Текст книги "Сперва женщины и дети. «Титаник»: история высшей доблести и низшей подлости"

Мой корабль помнят благодаря его героям, ибо подвиг – бессмертен

На сцене-палубе главный конструктор «Титаника» Томас Эндрюс: «В катастрофах и страшных испытаниях проявляются все самые лучшие качества человека и наихудшие свойства человеческой натуры. История «Титаника» – это массовые примеры выдающейся Доблести, истинного героизма, величайшего самопожертвования. Эту Доблесть проявляли очень многие: иностранцы и британцы, моряки – члены экипажа и пассажиры I, II и III классов, богачи и бедняки, мужчины и женщины, пожилые и молодые, даже дети! Этим объясняется одна из загадок того, что спустя больше века история моего корабля не забыта, о нём помнят благодаря его героическим людям, ибо Подвиг – бессмертен!

Этих примеров высоты человеческого духа на «Титанике» в минуты опасности было так много, что трудно выделить одни подвиги, умолчав о других, чтобы не обидеть никого. Тем не менее, нам хотелось бы рассказать о некоторых, которые поражают беспримерной отвагой. Это ни в коей мере не умаляет подвигов других людей, часто безвестных, совершенных в тот злосчастный день 15 апреля 1912 года.

В день столкновения «Титаника» с айсбергом 14 апреля 1912 одному из его пассажиров III класса Альфреду Джорджу Джону Рашу исполнилось 17 лет. Утром он принимал поздравления и подарки от семьи Фрэнка Голдсмита, его жены Эмили (Браун) Голдсмит и сына Фрэнка Джона Уильяма, с которыми он плыл в Америку к старшему брату Чарльзу, а также от его новых друзей, с которыми он познакомился на борту «Титаника» – вышеупомянутого Гарольда Гудвина и других сверстников.

Чарльз покинул Англию и отправился за океан в Америку в 1904 году и поселился в Детройте, где стал работать на автозаводе. Он позвал младшего брата переехать к нему в Детройт. Экономические трудности и лишения семьи вынудили семью искать пути выживания в эмиграции в Америке.

На борту «Титаника» семья Голдсмитов опекала Альфреда Раша как сына близких друзей семьи.

По иронии судьбы жена его старшего брата Элиза подробно рассказывала ранее, как она разминулась со смертью, когда в октябре 1909 года лайнер «Императрица Ирландии», где она плыла как пассажирка, врезался ночью в айсберг. Она спала в койке и после сигнала тревоги выскочила на палубу в одной ночной одежде. Там все были в ужасном смятении, безумный страх овладел почти каждым. Женщины молились. Офицерам удалось успокоить пассажиров, а радист наладил связь с ближайшими пароходами. Лайнер еле доковылял в ближайший порт.

Ребята играли, бегали по палубам, разговаривали с матросами, один из которых, узнав, что у Альфреда День рождения, подарил ему форменный шеврон с названием компании White Star Line и ленту с надписью Titanic. Радости Альфреда не было предела. Он первый раз плыл через океан на корабле и радовался каждому дню: будет что вспомнить на берегу и рассказать брату. Он лёг спать поздно вечером абсолютно счастливый после проведенного Дня рождения на борту знаменитого корабля. Но спал он всего несколько часов, когда сильные удары в дверь каюты его разбудили. Голос за дверью призывал выйти из кают и подниматься наверх. Одевшись, вместе с семьей Фрэнка Голдсмита он поднялся на шлюпочную палубу в передней части корабля. Они все вместе подошли к складной шлюпке С, вокруг которой стояли кольцом моряки, пропуская только женщин и детей. Вокруг шлюпки стояла огромная толпа людей, пассажиров, многие из которых пытались протиснуться ближе к шлюпке, подпирая строй моряков. Моряки пропустили и помогли Эмили Браун с 9-летним сыном Фрэнком Джоном Уильямом подняться в шлюпку. Альфред был невысокого роста для своих 17 лет, исполнившихся вчера. Один из матросов подал ему руку, чтобы помочь взойти в спасательную шлюпку, но Альфред сделал шаг назад. «Ты что? Не бойся, юноша. Я помогу тебе перелезть бортик и сесть в шлюпку», – сказал один из матросов. Но Альфред сделал ещё один шаг назад от неё. Вдруг мы услышали оклик: «О, да это же наш именинник! Альфред, занимай скорее своё место в шлюпке и садись! Мы скоро начнём спускать её на воду». Это крикнул тот самый моряк, который вчера утром подарил Альфреду шеврон и ленту на День рождения. Моряк взял Альфреда под локоть, подталкивая его к шлюпке. Но Альфред вырвал свою руку из руки матроса, высоко поднял голову и громко сказал: «Нет! Эти места в шлюпке для женщин и детей. Я остаюсь здесь на борту с мужчинами!» Все вокруг остолбенели от неожиданности. Наступила тишина. Все были настолько потрясены героизмом мальчика, что толпа мужчин перестала напирать на строй моряков и сделала шаг назад в полном изумлении от отваги этого юноши.

Потрясённые Эмили (Браун) Голдсмит и её сын Фрэнк Джон Уильям молча махали из спускаемой шлюпки Фрэнку Голдсмиту и Альфреду, стоявшим вместе на палубе. Они были уверены, что те смогут сесть в другую шлюпку. Фрэнк Голдсмит и Альфред отвечали им прощальными взмахами рук.

Новости о судьбе Альфреда с нетерпением и тревогой ждали по обе стороны Атлантики. Старший брат Чарльз, ждущий Альфреда в Детройте, сказал, что надеется, что Альфреда посадили в шлюпку как ребенка: «Если Альфред пропал, то эта новость, безусловно, сразит его мать. Я много раз звал его в Америку из-за отчаянного положения семьи в Англии, считая, что у Альфреда будет куда лучший шанс в Америке. Мои успехи в Америке после переезда из Англии подтверждали это предположение».

Героический Альфред Раш погиб в катастрофе «Титаника» на следующий день после его Дня рождения. Его тело, если и было найдено в океане, то не было идентифицировано. Радость Дня рождения на следующий день 15 апреля обернулась горем. С палубы «Титаника» он шагнул в бессмертие».

Самое дорогое в жизни – любовь и музыка

На сцене-палубе главный конструктор «Титаника» Томас Эндрюс: «Ни один из 712 выживших в катастрофе не мог не отметить героического поведения восьмерки музыкантов оркестра «Титаника». Каждый из этих 712 спасенных видел или слышал их. Когда ночью 15 апреля была объявлена команда всем выходить наверх, ни один из музыкантов даже не сделал попытки сесть в шлюпку. Они вернулись без приказа в каюты и взяли музыкальные инструменты, чтобы на шлюпочной палубе играть для пассажиров, успокаивая их и предотвращая панику на борту. Капитан Смит и никто из офицерского состава судна даже не догадались об этом подумать, а они отдали свои жизни, пытаясь спасти жизни других людей таким доступным им способом. Вот имена этих героев: Уоллес Хартли (руководитель, скрипач), Роджер Брикукс (виолончель), Теодор Брейли (фортепиано), Джон Вудворд (виолончель), Джон Кларк (альт), Джон Хьюм (скрипка), Перси Тейлор (фортепиано) и Жорж Кринс (скрипка)».

Уоллес Хартли (руководитель оркестра, скрипач): «Выше всего в жизни я ценю любовь и музыку. Для меня нет ничего важнее музыки и любви. Самое дорогое в жизни – это любовь и музыка! Начало 1912 года подарило мне сразу два удивительных и счастливейших события. Во-первых, в марте я сделал предложение пожениться моей невесте Марии Робинсон, на что она ответила согласием. Во-вторых, 8 апреля меня назначили руководителем оркестра на новейший и самый большой в мире лайнер «Титаник». Получив одну за другой две столь приятные новости, я подумал: «Колесо фортуны жизни повернулось ко мне, наконец! Я счастлив в мои 33 года!» Единственно, что меня огорчало, так это то, что придётся оставить Марию на долгий срок рейса в Америку. Но от такого прекрасного предложения я не мог отказаться, ибо надеялся хорошо себя зарекомендовать как в компании White Star Line, так и среди пассажиров, многие из которых были влиятельные люди, владельцы ресторанов, отелей. Это давало мне надежду, что в будущем я смогу найти хорошую работу и на берегу. Посоветовавшись с невестой, я дал согласие на назначение на «Титаник». А уже перед самым отплытием Мария делает мне восхитительный подарок – она дарит мне скрипку, на которой памятная надпись – «Уоллесу по случаю нашей помолвки. Мария». Я обнял нежно Марию и прошептал ей: «Знаешь, дорогая, нет ничего дороже для меня на свете, чем ты, моя любовь, и моя музыка, которая заключена в этой скрипке! Спасибо, любимая! Я пронесу через всю мою жизнь чувство любви к тебе и служение музыке с этой скрипкой в руках. Каждый раз, как я буду играть на этой скрипке, я буду думать о тебе и играть для тебя, как бы далеко ты ни была от меня, даже если я буду в другой части Земли. Мне грустно расставаться с тобой. Приходи завтра в порт проводить меня в рейс. Давай я сыграю для тебя сейчас на этой скрипке. Хочу, чтобы именно ты первой услышала её».

Каждый день на борту был насыщенным. Традиционно мы играли наш музыкальный репертуар. Иногда к нам подходили богатые джентльмены и заказывали сыграть какие-нибудь их любимые мелодии. Работа доставляла всем большое удовольствие. Ничто нас не огорчало в течение всех дней плавания. Мне казалось, что я нахожусь на приятном пикнике в океане. Иногда я ловил себя на мысли, что я на «Титанике» не работаю, а являюсь его пассажиром и отдыхаю. Я плыву на роскошном корабле, вокруг великолепные океанские пейзажи, а я занимаюсь своим любимым делом – музыкой. Если бы я действительно был пассажиром «Титаника», то я проводил так день почти точно также, играя в салонах, каюте или на палубе. Но с оркестром, конечно, лучше. Безусловно, все мы были любимцами на корабле для всех: и для пассажиров, и для членов команды. Мы слушали бесконечные слова благодарности за нашу музыку. Это делало нас счастливыми на борту «Титаника». Со многими пассажирами мы познакомились и подружились за пять дней плавания. Всем членам оркестра хотелось, чтобы этот рейс не заканчивался и продлился дольше. Так нам всем было здесь хорошо.

В день столкновения с айсбергом 14 апреля мы играли весь день с самого утра. Мы легли поздно и уже спали, когда случилась беда. Мы быстро оделись и вышли из кают. На центральной лестнице я встретился с Томасом Эндрюсом, с которым успел познакомиться во время рейса. Вид у него был очень серьезный и озабоченный. Он был очень приятным и вежливым человеком, и я чувствовал, что он относится ко мне и всем моим музыкантам с чувством симпатии. Я спросил его, что произошло, почему мы остановились ночью посреди океана и заглушили машины. Он, посмотрев мне прямо в глаза, тихо сообщил: «Уоллес, дело плохо. У нас случилась беда. Мы столкнулись с айсбергом. Пробоина в борту ниже ватерлинии очень большая, пять или даже шесть носовых отсеков будут скоро затоплены. Насосы не смогут спасти положение. Наш «Титаник» неизбежно затонет в течение пары часов. Максимум через три часа он будет лежать на дне Атлантики, а на поверхности океана будут плавать только его обломки. Может быть, вы попробуете сесть в спасательную шлюпку? Я не хочу, чтобы вы и ваша музыка умирали! Музыка должна жить. Пусть ваша прекрасная музыка будет реквиемом мне и всем тем, кто останется здесь навсегда».

Ошеломлённый от услышанного, я потерял дар речи. Я не знал, что сказать в ответ. Я спросил только: «А вы, мистер Эндрюс, что будете делать?» Он, печально улыбнувшись, ответил: «Обо мне не беспокойтесь. Шлюпок недостаточно для спасения всех на борту. Я буду помогать спасать людей. Вот вас, например. Я хочу, чтобы вы жили дальше. Поэтому постарайтесь сесть в шлюпку. Я прошу вас об этом. Что касается меня, то я решил уйти с кораблем. Ведь это я его строил. Мне надо идти. Счастливо и храни вас Господь!»

На палубе я передал суть происходящего моим музыкантам. Все были потрясены и смотрели на меня, ожидая нашего плана действий.

Тогда я предложил компаньонам вернуться в каюты, одеться теплее и выйти на палубу с музыкальными инструментами, чтобы играть. Это должно успокоить пассажиров в эти тревожные часы. Посовещавшись, мы так и сделали.

Сначала мы играли в салоне первого класса, где до приказа выходить на посадку в шлюпки находились многие пассажиры. Вскоре на палубе мы встали недалеко от шлюпок и входа к центральной лестнице. Люди постепенно подходили. Один из офицеров громко объявил, что скоро начнётся посадка в первую шлюпку и попросил собраться у неё только женщин и детей. Я до сих пор находился в оцепенении от того, что услышал от Томаса. У меня не укладывалось в голове, как такой великолепный и новейший корабль мог столкнуться с айсбергом. Где были капитан и офицеры? Мне запомнились слова Эндрюса о том, что музыка должна жить. Это полностью совпадало с моими взглядами. Музыка – вечна! Мы должны играть. Одних музыка успокоит и придаст силы, другим станет утешением перед лицом неотвратимого. Я сказал: «Джентльмены, друзья мои! Не знаю, доживём ли мы до завтрашнего утра и увидим ли мы снова Солнце. Я не знаю, будет ли ещё у нас шанс собраться вместе и играть музыку. Поэтому давайте играть сейчас. Отдадим наши судьбы в руки Господа. Может судьба нам ещё подарит шанс. Наша музыка станет памятником нам в любом случае, выживем ли мы в катастрофе или нет. А завтра, если нам повезёт, мы вновь соберёмся и будем снова играть. Всё пройдёт, а музыка – вечна!»

Роджер ответил: «Уоллес, я остаюсь с вами. Пусть люди запомнят нас в последний момент именно так – со скрипками и виолончелями в руках перед лицом неотвратимой опасности, стоящими с гордо поднятыми головами, невзирая на роковую судьбу. Музыка – это то, что мы умеем делать и любим. Наша жизнь – это музыка! Так пусть же наша музыка победит смерть!»

Мы стали играть, и наша музыка полилась в ночи. Мы играли регтайм. Над нами было звёздное небо, на палубах было светло. Кругом уже начиналась сутолока и беготня мечущихся пассажиров. Увидев, а точнее, услышав нас, они на минуту словно застывали, разинув рот от удивления. Некоторые весельчаки отпускали многочисленные шуточки в наш адрес, вроде: «Ребята, а где же рояль?», «Ребята, вы, конечно, большие молодцы, но где же наши места?», «А где продают билеты на ночной палубный концерт?», «Музыканты, почём билеты на концерт?», «Идти на дно камнем, конечно, веселее с музыкой!», «Вот что значит I класс! Тонут с музыкой!», «А места в концертном зале в спасательных шлюпках?»

А мы продолжали играть. Наконец, офицер крикнул матросам спускать первую спасательную шлюпку. Она была заполнена менее, чем наполовину. Мы играли и смотрели на её пассажиров. Шлюпбалки заскрипели под тяжестью лодки, начавшей медленно опускаться за борт. Все её пассажиры смотрели на нас в безмолвии. Ко мне подкатил ком к горлу. Между нами и ними незримо возник какой-то барьер, стена. Они в лодках были уже на стороне спасённых, а мы на палубе со скрипками и виолончелями в руках были уже на стороне бессмертных.

Вдруг одна из сидящих в шлюпке женщин громко крикнула: «У нас здесь есть ещё полно свободных мест в лодке! Давайте возьмём к нам музыкантов. У нас здесь найдутся места даже для их виолончелей!»

Это, пожалуй, был самый трудный момент.

С одной стороны, мы ясно понимали, что места в шлюпке дадут нам шанс спастись и увидеть снова наших любимых, оставшихся на берегу. В этом случае я увижу снова родителей и Марию.

С другой стороны, мы были здесь все вместе, спаянные духом товарищества в нашем музыкальном порыве предотвратить панику на борту.

С одной стороны, Томас Эндрюс сказал, что через три часа «Титаник» будет лежать на дне Атлантики. Я помнил его слова о том, что музыка должна жить вечно. Он лично просил меня постараться спастись на шлюпке.

С другой стороны, Томас Эндрюс не был членом экипажа, он, конструктор «Титаника», был пассажиром, хотя и необычным.

С одной стороны, офицер у лодки произнёс команду «Только женщины и дети на посадку в шлюпку!»

А с другой стороны, полное название этого неписаного правила мореплавания звучит «Сперва женщины и дети, затем мужчины!»

Садиться в первую шлюпку было мало желающих. Многие по своему неведению считали, что «Титаник» безопаснее лодки. Но я знал от Томаса, что с ним случится скоро.

Эти мысли быстро пролетели в моей голове. Внутри меня шла борьба. Если бы стоящий у шлюпбалок офицер сам предложил нам сесть в шлюпку, то я бы пошёл с моими друзьями-музыкантами в шлюпку. Но офицер, хотя и слышал слова дамы, обращённые к нам и к нему, молчал. Возможно, он не хотел делать нам исключение перед другими мужчинами. Когда спускаемая шлюпка начала скрываться за бортом «Титаника», мне стало очень тяжело на душе. Было очень обидно, что шлюпка уходит вниз наполовину пустой! Неужели офицер не знает о приговоре, который вынес «Титанику» его конструктор? Он должен был знать. Тогда почему в шлюпке так мало людей? Ведь Эндрюс сказал, что шлюпок не хватит для всех людей на борту. Посадил бы офицер если не нас, то других людей, стоявших поблизости. Тогда больше бы людей спаслось и меньше было бы слёз в домах их родных. Почему нельзя было спасать мужчин, если лодку спускают полупустой? Разве не будут их женщины, матери, жёны, дочери и сёстры рыдать, получив известие, что их сын, муж, отец или брат остался навеки в океане?

После этих раздумий я громко сказал скрипачу Джону Хьюму, которому не исполнилось ещё 22 лет: «Джон, воспользуйся этой возможностью. Шлюпка полупустая. Никто не возразит, если ты сядешь в неё. Твоя невеста Мэри Костин беременна, и ваша свадьба должна состояться после возвращения «Титаника» из Нью-Йорка. Иди же скорее, садись!»

Я знал, что Джон Хьюм был на лайнере «Олимпик», когда он врезался в крейсер HMS Hawke. Узнав об этом, его матушка испугалась и умоляла Джона оставить море и бросить судовые оркестры. Но ему были нужны деньги перед женитьбой, и он согласился снова выйти в море на хороших условиях.

Офицер слышал мои слова, но промолчал. А женщина из шлюпки весело и приветливо закричала: «Да, идите к нам, Джон! И обязательно со скрипкой! Мы вас ждём. Вы будете нам играть на скрипке в шлюпке и развлекать нас! Нам будет скучно без вас в этом тёмном океане».

В этот момент матросы, спускающие шлюпку, чуть замедлили её спуск, давая время Джону сесть в неё. Но офицер продолжал молчать, хотя нам показалось, что он был бы не против, если бы Джон пошёл к шлюпке.

А Джон, чьё лицо сильно побледнело, ответил: «Я не брошу вас! Мы будем все вместе играть. Давайте же продолжим».

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, мы более усердно стали играть. Я называл музыкальные произведения, а мои музыканты просто кивали или предлагали свои варианты. Здесь, на накренённой палубе под миллионами звёзд ночного неба мы, играя музыку, уходили в бессмертие. Будет ли у нас ещё шанс спастись или нет, но мы будем играть и останемся мужчинами.

Периодически огромные чёрные трубы «Титаника» с оглушительным рёвом выпускали пар и полностью заглушали наш оркестр. Мы вынуждены были прекращать игру. Грохот стоял такой, что казалось рядом проходит железнодорожный состав. Говорить было невозможно, и мы видели, что в эти моменты офицеры отдавали команды матросам жестами.

Положение «Титаника» становилось всё более тревожным. Самым решающим событием, когда все без исключения на борту осознали, что корабль находится в серьёзной опасности и нуждается в срочной помощи, стал запуск ракет в ночное небо. Они взлетали с мостика со свистом и грохотом, а потом взрывались, озаряя яркими вспышками людей на палубе. Люди, как заворожённые, смотрели на это зрелище, которое не сулило им ничего хорошего. Мы делали паузу во время пусков сигнальных ракет. Даже самые неосведомлённые и оптимистические люди приуныли. Все понимали – «Титаник» просит о спасении и подаёт об этом сигнал всем судам, находящимся поблизости.

Перси Тейлор предложил сыграть вальс «Осенний сон» (Songe d’Automne), и мы с радостью согласились – это одно из любимейших наших произведений.

Спасательные шлюпки спускались и отходили от «Титаника», а мы продолжали играть. Палуба сильнее накренялась в сторону носа судна. Прогноз сэра Эндрюса сбывался. Вдруг к нам во время небольшой музыкальной паузы быстрым шагом подошёл офицер. Это был первый помощник капитана Мёрдок.

Он лихо щёлкнул ботинками по палубе и коротким быстрым жестом поднёс руку к фуражке, отдавая честь.

«Господин Хартли! От имени командования судна и от себя лично я благодарю вас и ваших коллег-музыкантов за службу на борту “Титаника”», – быстро отрапортовал он и подал мне руку.

Все встали перед офицером. Нам было приятно, что кто-то из офицеров нашёл время поблагодарить нас.

Мёрдок каждому из нас пожал руку и затем сказал: «Ваша отвага делает вам всем честь. Это служит примером для всех остальных на борту. Честь имею, господа! До свидания и желаю вам всем удачи!»

Я ответил: «Спасибо, господин Мёрдок. Нам очень приятно слышать ваши слова. И мы желаем вам удачи. Какое положение судна?»

«Мы тонем», – и Мёрдок побежал к шлюпбалке, чтобы руководить посадкой в лодку людей.

Спустя много лет в мемуарах второй помощник капитана Лайтоллер написал: «Я не люблю джазовую музыку, но я был рад слышать её в ту ночь. Я думаю, что она нам помогла».

Крен продолжал увеличиваться. И тогда я предложил моим друзьям сыграть мелодию, которую считал нужным играть на собственных похоронах – гимн англиканской церкви «Ближе, Господь, к Тебе!»

Мой отец Альбион, который был дирижёром церковного хора, очень любил эту мелодию и часто исполнял её с хором.

Несколько лет тому назад, когда я плавал с оркестром на лайнере «Мавритания», мне задали вопрос, какое музыкальное произведение я сыграю последним на тонущем корабле, и я ответил, что это будет «Ближе, Господь, к Тебе!» Мой пророческий ответ сбылся.

Его звучание на накрененной палубе «Титаника» было весьма уместно. Величественная музыка гимна лилась в ночи, разносясь по всему океану.

Океан подступал к нашей сцене. Крен судна нарастал, и стало трудно стоять и держать инструменты.

Все видели неотвратимость катастрофы в ближайшее время. Офицеры, матросы и пассажиры пытались спустить складную шлюпку с крыши кают, и взгляды многих людей были обращены с последней надеждой на них. Но у них, к сожалению, не получалось. Начиналась последняя агония «Титаника».

Я увидел, как рухнула первая труба на людей, барахтающихся в воде.

Роджер упустил виолончель из рук, и она полетела по направлению к носу судна. Женщина не успела от неё увернуться. Виолончель ударила по ногам и сбила её. Она с криком и виолончелью полетела вниз. На палубу обрушилась огромная волна. Она неслась навстречу, снося всё на своём пути. Роджера, Перси и Жоржа она унесла с собой в пучину. Мы не успели с ними даже попрощаться. А мы, остальные уцелевшие, впятером крепко держались за перила ограждения борта. Я держался за них одной рукой, ибо второй рукой продолжал сжимать скрипку. Лайнер стремительно тонул. Я громко крикнул: «Господа, я прощаюсь с вами! Спасибо».

Когда океан приблизился к месту, где мы стояли, я изо всех сил прыгнул в воду. Я погрузился с головой и тут же ощутил её ледяной холод, который сковывал и колол тело с ужасной болью. Я старался подальше отплыть от идущего на дно корабля. Мельком я увидел недалеко от себя Теодора, который, захлебываясь, боролся за жизнь. Мне удалось отплыть от корабля около 50 метров. Я обессилел и остановился, оглянувшись назад. Вокруг меня были десятки людей, смытых с палубы волной или прыгнувших в воду, которые боролись за жизнь. Над этой сценой возвышался огромный чёрный корпус «Титаника». Его нос полностью ушёл в воду, а корма поднималась всё выше. Зрелище было совершенно невероятное. Особенно поразили меня вышедшие из воды огромные пропеллеры «Титаника». С ужасом я наблюдал, как с корабля продолжали с диким криком падать в воду с огромной высоты люди. С всплесками при их попадании в воду крики прекращались. Отдохнув, я вновь поплыл прочь от корабля на спине, держа на груди мою скрипку и продолжая смотреть на тонущий «Титаник». Страшный грохот раздался, словно внутри корабля раздался взрыв. Вероятно, это взорвались котлы. Я увидел, как «Титаник» стал разламываться пополам. Это выглядело словно крушение мира, ведь за время плавания мы считали его нашим домом в океане. Корма «Титаника» встала почти вертикально в воде. Вода вокруг неё пенилась и бурлила.

Я проплыл ещё 50 метров. Температура воды была около +2 °C и +4 °C, и я понимал, что долго я не смогу протянуть. В такой холодной воде человек погибает от переохлаждения через 15–20 минут. У меня от ледяного холода океана стали сводить мышцы ног и рук. Я вспомнил, как отец мне говорил, что если ты замерзаешь в воде, то сразу вылезай на берег, потому что ты уже не сможешь согреться в воде и будешь замерзать ещё больше. Моей единственной и последней надеждой было возвращение на место катастрофы спасательных шлюпок. Я откашлялся от воды и закричал «Помогите»! Многие люди вокруг меня стали кричать и звать на помощь. Через пару минут сильнейшая судорога свела мне ногу так, что я закричал от страшной боли. Сотни людей вопили вокруг меня, прося о помощи. Мои зубы начали от холода стучать так, что я слышал их стук. Когда я плыл, сердце билось так, что я мог легко измерить пульс, не прижимая пальцы к артерии. Теперь же сердечный пульс стал постепенно снижаться и началась аритмия. Частота дыхания тоже снижалась. Я не мог уже звать на помощь. Язык был словно изо льда. Движения в воде становились хаотическими, нескоординированными, самопроизвольными. Спасение не успеет прийти. Я вспомнил Марию, как она подарила мне эту скрипку. Я подумал об отце и том, как он переживёт известие о моей гибели. «Господи, помоги ему!», – подумал я. Вся моя жизнь и её последние минуты были посвящены двум самым важным и дорогим вещам для меня – любви и музыке. Эту скрипку я сберёг во время крушения «Титаника», ибо в ней были сконцентрированы и моя любовь к Марии, и моя любовь к музыке. Дрожа, руками, сведёнными судорогами, я стащил с шеи шарф, чудом уцелевшим при крушении, и стал привязывать скрипку к себе. Я не хотел расставаться с ней. Пальцы почти не слушались, и я затягивал узлы как мог, руками и зубами. Кое-как мне это удалось сделать. Затем стали пропадать рефлексы. Мое сознание стало отключаться. Гибель от переохлаждения, гипотермии – очень мучительна. В последний момент перед потерей сознания я помолился: «Господи, прости и прими меня к себе!»

Весь оркестр в составе 8 человек погиб в полном составе, никому не удалось выжить.

Моё тело было найдено плавающим в волнах Северной Атлантики спустя 2 недели после крушения «Титаника» кораблем-кабелеукладчиком CS Mackay-Bennett. Моряки, подняв тело на палубу, обнаружили привязанную к груди скрипку с памятной надписью, что позволило быстро идентифицировать меня.

Скрипку вернули Марии. Спустя 101 год после моей гибели эта скрипка была продана на аукционе за 1,45 миллиона долларов, став самым дорогим артефактом «Титаника».

А меня доставили на судне в Ливерпуль, где меня встретил мой отец Альбион. В моём родном городе Колн были организованы пышные похороны, на которые вышел почти весь город. Во время прощания оркестр играл церковный гимн «Ближе, Господь, к Тебе!», тот самый, который я играл с моим оркестром на палубе «Титаника» во время катастрофы. Его же исполняли и на открытии мемориала в Саутгемптоне. В траурной процессии участвовали более тысячи человек, а вдоль улиц по пути процессии меня провожали 40 000 человек. Могила стала местной городской достопримечательностью, на которую ныне возят даже туристов. Спустя три года был воздвигнут памятник в 1915 году, и была названа моим именем улица Колна.

В Саутгемптоне в апреле 1913 года мэр города воздвиг мемориал всей восьмерке музыкантов «Титаника» – Titanic Musician’s Memorial. Он не устоял во время Второй Мировой войны и был разрушен во время рейдов гитлеровской авиации на Саутгемптон в 1940 году. Его восстановили в 1990 году в присутствии одних из последних выживших на «Титанике» людей. На памятнике выбиты все имена нашей восьмерки и изображен злополучный айсберг, погубивший нас».