, так как службы в церкви стали значительно продолжительнее.

Год 1648-й был отмечен еще Земским собором, по решению которого в России была создана комиссия во главе с князем Никитой Ивановичем Одоевским для создания сборника новых законов. Комиссия рассмотрела старые русские, византийские и литовские законы, а также пожелания, содержащиеся в челобитных российских дворян и посадских людей, и подготовила документ из 25 глав и 967 статей. Для утверждения его был созван в январе 1649 г. специальный Собор, по которому сборник был назван Соборным уложением. Смертная казнь была узаконена в 60 статьях за преступления против государственной власти, угрожающие жизни, чести и спокойствию царя, а также за действия против православной веры, хотя в дальнейшем эта мера была распространена на большинство государственных преступлений. По этому же Уложению сыск беглых крестьян стал бессрочным, т. е. когда бы таковой не был обнаружен, его должны были вернуть крепостнику – хозяину земли.

В то же время на севере России вспыхивали один бунт за другим. Так, в Сольвычегодске летом 1648 г. при сборе с уезда денег на жалованье ратным людям до местных жителей дошла весть о волнениях в Москве и «измене» всесильного боярина Морозова. Сольвычегодцам стало жалко своих денег, и они направили старосту и подьячего к сборщику Федору Приклонскому, чтобы забрать мирские деньги назад. Царский сборщик не имел права отдавать государевы деньги, поэтому дело дошло до применения силы. Толпа разъяренных горожан с криками, что Приклонский собирает деньги для изменника Морозова, ворвалась в дом к сборщику, отняла царский наказ, деньги, а затем избила его до полусмерти. Аналогичное волнение произошло в Устюге, где воеводой был родственник царя М.В. Милославский. Для подавления волнений в эти края был направлен царем стольник князь Иван Григорьевич Ромодановский со стрельцами, который и привел сольвычегодцев и устюжан в повиновение, собрав денег с них гораздо более, чем предыдущие сборщики.

После стольких лет гражданской войны население России легко приходило в волнение против местной или центральной власти, особенно во время сборов денег на разные государевы нужды. В феврале 1650 г. произошли мятежи в Пскове и Новгороде, спровоцированные хлебными поставками и сбором денег шведской стороне в счет компенсации за русских беженцев, не пожелавших оставаться на территории, отошедшей к Швеции по Столбовскому договору. Зачинщики волнений основывали свои претензии тем, что Б.М. Морозов и его сообщники покровительствуют иностранцам, поэтому денежная выплата и хлебные поставки шведам – это дело рук московских изменников, желающих возврата шведской власти в Новгороде. В Пскове толпа захватила шведа Нумменеса и отобрала у него казну, досталось воеводе Собакину и архиепископу Макарию, но затем волнение утихло. В Новгороде возникла аналогичная ситуация. Митрополит Никон и воевода Федор Андреевич Хилков пытались урезонить бунтующий народ, но досталось и им. Как ни странно, но взрыв злости, вымещенной на этих двух государственных столпах Новгорода, послужил умиротворению толпы, а затем и прекращению мятежа.

Пришедший с войском к Новгороду князь Иван Никитич Хованский не без препон был принят новгородцами, провел дознание, в результате которого были выявлены заводчики мятежа. Один из главных распространителей клеветы Трофим Волк на пытке во всем признался и был казнен. Более 200 выявленных зачинщиков волнений предполагалось посадить в тюрьму, но затем из политических соображений они были отпущены на поруки.

Наказания в Новгороде спровоцировали новые волнения в Пскове, подошедший к городу князь Хованский, вынужден был взять его в осаду. Однако псковичи делали отчаянные вылазки, и московское войско несло ощутимые потери. Чтобы изменить ситуацию, Московским собором в Псков были направлены для уговоров горожан епископ коломенский Рафаил, андроньевский архимандрит Сильвестр, черниговский протопоп Михаил и выборные люди от разных сословий. Делегация должна была объявить псковичам о царском всепрощении в случае принесения на имя государя их вины. Уставшие бунтовать псковичи в августе того же года повинились и целовали крест на верность государю. И только после этого тихо заработала следственная комиссия для выявления зачинщиков мятежа. Основные мятежники были вывезены в Москву и там посажены в тюрьму.

Кроме внутренних проблем у царя и московского правительства появилась еще одна, внешняя, – днепровские казаки, в течение многих лет предлагавшие царю принять их в подданство. Причем такие просьбы делались от гетманов казачьего войска, киевского митрополита и даже от шведского короля Густава II Адольфа, воевавшего в то время с Польско-Литовской республикой. Однако царь Михаил, а затем и царь Алексей отвечали на эти предложения отказом либо просто их не замечали. Дело в том, что у России сложились непростые отношения с донскими казаками, которые вели своевольную политику по отношению к московской власти. Своими грабительскими набегами на города и земли Турции и Крымского ханства донские казаки постоянно ухудшали отношения России с этими государствами, предъявлявшими свои претензии за это московскому царю.

Днепровские казаки, как и донские, земледелием не занимались, зарабатывая на жизнь службой польскому королю, а то и турецкому султану, при этом они время от времени тоже совершали нападения на Крым, Турцию, Молдавию, а также Россию и Польшу. Однако поскольку южные границы Польши были не защищены от проникновения орд крымских татар, король и польские магнаты соглашались содержать на государственный кошт несколько тысяч днепровских казаков. Так, по договору 1625 г. на службе у короля числилось по реестру шесть тысяч казаков, которые были распределены по шести полкам: Киевскому, Переяславскому, Белоцерковскому, Корсуньскому, Каневскому и Черкасскому. Полковые старшины базировались в центральных городах этих округов, отчего долгое время этих реестровых казаков называли городовыми. Реестр был не постоянным, и при каждом новом договоре казаков с польским королем число их уточнялось. Все казаки составляли конное войско, потому относили себя к всадническому сословию и называли себя рыцарями. Однако в Польско-Литовской республике их к шляхтичам не относили, хотя отдельные казаки за заслуги в войнах были наделены землями, а следовательно, и шляхетским званием. Отношение польских шляхтичей к казакам было настолько негативно, что когда они в 1632 г. в период междувластия потребовали на избирательном сейме как представители части государства права участия в выборах короля, то получили на это оскорбительный ответ: «Казаки действительно составляют часть государства, но такую, как волосы или ногти в теле человека: когда волосы или ногти слишком вырастают, то их стригут. Так поступают и с казаками: когда их немного, то они могут служить защитой Речи Посполитой (Республики. – Ю.Д.), а когда они размножаются, то становятся вредными» [71, 626].

Кроме городовых казаков были еще сечевые, которые базировались в Запорожской Сечи с 1553 г., и казаки, которые не вошли в реестр. Запорожские казаки не считали для себя возможным состоять на службе у любого государя, предпочитая волю какому-либо над собой государственному насилию. В период Смутного времени в Московском государстве отряды запорожцев совершали рейды вплоть до Костромы, Вологды и Холмогор, грабя население и разоряя города и села. Во время восстаний городовых казаков запорожцы, как правило, поддерживали своих собратьев, и тогда пожар казацких погромов полыхал не только в городах Польши, но и Великого княжества литовского.

Российский историк Н.И. Костомаров, один из многих, кто воспел славу днепровских казаков во второй половине XIX в., осуждал мнение своего оппонента П.А. Кулиша, который сначала был «фанатиком уважения к малорусской старине, теперь стал фанатиком беспристрастия». Именно П.А. Кулиш одним из первых в России сделал заключение, что «козак жил добычею и для добычи. Добыча и слава на языке у него были неразлучны и воспеты в козацких песнях как одинаково нравственные» [27, 13].

Именно эти днепровские разбойники и предлагали московскому царю принять их в подданство. Как правило, делали они это в самые сложные для своего существования моменты истории. Царь и московское правительство в этих случаях стояло перед выбором. С одной стороны, появлялась реальная возможность увеличить территорию и население государства, а также взять реванш в борьбе с польским королем, с другой стороны, казаки ничего не производили и не обладали недвижимым имуществом, значит, и не платили налогов, и, главное, такой союз делал неизбежной войну с Польско-Литовской республикой. До 1654 г. в Москве считали, что новые подданные ничего кроме беспорядков в государстве и разрыва мирных соглашений с польским королем, турецким султаном и крымским ханом России не принесут.

Одним из самых известных казаков, сумевших привести своих собратьев в подданство царю России, был Богдан Михайлович Хмельницкий (1595–1657). Его отец был Чигиринским сотником, который погиб в Молдавии вместе с гетманом Станиславом Жолкевским в войне 1620 г. с Турцией. С сотником Михаилом Хмельницким в сражении под Цецорой участвовал и его сын Зиновий Богдан, попавший тогда в плен к крымским татарам. Предположительно, Богдан два года провел в Турции, где выучил турецкий язык. Вообще этот будущий вождь казаков был неплохо образован, существуют сведения о его учебе в иезуитской коллегии Львова, по крайней мере, польским и латинским языками он владел. Каким образом он был освобожден из плена и чем он занимался после возвращения из Турции – неизвестно. Вполне возможно, что его освобождение произошло в процессе обмена пленными по мирному договору с Турцией 1621 г.

Предполагается, что он какое-то время служил у короля Владислава и у польского магната Николая Потоцкого, а затем ушел к запорожским казакам, в походах с которыми сумел составить некоторый капитал. В дальнейшем известно, что он владел хутором Субботово, принадлежавшим к Чигиринскому староству. Казаки несколько раз посылали Богдана как грамотного человека в 1635 г. со своей депутацией в Варшаву для решения спорных вопросов по поводу крепости Кодак, которую Варшавский сейм постановил строить выше Запорожской Сечи по течению Днепра. Крепость была разрушена казаками, из-за чего они подверглись нападению королевского войска во главе с польным гетманом Николаем Потоцким. После разгрома казачьего войска гетман Потоцкий в 1637 г. объявил им новые условия взаимоотношений между польской короной и казаками, по которым реестр сокращался до шести тысяч человек, а вместо выборных старшин король назначал своих командиров. В составе представителей казаков, принимавших эти условия, был в качестве писаря запорожского войска Богдан Хмельницкий.

В 1645 г. король Владислав был одним из организаторов коалиции европейских государств против Турции, при этом предполагалось участие в ней французов. И вот вроде бы в составе посольства во Францию был направлен сотник Богдан Хмельницкий, правда, Казимир Валишевский считает это известие неправдоподобным. Вся затея короля, предпринятая против Турции, кончилась скандалом в Варшавском сейме, где радные паны потребовали от Владислава роспуска уже собранных к тому времени войск, а также запрета на выход казаков в море, к которому те уже готовились. Вынужденный подчиниться сейму, этому польско-литовскому парламенту, выборный король тем не менее продолжил личные переговоры с казаками, на которых присутствовал и Богдан Хмельницкий. Он обратился к королю с личным делом, попытавшись добиться от него справедливости в своей жалобе на обидчика – Чигиринского подстаросту Данилу Чаплинского.

Ссора соседей произошла то ли из-за земли хутора Субботово, которой лица, не имевшие шляхетского достоинства, владеть не могли, то ли из-за женщины – сожительницы Хмельницкого, на которую имел виды и его сосед. В трактовке этого конфликта К. Валишевским сделано предположение, что Чигиринский староста Конецпольский по своей жадности не мог стерпеть «богатства» владельца хутора Субботова. У Хмельницкого вроде бы был акт концессии на этот земельный участок, но не зарегистрированный в соответствующей палате, а значит, и не имеющий юридической силы. Конецпольский и послал своего управляющего Чаплинского с гайдуками разорить хутор Хмельницкого, а тот, в отсутствие сотника, заодно умыкнул и его сожительницу.

По версии С.М. Соловьева, схожей с уже изложенной, зачинщиком этого конфликта был сам подстароста Чаплинский, который со своими людьми разорил хутор Хмельницкого, присвоил себе 400 копен хлеба, а самого сотника заковал в цепи и держал четыре дня в тесном заключении, освободил же его по просьбе своей жены.

Так или иначе, Б.М. Хмельницкий подал в суд на обидчика, но суд отказал ему в тяжбе со шляхтичем. А Данила Чаплинский в отместку за это приказал своим людям схватить малолетнего сына сотника и выпороть его плетьми. С.М. Соловьев сообщает, что этот сын вскоре после этого умер, но по другим сведениям это был Тимофей (ок. 1632–1653), который фигурировал впоследствии в других обстоятельствах.

Вот именно с этой обидой и обратился Б.М. Хмельницкий к королю Владиславу IV, но даже он не мог отменить законы государства, по которым шляхтич всегда прав в споре с простолюдином, тем более что сотник жаловался на сына великого коронного гетмана Николая Конецпольского. Король в это время был сильно обозлен на польскую знать, которая отказала ему в сборе денег, потребовала роспуска уже собранных войск и возобновления запрета запорожскому войску выходить в море, желая сохранить мир с турецким султаном. Поэтому король, нарисовав саблю, передал рисунок Богдану со словами: «Вот тебе королевский знак: есть у вас при боках сабли, так обидчикам и разорителям не поддавайтесь и кривды свои мстите саблями; как время придет, будьте на поганцев и на моих непослушников во всей моей воле» [61, 692]. Затем король пожаловал Б.М. Хмельницкого атаманством, чтобы привлечь казаков на свою сторону, желая все-таки тайно использовать их в противостоянии с турецким султаном. Однако это не осталось секретом для польских магнатов, и Николай Конецпольский распорядился арестовать Хмельницкого, но тому удалось бежать вместе со своими сыновьями Тимофеем и Юрием в Запорожскую Сечь.

Именно с того времени началась героическая борьба казаков во главе с Б.М. Хмельницким против польской шляхты. Но сначала, когда войско нового коронного гетмана Николая Потоцкого заняло Черкассы, а польного гетмана Мартына Калиновского – Корсунь, Богдану Хмельницкому пришлось с сыном Тимофеем уехать в Крым и обратиться к хану Исламу Гирею II с предложением совместными усилиями дать отпор полякам. Хан согласился и дал для начала Богдану четыре тысячи татар перекопского мурзы Тугай-бея, но Тимофея оставил при себе заложником.

Вернувшись из Крыма в Запорожскую Сечь, Хмельницкий попросил кошевого собрать казацкий круг, сообщил запорожцам, что им в войне с поляками будут помогать крымские татары, в ответ казаки избрали его своим гетманом. В мае 1648 г. у потока Желтые Воды встретились передовой польский отряд Степана Потоцкого, сына коронного гетмана, и отряд реестровых казаков комиссара Якова Шемберга с запорожцами гетмана Богдана Хмельницкого и татарами мурзы Тугай-бея, в результате трехдневной битвы поляки потерпели сокрушительное поражение. Молодой Потоцкий попал в плен, где и умер от ран, полученных в сражении. Через десять дней произошла очередная битва сторон у Корсуни, где уже войска самого коронного гетмана Н. Потоцкого и М. Калиновского были разбиты казацко-татарским войском гетмана Б. Хмельницкого. Теперь в плен попали и оба гетмана – Потоцкий и Калиновский, которые были направлены к крымскому хану. Коронное войско потеряло в этом сражении 127 офицеров, более восьми тысяч рядовых и 40 пушек.

После этих побед к гетману Хмельницкому стали собираться не только казаки, не попавшие в реестр, но и крестьяне разоренных казаками и татарами земель польских и русинских магнатов Потоцких, Вишневецкого и Киселя. Чтобы польские, русинские и литовские магнаты, создававшие свои частные армии, не могли объединить усилия против запорожцев, гетман разослал обращения – универсалы к православным христианам Польши и Литвы, призывая подняться всем вместе против шляхты, евреев и католической церкви.

В то же время, понимая, что военная удача весьма непостоянна, Богдан Хмельницкий направил первую грамоту к московскому царю Алексею, где сообщал, что казаки желали бы «себе самодержца государя такого в своей земле, как ваша царская велеможность православный христианский царь. Если б ваше царское величество немедленно на государство то наступили, то мы со всем Войском Запорожским услужить вашей царской велеможности готовы» [61, 701]. Но 19-летний московский царь, правивший в России еще только третий год, не желал ни ссориться с польским королем, ни получить себе в подданство это беспокойное и свободолюбивое запорожское воинство. Ему и с донскими казаками хлопот хватало.

Однако московский царь не был для Богдана Хмельницкого единственно возможным защитником интересов днепровского казачества, поэтому гетман продолжил взаимоотношения с крымским ханом, а через него и с турецким султаном, обещая перейти под покровительство этого мусульманского государя. В Турции в это время стал султаном шестилетний Махмед IV, и практически правивший от его имени великий визирь не готов был разорвать мирный договор с Польско-Литовской республикой, более того, он запретил крымскому хану помогать Богдану Хмельницкому.

В мае 1648 г. умер король Владислав IV (1596–1648), и в государстве наступило время бескоролевья. Хотя в этот период республикой управлял великий канцлер, страна все равно не могла противостоять не только запорожским казакам, но и разраставшемуся повсеместно крестьянскому восстанию. А большинство магнатов, чьи земли еще не пострадали от грабежа запорожских казаков, были заняты предвыборной кампанией нового короля.

Именно в тот момент, сделав вид, что ничего не знает о смерти короля Владислава, Богдан Хмельницкий в июне 1648 г. направляет ему в Варшаву прошение с четырьмя старшинами, в котором излагались жалобы и просьбы в основном реестровых казаков. В нем говорилось о притеснениях и произволе панов, которые обирали казаков, назначая к тому же еще им собственные подати; о том, что назначаемые королем полковники из шляхты не только не защищают их, но и помогают панам обижать казацкие семьи, а военную добычу забирают себе. Богдан Хмельницкий настаивал: на увеличении реестра до 12 тысяч казаков, без которого они не смогут защитить короля и республику от внешних врагов; на выплате задолженностей по жалованию реестровым казакам за пять лет; на неприкосновенности православной веры, чтобы отданные униатам церкви были возвращены истинно православным христианам.

В своем личном письме к королю Богдан Хмельницкий жалуется: «Невероятно, чтоб даже в турецкой неволе христиане переносили такие несчастья, какие переносим мы, нижайшие подножия вашей королевской милости. Мы совершенно понимаем, что все неистовства совершались над нами наперекор вашей королевской милости… (далее идет объяснение причин восстания казаков, как бы спровоцированного панами. – Ю.Д.). Затем нижайше просим вашу королевскую милость оказать нам отеческое милосердие, и, простив невольный грех, повелите оставить нас при древних правах и привилегиях» [61, 703].

В Республике к этому времени творилось что-то невообразимое от повсеместных восстаний крестьян, поднятых против своих панов, ксендзов и евреев универсалами Богдана Хмельницкого. Месть восставших крестьян по отношению к своим притеснителям от Киева и Переяславля до Бреста и Львова была настолько жестокой, что испуганные этим вельможные паны уезжали даже из Варшавы вниз по Висле к Данцигу. Если претензии, выраженные турецкому султану по поводу участия в нападениях на польские войска его вассалов – крымских татар, оказали необходимое воздействие, то требования к московскому царю оказать действенную помощь польским войскам в войне с крымскими татарами, которые совместно с восставшими казаками грабили польские земли, остались без внимания.

Еще в 1646 г. царь Алексей предложил королю Владиславу заключить союз и, объединив днепровских и донских казаков, напасть на Крым, а в случае расширения конфликта совместными усилиями противостоять Турции. Сначала, предполагая обойтись без московской помощи в силу организации европейского союза против султана, король не торопился с заключением такого союза, но через год он поручил своему послу Адаму Киселю подписать договор о взаимной помощи. Согласно этому договору царь Алексей распорядился послать своих воевод на помощь полякам против крымских татар. Однако узнав о победе казаков Богдана Хмельницкого под Корсунью, в Москве решили не вмешиваться в этот конфликт.

В Варшаве же, получив письмо Хмельницкого к королю, решили, что и впрямь можно будет обойтись без нового кровопролития, договорившись с желавшим смириться бунтовщиком. Одним из сторонников мирного разрешения конфликта был брацлавский палатин Адам Кисель, которого и назначили главой переговорной комиссии, вполне возможно, еще и потому, что он был православного исповедания.

Одновременно с этими событиями в Варшаве проходили выборы короля. Кандидатами на этот пост, кроме иностранных принцев, были братья предыдущего короля – Ян Казимир и епископ вроцлавский Карл Фердинанд. На сейме победили сторонники шведской династии Ваза, и в результате королем польским и великим князем литовским стал Ян II Казимир (1609–1672).

Несмотря на переговорный процесс между Адамом Киселем с Богданом Хмельницким через посредство некоего монаха Лешко, военные действия сторон продолжались. Так, русинский магнат Иеремия Вишневецкий, недавно перешедший в униатскую церковь, собрал свою частную армию и громил отряды крестьянских и казацких повстанцев на Левобережье Днепра. Здесь ему принадлежали 56 городов, местечек, сел и деревень, большая часть которых располагалась на Полтавщине. Личный интерес заставлял его с двухтысячным отрядом с особой жестокостью расправляться с захваченными повстанцами, правда, сами повстанцы были не менее жестоки по отношению к шляхте, католическим и униатским священнослужителям и евреям. Однако после неудачного столкновения с более многочисленным отрядом повстанцев Максима Кривоноса отряду Вишневецкого пришлось уйти на правый берег Днепра, оставив Левобережье на произвол восставшего народа. Очень скоро здесь не осталось ни одного живого поляка, еврея, русина католика или униата, не пожалели повстанцы и зажиточных собратьев по вере.

На Правобережье, возле Львова, польским и русинским магнатам, в основном усилиями все того же Иеремии Вишневецкого, удалось собрать 30-тысячное войско, но достойных командиров для него отыскать так и не получилось. Одни военачальники были убиты, другие в плену, а Вишневецкому польские магнаты и сами не доверяли: уж очень рвался к власти, по их мнению, этот русин. Поэтому во главе польского войска оказались бездарные Доминик Заславский, Николай Остророг и Александр Конецпольский.

В сентябре теперь уже 70-тысячное войско гетмана Богдана Хмельницкого, в основном состоявшее из крестьян, встретилось с польским войском в районе села Пилявцы. Если сначала более дисциплинированное польское войско одерживало верх, то на третий день, подошедший четырехтысячный татарский отряд был выдан Богданом Хмельницким за 40-тысячное войско самого хана Ислама Гирея. Дезинформация подействовала, и первыми побежали польские военачальники, за ними последовали остальные шляхтичи, бросая пушки и снаряжение. Разгром был бы еще ощутимее, если бы не наемные немцы, сохранившие строй и сумевшие героически прикрыть это повальное бегство.

Гетман Богдан Хмельницкий с триумфом въехал в Киев, его восторженно встречали жители города, киевский митрополит Сильвестр Коссов и находившийся в городе проездом в Москву иерусалимский патриарх Паисий. Именно этот иерарх церкви, совершавший свою поездку для сбора милостыни, польстил гетману, сравнивая его с императором Константином Великим и величая его «русским великим князем». Хотя тщеславию Богдана Хмельницкого и не было границ, он все-таки понимал, что его возможные подданные – днепровское казачество не производило никакого товарного продукта, без которого государство существовать не может. В то же время восставшее крестьянство вскоре или вернется к своим хозяевам на приемлемых условиях, или польские магнаты силой заставят их вернуться к мирному труду. Поэтому гетман возобновил переговоры с королем и шляхтой, но военные действия при этом продолжались, правда, с переменным успехом.

Несмотря на неимоверно завышенные требования Богдана Хмельницкого, летом 1649 г. под Зборовом сторонам удалось договориться о внесении 40 тысяч казаков в реестр, все остальные вопросы польские представители отказались рассматривать, в том числе вопросы крестьянства и церкви. Король Ян Казимир подписал это соглашение под наименованием «Декларация милости Его величества в ответ на покорнейшую просьбу казаков», назначив Богдана Хмельницкого пожизненным гетманом.

Теперь сам гетман стал заложником восставшего крестьянства, которое не собиралось складывать оружие и требовало от него продолжения борьбы. Именно поэтому Богдан Хмельницкий продолжал направлять свои предложения в Москву и Стамбул. От царя Алексея он получал уклончивые ответы, по которым Москва соглашалась лишь на свое покровительство, а не на введение российского подданства для днепровского казачества, да и то при условии согласия на это польского короля. А вот турецкий султан, прислав знамя с полумесяцем, предложил Богдану Хмельницкому создание герцогства Украины под протекторатом Турции. Так, в декабре 1650 г. султан Махмед IV направил Богдану Хмельницкому грамоту[10]10
  Н.И. Костомаров обнаружил грамоту турецкого султана в архиве иностранных дел на турецком языке с приложенным к ней польским переводом того же времени. Видимо, этот документ попал в архив иностранных дел царской России из какого-то польского архива.


[Закрыть], в которой, кроме витиеватых восточных изречений, говорилось:

«Вы с верною искренностью откровенно высказавшись, отдаетесь под криле и под протекцию непобедимой Порты нашей, и мы сердечно и любовно принимаем вас и о верности и искренности вашей не сомневаемся. Что вы секретно сообщали Осман-Чаушу, о том о всем в подробности он сообщил нам, и мы тотчас к вельможному монарху хану крымскому послали свой крепкий и строгий указ, повелевая, чтоб он никогда своих очей и ушей не обращал на польскую сторону; напротив, если бы оттуда подул какой-нибудь ветер, несущий на вас войну и гонение, если бы поляки неожиданно и насильно напали на войско ваше, то чтоб он тотчас своим быстролетным войском постарался подать вам помощь, где бы только оказалось это нужным. Мы ему это сурово приказали. А пока только вы со всем войском вашим будете верными, искренно преданными счастливой Порте нашей, до тех пор ведите сношение с ханом безопасно, и не обманетесь. Уже теперь высокая Порта вполне принимает вас под свою протекцию, и вы будьте в том уверены и нам через своих послов в подробности объясняйте о всем, что деется в краях ваших. Ныне же, в знак нашего расположения, исходящего от великих монархов, цесарей, владык всего света, при сем нашем ясном писании посылаем штуку златоглаву и кафтан, чтоб вы с уверенностью возложили на себя этот кафтан в том смысле, что вы теперь стали нашим верным данником. А что вы наяснейшую Порту просили, что готовы дань давать, как иные наши христианские данники дают, то мы, благорасположенные к вам, оценивая ваши добродетели, тем остаемся довольны» [27, 421].

Естественно, эти переговоры не могли остаться в тайне от польского короля, который вынужден был готовиться к продолжению военных действий, а следовательно, не торопился выплачивать жалованье реестровым казакам. Все это привело к возобновлению военных действий, когда стороны в конце июня 1650 г. встретились у Берестечка на реке Стырь. Королевское войско как минимум в два раза уступало войску казаков, крестьян и татар, возглавляемых самим крымским ханом, тем не менее на третий день сражение Богданом Хмельницким было проиграно. Усилиями тяжелой конницы князя Иеремии Вишневецкого был нанесен сильный урон казакам и особенно татарам, причем брат хана был убит, а сам Ислам Гирей ранен.