Текст книги "К развитию реалистического мировоззрения"

С тех пор я и определился как атеист, хотя, конечно, я и раньше никогда не был верующим, и этим очень горжусь! Почему? – Потому, что я, уже в таком раннем возрасте и не имея ещё почти никаких знаний о жизни и природе (кроме случайно полученных настоящих знаний о природе зачатия и рождения людей), сумел всё же своими инстинктом, интуицией и детским сознанием отделить реальное от нереального, от мифа, от выдумки, правду от заблуждения или даже обмана, чего сегодня, к сожалению, ещё не могут сделать миллиарды взрослых и образованных людей. А сколько сегодня существует ещё даже и таких людей, которые носят высокое звание людей науки, являются известными учёными, но которые, как дикари, всё ещё обожествляют непознанное и тем самым, конечно же, позорят своё высокое звание и унижают свой ум! И я, по своему отношению к религии, хотя бы только в этом смысле, пусть только в этом одном, но очень важном моменте всего нашего бытия, ещё будучи ребёнком, оказался выше и умнее их всех! Разве не так? И разве этого недостаточно для гордости?

Событие шестое – тоже предсказывающее. Оно – совсем маленькое, мимолётное, почти незаметное, но оно так явилось ко мне в детстве, как будто выскочило или выпало каким-то образом из моего будущего.

Мне было тогда приблизительно лет десять и жили мы ещё в Кадиевке. Ничто не предвещало этого события, не было совершенно никаких причин для его появления, и тем не менее оно произошло. Что же произошло? – Однажды зимой, поздней ночью и в состоянии глубокого сна я совершенно бессознательно и с чувством какой-то тревоги встал с кровати, подошёл к вешалке, снял своё зимнее пальто и начал в спешке надевать его на своё полуголое тело. Моя мать быстро слетела со своей кровати и подбежала ко мне: «Юра, ты куда»? И я пробормотал в ответ: «Там печатано, а здесь непечатано…». Мать сняла с меня пальто и уложила опять в кровать. Я отчётливо помню, что я произнёс именно «печатано», а не «напечатано», и что я стремился податься куда-то очень – очень далеко. Куда, зачем, где это «там», и что там «печатано», а здесь нет? – Я не имел ни малейшего представления, – это был просто бессмысленный бред во сне. Но вот прошло много лет, мне почти тридцать четыре года, и я опять в такой же тревоге и спешке стремлюсь куда-то очень – очень далеко, туда, где я смогу напечатать свою книгу. А после неудачи и тюрьмы я стремлюсь туда же опять… Удивительное совпадение, не правда ли? Оно меня даже несколько пугает, как будто это стремление «туда» было у меня, как говорится, на роду написано… А сейчас у меня есть очень сильное стремление – обратно…

Событие седьмое – открывающее новую страницу в моей жизни. Оно произошло совершенно неожиданно, – к нам, в оркестр Мюзик – Холла, году в 1969, пришёл новый музыкант – саксофонист Сергей Герасимов. Спокойный, серьёзный, замкнутый в себе, чуть старше меня парень, он поначалу ни с кем близко не общался, но постепенно нашёл для своего общения двоих – это были я и наш скрипач – Анатолий Б… Наше общение с ним было общением учеников со своим «гуру». Его разговоры с нами были как лекции или проповеди, или какие-то замечательные наставления и поучения на бесчисленные темы о человеке вообще, о свойствах его ума и души, о взаимных отношениях людей и явлениях их обычного повседневного бытия. И очень часто свои впечатления от этих его бесед я невольно сравнивал со впечатлениями от прочитанной интересной, умной книги. Вскоре, увидев нашу положительную реакцию на его беседы, он начал предлагать нам для прочтения очень интересные и необычные книги. Первой книгой, которую он предложил мне прочесть, была книга Мишеля Монтеня «Опыты», затем «Афоризмы житейской мудрости» Артура Шопенгауэра, затем «Так говорил Заратустра» и «Антихрист» Фридриха Ницше, затем «С того берега» А. И. Герцена. Такой вот мощный начальный толчок дал мне Сергей своими беседами и этими книгами, которые так и остались для меня главными навсегда. Я могу уверенно сказать, что после всего этого я стал совершенно другим человеком, я нашёл какое-то новое и очень интересное содержание своего бытия. Но Сергей вскоре перешёл в какой-то другой гастролирующий оркестр, мы, к сожалению, стали встречаться гораздо реже, и дальше я читал и развивался главным образом уже сам.

Я также должен отметить и то, тоже очень большое влияние, которое оказал на меня в этот период ещё один наш музыкант – скрипач Аркадий А… В чём состояло это его влияние? – Мы общались довольно часто, так как наши дома на окраине Ленинграда были почти рядом и мы часто ездили домой вместе после спектаклей. В наших разговорах я иногда касался тем, встреченных мной в читаемых книгах, и обсуждение этих тем нередко вызывало наши споры. И для своих доводов в этих спорах Аркадий часто обращался к положениям диалектического материализма (диамата), который он изучал ранее, как и все студенты консерватории и других высших учебных заведений, и упрекал меня в том, что я, интересуясь философией, всё ещё незнаком с этим философским учением. Наконец, эти приводимые им положения диамата так меня заинтересовали, что я приобрёл учебник марксистско-ленинской философии и стал его изучать. И здесь я понял, что этот тип философии, изучающий всеобщие законы природы и их специфические проявления в жизни человеческого общества, есть именно тот тип философии, который интересует меня больше всего. Я нашёл массу моментов в диамате, с которыми был и согласен, и несогласен; и я нашёл, что я почти полностью не согласен с историческим материализмом (истматом). Темы и положения этих двух частей этой философии почти постоянно вращались в моей голове, но своего какого-то довольно определённого мнения по вопросам этой философии у меня, конечно, тогда ещё не было. Оно появилось у меня только после того события, которое я опишу ниже как момент моего «озарения».

Итак, это большое, седьмое событие моей жизни состояло в том, что один мой друг – Сергей Герасимов – познакомил меня с философией вообще, а другой мой друг – Аркадий А. – познакомил меня с ней в частности. Встреча с этими людьми полностью изменила всю мою жизнь, и я всегда благодарен за это им и моей судьбе, которая свела меня с ними.

Обязательно и с огромным уважением назову ещё русского академика Виктора Ивановича Корчагина – руководителя русского национально-освободительного и патриотического, антисионистского и антихристианского общественного движения «Русская Правда» и его издательства «Витязь». Книги этого издательства, которые я получил уже в Канаде в начале 2000-х, неоценимо просветили меня по вопросам иудаизма и христианства.

Назову ещё тех людей, которые тоже оказали очень большое влияние на всё течение моей жизни и за встречу с которыми я также благодарю мою судьбу, – это учитель музыки тромбонист Борис Васильевич Юдин и джазовый трубач Ярослав Янса, который привёл меня в тот знаменитый настоящий джаз – оркестр, и это, конечно, все музыканты этого оркестра во главе с Геннадием Гольштейном, которого я особенно благодарю за его музыкальное влияние на меня, за его поддержку и дружбу.

Событие восьмое – «озарение», давшее начало этой моей книге. Об этом событии до сих пор я рассказал только моей жене и больше никому, ни одной душе. Почему? – Потому что, с одной стороны, оно выглядит слишком необычно и для реальности просто совершенно невероятно, что я сам, конечно же, подтверждаю. Однако я подтверждаю невероятность этого события лишь частично, то есть я говорю: что увиденное и услышанное мной могло быть только галлюцинацией и ничем другим; но то, что я всё же совершенно отчётливо увидел и услышал эту галлюцинацию и как я это прочувствовал, – есть абсолютная, истинная правда. Я не покривил перед Вами ни одним словом рассказывая о своей жизни, не кривлю и сейчас. А с другой стороны, поверив моему рассказу, Вы можете подумать, что в момент этого моего «озарения» я сошёл с ума? – И вот именно из-за опасения возможных подозрений в обмане или потере разума я и не рассказывал никому об этом событии, кроме своей жены, потому что она знает меня и доверяет мне больше, чем кто – либо. От неё таких подозрений после моего рассказа об этом событии я не получал никогда. Но сейчас я решил открыто рассказать всем о себе всё своё самое главное и надеюсь, что содержание моей книги покажет Вам, что я нахожусь в здравом рассудке несмотря на вполне возможные и даже необходимые большие или меньшие ошибки в некоторых её положениях и расхождения в наших с Вами взглядах.

Так что же произошло? – Как-то мне попалась книга, в которой автор (кажется, американец, его фамилии и названия его книги, к сожалению, не помню) предлагал свою теорию развития человеческого общества. Эту свою теорию он строил на всё большем увеличении доли капиталовложений в тяжёлую промышленность, в машиностроение, по сравнению с долей капиталовложений в сельское хозяйство. Прочитав эту книгу, я был очень удивлён тем, как можно так ошибаться, как можно на таком принципе строить теорию развития общества? Ведь более-менее одинаковые в разных странах соотношения капиталовложений в тяжёлую промышленность и сельское хозяйство сами по себе ещё ни о чём не говорят! Эти соотношения могут быть одинаковыми при совершенно различных общественных системах этих стран – при капитализме и социализме, которые различны и по принципам государственной власти, и по принципам отношения к собственности на средства производства, и по принципам распределения материальных благ среди людей. Мои мысли несколько дней были заняты этой книгой, меня удивляло и раздражало то, как человек, претендующий быть серьёзным, имеющий, кажется, какие-то научные или философские звания или степени и профессорские кафедры, может говорить такие несерьёзные вещи? Я понимал, что эта теория гораздо дальше от истины, чем теория Маркса – Энгельса – Ленина, ведь марксизм, по-моему, всё же очень правильно говорит, что законами развития человеческого общества могут быть только специфические проявления в его бытие законов всеобщих; а ошибается марксизм главным образом лишь в том, как он раскрывает и применяет этот свой верный принцип.

И вот однажды, через несколько дней после прочтения этой книги, когда голова моя была вовсю занята указанными выше мыслями и чувствами, я вышел из дома на работу. Это было в воскресенье утром, летом 1970 (или 1971?) года, я шёл на дневной спектакль нашего Мюзик – Холла. Я был так взволнован последующим событием, что я совершенно не запомнил его точную дату, о чём всегда ужасно жалею, иначе я его всегда торжественно бы отмечал. Так что же произошло? —

Это событие моего «озарения» произошло, или сложилось из четырёх явлений, из которых первые три, почти сливаясь, моментально последовали одно за другим.

Явление первое. Я только что вышел из дома, шёл ещё вдоль него и думал о том, что же действительно является основой развития человеческого общества? Какие законы бытия общества, как специфические проявления законов всеобщих, являются действительной основой его развития? И вдруг в моей голове моментально пронеслась логическая цепочка таких мыслей, которые потом стали основой моего понимания процесса развития общества!

Все эти мысли пролетели в моей голове так моментально, как молния, и, конечно, не так чётко, как я показал их в своей книге, но более поверхностно, лишь намёком, предчувствием. И я лишь потом, через пару дней, когда более-менее успокоился и пришёл в себя, начал записывать эти мысли – «намёки» и оформлять их постепенно, в течение многих лет, во всё более чёткие положения.

Явление второе. Эти мысли промелькнули у меня в мозгу в виде, наверно, какого-то большого электрического движения; может быть, там произошёл сильный электрический разряд напряжения между какими-то центрами; может быть, в этот момент там даже проскочила какая-то электрическая искра? Я предполагаю это потому, что совершенно сразу же после момента пролёта этих мыслей, и почти сливаясь с ним, как чуть опаздывающая реакция чувств на эту возможную искру, со мной произошло следующее: я отчётливо увидел и почувствовал, как из тучи, находящейся впереди меня и чуть слева, мне в голову вдруг ударил какой-то жёсткий белый луч! Он был прямой, как луч света; кратковременный, как удар молнии или как искра; и толщиной примерно с палец. Он ударил чуть-чуть справа от самой середины моего темени. Именно на этом участке мозга и проскочила, наверно, та электрическая искра, которая вызвала это видение. После этого я довольно долго, несколько недель, ощущал этот участок мозга как бы раскалённым добела, потом докрасна и потом постепенно остывающим до температуры тела, и даже ощущал, как мне казалось, форму этого участка, которую помню и сейчас. Странно также (но это, конечно, есть уже простое совпадение), что именно на этом месте темени, куда пришёлся удар луча, у меня потом выросла довольно большая шишка, мне её со временем вырезали, но маленькое углубление всё же осталось.

Явление третье. От удара этого жёсткого луча моя голова «взорвалась»! Она «разлетелась в разные стороны», как от настоящего взрыва! Я совершенно перестал её ощущать! Непроизвольно, как подкошенный, я свалился на поручень, который шёл вдоль витрины магазина, находящегося на первом этаже нашего дома. И хоть я совсем не ощущал своей головы, но какими-то внутренними взором и слухом, почти сразу же после «взрыва», я вдруг увидел чёрное небо в крупных немерцающих звёздах, верхнюю часть своего лица на фоне этого неба, прямо на меня смотрящие мои глаза и услышал мощный низкий мужской голос, который очень внушительно произнёс: «Всё едино». И далее – только тишина, беззвучное повторение моей памятью этих слов и картина чёрного звёздного неба и моих глаз. Всё это привело меня в такое шоковое состояние, которое я не могу описать. Две – три минуты после этих услышанных слов я продолжал находиться ещё в этом шоке и всё в том же положении – повиснув на поручне, еле держась на ногах и не чувствуя своей головы. Но вот постепенно стало слабеть и исчезать внутреннее видение чёрного звёздного неба и моих глаз, и я постепенно начал всё лучше чувствовать свою голову.

Явление четвёртое. И когда ещё через пару минут я более-менее пришёл в себя, опять почувствовал свою голову, открыл глаза, оторвался от поручня и на ещё слабых ногах продолжил свой путь, я вдруг почувствовал и осознал:

что я сейчас получил необыкновенное знание, – знание принципов процесса развития человеческого общества;

что услышанные мной слова «всё едино» были тем основным принципом, который объединил все те более частные идеи, которые только что промелькнули в моей голове;

плюс, что под действием этого основного принципа всё вообще, что я знал ранее, о чём читал и думал и что находилось в моей голове в более-менее хаотическом состоянии, – объединилось, связалось и выстроилось теперь в какой-то свой логический и систематический порядок, упорядочилось и в этом организованном порядке расположилось на каких-то своих «полках» в моём уме;

и что этот простой основной принцип действительно потряс моё сознание почему-то только сейчас, хотя я его, конечно, хорошо знал и понимал и ранее;

плюс, что у меня как бы «включился и проснулся» для своей работы какой-то новый участок мозга, который раньше был «выключен и спал»;

и что поэтому я умею теперь лучше и по-новому мыслить, – гораздо более глубоко, логично и реалистично.

То есть я почувствовал и осознал, что со мной произошло то чудо, содержание которого я не мог ранее даже предположить, но в которое я верил и которое ждал, – я, как я надеюсь, получил очень важное знание и способность гораздо лучше мыслить! Словами Фридриха Ницше это своё чудо я могу назвать «молнией мысли», а своими словами добавить – «и взрыв головы».

И меня сразу же охватили огромные, неописуемые радость и возбуждение! Каких трудов, помню, мне стоило вести себя спокойно, как ни в чём ни бывало, по дороге в театр и в театре во время игры в оркестре! Помню, в перерыве между первым и вторым отделениями нашего спектакля, когда все музыканты вышли из оркестровой ямы, я вышел в маленький коридор, примыкающий к этой яме, и там, вдали от всех глаз, позволив себе немного расслабиться, ходил как пьяный, шатаясь от стены к стене… А после спектакля я поспешил к Сергею, – он жил недалеко от нашего театра и в эти дни был свободен от своих гастролей с другим оркестром. Прилетев к нему и думая, что ему-то уж я могу полностью открыться, я начал сразу же, слишком возбуждённо, прямо взахлёб и, конечно, очень сумбурно излагать пришедшие мне мысли. Но Сергею, видимо, было неприятно такое моё состояние. Он слушал меня, не вникая в то, что я бурно и сбивчиво говорил, а когда я сделал маленькую паузу, он вдруг хмуро сказал: «Ты ко мне больше таким возбуждённым не приходи». Я не обиделся на него, – мне самому, наверно, такое состояние собеседника показалось бы странным и неприятным, я ведь тогда действительно был как в лихорадке. – Когда Вы прочтёте мою книгу, Вы поймёте, что и сколько свалилось на меня в тот день. Но эти его слова всё же меня смутили, я замкнулся, застеснялся своего возбуждения и его причины, и это моё стеснение явилось одной из причин того, что я ни ему и никому другому, кроме своей жены, ничего о своём необыкновенном событии этого дня не рассказал.

Это моё озарение, последующее его осознание и логическое изложение его содержания вполне, по-моему, соответствует тому, что говорилось в одной газетной статье о подобных явлениях в жизни очень известных людей:

«Прорыв к реальному смыслу происходит благодаря спонтанной догадке, интуиции, – в этом с Нострадамусом солидарны все творческие натуры. «Открытие в науке, – писал Эйнштейн, – совершается отнюдь не логическим путём, в логическую форму оно облекается лишь впоследствии, в ходе изложения. Открытие, даже самое маленькое, – всегда озарение. Результат приходит извне и так неожиданно, как если бы кто-то подсказал его.» Сон Менделеева, яблоко Ньютона – это тоже озарение…» (Канада, Онтарио, Северный Йорк. Газета «Беседа» № 454, 9 – 16 января 2004 г., стр. 31.)

Пережив этот момент своего озарения я понял, что то большое дело, которое я должен сделать, чтобы оправдать удивительные предсказания моих рождения и судьбы, сделанные видением моей матери и гадалкой, есть книга, в которой я должен изложить свои идеи и отдать её людям. И если хоть некоторые из моих идей верны, то эта книга будет способна принести заметную пользу всем странам, и главное – моей России, которая, к сожалению, уже очень долгое время находится в состоянии то одной, то другой общественной болезни, – моя книга поможет им всем в поиске правильного, здорового, естественного пути их развития. И в надежде на это я и помещаю под названием книги слова – «Обращение ко всем».

Уважаемый читатель, в помощь Вам хочу сказать следующее. Если Вы никогда раньше не занимались философией, то, возможно, Вам будет очень скучно и неинтересно читать все те тексты моей книги, в которых я разбираю всеобщие законы природы, изучаемые диалектическим материализмом, и их специфические проявления в бытие общества, изучаемые материализмом историческим, – это все Первая и Вторая части книги. Поэтому я советую Вам начать читать сразу с более популярных и интересных её тем, то есть со второй главы Третьей части и далее.

А уж если Вы заинтересуетесь и у Вас есть достаточно времени и терпения, то, пожалуйста, попробуйте прочесть и всё остальное.

Прошу Вас также извинить меня за стиль моего изложения материала. Я чувствую, конечно, что он очень несовершенен, – я слишком многословен, слишком углубляюсь в не очень важные детали, часто повторяюсь и привожу слишком длинные цитаты из учебника марксистской философии и других своих источников. Я сожалею об этом, но, как говорится, я «лучше выдумать не мог».

Итак, я предлагаю мою книгу Вашему вниманию!

1970–2019 

Посвящаю жертвам всемирных общественных болезней.

Посвящаю моей Родине – России.

Посвящаю также моей семье, всем моим дорогим родным и близким, пострадавшим из-за меня и этой моей книги.

Кто живёт без печали и гнева, тот не любит отчизны своей.

Н. А. Некрасов

Часть 1
Исправления и дополнения к диалектическому материализму

Глава 1
Разное отношение к марксистским диамату и истмату

Мне кажется, что в результате этого описанного выше моего «озарения» я нашёл нечто существенное в качестве исправлений и дополнений к диалектическому материализму как первой и основной части философии Маркса – Энгельса – Ленина, плюс нашёл замену второй её части – материализму историческому, то есть смог построить совершенно другую, основанную не только на экономических принципах систематизацию процесса существования и развития человеческого общества. И решив поэтому высказать эти и некоторые другие свои идеи, я дерзко надеюсь внести свою посильную лепту в следующие четыре величайших и важнейших для общества дела:

• первое – это идеологическая борьба против самых опасных и всемирных общественных болезней, вызываемых властью таких экстремистских и тоталитарных, фашистских общественных движений и их идеологий как коммунистические, нацистские и религиозные, которые я покажу дальше как различные стороны негативного, болезненного процесса развития общества, противоположного процессу здоровому – позитивному;

• второе – это принципиальное и действительно научно – материалистическое объяснение исторического процесса развития человеческого общества;

• третье – это развитие идеологии демократического социализма;

• и четвёртое – это развитие философии научного материализма; и на этой необходимой основе – развитие реалистического, верного мировоззрения вообще.

И поэтому первым и сутевым названием этой моей книги было именно – «К развитию философии материализма». И лишь затем, расширив её содержание, я расширил и её название, сделав его также, как кажется, и более привлекательным.

Я понимаю, конечно, что эта претензия моей книги – очень немалая. Но я постараюсь возможно более её оправдать, а судить об успехе – Вам.

Вначале скажу сразу же, что относясь к коммунизму в его теоретическом, идеальном описании в какой-то мере как к философскому заблуждению, но в большей мере как к подгонке под заранее задуманный коммунистический ответ, и значит как к обману, а в его реальной социалистической жестокой тоталитарной практике – как к общественной болезни, я всё же очень поддерживаю социалистическую идею вообще. То есть я считаю, что социализм, выполненный как «социализм с человеческим лицом», причём лицом не только каким-то общечеловеческим, или интернациональным, но ещё и вполне отчётливо национальным, более или менее особенным и собственным для каждого отдельного народа, или социализм демократический в рамках нормального, умеренного национализма (далее объясню, как я это понимаю), необходимого для здорового бытия каждого народа, – является здоровым и закономерно приближающимся общественным устройством недалёкого будущего, является следующей после капитализма ступенью общественного развития.

Теперь я хочу сказать несколько слов о своём отношении к марксистскому диалектическому материализму.

Несмотря на то, что диамат является первой, – общеприродной частью коммунистической идеологии, которую я считаю в общем неверной и утопической (далее объясню почему), я уверен, что диамат вполне заслуживает уважительного к нему отношения, в отличие от второй, – общественной части этой идеологии. Я уважаю диамат и агитирую за уважение к нему потому, что он, начатый в некоторых своих основных положениях ещё в глубокой древности, несмотря на какие-то свои пусть даже очень серьёзные, но вполне исправимые недостатки, является такой философией, которая в основе своей опирается на фактический мир природы, строит свои выводы в соответствии с данными точных наук, гармонирует с ними, и которая поэтому является, конечно же, самой реалистической философией в мире, наиболее правильно объясняющей большинство главнейших вопросов философии вообще. И я уверен, что в будущем, освободясь от ненужной ему и унижающей его связи с отжившей утопической общественной частью этой коммунистической идеологии, а также сокрушив в повзрослевшем человечестве его наивные и абсурдные религиозные и идеалистические взгляды, свойственные его детству, развивающийся диамат станет наиболее широко признанной и популярной философией бытия природы.

Вся же общественная теория марксизма – ленинизма, как это становится всё очевиднее, будущего не имеет из-за своей неправильности, которая определяется, как я считаю, следующими одной основной, сутевой, или принципиальной и тремя «техническими» причинами.

Первая, или основная причина находится, по-моему, в содержании первой части той главы из учебника философии марксизма-ленинизма, в которой говорится о социально – экономических, естественнонаучных и теоретических предпосылках возникновения этой философии. А именно, там говорится следующее:

«Возникновение марксистской философии – необходимое следствие развития общества и науки. Философия марксизма выражает интересы пролетариата, поэтому она возникает на той стадии общественного развития, когда на историческую арену выходят трудящиеся как самостоятельная общественная сила, ведущая борьбу за изменение условий жизни…

С развитием классовой борьбы против буржуазии возникла потребность в теоретическом обосновании необходимости и возможности изменения существующего положения вещей, общественного и политического строя, в учении, которое указывало бы, какие общественные отношения и учреждения должны заменить существующие и т. д. В ответ на эту историческую потребность и возникла марксистская философия, как особое мировоззрение, ориентирующее пролетариат в борьбе за новое общество и являющееся в его руках методом революционного преобразования действительности.» (А. П. Шептулин. Философия марксизма – ленинизма. Политиздат, Москва, 1970, стр. 49–50.)

То есть здесь говорится, что философия марксизма – ленинизма является классовой, что она выражает интересы только одной части общества. И, по-моему, именно эта классовость этой философии является самой главной, основной, или принципиальной причиной её ошибочности, так как именно исключительная классовость (а также и партийность, кастовость, националистичность, расовость и так далее какой-либо философии, или подчёркнутая принадлежность её к какой-то любой только одной группе, или части какого-то отдельного общества или всего человечества вообще) необходимо предопределяет её субъективность, как бы она ни стремилась быть научной и объективной. А эта её субъективность необходимо выражается в её пристрастности, предвзятости, узости, классовом (партийном, кастовом, клановом, национальном, расовом и так далее, или групповом вообще) эгоизме и в подгонке её под интересы только своего класса (группы вообще), то есть в больших или меньших несоответствиях объективной научной истине. И хотя этот момент субъективности в любой классовой (групповой вообще) философии является моментом нормальным, здоровым и положительным в принципе, так как он представляет собой специфическое проявление нормального, здорового и положительного в принципе стремления каждого общественного класса (группы вообще) к сохранению себя и распространению своего влияния через свою власть, или к утверждению себя среди других для возможно большего увеличения своего существования, а это его стремление в свою очередь представляет собой специфическое проявление такого же нормального и закономерного стремления всеобщего, о чём подробно говорить я буду дальше, но это всё-таки не отменяет слабости субъективного момента любой групповой философии перед научной объективной истиной.

Кроме того, принципиальная неправильность философии марксизма – ленинизма состоит ещё и в некоторой яркой особенности её субъективности, а именно в её экстремизме, который делает эту философию слишком эгоистичной, жестокой, догматичной, тоталитарной, нетерпимой к любой оппозиции и агрессивной, то есть фактически фашистской по своей форме. Она не считается ни с какими средствами и жертвами, она ведёт к физическому уничтожению огромной части общества, она слишком сильно нарушает нормальные, закономерные, здоровые процессы его существования и развития, и вызывая тем самым общественную болезнь, она наносит ущерб интересам существования и развития всего общества в целом, всем его большим и меньшим слагаемым, в том числе и тому его классу, который утверждает себя с помощью этой философии.

То же самое относится и к экстремизму субъективного момента некоторых националистических и расовых философий, превращающему эти в принципе нормальные, здоровые и положительные явления (представляющие собой, повторяю, одни из выражений естественных и закономерных стремлений всех наций и рас к утверждению себя среди других) в явления ненормальные, нездоровые и отрицательные в своей специфике, а именно в злобный национальный и расовый шовинизм и далее в агрессивные и фашистские нацизм и расизм со всеми вытекающими отсюда вредными последствиями и для наций и рас, утверждающих себя с помощью этих философий, и для всего человечества в целом.

То есть в любом утверждении себя – идеологическом, религиозном, политическом, экономическом, военном, национальном, расовом и другом – нужно чувствовать и соблюдать некоторую определённую меру. Эта мера хорошо, по-моему, выражена в следующей известной формуле: живи сам и давай жить другим.

Но здесь я сразу же хочу сделать следующую важную оговорку. Я отношусь отрицательно только к фашизму (как любому тоталитаризму и диктатуре), нацизму и расизму, которые стремятся утверждать себя в обществе как явления принципиально постоянные, явления навсегда. Например, к фашизмам: религиозному (иудаизм, христианство, ислам) и коммунистическому, основанным на «незыблемых» догмах их идеологий, к нацизму и фашизму гитлеровского «Тысячелетного Рейха». Но я считаю, что в истории разных стран бывают такие периоды, когда фашизм государственной власти (но, конечно, не в форме дикого абсолютизма и самодурства, а в форме разумной диктатуры) и более активный национализм, вплоть до нацизма или расизма, бывают им необходимы для срочного спасения своего общества, государства, народа, нации или расы. И поэтому такие фашизм, нацизм и расизм, как явления временные, вынужденные и возникающие стихийно как необходимые средства спасения, – я понимаю как естественную, инстинктивную реакцию общества на угрозу для его существования, как реакцию общественного иммунитета, и значит как явления нормальные, здоровые, полезные и нужные, и поэтому при таких условиях поддерживаю их.