Текст книги "Мифы и загадки Октября 1917 года"

Невозмутимое спокойствие Николая Романова было обманчивым. В своем дневнике от 2 марта он записал: «Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!».

Перед своим отъездом в столицу Шульгин попросил Николая Романова написать, что он подписал манифест в 3 часа дня, хотя уже шел 12-й час ночи. Затем он попросил бывшего царя подписать указ Правительствующему Сенату о назначении председателем Совета министров князя Львова. Свергнутый монарх не возражал. Согласился он и на то, чтобы пометить этот указ двумя часами дня, то есть за час до своего отречения. Благодаря этой фальсификации получалось, что назначение Львова премьером Временного правительства произошло с ведома еще царствовавшего монарха.

Хотя к власти пришло правительство, которое было создано организаторами дворцового заговора, их действия с самого начала диктовались страхом перед народной революцией. Об этом еще до начала революции заговорщики говорили в своих беседах друг с другом. Об этом они вещали с трибуны Государственной думы и писали в резолюциях съездов общественных организаций. Восстание рабочих и солдат в Петрограде, приближение грузовых машин с вооруженными солдатами к Пскову заставляли организаторов дворцового переворота спешить и хитрить, так как они все еще надеялись «спасти монархию». Противостояние между революционным движением народа и теми, кто стремился остановить его, не могло завершиться отречением Николая Романова от престола.

Восемь месяцев 1917 года

Ленин возвращается в Россию

Как свидетельствовал Питирим Сорокин в дни свержения царской власти, «и в Москве, и в Петрограде народ гулял, как на Пасху. Все славили новый режим и Республику. «Свобода! Святая Свобода!» – раздавалось повсюду… Вся страна ликовала. Все – солдаты, служащие, студенты, просто граждане и крестьяне – были полны социальной активностью. Крестьяне привозили в города и в места дислокации воинских подразделений зерно, а подчас отдавали его бесплатно».

К тому времени прошло 11 с небольшим лет после того, как, по свидетельству В. Катаева, люди «не стесняясь тем, что находятся на улице, кричали «ура» и целовались как на Пасху». Менее чем за пять лет до Февральской революции издательство Сытина опубликовало многотомное сочинение «Отечественная война», выпущенное к 100-летию изгнания наполеоновских войск из России. В его первом томе была помещена цветная репродукция картины Г. Д. Алексеева «12 марта 1801 г. в Петербурге», на которой можно было видеть толпы ликующих и целующихся на улице людей. Пояснение к репродукции картины гласило: «Знакомые и незнакомые, встречаясь между собой, поздравляли друг друга, как в праздник Христова Воскресенья. Казалось, миллионы людей возродились к новой жизни». Тогда восторг питерских толп был вызван вестью о смерти императора Павла I и восшествии на престол его сына, который стал Александром I.

Возможно, люди, ликовавшие 12 марта 1801 г., старались не реагировать на слухи о жестоком убийстве Павла I, которое совершили сторонники его сына Александра. Люди, радовавшиеся 17 октября 1905 г., вряд ли вспоминали о Кровавом воскресенье, случившемся за 9 месяцев до провозглашения манифеста. В марте 1917 года восторженные люди вряд ли предполагали, что их эйфория скоро развеется и они будут требовать свержения Временного правительства, которое так горячо приветствовали после отречения Николая Романова от престола.

Мой отец вспоминал, как в первые же дни Февральской революции 1917 г. возле реального училища, в котором он учился в Баку, начался митинг, который шел постоянно в течение нескольких дней. Реалисты бегали смотреть на выступавших, среди которых было немало людей в арестантском одеянии. Это были только что освобожденные узники Баиловской тюрьмы, которых встречали бурным ликованием. В эти дни все заявляли о своих давних симпатиях к революции. На митинг пришли даже городовые, чтобы осудить свергнутый строй, но их представителя на трибуну не пустили.

Ранней весной 1917 года подобные картины можно было наблюдать по всей огромной стране. Вспоминая эти дни в маленьком Арзамасе, писатель Аркадий Гайдар, который в ту пору был гимназистом, также описывал бесконечные митинги и поражался, «как много революционеров оказалось в Арзамасе… На трибуну один за другим выходили ораторы… Были такие ораторы, которые, взобравшись на трибуну, говорили до тех пор, пока их не стаскивали. На их место выталкивали новых ораторов…

Перепутывались речи отдельных ораторов. И никак я не мог понять, чем отличить эсера от кадета, кадета от народного социалиста, трудовика от анархиста, и из всех речей оставалось в памяти только одно слово: – Свобода… свобода… свобода».

Митинги солидарности с революцией наблюдал и Сталин по дороге из сибирской ссылки в Петроград. Судя по воспоминаниям Анны Аллилуевой, Сталин видел комичную сторону во внезапном и поголовном превращении верноподданных Российской империи в революционеров. Приехав в столицу и остановившись в доме своего старого знакомого еще по Тифлисскому подполью Аллилуева, Сталин смешил его дочерей, Анну и Надю, изображая в лицах встречи на провинциальных вокзалах, которые местные ораторы устраивали возвращавшимся из ссылки революционерам.

Анна Аллилуева вспоминала: «Так и видишь захлебывающихся от выспренных слов говорильщиков, бьющих себя в грудь, повторяющих: «Святая революция, долгожданная, родная… пришла наконец-то…» Очень смешно изображает их Иосиф. Я хохочу вместе со всеми». Очевидно, что Сталин не мог не испытывать саркастической иронии по поводу поразительной метаморфозы, случившейся со всем населением страны. Не случайно, находясь в эти дни в квартире Аллилуевых, он не раз вслух читал «Хамелеона» и «Душечку» Чехова. Превращение страны в постоянно действующий революционный митинг было столь же неожиданным для многих профессиональных революционеров, как и сама революция.

Однако всеобщего ликования не испытывали те, кто, пытаясь отстранить от власти Николая ради сохранения монархии, запутались в своих политических играх. Только что вернувшийся из Пскова В. В. Шульгин не скрывал своей ненависти к победившей революции. Он с отвращением писал, как «черно-серая гуща, прессуясь в дверях, непрерывным врывающимся потоком затопляла Думу… Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их не было – у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное… Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать в берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя». Эти пока еще тщательно скрываемые злобные эмоции были подобно «ворчанию» грома контрреволюции, который вскоре грянул над страной.

Хотя Февральская революция 1917 года имела черты народного восстания, реальная власть в стране оказалась в руках заговорщиков из верхов страны. Как замечал историк Вадим Кожинов, «из 11 членов Временного правительства первого состава 9… были масонами. В общей же сложности на постах министров побывало за почти восемь месяцев существования Временного правительства 29 человек, и 23 из них принадлежали к масонству!.. В тогдашней «второй власти» – ЦИК Петроградского Совета – масонами являлись все три члена президиума – А. Ф. Керенский, М. И. Скобелев и Н. С. Чхеидзе – и два из четырех членов Секретариата… Поэтому так называемое двоевластие после Февраля было весьма относительным, в сущности, даже показным: и в правительстве, и в Совете заправляли люди «одной команды»…

Помимо того, что члены Временного правительства и руководители столичного Совета принадлежали к тайной элитарной организации, члены которой оказывали друг другу беспринципную поддержку в продвижении на высшие посты в обществе, эти лица принадлежали к классам и политическим партиям, отнюдь не желавшим углубления революции. Помимо таких, как министр финансов М. И. Терещенко, который был сахарным магнатом, министр торговли и промышленности А. И. Коновалов, который был текстильным фабрикантом, сопротивление революционным силам оказывали и представители партий, которые использовали слово «социалистический» в своих названиях.

Многие из этих «социалистов» поддержали кровопролитную империалистическую войну, губившую Россию. Поэтому в поддержку лозунгов «войны до победного конца» выступили все партии России, кроме большевистской. Буржуазные и мелкобуржуазные партии пользовались эйфорией, охватившей значительную часть России, для того, чтобы остановить развитие революционных процессов и упрочить свое властное положение.

Большевики оказались отстраненными от распределения постов во Временном правительстве и руководстве столичного Совета. К 3 марта из 39 членов Исполкома Петроградского Совета лишь 6 были большевиками. В других же Советах, созданных сразу после Февральской революции, большевики также заметно уступали эсерам и меньшевикам.

К началу революции значительная часть руководства большевистской партии находилась в тюрьмах, ссылках (в том числе и Сталин) или в заграничной эмиграции (в том числе и Ленин). Поэтому новые революционные события в России в феврале 1917 года были для многих большевиков опять такой же неожиданностью, как и события 9 января 1905 года. Выступая в Цюрихе по случаю 12-й годовщины Кровавого воскресенья, Ленин заявил, что вряд ли он, как представитель старого поколения большевиков, станет свидетелем новой революции в России.

Однако Ленин умел живо и адекватно реагировать на изменение ситуации в общественном развитии. Следя внимательно за вестями из России, Ленин увидел в происходивших событиях возможность быстрого перерастания буржуазной революции в социалистическую. Он стал добиваться возвращения на родину. Обстоятельства возвращения Ленина в Россию весной 1917 года вскоре стали поводом для обвинений его в сотрудничестве с Германией. Утверждалось, что через посредство Парвуса, который к этому времени открыто сотрудничал с военными кругами Германии, была достигнута договоренность о переправке Ленина и нескольких других революционеров в Россию с тем, чтобы помочь ему прийти к власти и заключить сепаратный мир с Германией. Несмотря на то, что эта фальшивка была разоблачена еще в 1917 году, она повторяется и ныне.

На самом деле как ни пытался Парвус сыграть роль посредника в переговорах между большевиками и германскими властями, он в них не участвовал. К этому времени Ленин уже давно открыто осудил превращение Парвуса в пособника германского империализма. Переговоры о возвращении Ленина в Россию вели с германскими военными кругами швейцарские социалисты. Возвращение Ленина на родину было обусловлено передачей в Германию ряда подданных кайзера, которые были интернированы в России. Требование же Ленина прекращения войны было не платой за его возвращение, а естественным образом вытекало из его верности антивоенной позиции всего международного социалистического движения, которую он подтвердил в ходе Первой мировой войны на конференциях группы социалистов в Циммервальде, а затем в Кинтале.

Так как подавляющая часть партийного актива большевиков находилась либо в эмиграции, либо в неволе, то во главе партии встали молодые петроградские подпольщики – А. Г. Шляпников, В. М. Молотов, П. А. Залуцкий, входившие в состав нелегального Бюро Центрального Комитета РСДРП (б). После февральских событий в состав Бюро были введен член ЦК, избранного Пражской конференции, – М. И. Калинин.

5 марта 1917 г. Бюро возобновило выпуск «Правды», во главе редакции которой встал 27-летний В. М. Молотов. «Правда» и Бюро требовали немедленного свержения «буржуазного» Временного правительства и передачи власти в руки вновь созданных Советов рабочих и солдатских депутатов. Однако большевистская резолюция о недоверии Временному правительству получила в Петроградском совете лишь 19 голосов против 400. Позиция Шляпникова, Молотова и других не была поддержана и большинством членов Петроградского комитета (ПК) большевиков. Как вспоминал Молотов, против его проекта резолюции о том, что не следует оказывать поддержку Временному правительству, выступило большинство ПК во главе с Подвойским, Федоровым и другими.

Прибывшие в Петроград из ссылки И. В. Сталин, Л. Б. Каменев и бывший депутат Думы М. К. Муранов были встречены молодыми членами Бюро с настороженностью. Единогласно был принят в состав Бюро лишь Муранов. Каменев был не включен в состав Бюро, а Сталина допустили в работу этого органа лишь с совещательным голосом.

Однако дискриминация не смутила Сталина. На второй же день после своего возвращения в Петроград 13 марта 1917 г. Сталин был введен в состав редакции «Правды», а на другой же день в «Правде» была опубликована его статья «О Советах рабочих и солдатских депутатов». В статье Сталин призывал рабочих, крестьян и солдат объединяться в Советы рабочих и солдатских депутатов, которые он называл органами «союза и власти революционных сил России».

Уже через два дня после своего появления в редакции «Правды» Сталин при поддержке Каменева и Муранова отстранил Молотова от руководства центральным органом партии и возглавил его редколлегию. Как вспоминал Молотов, «меня… из редакции вышибли… так сказать, деликатно, без шума, но умелой рукой, потому что они были более авторитетные, без всякого сомнения».

Одновременно тон «Правды» изменился, поскольку Сталин, Каменев и Муранов исходили из того, что силы, одержавшие верх в февральские дни, долгое время будут находиться у власти. Вместо призывов к немедленному свержению Временного правительства «Правда» стала публиковать статьи, в которых предлагалось оказывать давление на правительство. Кроме того, «Правда» не стала печатать полностью «Письма издалека» Ленина, в которых он выдвигал задачу свержения Временного правительства и называл Чхеидзе и других меньшевиков «изменниками дела пролетариата, мира и свободы». Сталин считал, что Ленин не учитывал реального положения в России, и полагал, что его взгляды могут измениться после его возвращения из эмиграции. Позиция Сталина объяснялась отчасти нежеланием создавать трудности для прибытия Ленина в Россию: большевики в это время вели сложные переговоры с Чхеидзе относительно обеспечения приезда Ленина в Петроград.

Вплоть до приезда Ленина Сталин в течение трех недель был фактически первым руководителем большевистской партии. Он руководил проведением Всероссийского совещания большевиков, состоявшегося 27 марта – 2 апреля 1917 г. в Петрограде и вскрывшего наличие острых разногласий относительно будущей политики партии. На совещании Сталин выступил с докладом, в котором призывал к проведению гибкой политики по отношению к Временному правительству. Он говорил: «Поскольку Временное правительство закрепляет шаги революции, постольку поддержка, поскольку же оно контрреволюционное, – поддержка Временного правительства неприемлема». Эта позиция отвечала взглядам большинства участников совещания.

Вспоминая события недавнего прошлого, Сталин в своем выступлении 19 ноября 1924 г. говорил о том, что в марте 1917 года большевики не сразу сумели выработать правильную политику по отношению к Временному правительству: «Партия (ее большинство) шла к этой ориентировке ощупью. Она приняла политику давления Советов на Временное правительство в вопросе о мире и не решилась сразу сделать шаг вперед от старого лозунга о диктатуре пролетариата и крестьянства к новому лозунгу о власти Советов. Эта половинчатая политика была рассчитана на то, чтобы дать Советам разглядеть на конкретных вопросах о мире подлинную империалистическую природу Временного правительства и тем оторвать их от последнего. Но это была глубоко ошибочная позиция, ибо она плодила пацифистские иллюзии, лила воду на мельницу оборончества и затрудняла революционное воспитание масс. Эту ошибочную позицию я разделял тогда с другими товарищами по партии и отказался от нее лишь в середине апреля, присоединившись к тезисам Ленина».

В ночь на 3 апреля 1917 г. В. И. Ленин вместе с группой политических эмигрантов пересек границу между Швецией и Россией. Так завершилось самое долгое и последнее пребывание Владимира Ильича за границей, начавшееся в декабре 1907 г.

Поздно вечером того же дня поезд, на котором ехал Ленин, прибыл на Финляндский вокзал Петрограда. На другой день «Правда» писала: «В 11 ч. 10 м. подошел поезд. Вышел Ленин, приветствуемый друзьями, товарищами по давнишней партийной работе. Под знаменами партии двинулся он по вокзалу, войска взяли на караул… Идя дальше по фронту войск, шпалерами стоявших на вокзале и державших «на караул», проходя мимо рабочей милиции, Н. Ленин всюду был встречаем восторженно». Надежда Константиновна Крупская вспоминала: «Тот, кто не пережил революции, не представляет себе ее величественной, торжественной красоты. Красные знамена, почетный караул из Кронштадтских моряков, рефлекторы Петропавловской крепости, освещающие путь от Финляндского вокзала к дому Кшесинской, броневики, цепь из рабочих и работниц, охраняющих путь».

Очевидцы этой встречи не раз описали прибытие на вокзал меньшевистских руководителей Петроградского Совета Чхеидзе и Скобелева и подчеркнутое невнимание к ним Ленина. А затем, после того, как, по словам Н. К. Крупской, «Ильича поставили на броневик», он обратился к собравшимся. В «Правде» сообщалось: «Стоя на броневом автомобиле, тов. Ленин приветствовал революционный русский пролетариат и революционную русскую армию, сумевших не только Россию освободить от царского деспотизма, но и положивших начало социалистической революции в мировом масштабе».

Броневик тронулся с места, а Ленин с площадки приветствовал рабочих и работниц, стоявших на пути от Финляндского вокзала. Оказавшись в доме Кшесинской, он выступил с балкона перед собравшимися на улице.

Очевидно, что в ночь с 3 на 4 апреля Ленину не пришлось долго спать. Крупская вспоминала: «Время было такое, что нельзя было терять ни минуты. Не успел Ильич встать, а уж приехали за ним товарищи, чтобы ехать на совещание большевиков – членов Всероссийской конференции Советов рабочих и солдатских депутатов. Дело происходило в Таврическом дворце, где-то наверху. Ленин в десятке тезисов изложил свой взгляд на то, что надо делать сейчас. Он дал в этих тезисах оценку положения ясно, четко наметил те цели, к которым надо идти, чтобы добиться этих целей».

В своем докладе «О задачах пролетариата в данной революции» Ленин провозгласил курс на отказ от борьбы за парламентскую республику. Целью революции должна была стать, по мысли Ленина, «республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху». Он предложил новый лозунг политической борьбы – «Вся власть Советам!». В Советах, избираемых непосредственно рабочими, солдатами и крестьянами, большевики видели прообраз нового прямого народовластия.

Ленин считал, что Советская власть должна была осуществить национализацию всего земельного фонда страны, конфискацию помещичьих земель и передачу земли в распоряжение Советов батрацких и крестьянских депутатов, объединить все банки в общегосударственный банк, поставив его под контроль Советов рабочих депутатов, установить рабочий контроль над производством и распределением продуктов. Однако Ленин в эти дни не ставил задачу немедленного свержения Временного правительства, полагая, что прежде всего большевикам надо добиться преобладания в самих Советах. Крупская признавала: «Публика как-то растерялась в первую минуту. Многим показалось, что уж резко ставит вопрос Ильич, что говорить о социалистической революции еще рано».

Наиболее активно против Ленина и его «Апрельских тезисов» выступил Л. Б. Каменев. 8 апреля в «Правде» была опубликована статья Каменева «Наши разногласия». В нем он объявил «Апрельские тезисы» частным мнением Ленина, противоречащим позиции «Правды» и Бюро ЦК. Каменев заявил, что буржуазная революция еще не завершена, поскольку не решен аграрный вопрос, а Ленин уже выдвинул задачу о социалистической революции. С критикой позиции Ленина выступили Калинин и ряд других участников совещания. Сталин также выступил с рядом критических замечаний в адрес «Апрельских тезисов», хотя вскоре принял ленинскую позицию. Зато «левые» (Шляпников, Молотов и другие) активно поддержали Ленина. Позже, вспоминая позицию Сталина, Молотов говорил: «У него сомнения некоторые были, он не сразу присоединился к ленинским тезисам… Он с некоторой выдержкой думал, более тщательно. Ну, а мы были помоложе, попроще подходили к делу, поддерживали Ленина без всяких колебаний и твердо шли по этому пути… Что-то его беспокоило.

У него были мысли по вопросу о мире, он размышлял над этим и искал ответы на вопросы… Ленина не так просто было иногда понять».

Зато меньшевики сразу приняли «Апрельские тезисы» в штыки. Едва Ленин завершил свое выступление перед большевиками, как, по словам Н. К. Крупской, появился «товарищ и стал настаивать на том, чтобы Ильич сделал тот же доклад на общем собрании и меньшевистских, и большевистских делегатов». Это «собрание происходило внизу, в большом зале Таврического дворца… Ленин говорил два часа».

Реакцию меньшевиков подробно описал В. Т. Логинов в своей книге «Владимир Ленин. На грани возможного». После выступления Ленина слово взял И. Церетели, который объявил, что «народные массы не подготовлены к пониманию мер, которые предлагает т. Ленин». Реализация тезисов Ленина, уверял Церетели, приведет к гибели революции не только в России, но и в Европе. Ф. Дан заявил, что тезисы Ленина – это «удар по единству» и «похороны партии». Еще во время выступления Ленина сидевший рядом с трибуной меньшевик Борис Богданов прерывал его речь выкриками: «Ведь это бред! Бред сумасшедшего!». А вскоре назвал «Апрельские тезисы» «бредом» В. Плеханов. В своей газете «Единство» вождь меньшевиков утверждал, что тезисы представляют собой «безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской Земле».

Меньшевики единодушно выступили против «Апрельских тезисов». Бывший большевик, превратившийся в меньшевика, В. С. Войтинский писал 5 апреля в плехановской газете «Единство» о Ленине: «Мы все объединимся… против его программы».

Особенно рьяно меньшевики выступали против ленинской программы перерастания Февральской революции в социалистическую и перехода «от первого этапа революции… ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших частей крестьянства». Отказ от продолжения революции вел к сотрудничеству с откровенными контрреволюционерами. По этой причине Ленин в своих «Письмах издалека» называл Чхеидзе и других меньшевиков из столичного Совета «изменниками дела пролетариата, мира и свободы». Такими же изменниками Ленин считал и лидеров социал-демократических партий, поправших принципы пролетарского интернационализма после начала Первой мировой войны. Поэтому в двух последних «Апрельских тезисах» речь шла о том, чтобы большевики отмежевались от меньшевиков и лидеров II Интернационала.

Несмотря на то, что некоторые меньшевики, которые, подобно Чхеидзе, в первые дни Февральской революции возглавили Советы, партия Плеханова выступила против ленинских тезисов об отказе от поддержки Временного правительства и переходу к борьбе за «республику Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов» вместо «парламентской республики». Противники Ленина отвергли его тезисы о национализации всех земель, слиянии «всех банков в один общенациональный банк и введении над ним контроля со стороны Советов рабочих депутатов» как вредные или преждевременные. Хотя Ленин подчеркивал, что он выступал не за немедленное «введение социализма», а за «переход тотчас лишь к контролю со стороны Советов рабочих депутатов за общественным производством и распределением продуктов», контрреволюция не желала такого Советского контроля. Высмеивая и атакуя «Апрельские тезисы», враги Ленина не могли предложить никакой программы решения насущных проблем страны и, по сути, выступали за сохранение экономических и социальных порядков, существовавших при царском самодержавии.

Яростному осуждению был подвергнут первый тезис Ленина, в котором он называл Первую мировую войну «грабительской» и писал о «недопустимости малейших уступок революционному оборончеству». Сотрудничество всех контрреволюционных сил укрепилось с первых же дней Первой мировой войны, когда депутаты от всех политических партий в Думе, кроме большевиков, поддержали участие России в империалистической мировой войне. Теперь после свержения Николая II все лидеры политических партий от кадетов до меньшевиков выступали за продолжение обанкротившейся военной и внешней политики, проводившейся при царизме. В то же время, проявляя поразительное скудоумие, контрреволюционеры в своих атаках на Ленина прибегали к тем же обвинениям в сотрудничестве с кайзером, которые они до сих пор бросали в адрес Распутина и царицы.

Вскоре Плеханов, Дейч и Засулич опубликовали воззвание с осуждением тех, кто вел антивоенную пропаганду, с пафосом заявляя, что «Россия не может изменить своим союзникам. Это покрыло бы ее позором». Отвечая Плеханову, Ленин писал: «Между рабочими всех стран есть другой договор, именно Базельский манифест 1912 года (Плехановым тоже подписанный и – преданный). Этот «договор» рабочих называет «преступлением», если рабочие разных стран будут стрелять друг в друга из-за прибылей капиталистов».

В атаках на Ленина к меньшевикам присоединились и деятели из других партий. Крупская вспоминала: «В буржуазных газетах и в газетах оборонческих началась травля против Ленина и большевиков». Нападки на Ленина повлияли и на настроения немалой части населения. Логинов привел воспоминания старой большевички Прасковьи Куделли: «Как только где-либо собиралась толпа, тут же появлялись подозрительные личности, которые сеяли темные, нелепые слухи о Ленине. Говорили, что он получил от Вильгельма 17 миллионов, чтобы поднять гражданскую войну». По словам старого большевика Бориса Жукова, распространялись слухи о том, что Ленин и другие привезли из-за границы «два вагона золота». «У нас в деревне, – рассказывала крестьянка Е. Бычкова, – распространился слух, что приехал в запечатанном вагоне из Германии какой-то каторжник. Хочет подбить народ, чтобы прогнать Временное правительство и самому на царство сесть».

Крупская вспоминала: «Идешь по Петроградской стороне и слышишь, как какие-то домохозяйки толкуют: «И что с этим Лениным, приехавшим из Германии, делать? В колодези его, что ли, утопить?». В своих воспоминаниях Суханов писал, что по Петрограду «стали ходить толпы каких-то людей, бурно требовавших ареста Ленина… «Арестовать Ленина», а затем и «Долой большевиков» – слышалось на каждом перекрестке». В течение двух апрельских недель 1917 года приветствия в честь Ленина, напоминавшие новозаветные возгласы «Осанна», стали заглушаться злобными призывами к расправе, похожими на вопли «Распни его!» из той же библейской истории.

Контрреволюция умело поддерживала эйфорию, царившую среди значительной части населения страны, для того чтобы скрыть свой отказ от удовлетворения насущных требований народа. Прекрасно понимая настроения народных масс, Ленин в своих тезисах призвал членов партии «приспособиться к особым условиям… в среде широких, только что проснувшихся к политической жизни масс трудящихся пролетариата». Он считал необходимым учитывать «доверчиво-бессознательное отношение их к правительству капиталистов». Ленин настаивал на том, чтобы большевики «обстоятельно, настойчиво, терпеливо» разъясняли массам «их ошибку».

В апреле 1917 года Ленин не раз показал личными примерами, как следует разъяснять массам «их ошибку». Во время выступления Ленина на общем собрании большевиков и меньшевиков в Таврическом дворце 4 апреля его прервал сидевший в зале фронтовик. По воспоминаниям В. Л. Бонч-Бруевича, он подошел к трибуне, с которой выступал Ленин, и стал ругаться «самым отчаянным образом». По словам Бонч-Бруевича, Ленин выждал, пока «страсти улягутся», а затем продолжил: «Товарищ излил свою душу в возмущенном протесте против меня, и я так хорошо понимаю его. Он по-своему глубоко прав… Он только что из окопов, он там сидел, он там сражался уже несколько лет, дважды ранен, и таких, как он, там тысячи… За что же он проливал свою кровь, за что страдал?… Ему все время внушали, его учили, и он поверил, что он проливает свою кровь за отечество, за народ, а на самом деле оказалось, что его всё время жестоко обманывали… Да ведь тут просто с ума можно сойти! И поэтому еще настоятельнее мы все должны требовать прекращения войны».

Ленин смело шел в массовые аудитории, чтобы переубедить тех, кто поверил лицемерным вождям Временного правительства. В своей книге В. Логинов рассказал, как 15 апреля во время заседания Петроградской конференции большевиков стало известно, что в Михайловском манеже происходит солдатский митинг. Был распущен слух, что «большевики продались Вильгельму», и солдаты требовали приезда к ним Ленина. Несмотря на то, что его друзья уговаривали не делать этого, Ленин немедленно отправился в Михайловский манеж.

Логинов пишет: «Когда Ленин входил в Манеж, солдаты – в расхристанных гимнастерках – стаскивали с трибуны очередного оратора, изрядно намяв ему бока. «Что-то мрачное и грозное представляла эта толпа вооруженных людей, – рассказывал член ПК Владимир Иванович Невский, сопровождавший Ильича. – Какое-то безотчетное чувство ненависти и вражды блистало в глазах потных, чем-то раздраженных людей, какое-то возмущение и недовольство царили здесь, и казалось, что вот-вот прорвется это чувство…»

Логинов привел строки из «Солдатской правды», которая осветила встречу Ленина с солдатами в Михайловском манеже: «Тов. Ленин подробно разъясняет причины войны и цели войны… Подробно говорит, что такое Совет рабочих и солдатских депутатов и что такое Временное правительство».

Логинов включил в свою книгу концовку рассказа В. Н. Невского: «Владимир Ильич говорил недолго, минут тридцать, не больше. Но уже минут через пять можно было слышать полет мухи: такое молчание воцарилось в огромном Манеже. Солдаты и все мы стояли как вкопанные… Какое-то чудо совершалось с толпой». И когда Ленин умолк, солдаты с ревом кинулись к трибуне, а через мгновение над бурлящей толпой появилось смущенное лицо Владимира Ильича. Под гром оваций его на руках отнесли к автомобилю».