Текст книги "Погружение во мрак"

– С тебя снимут мнемограмму, Гуг, и пустят в распыл. И так ты пожил вволю на этом свете. Сигурд просто сожжет тебя, ты даже охнуть не успеешь. А русского мы помучаем, он нам крепко насолил, настырный тип! – Крежень самодовольно улыбнулся, шрам скривился, исказил лицо страшной гримасой. – Еще вопросы есть?

– Где Лива?

– Лива работает на нас.

– Врешь, сука!

– Смотри!

Крежень достал из нагрудного клапана черный кубик галовизора, сдавил, поставил на стол перед Гугом. И почти сразу перед ними будто из воздуха выявилась Лива, точнее, ее лицо.

Гуг отшатнулся на спинку стула и опять побелел. Это была запись, самая обычная голографическая запись… и все же, лицо прекрасной мулатки, живое, губы блестят, веки дрожат, но почему она так тяжело дышит?!

– Я убью его! – со злобой процедила Лива. – Я убью Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного, если он появится на Земле! Убью!

И изображение пропало.

Гуг неожиданно зарыдал, опустил лицо на сжатые, такие огромные кулаки, спина его сотрясалась от рыданий.

Но Крежень не жалел бывшего вожака банды.

– И она отвернулась от тебя, Буйный, понял? Ты так долго лез ко мне со своими вопросами. А теперь смекни, может, лучше бы и не стоило любопытничать, а?

– Они ли, Гуг! – вклинился Иван и дернул Гуга за плечо. – Это спектакль, Гуг, запись сфабрикованная!

– Нет, это она, она… – Гуг захлебывался слезами, он почти не мог говорить. – Но почему… почему у нее глаза пустые? Ваня, ты же видел… у нее пустота была в глазах, пус-то-та?! Понимаешь?!

В глазах у Ливадии Бэкфайер и впрямь было что-то нечеловечески пустое, отсутствующее, но Иван решил не развивать Гугову мысль. Он лихорадочно думал, как выкрутиться из этой нелепой ситуации. И он уже догадывался, он знал точно – ему пощады не будет.

– Ты всех предал, Буйный, – гнул свое Крежень, он же Седой, он же Говард Буковски, – ты предал погибших на Параданге, предал и сам же расстрелял их, ты предал парней на Гиргее, а ведь они поверили в тебя, они пошли за тобой… Ты всех и всюду предавал, ты думал только о себе. Я лишь прерву эту цепь предательств и подлости, я прикончу тебя. Буйный. И совесть перестанет тебя мучить.

– Врешь, сука! – взревел Гуг, оправдывая свое прозвище. – Меня подставляли, да! Но я никого не предавал! Запомни это хорошенько: ни-ко-го и ни-ко-гда!!!

Вспышка лилового пламени скользнула возле самого уха седого викинга – и расплавленная серьга дрожащей каплей упала на пластик пола, зашипела.

– Не дергайся, Буйный!

Гуг схватился рукой за обожженное ухо. Он как-то сразу успокоился.

– Сигурд правильно говорит, – вновь заулыбался Крежень, – не надо дергаться. Оружие на пол!

– Нет, Седой, мое оружие останется при мне, ты его снимешь только с моего трупа, – тихо и размеренно ответил Гуг.

Иван молча выложил на стол гамма-парализатор и карманный лучемет ближнего боя. Отстегивать с локтя рукоять меча он не стал, а вдруг еще пригодится.

Он неожиданно для себя подумал: а какой, интересно, сейчас номер откалывают там, наверху, в кабаке и заметили там их пропажу или нет? Какая разница! Иван вздохнул. Вот и славно, сейчас его будут пытать, мнемоскопировать, а потом убьют. Вот и разрешатся сами собою все проблемы, и ни перед кем и ни перед чем он отвечать не будет, пускай человечество само перед собой отвечает, само себя защищает, само себя спасает. Все просто. И кончилось благословение, кончилось. Иди, и да будь благословен! Он шел. И он пришел. В жизни все кончается просто, без театральных пышностей и накруток.

– Буйный, тут командую я, – в голосе Креженя зазвучала сталь, – не опошляй свои последние минуты.

Оружие на пол!

Гуг снова сжал кулаки на столе. Поднял глаза на Креженя.

– А теперь слушай меня, Седой, – заговорил он тихо. – Ты ведь всегда был пижоном, фраером, верно?

Кто-то из стоящих с лучеметами парней хихикнул, но тут же осекся.

– У тебя ведь есть маленькое кругленькое зеркальце, в которое ты все время смотришься, когда думаешь, что тебя никто не видит?

– Короче!

– Так вот достань его и погляди на себя. Погляди на свою шею.

Иван поразился перемене, произошедшей с Говардом Буковски. Как и получасом ранее лицо его вдруг окаменело. Рука полезла во внутренний карман кожаного плаща. Там и впрямь оказалось маленькое, кругленькое зеркальце в золотой сферической оправе, усеянной какими-то красными сверкающими камушками. А он и в правду пижон, подумалось Ивану, они бы наверняка нашли общий язык с Дилом Бронксом, оба любят побрякушки да безделушки, оба любят себя… Иван не додумал. Лицо Креженя исказила уродливая гримаса, на него было страшно глядеть.

– Что это? – выдавил он испуганно. – Что это?!

Теперь он видел в своем зеркальце собственную крепкую и холеную шею, видел и маленькую ранку прямо на коже, скрывающей под собой артерию. Похоже, именно эта ранка и напугала Седого, напугала до еле сдерживаемого безумия.

– Что это?!

Гуг не ответил. Он разжал кулаки, показал Креженю свои пустые ладони. И продолжил:

– Вот и прикинь, падла, понадобится тебе мое оружие? – Помолчал и добавил: – Нет, Седой, не понадобится. И мне оно не понадобится, сам понимаешь.

– На понт берешь, – прервал его Крежень.

– На понт? – Гуг сдержанно рассмеялся. Но тут же обрел равновесие и очень спокойно пояснил: – Да, Седой, когда я тебя наверху придушил малость, а ты сомлел, я тебе вот из этой штучки… – он поднес к глазам Креженя свою широченную ладонь – на мизинце красовался беленький перстенек, повернутый кругляшом-камушком внутрь. – Я тебе из этой штучки прямо в твою жилу поганую впрыснул одну маленькую-маленькую капсулку, понимаешь?

Судя по выражению лица, Крежень все понимал.

– Перстенечек-то не простой, а с психодатчиками, – Гуг криво улыбнулся, – вот скажи мне сейчас, Седой, что ты ощущаешь?

Крежень начал медленно наливаться кровью. Глаза полезли из орбит. Он судорожно порвал ворот, начал хватать воздух губами.

Бумба Щелкопер выступил вперед и сунул дуло прямо под нос Гугу Хлодрику. Но Крежень, сипя и матерясь, отмахнул дрожащей рукой ствол лучемета.

– Вот так-то, Седой, – добродушно растолковал Гуг, – мы с тобой столько проработали, а ты, дружок, меня за кого держал-то сейчас, за лоха, за фраера залетного. Очень ты ошибся, Седенький ты мой, очень!

Краска схлынула с лица Креженя, он оправился, сел. Губы у него снова неудержимо тряслись, из левого глаза текли слезы. И все же он прохрипел:

– Один точный выстрел, Буйный, и хана тебе с твоим перстеньком, никакой психодатчик не сработает!

– А ты попробуй!

Иван сердито поглядел на Гуга – ну чего он играет с судьбой, сидел бы да помалкивал, дело, похоже, выправляться начало.

– Попробуй, Седой! Только помни, что перстенечек запрограммирован: меня пришьешь – капсула в твою поганую кровушку полную дозу впрыснет, понял? Ты лопнешь как пиявка, насосавшаяся чужой крови! Ты у меня на аркане. Седой! У меня и еще трех наших парней, что наверху прохлаждаются. И поэтому ты будешь делать то, что я тебе скажу. И ты будешь отвечать на все мои вопросы. А с этими ребятишками мы потом потолкуем. Скажи им, чтобы шли отдыхать!

Крежень не заставил себя упрашивать. Он был на редкость понятливым.

– Уходите! – приказал он.

Парни засомневались. А Бумба Щелкопер снова вышел вперед.

– Ну, а ежели мы щас обоих спровадим к дьяволу? Нам вас не жалко!

– Подпишешь себе приговор, Бумба, вот и все, – тихо сказал Крежень. – Уходите!

– Нет! Не все, – оборвал его Гуг. – Сигурд, ты останешься. Ведь они обдурили тебя, верно? Ведь ты не хотел ничего такого? Ну, признавайся, малыш!

– Ты продал всех, Гуг! И я больше тебе не верю! – ответил Сигурд неуверенно.

– Мы разберемся, потом. А пока останься. И не спеши с выводами. Я хочу, чтобы ты послушал Седого, может, тогда поумнеешь малость.

Крежень махнул рукой.

– Проваливайте, я кому сказал!

– Мать твою! – выругался Бумба. – Мы уйдем. Но смотри, Седой, как бы потом сам не пожалел. Шкуру свою спасаешь?!

– Идите с миром, – улыбнулся Гуг, – я не держу на вас зла, ребята!

После того, как «тени» оставили их, Гуг довольно-таки грубо ткнул Говарду Буковски кулаком прямо в нос. И спросил, почти не разжимая губ:

– На кого работаешь, гнида?!

Крежень молчал.

Гуг насупился.

– Запомни, Седой, с этого момента я вопрос буду задавать только один раз. И ответ должен быть один. Я понимаю, что ты позарез нужен моему другу Ване, но я и его не послушаю, Седой, а знаешь почему?

– Почему?

– Ты меня достал, Седой!

– Спрашивай.

– Так на кого же ты работаешь?

– На Восьмое Небо.

– Врешь!

– Нет, не вру. Я с самого начала работал на них. И когда крейсера брали, и Центр Межкосмоса подламывали, всегда, я работал на них еще до того, как попал к тебе, Буйный. Но и к тебе я попал только потому что работал на них. Не веришь – проверь!

– Где Лива?

– Этого никто не знает, – Крежень смотрел прямо в глаза Гугу и, похоже, не кривил душой.

– Она жива?

– Была жива.

– Откуда у тебя ее запись? – голос Гуга начал подрагивать.

– Запись мне передал один знакомый, он из Черного Блага, но точно не поручусь.

– Значит, она у них!

– Я не знаю, Гуг! Но если ты настаиваешь, я соглашусь с любым твоим домыслом.

– Не надо, я увижу, когда ты соврешь! – Гуг повернулся к Ивану: – И все-таки она жива, она на Земле. Может, еще разок прокрутим запись.

Иван замахал руками – еще чего не хватало, опять Гуг разрыдается, потеряет контроль над собою.

Гуг и сам замял этот неловкий вопрос. Зато задал другой:

– Ну и чего же хотело Восьмое Небо от меня и моей банды. Седой?

– Ничего. Пока ничего.

– Вот как? Совсем ничего?!

– Они хотят везде присутствовать, все слышать и видеть, Но они далеко не всегда вмешиваются в события, я сказал бы, почти никогда не вмешиваются.

Гуг потер ладонью подбородок, встал со стула – теперь ему никто не препятствовал в этом.

– Хотят все видеть и слышать? Так говоришь? Может, они и сейчас все видят и слышат?

– Может быть, – подтвердил Крежень.

– Где датчики? – зжрал Гуг Хлодрик.

Крежень помотал головой.

– Они не такие уж дураки, – сказал он. – они все делают профессионально. И не доверяют даже тем, кто работает на них всю жизнь.

– Лучше б я тебя и не спрашивал ни о чем! – сорвался Гуг. – До чего же ты, Седой, скользкий и мерзкий мужик.

– Я не мужик, Буйный, ты меня обижаешь. Я вор в законе…

– Врешь! Был бы ты авторитетом, не ишачил бы на Восьмое Небо! Все врешь, Седой! Ты всегда напяливал на себя чужие маски, но я тебя раскушу!

– Ладно, хватит! – вмешался Иван. – Не то я вас оставлю и пойду – вы это толковище бестолковое на год затянете! Гуг, собери свои нервы!

– Ох, Ваня, Ваня, тебя б на мое место! – Гуг ушел во тьму и замер там.

– Так чего тебе нужно? – грубовато спросил Говард Буковски, кося недобрым глазом на Ивана.

– Вниз! – повторил тот свое.

– Низ – он везде, и здесь низ, и наверху – низ, смотря откуда глядеть, – начал путать следы Крежень.

– Ты понимаешь, о чем я говорю!

– Он все понимает! – подтвердил Гуг Хлодрик.

x x x

Иннокентий Булыгин очень хорошо знал, что на Земле никто его не ждет кроме полиции – только сунься, быстренько упекут на Гиргею, а то и на саму Преисподнюю, гиблую планету-каторгу в созвездии Отверженных. И потому соваться на Землю Кеше Мочиле, каторжнику и рецидивисту, было не резон. Грезы о пляжах и загорелых блондинках при всей их привлекательности оставались грезами. На первом же пляже его опознают, измордуют, отволокут в ближайшую каталажку и еще до отсылки изведут вчистую.

– Вот так, брат Хар, – жаловался Кеша оборотню, – тебе с твоей рожей лучше на люди не показываться, а мне с моей биографией, будь она проклята!

И все же он не собирался скитаться по угрюмым пустынным астероидам и прятаться по заброшенным станциям, коих в Пространстве были миллионы. Нет уж, не для того он когти рвал с Гиргеи!

Ивану Иннокентий Булыгин поверил… но не до конца.

Будет Вторжение – плевать, и не такое видывали, тогда Кеша пойдет воевать, ему невпервой. Ну, а не будет – и то хорошо, без войны всегда лучше.

За три дня Таека как могла изменила Кешину внешность: теперь он был почти красавцем – ни седины, ни впалых щек, ни мути в глазах… все стало иным, даже нос приобрел какую-то совсем нерусскую горбинку, а на подбородке появилась ямочка.

– Герой-любовник, мать твою за ногу! – ухмылялся Кеша, оглядывая себя в зеркале. – Только цветка в петлице не хватает.

Ни цветков, ни петлиц у Кеши не было, он наверное где-то слышал такое выражение и оно ему запомнилось, понравилось. Хар его совсем не понимал. Он понимал иное, что все это напрасно, что Кеша, как звали все этого далеко не самого худшего землянина, остался самим собой. Хар не собирался менять внешности, она у него сама собою менялась – на то он и был гиргейским подводным оборотнем. Находясь среди землян, Хар все больше и больше вживался в новый образ и становился почти похожим на человека. Почти. И лишь издалека, на первый не особо пристальный взгляд. И потому Кеша был вдвойне прав – Земля для них могла стать лишь ловушкой, капканом.

Таека привязалась к Кеше, За суровость, молчаливость и затаенную силу, ум, смекалку маленькая японка зауважала ветерана тридцатилетней Аранайской войны.

И ей было жаль Кешу. Ей не хотелось отпускать его на прямую и верную смерть.

Но Кеша оправдывался просто:

– Через барьеры то мне все одно надо перепрыгивать, а то контракт нарушу, они меня к себе раньше сроку утащат! – Теперь он не высказывал сомнений на счет довзрывников, после своего собственного раздвоения, а потом и воссоединения Кеша свято уверовал в их всемогущество. Но с довзрывниками была односторонняя связь.

Да и про барьеры Таека отказывалась понимать. И тогда он говорил проще: – Милая, не тревожься, таких как я пуля не берет, ей тоже ведь ушибаться о жесткое не хочется, она, родимая, летит куда помягше!

Задание ему Иван дал непростое. Но Кеша не любил простых заданий. И он умел держать язык за зубами.

Время шло быстро, надо было найти какой-то способ избавиться от навязчивого спутника. Но как?! Посланник старой ведьмы не отходил от ветерана ни на шаг. Был он до крайности непонятен и странен. Но обладал необыкновенным воздействием на всех – он быстро приучал к своему присутствию, на него смотрели, им интересовались лишь первые минуты, а потом он как-то непонятно отходил на задний план, будто растворялся и на него переставали реагировать. Лишь Шарки, огромный ньюфаундленд, избалованный Дилом Бронксом до крайности и постоянно носившийся с лаем, рыком и визгом за младшими киберами по станции, не признавал Хара, больше того, просто ненавидел его – до яри, до дрожи, до встающей колом на загривке шерсти. Но предпринимать чтолибо Шарки не отваживался, он чуял, что противник серьезный и вовсе не беззубый.

– Ты чучело, останешься здесь, понял, я дважды не повторяю! – угрожал Кеша оборотню и для пущей убедительности супил черные чужие, придуманные фантазеркой Таекой брови, которые делали его похожим на киношного итальянца времен романтизма XXII века. – Ты же, Хар, умный малый, смекни – ведь и меня засветишь, и себя погубишь!

– Никак нельзя! – серьезно и грустно отвечал Хар. – Повеление королевы есть высший закон. Мы – не люди! Мы держим слово. Всегда!

– Да я на два денечка смотаюсь в родимые края да и вернуся, неужто помрешь без меня?! Королева твоя ни хрена не узнает!

– Она видит и слышит все!

– Шпик проклятый! – Кеша отвернулся.

– Внедрение может начаться в любую минуту, – добавил Хар.

– Чего?!

– Ты сам знаешь! Трогги не умеют жалеть людей. Будет очень плохо для вас.

– Не пугай!

– Ты смелый, я знаю, ты не боишься. Но ты можешь понимать – будет плохо. А сейчас хорошо, И Загида не оставит тебя.

– Чего?! – Кеша чуть не сел на пол. – Загиду твоего прибили, Хар, склеротик ты, а не оборотень, едрит твою королеву!

На поминание королевы в непочтительной форме Хар не среагировал. А насчет Загиды пояснил:

– Он успел свернуться. И он в тебе.

Кеша похлопал себя по бокам, провел ладонью по животу, сунул руки в карманы комбинезона.

– Ну понятное дело, во мне! Я его проглотил ненароком!

– Нет, – самым серьезным образом ответил Хар. – Он у тебя под ключицей, пощупай!

Кеша приложил пальцы к коже в указанном месте и нащупал кругленький плотненький бугорок, перекатывающийся будто солидный жировичок. Но причем тут оборотень Загида!

– Мы не умеем лгать, – еще раз напомнил Хар. – А в левом грудном клапане под комбинезоном, почти под рукой, у тебя лежит свернутый живоход, так ты его называешь.

Кеша нахмурился, наморщился. Он никому не говорил про этот шарик, про этот комочек-зародыш, что Иван вытащил из Гугова мешка, сослуживший им неплохую службу. Но каков Хар, ничего от него не скроешь! Тяжеленько с таким будет.

– Ладно, я возьму тебя на Землю, – неожиданно сказал Кеша.

– Конечно возьмешь, – без тени сомнения согласился оборотень.

– И не дерзи старшим! – Кеша рассердился. Но тут же поймал себя на мысли, что неизвестно еще, кто из них двоих старше. – Возьму, ежели ты, образина, будешь меня слушаться.

– Буду, – сразу же ответил Хар.

– И ежели ты делом докажешь, что оборотень! – разошелся Кеша.

– Что нужно?

– Понимаешь, на земле навалом всяких инопланетных собратьев наших. Но они все на учете-пересчете. А ты вроде бы вне закона, как и я. Быть в облике разумного, да еще двуногого существа ты не имеешь никакого права, усек?

– Не имею права, верно, – ничуть не обидевшись, произнес Хар. Он как-то сильно ссутулился, стал до того несчастным, облезлым, горемычным, будто больной, нищий, брошенный всеми старикашка из Сообщества.

Но Кеша замотал головой.

– Нет-ет! – пояснил он. – Человеческий облик тебе не годится. Вот пожил бы ты среди людей век-другой, так научился бы превращаться в них на все сто, а так нет, Хар, это все халтура. Я тебя возьму на Землю своей собакой… – Кеша осекся, ему стало неловко и стыдно за свое предложение, так унизить брата по разуму, хорош он гусь!

– Шарки? – сразу переспросил Хар.

– Понимаешь, пород собак так много, что никто в них никогда не разберется, главное, чтоб на четвереньках, шерсть, хвост, уши, язык чтоб висел… короче, у тебя получится.

Хар принял предложение с достоинством и без сомнений. Он опустился на четвереньки, закрутился, заюлил, завертел задом, затряс головой, словно пародируя бортового ньюфаундленда. Но в такого же красавца превратиться не сумел, а стал облезлым, прямо говоря, поганым, драным, мосластым псом с совершенно несобачьей головой, с плавникастыми лапами, выщипанным жалким хвостом и просвечивающим из-под редкой шерсти бледно-желтым впалым брюхом. Два длинных уха свисали вниз наподобие мерзких старых мочалок. Морда немного вытянулась, язык свесился набок. Но глаза остались рыбьими, пустыми и бессмысленными.

– Нормально, – в глубоком раздумий протянул Кеша. И крякнул совсем по-стариковски.

Именно в эту минуту с оглушительным лаем из дальнего конца винтовой подъемной трубы-сочления выскочил огромный и великолепный Шарки. Это был не пес, это был сам царь зверей и всех прочих тварей – огромный, бесстрашный, благородный и всемогущий. Он пронесся черным драконом метров двадцать… и вдруг застыл как вкопанный, шерсть на загривке вздыбилась, глаза налились кровью, обнажились клыки. Кеша с опаской подумал – конец его другу Хару, все, крышка, сожрет его сейчас этот царь зверей. Но произошло нечто неожиданное: вместо царского львиного рыка из огромной пасти вырвался испуганный щенячий, пронзительный визг, шерсть на загривке опала, ноги подломились… и Шарки упал, извернулся с шустростью нецарской, опустил голову и, не чуя лап под собой, будто самая жалкая и трусливая дворняжка опрометью умчался прочь, в изгибы труб-переходов.

– Нормально, – подтвердил Кеша решительно. – Мы у Таеки ошейник выпросим и поводок, все будет путем. Ежели какой хмырь-собаковод заинтересуется, скажем, э-э-э, зангезейская борзая… Но! Но!! Ты-то помалкивать будешь, это я скажу, а то ляпнешь еще: я, мол, борзая зангезейская, на Землю прилетела… тут нам и хана! Усек?

– Усек, – еще раз подтвердил Хар. Ему даже удобнее было стоять на четвереньках. Но надо было вжиться в образ. И оборотни не всесильны.

В этот же вечер они покинули станцию. Таека плакала. Серж Синицки не пошел их провожать. Серж скучал.

Когда Кеша садился в прогулочный легковой бот, он старался не смотреть на красавицу-капсулу. И зачем он только пригнал ее сюда! Да на ней можно было б идти хоть сейчас… в атаку, на штурм, на любых врагов и недругов! Но Иван строго-настрого приказал спуститься на Землю по-тихому, осторожно, чтобы ни одна веточка не шелохнулась, чтоб ни одна пылинка не поднялась с насиженного местечка.

Иван дал точные координаты. И дал ему право – право добывать нужное любыми средствами. Любыми! Хотя право это было не подкреплено ничем, кроме их содружества в тяжком деле и обреченности в случае проигрыша, но Кеше этого вполне хватило. На задание отводился один день, самое большее полтора. Потом Кеша мог смотаться на пару часиков в родные края, дольше там находиться опасно, а на пару можно. Но это потом. А сейчас… Ребров отдыхал на своей дачке в ста верстах от Петрограда. И стояла дачка на бережку тихого крохотного озерца, посреди древних елей – сказочные были места. У Кеши сердце защемило еще на подлете. А как вздохнул чистого русского воздуху, как затянулся синевой, прозрачностью и чем-то вообще не имеющим названия, но пьянящим, так и загудело в голове, закружилось все – присел на мшистый пень, сгорбился, прикрыл глаза.

Хар притулился рядом, по-собачьи вертя хвостом и озираясь. Он входил в роль. Но все-равно он здесь был чужим. Чужак, не проявляющий ни малейшего любопытства. Странный чужак.

Кеша не мог встать. Ноги не слушались. Тридцать пять лет! С ума сойти! Он покинул Землю тридцать пять лет назад, покинул совсем еще мальчишкой. А кем вернулся? Никем. Его нет, он пустое место. Потому что прописка у него не здесь, а на Гиргейской подводной каторге.

Кеша дышал и не мог надышаться, такой воздух был только на Земле, его не мог заменить синтезированный, его не могли заменить все смеси, применявшиеся на кораблях и спутниках, его не могли заменить искусственно созданные атмосферы на иных планетах… там все было фальшивым. Здесь все было настоящим.

Россия! Не здесь он совершил свои преступления. Не здесь его осудили. Но и здесь он вне закона, ибо есть соглашения. А Россия всегда выполняла соглашения, даже если они были в ущерб ей и ее сыновьям, Россия держала слово. В этом было ее величие, ее сила и ее беда.

Кеша повалился в траву, в проплешину, усеянную палой и мягкой хвоей. Лечь и умереть! На родной земелюшке. И ничего больше не надо. Хватит. Надоело скитаться по Вселенной, невмоготу нести свой крест. Невмоготу! Зачем он ушел на эту проклятую войну?! Зачем проливал кровь ради всех этих сволочей и ублюдков?!

Ведь они именно сволочи и ублюдки, нет им иного имени, нет им другого звания. Да что горевать-то теперь.

Поздно!

Хар подошел к лежащему Кеше, обнюхал его, повертел своим жалким хвостом, хотел даже лизнуть пупырчатым языком в лицо. Но Кеша отпихнул оборотня.

– Ты того, не слишком-то в роль входи, образина, – просипел он, глотая слезы.

Несмотря на прилив чувств, Кеша все видел и все слышал. Он выжидал. Если хозяин засек спуск гостя с небес, он непременно вышлет навстречу или кибера-слугу, или охранника-андроида, а может и первого подвернувшегося под руку биоробота. По всем правилам спешить не следовало. Но и тянуть и без того резиновое время не стоит. Кеша не удивился, когда в трех метрах над его головой пролетел серенький неприметный шарик. Он даже хмыкнул недовольно – экий подозрительный хозяин, втихаря разведку выслал. Ну да ладно, это дело хозяйское, не у всех объятия нараспашку. Теперь отсиживаться нет смысла.

– К ноге! – приказал он послушному и необидчивому Хару. И они побрели к даче.

Идти пришлось недолго – через полтора километра Кеша разглядел за стволами красных сосен зеркальную сферическую стену, увенчанную шаром. Из-за стены выглядывало несколько разнокалиберных полусфер и с десяток тонких и толстых мачт.

– Модернист, едрена! – выругался Кеша. Если бы у него была возможность завести дачку, он бы согласился только на бревенчатый добрый сруб под черепичной крышей… всего остального Кеша насмотрелся вдоволь, от всего остального Кешу уже тошнило. Но в чужой монастырь не прутся со своим уставом.

– Ух ты, зараза! – выругался он еще раз, натолкнувшись лбом и грудью на охранное поле. Потер ушибленную коленку. Хитрец Хар чуть приотстал, он явно учуял поле заранее и промолчал, не предупредил.

– Куда? Зачем? К кому? – механически прозвучало от ближайшего дерева.

Иван проинструктировал Иннокентия Булыгина, и потому ветеран и рецидивист не растерялся.

– Ты вот чего, братец, – с вальяжностью проговорил он, – доложи-ка хозяину своему, Анатолию Реброву, что пришел к нему в гости не хмырь какой, а хороший человек, пришел с приветом от старого друга его и однокашника…

– Кто с вами?

– Собака.

– Это не собака, – ответил незримый страж.

– А кто же? – искренне удивился Кеша.

– Не поддается идентификации.

– А коли не поддается, – вразумительно наставил Кеша, – пиши, братец, как тебе старшие говорят – собака! И болтать кончай, мне к хозяину твоему надо!

– Проходите.

Кеша протянул руку – барьера не было. Так-то лучше, а то огородили, понимаешь, дачку, будто секретный объект или зону!

– Пошли, Хар! – Кеша пристегнул поводок к ошейнику на шее оборотня, чтобы выглядели они оба послушными и добропорядочными. Хар в ответ снова завилял хвостом.

Самого хозяина они нашли на лужайке возле сверкающего и сверхмодного коттеджа. Толик Ребров висел в тренажере и упорно сучил руками и ногами. Был он от пота почти столь же сверкающ и блестящ как и обиталище его.

Заботится о здоровье, подумал Кеша мрачно. Когда он наблюдал подобные занятия, всегда мучился одной мыслью – всем бы им гидрокайло в руки, чего зрято пот проливать… нет, стоит человечишке только попасть в те местечки, где надо кайлом махать, он сразу меняется, он уже не желает ни ножонками сучить, ни ручонками, он хочет ничего не делать, лежать, и чтоб никто не трогал. О-о, человеки, нет в вас ни образа, ни подобия – одна гордыня лишь, одна суетность, и животный страх!

– Заходите, располагайтесь, – сухо пригласил непрошенных гостей Толик Ребров. – Мне немножко осталось.

Кеша не пошел в дом. Он уселся прямо на траву, положил рядом Хара, погладил по лохматой спине будто заправский «друг четвероногих».

– Обождем, – выдавил он себе под нос. А хозяину крикнул: – Привет тебе от Ванюши, кореша твоего! Помнит он про тебя. Говорил, что и ты наверное забыть его не успел!

– Иван?

– Он самый!

– Жив еще?! – На лицо хозяина набежала тень.

– А что с ним сбудется, – будто бы удивился Кеша. – Ты не спеши, мил человек, мы обождем, потому как разговор у нас к тебе длинный и обстоятельный, спешить никак нельзя.

– Да все уже!

Толик вылез из тренажера, растерся старомодным махровым полотенцем – по последним заверениям медицинских светил смывать с себя пот было делом вредным, не для того его организм выделяет, чтобы сразу смывать.

Кеша все подмечал, но помалкивал. Любит себя хозяин, любит. А стало быть, ответит на все вопросы, никуда не денется.

– Пойдем в дом, – бросил Толик Ребров через плечо.

Кеша встал и побрел следом, волоча за собой Хара, чуть упирающегося, как и положено влекомой в тесноту и несвободу помещения собаке, но не смеющей чересчур открыто выражать свое настроение.

Внутренности зеркального дворца-коттеджа были столь же впечатляющи, что и наружности. Но Кеша не глазел по сторонам, он уперся тяжелым взглядом в спину хозяина, оценивал его способности и возможности.

Ребров гостей явно не боялся, даже не остерегался – да и как мог бояться кого-то бывший десантник-смертник, не так и давно, каких-то семь или восемь лет назад променявший боевой лучемет на канцелярскую ручку и кресло в Управлении?! Школа давала выучку на всю жизнь.

Но у Кеши тоже была выучка. И своя школа.

– Сейчас, еще минуту, – так же через плечо бросил хозяин, – пошли со мной, только рыбок своих покормлю и устроимся поудобнее, побеседуем, мы гостям рады, а за Иванове здоровье выпьем малость водочки или виски… вы что предпочитаете? Или с дорожки отдохнуть хотите – пожалуйста, у меня есть тут три гостевых сектора по три комнатушки, прошу!

Слово за слово они прошли в довольно-таки большой зал, выложенный полупрозрачным гидрокафелем. «Рыбок» Кеша увидел сразу – за толстенным, но абсолютно невидимым стеклом стенного огромного аквариума будто висели в мрачной водяной толще две клыкастые, шипастые, плавникастые гиргейские гадины. Чахлая шерсть на загривке у Хара начала подниматься дыбом.

Кеша положил руку на голову оборотню.

– Тихо, тихо, – прошептал он, – это хорошие рыбки.

– Побаивается? – вежливо осведомился Толик, впервые пристально взглянув на оборотня. – Странная порода, никогда таких не видал.

– Зангезейская борзая! – важно заявил Кеша.

– Бывали и на Зангезее, – кивнул Толик, – бывали. Да разве все усмотришь! Погоди немного, я быстро.

Он полез по крутой лесенке наверх к подкормочному окошку-люку, под самый потолок. Там же, у полупрозрачной стены были выдвижные сегменты. Кеша передернулся, когда увидал сырое, окровавленное мясо, которое хозяин всей этой роскоши хватал голой рукой и бросал кусок за куском в люк. Нет уж, лучше собаку держать, попугая, звероноида с Гадры, даже мегацефалла с Урага, чем этих гадин. «Это наши руки» – вспомнилось смутно. Кеша глядел в кровавые глазища рыбин, рвущих в клочья куски мяса, заглатывающих не только истерзанную плоть, но и мутно-кровавую воду вокруг кусков этих, глядел и начинал все понимать: рыбины его опознали, опознали и прощупали, и он снова как там, в свинцовой жиже проклятой Гиргеи, в сверхплотном ее ядре. Не может быть, это же бред, непостижимость! Может, все может быть. На лбу у Кеши выступила холодная испарина.

Они его мгновенно прощупали, даже не отвлекаясь от своего кровавого пиршества ни на секунду. Прощупали… и дали отбой. Они поняли, нет, они узнали, что он был там, был отпущен, был… нет, Кеша совсем запутался, ничего они не узнали, они лишь датчики, щупальца – они все передали и тут же, мгновенно, без малейшего промедления получили ответ… ОТТУДА! С ума сойти! Гиргея у черта на рогах, на краю света! Значит, для них нет расстояний? А что ж тут такого, конечно, нет – ведь они говорили правду, они всемогущи! А этот тип держит своих «рыбок», кормит их, развлекается… Он ничего не знает про них. Не знает? Кеша встряхнул головой. Нельзя терять над собою контроль. Там, на Гиргее, прорываясь вглубь и потом, вырываясь из каторжного ада, он прошел еще два смертных барьера – неужели пора к ним, к довзрывникам? Нет, они дали ему больший срок! Это все нервы, поганые, издерганные войнами и каторгами нервы!