Текст книги "Бочка"

Шустрые Степанов и Лебедев всегда успевали, а кое-кто не успевал. Один раз досталось и Степанову. Доведенный до белого каления Степанов пальнул в этого Макаренко матом. Последний просто озверел и приказал Степанову пять раз подряд вымыть казарму. Невыполнение приказа грозило тюрьмой. И такие случаи были. Пришлось мыть. Лебедев тоже попадал и не раз. По приказу того же сержанта, четверо солдат возили или таскали Лебедева по мокрому полу. Им мыли полы. На строевой подготовке, если на плацу появлялись лужи, то Макаренко обязательно направлял взвод на лужу, приказывал идти строевым шагом и даже один раз приказал ползти по пластунски по грязным лужам.

Раздавали солдатам наряды вне очереди за любую провинность. А это значило или на кухню или на свинарник. В свинарнике всегда были кучи поросячьего навоза. Так вот один провинившийся перебрасывал кучу в одну сторону, а второй назад на прежнее место. После выполнения приказа, необходимо было доложить, что задание выполнено. Степанов был замечен сержантом, что курил не в курилке, а рядом. Тогда он приказал:

– Собрать тысячу окурков и доложить.

Степанов все урны в части перевернул, но собрал тысячу. Потом сидел на корточках перед сержантом и считал, перекладывая окурки из одного ведра в другое.

Лебедев не успел вытащить руки из карманов, когда сзади подошел Макаренко и приказал.

– Набить карманы песком, намочить, зашить сверху белыми нитками и так ходить неделю.

Ходил, на смех всей роты. Как только песок подсыхал, снова мочил. Сержант следил постоянно. Командиры взводов, сержанты, даже соревновались между собой, кто придумает наказание по чудней. Один ввел порядок, кто последний встанет в строй, автоматически получает наряд вне очереди. А в день десятки построений. Другой ввел скачки. За каждый наряд вне очереди, после ужина, 25 кругов бегом по стадиону в полной боевой выкладке – автомат, противогаз, лопатка, вещмешок и скатка. А чего стоит знаменитый марш-бросок – под названием похороны окурка. В казарме сержант нашел окурок. Поднял взвод по тревоге.

– Оружие не брать – последовал приказ.

Марш-бросок десять километров, потом выкопали яму, два на два и глубиной два метра. Бросают туда окурок и засыпают. И обратно марш-бросок в казарму.

И много еще чего, нелепого и издевательского. Но все это было на самом деле.

Особенно досаждали политзанятия. Их проводили в отделениях, во взводах, в составе роты и даже батальона. На этих занятиях рассказывали, что столица Советского союза Москва, что коммунистическая партия лучшая в мире, что капитализм загнивает и скоро умрет и тому подобное. На таких занятиях нестерпимо хотелось спать. Умудрялись спать и одновременно, закрыв глаза рукой, постукивать пальцем, показывая, что не спишь.

Рассказывает командир про нашу хорошую жизнь, про плохих империалистов и сам чуть не спит, а потом не меняя тембра голоса продолжает.

– Сейчас я говорю только для тех, кто спит, остальные не спящие сидите на месте – И кричит.

– Встать.

Несколько человек вскакивают. Под всеобщий хохот, вставшим объявляется наряд вне очереди.

Основным оружием радиотелеграфистов была радиостанция и умение обеспечить связь с помощью азбуки Морзе. Но и огнестрельное оружие изучали солдаты. Сначала Степанову досталась винтовка, образца 189 какого-то года, но потом ее заменили на автомат ППШ, это те, с которыми в кино матросы воевали. Их разбирали, собирали, набивали диски патронами. Но особенно солдат этим не баловали. Раза три в год возили на стрельбище.

Когда через год солдатам сказали, что распределят радиотелеграфистов по боевым частям, несколько человек решили устроить темную Макаренко. Всем отъезжающим выдали документы, суточные, предписание, где указали когда и куда прибыть для дальнейшего прохождения службы. Стали искать Макаренко. Но он или сам сбежал куда-то или ему приказали свыше, от греха подальше, но жаждущие отмщения радисты так и не нашли паразита.

Без сопровождающего пятеро радистов из латвийской столицы, поездом доехали до бывшей столицы Литвы города Каунас. Потом еще восемнадцать километров на автобусе до деревни Кармелава. Автобус остановился у КПП воинской части. Они прошли через проходную и им представилась безрадостная картина, где придется провести еще два года.

Авиационно-техническая база, так называлась их часть, видимо недавно созданная показалась не уютной, голой и мрачной. Две двухэтажные казармы, определили они сразу, длинный одноэтажный барак, это наверное столовая, дальше с десяток одноэтажных, небольших домов и какие-то высокие сараи с плоской крышей. Напротив казарм – длинный грязный сарай и много дверей по одной стороне. Сортир на улице. Хилые деревца, только что посаженные с палками по бокам, песок и пыль. Слева вплотную стена леса, прямо одно чистое небо.

В базе, как чуть позже узнали радисты, базировались два авиационных полка истребителей МИГ-17. А все дома, домики и сараи предназначались для обслуживающего персонала – солдат дивизиона связи, куда приехали радисты, радиорелейные службы, две роты охраны и офицеры-строевики. За базой, в километре от нее аэродром, рулежные дорожки, ангары, взлетно-посадочная полоса. ВПП была покрыта двухметровыми в длину и полуметровыми в ширину металлическими решетками, которые сцеплялись между собой специальными крючками. Последующим летом Степанову и Лебедеву пришлось принять участие в ремонте ВПП – вот тогда и пришлось им потаскать эти плиты.

Лебедева и Степанова закрепили за разными радиостанциями. Лебедеву досталась стационарная радиоточка, а Степанов был зачислен старшим радиотелеграфистом на передвижную радиостанцию РАФ-КВ 5, размещенную на машине ГАЗ 63. Кузов машины представлял собой маленькую комнату, впереди радиопередатчик с приемником, небольшой встроенный столик, у стенки крутящийся стул, сзади стола огороженный силовой агрегат – генератор переменного тока, для обеспечения питанием передатчика и приемника. На столе закрепленный телеграфный ключ и наушники, которые постоянно надевал радист при приеме или передаче. Слева, вдоль стены, ларь с крышкой, у задней двери за ларем, на металлическом листе, на ножках круглая печка-буржуйка. Топили зимой эту печку не переставая и в станции было жарко, но стоило только перестать подкладывать дрова и печь слегка остывала, радистам тут же становилось холодно. Топили так, что стенки печки были красные. И вот когда печка была сильно разогрета, Степанов в это время задремал на ларе, во сне потянулся и уперся голой ногой в печь. Вскочили оба радиста, Николай заорал от боли, а другой радист от острого горелого запаха мяса на пятке коллеги. Николай выскочил босиком на снег и топтался по нему, унимая боль. Нога потом долго болела.

Экипаж радиостанции состоял их пяти человек. Начальник и радист одновременно сержант Леонид Барташевич из Белоруссии, старший радист Степанов, еще два радиста и водитель механик. Служили дружно. Все получали разные воинские пособия. Сержант – 125 рублей, Степанов —87, из них 50 за классность, водитель и радисты по 37 рублей. Это очень небольшие, по тому времени деньги. (До армии Степанов слесарем получал 600 – 700 рублей). Деньги складывали в общую копилку и распределялись. На литовский самогон, он назывался чемергез, на сигареты и конфеты, зубной порошок и щетки.

Обстановка в боевой части кардинально отличалась от учебной. Все было подчинено функционированию авиационных полков, связь со штабом дивизии, с округом, с другими базами и точками. Радиостанция Барташевича-Степанова осуществляла круглосуточную связь со штабом дивизии и еще, при необходимости, с двумя десятками авиационных баз. С этими же точками дублировалась связь и по другим средствам связи. Радиосеть под номером 38

И ее точка РАФ – КВ5, подчинялась главрации, постоянно пищавшей морзянку в эфире, по очереди вызывала корреспондентов, запрашивала слышимость. Часто предлагая при этом принять, чаще всего, учебную радиограмму. Иногда поступали боевые, под грифом – Воздух. Радисты принимали колонки цифр и тут же по телефону передавали их на базу в штаб и при этом ждали – вот, вот, будет боевая тревога.

Кроме круглосуточного прослушивания эфира и главрации радистов иногда отвлекали на другие работы, но это было редко. Роты охраны, в которых преобладали солдаты из азиатских республик всегда были недоукомплектованы. Охрана мучилась – через день, на ремень. Поэтому, чтобы дать хоть какую-то передышку солдатам охраны, изредка посылали в караул и интеллигенцию, связистов с коротковолновых и релейных станций. Несколько раз и Степанов попадал в караул, на охрану самолетов, складов, штаба. Одну смену Николай запомнил надолго. Его послали в караул и он попал на охрану складов боеприпасов, бомб, снарядов и ракет. Дело было поздней осенью. Тьма кромешная, ничего не видно в трех шагах. Первое заступление на пост ему досталось с часа до трех ночи. На этом посту он еще не был и разводящий объяснял.

– Два ряда домов, напротив друг друга, сверху похоже на обычную деревню, но у каждого дома громоотвод. Вокруг всего склада два ряда колючей проволоки. Длина по одной стороне примерно 150 метров. Ты должен ходить по одной стороне между проволок, а с другой стороны, другой часовой. Через два часа я приведу тебе смену. Взял сменившихся часовых и ушел. Степанов потихонечку пошел по едва заметной тропинке, протоптанной ранее. Автомат на плече и в диске 72 патрона. Не успел он пройти и 20 шагов, как на него с громким лаем прыгнула огромная собака. Он откинулся назад, моментально направил автомат в сторону собаки и передернул затвор. Сердце бешено колотилось. Никогда в жизни он не испытывал подобного страха. – Как хорошо, что никто не видел, как я испугался.

Он раздирал глаза, пытаясь что-нибудь рассмотреть, но ничего не увидел. Потом он услышал, как заскользило кольцо по проволоке. Его забыли предупредить, что по проволоке, между рядами колючки бегают кавказские и немецкие овчарки. Они не должны были бросаться на часовых, но эта почему-то бросилась, но не достала до Николая. Эти два часа показались ему вечностью. Он так все два часа таскал автомат на шее со взведенным затвором. Снаружи к проволоке почти подступал небольшой лесок и кустарник. Это он разглядел уже днем на следующих сменах. Четыре смены за сутки по два часа, и во время отдыха два часа сон, два бодрствование. Не позавидуешь солдатикам роты охраны. Потом зимой ему снова пришлось побывать в карауле на этом посту. Но он уже имел опыт. Как только разводящий ушел со сменой, оба часовых сошлись вместе, и по очереди, по часу, спали в сугробе, завернувшись в тулуп.

Но в караул радисты попадали редко. Дежурить на радиостанции круглосуточно часто приходилось втроем. Ночь, вечер, утро – по восемь часов. Потом менялись местами. Трудно без сна просидеть в тепле ночь, но уснуть никак было нельзя. Чаще делили ночь пополам. Один до трех, другой до утра.

Радиостанция была на колесах, машина всегда на ходу. Водитель лизал ее без конца. И экипаж, по своей инициативе, частенько менял свое место. Подполковник, командир дивизиона, смотрел на это сквозь пальцы – главное устойчивая и надежная связь. То стояли с одной стороны полосы, но очень шумели самолеты при взлете. Иногда гоняли турбины на месте, грохот стоял оглушительный, из под сопла летели пыль и камни и очень противный запах сгорающего керосина. Переехали на другую сторону полосы, поближе к концу. Самолеты садились и взлетали всегда с одной стороны. А длина полосы – три километра. Это короткая ВПП и не позволяла садиться большим самолетам. На смену или со смены ходили через ВПП. Подальше от начальства всегда хорошо. Лучше поближе к кухне.

Шел как-то Степанов на смену, а шли ночные полеты. На середине ВПП было небольшое возвышение, пологое, так на полкилометра и на старте самолеты не видно. Николай остановился, посмотрел в сторону старта и пошел через полосу. Повернулся, прямо на него два МИГА, один чуть впереди идут на взлет. Он лег на полосу, заткнул руками уши. Машины успели подняться и его только обдало жаром, вонью и грохотом турбин. Он вскочил и бегом на свою станцию. Отметил прибытие на двадцать минут раньше. По полосе проехала машина, туда и обратно, видимо летчики сообщили, что на полосе солдат лежит. Но солдата нет, и ЧП нет. У Николая долго потом ревело в ушах, но постепенно прошло. Если в учебной части свободного времени было очень мало, то в боевой вполне хватало на все.

Степанов активно занимался спортом. Бегал, прыгал, играл в футбол, волейбол, участвовал во всех проводимых соревнованиях. По тяжелой атлетике, плаванию, часами гонял теннисный шарик в спортзале. Элита воинского общества – летчики, с уважением относились к гимнасту-солдату Степанову. Большой поклонник художественной самодеятельности командир дивизиона связи подполковник создал большой хор солдатской песни. И здесь без Степанова не обошлось. В танцевальном кружке, Николай солировал. Бил цыганочку, ритмический вальс и участвовал во всех русских и других плясках.

База имела забор только со стороны дороги, ворота КПП, часовой и будка. С остальных трех сторон не было ничего. Содной стороны лес, с другой через овраг и поле, деревня Кармелава, с третьей бескрайнее поле, аэродром и где-то далеко опять лес. После дежурства, чаще втроем, отправлялись куда глаза глядят. Уходили по лесу довольно далеко, встретили озерцо. Николай боялся, а ребята стали шарить руками под берегами. Наловили раков. Потом по известному маршруту наведывались туда не раз. Один раз, уже в сентябре нашли в лесу поляну, а там раскопан огород, а на грядках репа, да крупная. Не пленились, вернулись в часть, нашли два мешка, взяли лопату и на огород. Выкопали всю, до последней репки, сложили в мешки, притащили поближе к станции и замаскировали в лесу. Потом долго, до серьезных морозов, ходили на станцию, на дежурства, через лес, набирали репы и грызли ее, коротая бессонные ночи.

Со своим другом, напарником по теннису, латышом Витаутсом, Степанов решил махнуть в самоволку. После отбоя на автобусе уехали в ближайший городок Йонава. Зашли в кафе. Литовские ребята пригласили их за столик и когда водка была уже разлита по рюмкам, в кафе вошел патруль. На глазах у патруля, все равно уже попались, выпили. Быстро договорились.

– Как выведут, бежим в разные стороны. Так и сделали. Витаутсу убежать удалось, а на Николае повисли двое. Отвезли его на машине далеко, далеко, в другую часть. Позвонили на базу, приехал офицер и забрал Степанова. Получил Николай за самоволку трое сеток строгача. Три дня в бетонной камере. Из трех дней, два на хлебе и воде. Вышел шелковый.

Лебедев тоже один раз попал за пьянку, ему дали пять суток.

Второй год прошел быстро. О доме не думалось, далеко, как до луны.

На третьем году службы стали считать, сколько метров селедки еще придется съесть, сколько ночей не спать.

На одном дежурстве Степанов принял боевую радиограмму. Быстро передал ее в штаб. Что было в радиограммах радисты не знали, они были зашифрованы, несколько десятков цифр и все. Оказалось – учения. Объявили боевую тревогу, без предупреждения распылили по аэродрому и на базе отравляющие вещества. В противогазах, что всегда носили с собой, обычно вынимали клапаны, чтобы легче дышать, а тут пришлось по настоящему вдохнуть полной грудью, чихали, кашляли, слезились глаза. Но ветерок на поле довольно быстро унес ядовитое облако. Поступила команда в поход. На машинах, колонной двинулись на запад, по Прибалтике в сторону Калининграда. Водитель за рулем, командир рядом, а радисты в будке.

Прибыли в город Черняховск, на аэродром. Переехали в конец ВПП. А там она оказалась около семи километров. Хорошо, что было лето, тепло. Поставили свой РАФ на колодки, протянули провод телефона прямо по земле и пятнадцать дней, один раз в день ходили по очереди за едой. Носили в термосах. Идет солдат по бетонке, если нет полетов, а как будто стоит на месте, еще полчаса, опять не сдвинулся. Никаких ориентиров. Широкая полоса из бетонных плит и бескрайнее поле вокруг, только впереди над бетоном колышется, как будто кипит воздух.

Недалеко от радиостанции, метров 700, не более, небольшой железнодорожный разъезд. Станция Сосновка. На этой станции было много девчат и ни одного мужчины. Туда наведывались солдаты из стройбата, но радисты-летчики, чистые и опрятные, интеллигенция, были вне конкуренции. У каждого из экипажа появилась девушка. Кончилось все мгновенно. Приказ – приговор трибунала. За десять минут свернулись, оделись, застегнулись и по бетонке вернулись в колонну. Телефонный кабель сматывали на ходу. Летчики улетели своим ходом, а радисты встали в колонну и взяли курс на Кармелаву.

С лета все сильнее сказывалась тоска по дому и гражданке. Барташевич давно демобилизовался, а Степанов исполнял обязанности командира экипажа. Пришли два новых радиотелеграфиста. Им стали потихонечку доверять дежурства и часто Степанов просто спал на ларе, а молодой сидел в наушниках. За два года Николай так привык к своему позывному, что просыпался, когда главрация звала Кармелаву.

– Молодой, Сережа, не слышишь нас зовут, отвечай.

В сентябре старички узнали, министр обороны издал указ о демобилизации. Приказ застал Степанова на волейбольной площадке. Они с Лебедевым натаскивали молодых, которых становилось все больше и больше. Они побежали в казарму. Старики прыгали как дети, бесились, кричали ура и в воздух бросали пилотки.

Работа

Рабочая деятельность Николая Степанова началась в канун его восемнадцатилетия. После школы Коля уехал на летние каникулы в деревню к бабушке. Погуляв последнее школьно-детское лето Николай устроился на работу. Ему в этом помогла тетка, поговорила с руководством предприятия, на котором она работала. Николая, после достаточно долгой проверки приняли на почтовый ящик-завод. На этом предприятии Степанова приняли учеником на слесаря-механика в цех номер один. Николай вышел на работу и начальник цеха, знакомясь с его документами увидел, что сегодня у Николая день рождения. Он спросил его.

– Что у тебя сегодня юбилей?

Николай ответил.

– Да, восемнадцать исполняется.

– Поздравляю. Ну сегодня, я скажу табельщице, что б тебе поставили первый рабочий день, а сейчас можешь идти домой. Завтра к восьми, смотри не проспи. У Степанова после школьных учителей появился рабочий учитель – молодой парень, красивый, высокий, веселый. В первый, полный рабочий день учитель показал ему, как стоять у верстака. Как пилить пилой. Пилами называли напильники, драчевые, личневые, бархатные и так далее.

– Слушай ученик и смотри. Ноги на ширине плеч, корпус прямой, левая рука на конец пилы сверху, ручку упри в ладонь правой и вперед. Пили редко, а то устанешь быстро и помни, металл будешь снимать только при движении пилы от себя. Он передал Николаю огромный напильник и зажал в тиски круглый кусок стали. Сделай из него маленький молоточек. К наждаку не подходи, пока не сделаешь молоточек. Сделаешь – научишься пилить, а меня будешь благодарить. Запомнишь на всю жизнь. Он набросал на клочке бумаги чертеж и положил на верстак. Из того куска стали, что дал ему учитель можно было сделать десять таких молоточков.

Две недели, с утра до вечера, Николай мучился с пилой и этим куском стали. Когда на руках появились мозоли, он надевал рукавицы. Возвратившись вечером после работы Николай выглядел усталым и осунувшимся. Мать увидела его вечером и расплакалась. Сын стал рабочим, взрослым человеком. Рабочий день был восьмичасовой и шестидневная рабочая неделя. В цехе номер один работало около сотни рабочих, стучали киянки, рихтующиеся листы металла, визжали станки и бухали прессы. Постепенно Степанов привык, через три месяца получил специальность – слесарь-механик третьего разряда и перешел на сдельную оплату труда. В цехе слесарем Степанов проработал год и был призван в Советскую армию.

Через три года и два месяца Степанов демобилизовался и в самом конце года устроился на работу монтажником, в ученики к своему отцу, на бывший танковый завод, а потом просто почтовый ящик. Спустя три месяца ему был присвоен третий разряд монтажника радиоаппаратуры. С утра до вечера он паял припоем комплектующие в различные радиоизделия. Оплата труда была сдельная. Работал он аккуратно, быстро и качественно. Через каждые два года ему присваивали очередной разряд – четвертый, пятый, шестой. Был переведен на другой участок, под номером четыре. Отдельное, полуподвальное помещение, где работало сорок человек. Утром паяльники включали, вечером выключали. Дым постоянно стоял столбом. А вытяжка работала не регулярно. Монтажники получали молоко за вредность, но это не выручало. Условия работы оставляли желать лучшего. По этому вопросу Степанов как-то на собрании прочитал четверостишие.

Грот иль темница, участок четвертый,

Сорок рабочих замученных тут,

Мух не увидишь, погибли от дыма,

Да здравствует, светлый и радостный труд.

Никаких санкций или преследований за такое насмехательство над социалистическим трудом не последовало.

На этом участке собирались шкафы для вычислительных машин. Каждый шкаф был начинен множеством проводов, которые монтажники монтировали и паяли. В одном шкафу было более десяти тысяч паек. Норма – один шкаф на двоих в месяц. Среди монтажников работал Николай Шемякин. Он иногда перебирал алкоголя вечером и утром был подавлен и угрюм. Один раз Шемякин находился в таком состоянии к нему подошел начальник – Арон Моисеевич Вайс и спросил.

– Что такой хмурый Николай?

Согнутый пополам над шкафом Шемякин выпрямился и ответил.

– Мать болеет, наверно скоро умрет, у нее, также как у вас гипертония.

Вайс отошел, а остальные монтажники прыснули смехом.

Вайс был умелым, отменным руководителем. Из сорока работающих, он определил золотой фонд – восемнадцать, двадцать человек. Каждый конец месяца награждал золотой фонд премией, молочной бутылкой спирта на шесть человек. Степанов сначала был членом золотого фонда, но после того, как перешел на третий курс в институте, был исключен. Вскоре после этого перешел на работу в другое подразделение инженером. При этом он потерял много в зарплате, но зачем было учиться, если не быть инженером.

В этом же научно-исследовательском институте, иначе почтовом ящике 4087, Николай Николаевич Степанов стал работать инженером-конструктором в 49 отделе, в группе сопровождения конструкторской документации в производство. При изготовлении новой партии изделий могут возникнуть какие-то нестыковки отдельных частей, ошибки в документации, ранее не замеченные и многое другое. В обязанности инженера входило обеспечение бесперебойного производства, исправление документации. Один пример. Из цеха звонит технолог или сборщик:

– Инженеры хреновы, две детали не можем собрать, не совпадают крепежные направляющие. Пришлите конструктора, пусть разберется и скажет, что делать.

Инженер идет в цех, определяет, где ошибка, чья, почему появилась, исправляет, если есть необходимость документы, чертежи и обеспечивает тем самым продолжение производства.

Степанову понравилось быть конструктором, кроме сопровождения, приходилось и участвовать в разработках.

В связи с переменой места жительства Степанов уволился с работы и устроился старшим инженером в технический отдел конструкторского бюро Прожекторного завода.

Технический отдел занимался согласованием условий применения комплектующих в разработках КБ. На самом деле это была абсолютно не нужная никому инстанция. Должность начальника отдела была вроде трамплина для отдельных, блатных людей. Посидит свой, в кавычках, человек в таком отделе какое-то время, а в трудовой впишут.

– Работал в должности начальника отдела. Одна контора пишет, вторая переписывает, третья согласует и так далее. Вот в такой отдел и попал Степанов. В нем он проработал два года. Точнее будет прокурил и простоял под лестницей и на площадке. Начальство раздувало щеки, делало важный вид, все сотрудники жаловались на завал работы, а на самом деле просто ничего не делали. Писали никому не нужные письма, потом ждали месяц, получали по секретной почте ответы, даже ездили по командировкам. Получить подпись под тем или иным документом. Степанов тоже изредка – раз в два или три месяца отправлялся в не нужную командировку. Так он ездил в Ленинград на неделю. Задание – получить секретную консультацию от тамошнего института по защите военной техники от биохимических вредителей. В отделе у конструкторов не было кульманов. Любимой присказкой в отделе считали, откладывая бумагу на край стола.

– Полежит – поумнеет.

Часто при этом бумага могла лежать месяцами.

Как-то в отдел приняли девушку – инженером, она только что окончила институт. Ее привели в отдел, познакомили, выделили стол, стул и начальник сказал.

– Посиди пока.

И она просидела год. Ну кто-нибудь попросит отнести бумажку, составить список в дружину, на демонстрацию. Через год с ней произошла истерика.

– Мне когда-нибудь дадут работу?

Николай выдержал два года. Окончил учебу в институте, получил диплом и потребовал прибавки в зарплате. Пообещали, но не дали.

– Деградирую, теряю квалификацию.

И попросился в другой отдел – конструкторский. В десятом, конструкторском, обстановка была прямо противоположной. Утром, в восемь тридцать звенел звонок и все конструктора откладывали утром купленные газеты и поворачивались к кульману. Строй чертежных досок по одной и по другой стороне длинного помещения, в общей численности пятьдесят штук, через пять минут после звонка обходил ведущий инженер. Подходил и спрашивал, выслушивал, проверял, давал советы и указания и шел дальше. И так несколько раз в день. Перед обедом к каждому кульману подходила нормировщица. Конструктор показывал ей, что он изобразил на чертеже с утра до обеда. Она ставила подпись. Перед концом работы подобный контроль повторялся. Повторно показать один и тот же лист было невозможно.

Такой зверский режим Степанов выдержал два месяца и пошел к начальнику за прибавкой. Обещали опять, но как-то неопределенно. Николай написал заявление об увольнении по собственному желанию. Подписал копию у секретаря и предъявил начальнику ультиматум.

– Через неделю зарплату не увеличите, я не выйду на работу.

Так и сделал. Начальник психанул и подписал заявление.

Проработал Степанов в КБ Прожекторного завода чуть более трех лет и поступил старшим инженером-конструктором в конструкторско-технологическое бюро института Прикладной физики.

В этом институте, в КТБ, Степанов проработал восемь лет. Это был самый лучший период его трудовой деятельности. Он бы никогда не ушел из этого места, но получил новую квартиру и добираться до любимой работы приходилось часто по полтора часа. Пришлось уволиться. В КТБ, в разное время работало от шести до пятнадцати человек. Пару раз переезжали в новое помещение. Как только Степанов первый раз пришел в КТБ, его приветливо встретили, показали рабочее место, стол и кульман. Потом он обустроил свой уголок, превратив его в отдельный кабинет. Достал себе большой двухтумбовый стол, вращающееся рабочее кресло, на крышку стола, специально для Лавочкина, так прозвали Степанова в механической мастерской, вырезали толстый лист оргстекла, сняли фаски. Под это стекло Николай клал фотографии, календарь и много чего другого, украшая свой быт и настроение. С первых дней он стал фактически руководителем этого небольшого коллектива. Был начальник один, потом другой и третий, а на самом деле работой руководил Степанов.

Если в других областях работы, кроме конструкторской, в общественных делах, в бытовых, все вопросы решались официальным руководством, то в конструкторской работе, непосредственно в разработках Степанов был в авторитете, как сейчас говорят и по всем вопросам обращались прежде всего к нему. Через несколько лет в КТБ были организованы две группы – конструктора и технологи. Все конструкторские разработки проводились под наблюдением Николая Николаевича Степанова. Он разрабатывал общую идею, чертил чертежи общего вида, распределял работу по деталировке. Проверял чертежи и давал окончательное добро на изготовление в материале. Без его утверждения ни один чертеж не уходил в механическую мастерскую. Если случались какие-нибудь нестыковки, ошибки, накладки, из мастерской звонили Степанову.

– Лавочкин, халтурщик, ты пропустил чертеж в производство? Не получается, приходи, разберись.

– А кто разработчик?

– Не важно, ты расписался за проверяющего, без тебя все равно никто ничего не решит.

Николай приходил, разбирался, исправлял, если было нужно и расписывался в чертеже.

Группа конструкторов, во главе со Степановым обеспечивала, разрабатывала оснастку для производства. Отдел, к которому было приписано КТБ, был большой, более трехсот человек сотрудников. Сборщики, технологи, механики. Большой конструкторский отдел разрабатывал изделия военной техники последних поколений и документация поступала в отдел, где работал Степанов. Запускалась в производство опытная партия, а конструкторская группа в КТБ сопровождала изготовление, обеспечивая сборщиков, монтажников, необходимой оснасткой. Степанов имел дело с начальниками участков, с монтажницами и сборщиками, с механической мастерской. Некоторые работы не могли быть выполнены без дополнительных технологических приспособлений, инструментов. Все это была оснастка. Звонит иногда начальник подразделения или сборщик или приходят и просят.

– Николай Николаевич, сплошной брак идет, придумай что-нибудь.

Николай брал чистый лист бумаги, карандаш и за работу. Ходил по цехам, по участкам, смотрел, советовался. Обращался к опытным рабочим, штудировал справочники, и думал и думал. На работе, по дороге, дома и даже иногда, проснувшись среди ночи. И всегда находил оригинальную и простую идею, для решения той или иной проблемы. Если в другом всем остальном у него таланта не было, то в конструкторском деле, он не только хорошо разбирался, но и стал специалистом, как говорят от Бога. Его не зря прозвали Лавочкиным.

Природа наделила Степанова нестандартным мышлением. Его приспособления отличались исключительной простотой и эффективностью. Это признавали все, и начальство и подчиненные и сборщики и монтажники. Без преувеличения можно сказать, что как специалист-конструктор он пользовался непререкаемым авторитетом и уважением. Степанова повысили в должности и в окладе. Ему нравилось быть ведущим конструктором, пользоваться уважением и авторитетом. Кому это не понравиться? Свобода выбора, разработка совершенно нового, неизвестного ранее, все с чистого листа. Все его приспособления и инструмент без исключения проходили как рацпредложения. Николай стал писать и подавать рацухи. Он выдавал их десятками, потому что его любая работа подходила.