Текст книги "Россия и Польша. История взаимоотношений в XVII—XX веках"

Татары спешно покинули поле боя, при этом хан Ислам Гирей в ответ на упреки гетмана Богдана Хмельницкого назвал его изменником и, приказав связать его, забрал с собой. В течение нескольких дней королевское войско добивало яростно защищавшихся казаков, лишь немногим удалось уйти. После этого сражения умер князь Иеремия Вишневецкий, но смерть одного полководца не смутила поляков, которые продолжили свое наступление на территории, занятые казаками и восставшими крестьянами. В то же время литовский гетман Ян Радзивилл занял Киев, подвергнув население и православные церкви разграблению и насилию. После этой победы король Ян Казимир и Варшавский сейм отменил действие Зборовского мира.

Вскоре хан Ислам Гирей отпустил Богдана Хмельницкого, и тот вновь перешел с преданными ему казаками к активным действиям, но больших успехов добиться ему не удалось. Однако и Польско-Литовская республика не могла содержать в постоянной готовности большое войско, поэтому ограничилась рейдами небольших отрядов немецких наемников. В этих условиях стороны перешли к переговорам, и в сентябре 1651 г. два гетмана – Николай Потоцкий и Богдан Хмельницкий подписали Белоцерковский договор, по которому реестр уменьшился до 20 тысяч казаков. Теперь реестровые казаки должны были размещаться только в королевских имениях и Киевском воеводстве, а королевское войско не должно было находиться в тех местах, где стоят казаки.

Пришлось Богдану Хмельницкому отказаться от татарской помощи и от каких-либо сношений с иностранными государствами. Тем не менее он именно тогда направил письмо турецкому султану с объяснениями поражения казаков под Берестечком, правда, излагая события несколько иначе, чем принято в историографии:

«Ваше императорское величество обещали нам прислать на помощь хана крымского и иные войска из Добруджской земли, но мы, не желая оставаться без дела, при помощи всемогущего Бога, имели страшную битву с ляхами, о чем вашему императорскому величеству сообщит подданный вашего величества Осман-Чауш, который во всех битвах участвовал и видел все, что здесь делалось; но так как вспомогательные силы из Крыма и из Добруджи опоздали, пришлось нам постановить мир с ляхами. Однако мы постоянно и неизменно остались в давнишней приязни с ханом крымским и желаем сохранить приязнь эту до последних минут нашей жизни. Также хотим пребывать верными подданными вашего императорского величества, как и доброжелательными друзьями хана… Хотя мы с ляхами заключили мир, однако держим ляхов в руках. Того ради покорно просим ваше императорское величество написать снова к хану, чтоб он соблюдал союз, который мы с ним заключили, и во всех наших военных действиях и случайностях находился бы с нами, что и мы с нашей стороны ему и вашему императорскому величеству взаимно обещаем, и на сей час поклон вам отдаем как верные подданные, прося Бога даровать вашему императорскому величеству при долголетнем здравии победу над каждым вашим неприятелем. В обозе под Белою-Церковью, в сентябре. Вашего императорского величества верный и нижайший подданный, Богдан Хмельницкий, гетман» [27, 424].

Однако и условия Белоцерковского мира практически не выполнялись; казаки, не получая жалованья от польского короля и не имея возможности грабить шляхтичей или крымских татар, остались без средств к существованию и стали бунтовать. Чтобы избежать полного неповиновения войска, Богдан Хмельницкий в начале 1652 г. отправил своего сына Тимофея с пятью тысячами казаков воевать Молдавию. Предлогом нападения на молдавского господаря Василия Лупула, желавшего избавиться от зависимости турецкому султану, был его отказ в руке своей дочери Тимофею Хмельницкому. Молдавский господарь желал объединить Молдавию и Валахию под своим правлением, для чего старался заручиться поддержкой Польши в борьбе против валашского господаря Матвея Бессарабы. С этой целью он выдал одну дочь за генерала Конецпольского, другую – за князя Радзивилла, вероятно, и третью дочь – Домну Розанду предполагал с выгодой для себя пристроить, так что сын Богдана Хмельницкого в его планы явно не входил.

Одному из вторжений казаков в Молдавию попытался помешать польный гетман Калиновский, но гетман Богдан Хмельницкий пришел на помощь сыну, и общими усилиями казаки разгромили поляков на Южном Буге. Это поражение способствовало сплочению всех партий в Варшавском сейме, собравшемся в середине 1652 г. Радные паны решили собрать 50-тысячную армию и начать в 1653 г. широкомасштабную войну с казаками. Однако подготовка к этому требовала длительного времени, а пока сейм решил отвлечь казаков переговорами об уточнении условий взаимоотношений с ними. Богдан Хмельницкий тоже постарался использовать этот период для укрепления связей с крымским ханом, отношения с которым стали после поражения под Берестечком менее доверительными.

Сын гетмана Тимофей все-таки получил в жены Домну Розанду, дочь молдавского господаря Василия Лупула. Теперь уже не только господарь, но и его зять приступили к завоеванию Валахии. Весной 1653 г. гетман Богдан Хмельницкий оказал военную помощь сыну. Вот только валашский господарь Матвей Бессараба совершенно не собирался уступать им свой престол, он привлек к этой войне своего союзника трансильванского герцога Георгия II Ракоци с его сильным конным войском. Затем в распрю вмешалась и Турция, считавшая всех этих государей своими вассалами и не желавшая, чтобы без согласия султана перекраивались границы его империи. В результате господарь Василий Лупул с зятем Тимофеем Хмельницким потерпели поражение 23 мая 1653 г. на берегах Яломницы. Казаки вынуждены были отступить за Днестр после гибели Тимофея при защите Сучавы, а Василий Лупул, потеряв престол, отправился в Стамбул, где и оставался до своей смерти в 1661 г.

В то же время в борьбу с казаками включилось польское войско польного гетмана Стефана Чарнецкого. Следом за его 15-тысячным войском следовали главные силы под руководством короля Яна Казимира, а на помощь к ним направлялось валашское войско. В октябре 1653 г. под Жванцем, неподалеку от Хотина, сошлись польская и казацко-татарская армии общим числом около 100 тысяч человек, но военные действия начинать не торопилась ни та, ни другая сторона, так как в случае поражения любая из них теряла все свои наличные воинские силы. Казаки и татары партизанскими рейдами нарушали коммуникации армии короля, тем самым решая для себя вопросы продовольствия, и в скором времени поляки стали ощущать недостаток в подвозе провианта и снаряжения.

Польская сторона тоже предпринимала меры для ослабления сил гетмана Богдана Хмельницкого, решив это подкупом крымского хана Ислама Гирея, которому поляки за невмешательство в военные действия предложили пять тысяч злотых. Без помощи татар казаки хотя и провели несколько атак на польские позиции, но, кроме серьезных потерь, ничего не достигли. А хан Ислам Гирей, желая получить как отступные, так и комиссионные в результате переговоров с поляками, добился от гетмана Богдана Хмельницкого согласия заключить с королем мир. Однако начавшиеся в декабре того же года переговоры были сорваны представителями казаков, которые отказались от предлагаемых польской стороной условий и вернулись в свое расположение. А вот татары легко договорились с поляками за себя и за своего союзника о возобновлении условий Зборовского соглашения. За такое отношение к переговорному процессу польская сторона разрешила крымскому хану в течение 40 дней грабить население Волыни и даже брать пленников. А 16 декабря заключить мир с королем Яном Казимиром был вынужден и гетман Богдан Хмельницкий.

К тому времени отношение к днепровским казакам в Москве в корне изменилось, а большую лепту в этот процесс, скорее всего, внес Никон. Вернувшись в 1651 г. в Москву, он вынужден был заново завоевывать доверие царя Алексея, так как в Новгороде и Пскове проявил себя не лучшим образом. Более того, одна из претензий, предъявленных московской власти и ее представителям в Новгороде бунтовавшими новгородцами, была напрямую обращена к митрополиту Никону, которого они обвиняли в попытке переделать убранство Софийской церкви. Об этом донесли царю, и тот, естественно, был недоволен своим ставленником. Теперь же митрополит новгородский поднял перед царем Алексеем вопрос о перенесении в Успенский собор Кремля останков патриарха Гермогена из Чудова монастыря, патриарха Иова из Старицы и митрополита Филиппа Колычева из Соловецкого монастыря. Это мероприятие могло бы в очередной раз показать народу единство власти и церкви. С согласия царя и патриарха приступили к перезахоронению этих останков, а за мощами митрополита Филиппа отправился сам Никон. Сумев вновь войти в доверительные отношения с царем, Никон опять стал свысока обращаться как с церковными, так и со светскими людьми, на что те и жаловались государю. В 1652 г. умер патриарх Иосиф, его смерть вызвала разные толки, о которых можно узнать из письма царя Алексея к Никону:

«Избранному и крепкостоятельному пастырю и наставнику душ и телес наших, милостивому, кроткому, благосердому, беззлобивому наипаче же любовнику и наперснику Христову и рачителю словесных овец. О крепкий воин и страдалец Царя Небесного и возлюбленный мой любимец и содружебник, святый владыко! моли за меня грешного, да не покроет меня глубина грехов моих, твоих ради молитв святых; надеясь на твое пренепорочное и безлобивое и святое житие, пишу так светлосияющему в архиереях, как солнцу светящему по всей вселенной, так и тебе сияющему по всему нашему государству благими нравами и делами добрыми, великому господину и богомольцу нашему, преосвященному и пресветлому митрополиту Никону новгородскому и великолуцкому, особенному нашему другу душевному и телесному (это письмо, даже с учетом витиеватости обращений в эпистолярном творчестве XVII в., говорит о задушевности отношений и большой дружбе царя и митрополита. – Ю.Д.)… Да будь тебе, великому святителю, ведомо: за грех православного христианства, особенно же за мои окаянные грехи, содетель и творец и Бог наш изволил взять от здешнего прелестного и лицемерного света отца нашего и пастыря, великого господина Кир Иосифа, патриарха Московского и всея Руси… А погребли в субботу великую, и мы надселись, плачучи, а меня первого, грешного, мерзкого, которая мука не ждет? Ей, все ожидают меня за злые дела, и достоин я, окаянный, тех мук за свои согрешения; а бояре и власти то же все говорили между собою; не было такого человека, который бы не плакал, на него смотря, потому: вчера с нами, а ныне безгласен лежит, и это к таким великим дням стало! И которые от ближних были со мною, все перервались плачучи, а всех пуще Трубецкий, да Михайла Одоевский, да Михайла Ртищев, да Василий Бутурлин плакали по нем, государе, что Бог изволил скорым обычаем взять, и свои грехи вспоминаючи. Да сказывал мне Василий Бутурлин, а ему сказывал патриархов дьяк: мнение на него, государя, великое было, то и говорил: переменить меня, скинуть меня хотят, а если и не отставят, то я сам от срама об отставке стану бить челом; и денег приготовил, с чем идти, как отставят, беспрестанно то и думал и говаривал, а неведомо отчего? У меня и отца моего духовного, содетель наш Творец видит, ей, и на уме того не бывало и помыслить страшно на такое дело; прости владыка святый, хотя бы и еретичества держался, и тут мне как одному отставить его без вашего собора? Чаю владыка Святый, хотя и в дальнем ты расстоянии с нами грешными, но то же скажешь, что отнюдь того не бывало, чтоб его, света, отставить или ссадить с бечестием. А келейной казны у него, государя, осталось 13 400 рублей с лишком, а сосудов серебряных, блюд, сковородок, кубков, стоп и тарелок много хороших, а переписывал я сам келейную казну, а если бы сам не ходил, то думаю, что и половины бы не по чему сыскать, потому что записки нет; не осталось бы ничего, все бы раскрали; редкая та статья, что записано, а то все без записки, сам он, государь, ведал наизусть, отнюдь ни который келейник сосудов тех не ведал; а какое, владыка святый, к ним строенье было у него, государя, в ум мне грешному не вместится!.. Да еще буди тебе, великому святителю, ведомо: во дворец посадил я Василья Бутурлина; а князь Алексей бил челом об отставке, и я его отставил; а слово мое теперь во дворце добре страшно и делается без замедления. Да ведомо мне учинилось: князь Иван Хованский пишет в своих грамотах, будто он пропал и пропасть свою пишет, будто ты его заставляешь с собою у правила ежедневно быть; да и у нас перешептывали на меня: никогда такого бесчестья не было, что теперь государь нас выдал митрополитам; молю я тебя, владыка святый, пожалуй, не заставляй его с собою у правила стоять: добро, государь, учить премудра, премудрее будет, а безумному мозолие ему есть; да если и изволишь ему говорить, и ты говори от своего лица, будто к тебе мимо меня писали, а я к тебе, владыка святый, пишу духовную. Да Василий Отяев пишет к друзьям своим: лучше бы нам на Новой Земле за Сибирью с князем Иваном Ивановичем Лобановым пропасть, нежели с новгородским митрополитом быть, силою заставит говеть, но никого силою не заставит Богу веровать…» [61, 681].

Царь Алексей, от которого, собственно, и зависел выбор нового патриарха и время созыва собора, все-таки торопил Никона с возвращением в Москву. В июле 1652 г. на Московском соборе Никон был выбран в патриархи и по обычаям того времени отрекся. Хотя многие историки связывают его отречение с желанием, чтобы его недоброжелатели, боясь гнева царя, лично просили его принять патриаршество. И вот царь, лежа на земле рядом с мощами св. Филиппа в Успенском соборе Кремля, со слезами умолял вместе со всеми окружавшими его боярами Никона не отрекаться. Сам Никон условием принятия сана объявил клятву бояр в одобрении его будущего устройства церкви. Бояре вынуждены были поклясться в том, что еще слабо представляли, и 25 июля 1652 г. Никон был посвящен в сан патриарха московского.

Став московским патриархом, Никон не только успешно укреплял свою власть в церковной жизни страны, но и желал территориального расширения господства московской православной церкви.

Неоднократные обращения гетмана Богдана Хмельницкого к царю Алексею с просьбой о принятии его с малороссийским казачеством под царскую руку, а также уговоры иерусалимского патриарха Паисия, находившегося в Москве ради получения вспомоществования, оказать помощь гетману и христианам киевской митрополии совпали с интересами нового московского патриарха. В августе 1653 г. от гетмана через посредничество патриарха Никона царю Алексею было передано очередное обращение казаков, в котором Богдан Хмельницкий настоятельно просил взять их под защиту. Интересно, что от киевского митрополита Сильвестра Коссова таких обращений не поступало ни к московскому патриарху, ни к московскому царю.

Собственно говоря, решение о войне с Польшей в Москве было принято еще 22 февраля 1653 г. при обсуждении этого вопроса царя Алексея с боярами. Однако в апреле в Польшу были направлены полномочные послы во главе с боярином князем Борисом Александровичем Репниным-Оболенским, которые нашли польского короля во Львове, где предъявили ему требование царя о наказании виновных, умалявших государев титул. Затем королю объявили, что поскольку Зборовский и Белоцерковский договоры польская сторона не выполняет – церкви православным не отданы, православных христиан невинно мучают, территории их занимают войска польские и литовские с целью окончательного истребления, – то царь Алексей Михайлович решил удовлетворить обращения казаков к нему и принять их под свою высокую руку, а если этого не сделать, то казаки окажутся в подданстве у турецкого султана.

Естественно, польские послы обвинили Хмельницкого в обмане царя, сообщив московским послам о его личном переходе в подданство к султану Махмеду IV, в то время как большинство казаков его в этом деле не поддерживает. Именно поэтому польский король Ян Казимир идет войной на Богдана Хмельницкого как на изменника. По поводу же выдачи виновных в умалении царского титула польские послы соглашались, но только в случае если царь выдаст королю патриарха Никона, который на территориях, уступленных Польшей России по последнему договору, «в попы ставит и благословенные грамоты дает, чем нарушает мирное поставленье» [61, 778]. Посольство Б.А. Репнина-Оболенского закончилось ничем, стороны разошлись в полном неудовольствии друг другом.

Как только об этом стало известно в Москве, царь 20 сентября 1653 г. отдал наказ своим посланникам к гетману, чтобы они сообщили ему о согласии царя принять его под свою высокую руку. Вскоре, 1 октября того же года, состоялся Земский собор в Москве, на котором было объявлено о неправдах короля Яна Казимира и просьбе гетмана Богдана Хмельницкого принять его вместе с войском в российское подданство. Бояре на Соборе приговорили:

«За честь царей Михаила и Алексея стоять и против польского короля войну вести, а терпеть того больше нельзя. Гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское с городами их и землями чтоб государь изволил принять под свою высокую руку для православной христианской веры и святых Божиих церквей, да и потому доведется их принять: в присяге Яна Казимира короля написано, что ему никакими мерами за веру самому не теснить и никому этого не позволять; а если он этой присяги не сдержит, то он подданных своих от всякой верности и послушанья делает свободными. Но Ян Казимир своей присяги не сдержал, и чтоб козаков не отпустить в подданство турскому султану или крымскому хану, потому что они стали теперь присягою королевскою вольные люди, надобно их принять» [61, 783].

После заключения Жванецкого мира с польским королем Богдан Хмельницкий приехал в Чигирин, где его дожидались московские посланники: стольник Родион Стрешнев и дьяк Бредихин. Узнав о решении царя, гетман ответил ему благодарственною грамотою: «Ради твоему пресветлому царскому величеству верно во всем служить и крест целовать и по повелению твоего царского величества повиноваться готовы будем, понеже мы ни на кого, только на Бога и на твое пресветлое царское величество надеемся» [61, 785]. И вот в Переяславле сначала на тайном совете-раде гетмана с войсковым писарем, полковниками, сотниками, судьями и есаулами было достигнуто согласие пойти под руку московского царя, а затем 8 января 1654 г. была объявлена явная рада, на которую собрались все казаки, какие в это время были в Переяславле.

Богдан Хмельницкий обратился к казакам с речью, в которой изложил все преимущества от перехода Войска Запорожского «под царя восточного православного», и якобы все присутствующие согласились с его доводами. Боярин Василий Бутурлин после присяги царю всей казацкой верхушки вручил Богдану Хмельницкому знамя, булаву, ферязь, шапку и соболей как знаки царской милости и власти над казаками. На следующий день присягали царю сотники, есаулы, писаря, казаки и мещане. Затем Бутурлин отправился в Киев, где на подступах к Золотым воротам его встретил и приветствовал от имени благоверного князя Владимира и апостола Андрея Первозванного киевский митрополит Сильвестр Коссов, но от присяги царю все-таки отказался. Будучи киевским митрополитом, он практически не зависел от патриарха в Стамбуле, перейдя же под власть московского патриарха, он попал бы под жесткое управление и, вероятнее всего, потерял бы православную паству в Литве и Польше, подтолкнув их к переходу к униатству. Впоследствии киевский митрополит обратился к царю Алексею с просьбой оставить киевскую церковь в подчинении константинопольского патриарха.

Приняв в подданство Войско Запорожское, царь Алексей продолжил готовиться к войне с Польско-Литовской республикой. Еще в августе 1653 г. он отправил в Голландию капитана Фан-Керк-Говена для закупки оружия и приглашения мастеров в Россию, а в октябре с той же целью туда был направлен подьячий Головнин, которому удалось закупить 20 тысяч мушкетов и 30 тысяч пудов пороха и свинца. Еще 20 тысяч мушкетов было закуплено в Швеции, откуда были набраны еще и наемные солдаты. Все это стало возможным благодаря активному дипломатическому диалогу царя Алексея с большинством европейских государей. Восстановлены были и отношения с германским императором Фердинандом III, который традиционно предложил себя в качестве третейского судьи в споре московского царя с польским королем.

Московские войска стали двигаться к западным границам государства еще в начале 1654 г.: к Вязьме направилось войско боярина Далматова-Карпова, затем к Брянску – войско князя А.Н. Трубецкого, которое должно было действовать совместно с Запорожским Войском, а 18 мая с основными силами выступил в поход и сам царь. Как обычно, война началась с бескровных побед: сдались без боя Дорогобуж, Белая, Полоцк, Рославль, Мстислав ль. Но в конце июля московские войска потерпели первую неудачу под Оршей, где россияне, расслабленные триумфальным шествием по территории противника, были спящими вырезаны незаметно подошедшими литовцами.

Эта война имела один важный отличительный признак от всех предыдущих кампаний: армии запретили грабить и насиловать население занятых территорий, более того, православная шляхта приглашалась на службу к царю с немедленной выплатой жалованья, а сохранившие верность королю отпускались восвояси. Такая политика привела к тому, что в августе к царю на службу стали переходить уже не единицы, а сотни человек, а города повсеместно открывали свои ворота московским войскам. Были заняты Дисна, Друя, Орша, Глубокий, Озерище, Гомель, Могилев, Чечерск, Новый Быхов и Пропойск. Отдельные стычки с поляками и литовцами, как правило, заканчивались победой россиян.

В то же время под Смоленском, являвшимся главной целью похода, дела шли плохо, двухмесячная осада никак не отразилась на мужестве защитников этой, построенной по указу царя Бориса Годунова, каменной крепости. Приступ московских войск в середине августа к стенам Смоленска стал большой неудачей: потери составляли, по польским сведениям, до семи тысяч убитыми и до 15 тысяч ранеными. Правда, царь в своем письме сестрам привел более скромные цифры: московитов убито 300 человек, да тысяча раненых, а литовцев – более 200 человек. Как бы то ни было, защитники Смоленска долго сопротивляться не только не могли, но и не хотели, и 23 сентября 1654 г. литовский гарнизон покинул крепость и сложил знамена к ногам царя.

Сведения о сдаче городов приходили всю осень, а в Москве в то время свирепствовала моровая язва. Царица, патриарх и многие бояре покинули столицу, Кремль по приказу царя был заперт, хотя мародерства не избежали ни царские, ни патриаршие палаты. Сам царь, покинувший армию, оставался в Вязьме, куда к нему из Троице-Сергиева монастыря приехала семья. Только в декабре решились осмотреть Москву, где умерло большинство горожан, аналогичная картина была и в других городах – от Калуги, Звенигорода и Торжка до Костромы и Нижнего Новгорода.

Несмотря на то, что военные удачи все еще сопутствовали московским войскам и в конце ноября с боем был взят Витебск, в мирной жизни населения оккупированных территорий произошли качественные изменения из-за беспорядков и насилия со стороны запорожских казаков. Если 20-тысячное войско под руководством наказного гетмана Ивана Никифоровича Золотаренко в начале войны было наиболее мобильным и полезным в военных действиях с литовцами, то при сворачивании военных действий оказалось, что удержать казаков от грабежа местного населения, особенно католиков, униатов и евреев, даже строгими приказами невозможно. Слабые действия Москвы по наведению порядка привели к тому, что против нее восстали не только обиженные, но и обидчики. И как легко города переходили во власть царя, теперь они так же легко отлагались от него.

За 20–40 лет пребывания в составе Польско-Литовской республики жители территории, называемой Белоруссией со времени предыдущих завоеваний, приспособились к новым условиям и их стереотип поведения стал отличным от московитов, которые перестали теперь звать свое государство Белой Русью и с легкой руки константинопольского патриарха сменили название на Великую Русь. Пока жители Белоруссии находились в составе Великого княжества литовского, где власть составляли люди католической веры, им казалось, что с православными московитами у них куда больше общего. Однако быстро выяснилось, что противоречий между ними за прошедшие годы только прибавилось и даже отношение к православию у них разное.

В то же время сам Богдан Хмельницкий оставался в Малороссии с Войском Запорожским в бездействии. С.М. Соловьев приводит письмо православного шляхтича Олекшича к казацкому полковнику Ивану Богуну, который не собирался присягать царю:

«Твоя милость хорошо ведать можешь, что в эти годы, воюя только сами с собою, мы сильно опустошили свою землю: что же будет, когда столь многие народы войдут в страну нашу? Без сомнения, придет тогда конечная погибель имени православному. Наводит немалую печаль нам и всей братии нашей, от единой крови происходящим, когда слышим, что патриарх московский духовным нашим и всему миру христианскому на повиновение себе присягать велит, отступивши от святейшего патриарха константинопольского; мы для этого и с костелом римским унии принять не хотели и пастырю нашему старейшему, которого нам Бог дал, не противились» [61, 839].

В ответ на такие настроения среди новых царских подданных Алексей Михайлович отдавал своим воеводам жесткие указания: «Ведомо нам учинилось, что во многих шляхтичах шатость, начали изменять, отъезжать в Литву; и вы бы тех воров, от кого измены чаете, велели в тюрьму сажать и высылайте их к нам из города ночным временем, чтоб про то вскоре никому не было ведомо, а если почаете и ото всей шляхты и мещан измены, то всех к нам присылайте, по сколько человек возможно, а если посылать их нельзя и ехать они не захотят, то посылайте в Москву связанных; если же наглой измены или дурна большого от них почаете, то по самой конечной мере велите сечь, кроме жен и детей» [61, 844]. Как видно, меры приведения народа в послушание со времени царя Ивана Грозного стали менее жестокими, но остались такими же репрессивными.

В январе 1655 г. начались военные действия Войска Запорожского против поляков и крымских татар, но начало было неудачным, и Богдан Хмельницкий с Василием Шереметевым вынуждены были отступить от Ахматова к Белой Церкви, где находилось еще одно московское войско окольничего Федора Бутурлина. В результате огромная территория была отдана полякам и татарам, которые не замедлили опустошить города и села. Царь в марте сменил своих воевод на боярина Василия Бутурлина и стольника князя Григория Ромодановского, которым было строго приказано: вместе с гетманом Богданом Хмельницким не мешкая идти под литовские города.

Сам царь Алексей направился сначала к Смоленску, чтобы укрепить стоявший там гарнизон, а затем развернул свою армию в направлении Минска и Вильнюса. Были взяты Кай даны, Велиж, а к концу июля 1655 г. – Минск, Вильнюс, Каунас и Гродно. В то же время гетман Хмельницкий с Бутурлиным вошли в Галицию и осадили Львов, но горожане откупились, отдав гетману якобы 50 тысяч злотых. Люблин тоже вынужден был присягнуть царю, а осенью Россия оккупировала территорию от Львова и Люблина до Вильнюса и Каунуса, кроме Бреста, который выстоял в ожесточенных боях с войском князя Урусова.

В ноябре 1655 г. уставшие воевать стороны приступили к поиску тех условий, которые смогли бы их примирить хоть на время. Однако теперь вопрос титулования государей и даже военачальников стал еще острее. Московская сторона отказывала королю Яну Казимиру в титуле великого князя литовского, считая, что вся Литва в руках царских, даже Павлу Сапеге было запрещено именоваться гетманом литовским. Царь Алексей, по рекомендации патриарха Никона, даже принял на себя титул короля Польши. В ответной грамоте Павлу Сапеге московские бояре просто предлагали всем литовцам перейти под руку московского царя:

«Вы в своей грамоте просите нас бить челом за вас великому государю, а Яна Казимира, короля польского, пишите великим князем литовским, и гетман подписался гетманом Великого княжества Литовского; но вам подлинно известно, что даровал Бог великому государю нашему взять у его королевского величества всю Белую Русь и стольный город Вильну, и государь наш учинился на всей Белой России, и на Великом княжестве Литовском, и на Волыни, и на Подолии великим государем. Вам так писать непристойно; лучше бы вам просить милости у его царского величества и быть под его высокою рукою, а государь веры, прав и вольностей ваших нарушить ни в чем не велит» [61, 853].

Однако аппетит приходит во время еды и московский патриарх Никон, прислав благословение царю Алексею называться самодержцем всея Великия и Малыя и Белыя России, великим князем литовским, советовал не останавливаться и воевать Варшаву и Краков, чтобы присоединить к России всю Польшу.

Желающих завоевать Польшу в это время оказалось в избытке. Взошедший на шведский престол Карл X Густав решил, что он не вправе оставаться только зрителем в разделе Польско-Литовской республики. Найдя для приличия какие-то предлоги для своей агрессии, он вторгся со шведской армией в Великую Польшу, которая усилиями палатина Христофора Опалинского признала его своим королем. Затем, захватив Варшаву и Краков, он вынудил короля Яна Казимира бежать в Силезию. Шведский король был не прочь присоединить к своим землям и Литву, к чему его подвигал перешедший на его сторону Януш Радзивилл, но до серьезных столкновений с московскими войсками дело не дошло, хотя Друю шведы оккупировали.

В результате всех завоеваний сложилась ситуация, когда три человека видели себя в роли польского короля: Ян Казимир, Карл Густав и Алексей Романов. И все трое были неправы: нельзя быть королем несуществующего государства. Польша как суверенное государство перестала существовать, и польские историки дали этому времени наименование «потоп».

Вообще-то король Ян Казимир и царь Алексей уже стремились к миру, но выдвигали несбыточные условия для его заключения. Сделал попытку примирить их австрийский император[11]11
  После 30-летней войны, когда Священная Римская империя германской нации потеряла значительное количество вассальных государств, в историографии для краткости ее стали именовать Австрийской империей.


[Закрыть] Фердинанд III, направивший к враждующим своего посланника Аллегрети, но тот успеха не имел. Весной в Москву прибыл представитель от короля Яна Казимира, некий Галинский, который дал запись от имени короля, что тот без воли царской мириться со шведским королем не станет. На таких условиях договорились о съезде послов для обсуждения условий мира.