Текст книги "Гибель империи. Тайные страницы большой геополитики (1830–1918)"

Трудная дорога к заключению англо-русской конвенции 1907 г

В сентябре 1881 г. Абдуррахман-хан, завершая объединение Афганистана под своей властью, предпринял наступление на Герат. Он разбил войска Аюб-хана, эмигрировавшего затем в Иран, и присоединил Гератский оазис к остальной части страны. Афганские земли снова, хотя и в урезанном виде, были сплочены в единое государство. В целом же период правления эмира Абдуррахман-хана (1880–1901) был временем укрепления центральной власти и настойчивой борьбы эмира против мятежных феодалов и проявлявшихся с их стороны сепаратистских тенденций.

Другим направлением политики Абдуррахман-хана явилась всячески провоцируемая и поддерживаемая из Лондона афганская экспансия в направлении Средней Азии. В этой связи уже в 1883 г. афганский эмир двинул свои войска против небольших припамирских княжеств: Рушана, Шугнана и Вахана. Эти княжества, в большей своей части расположенные на правом берегу Аму-Дарьи, некогда подчинялись Кокандскому ханству, вошедшему в состав владений России. Ввод афганских войск в эти княжества являлся явным нарушением англо-русской договоренности 1873 г. о принятии реки Аму-Дарьи в качестве границы Афганистана.

Великобритания являлась гарантом афганских границ, однако на протесты со стороны России о нарушении соглашений со стороны подконтрольного Англии государства Лондон, с одной стороны, отвечал отписками, а с другой, всячески старался спровоцировать прямое столкновение между Россией и Афганистаном к северо-западу от Герата, в туркменских степях.

В этой связи под предлогом уточнения северных границ Афганистана сюда прибыла британская военно-дипломатическая миссия во главе с генералом Лэмсденом, насчитывающая около 5 тыс. вооруженных солдат. Топографические партии англичан, прикрываясь изучением направления афганской границы, исследовали переправы через Аму-Дарью.

По настоянию Лэмсдена в район Кушки были стянуты афганские войска. Англичане явно хотели руками афганцев захватить Пендинский оазис, из-за которого велись споры в комиссии по разграничению. В конечном итоге провокаторам удалось добиться своего, и они вызвали вооруженное столкновение с русскими отрядами, в ходе которого афганские войска, несмотря на свой численный перевес, были вынуждены покинуть занятый ими район и отступить.

Неудача в оазисе Пенде имела для Англии значительно большие последствия, чем этого можно было ожидать вначале. Дело было не только в том, что британским империалистам не удалось отторгнуть у России важную в военно-стратегическом отношении территорию, но и в том, что, несмотря на все их усилия, столкновение в районе Кушки привело к отказу Кабула от дальнейшего противостояния с Россией.

Однако Лондон потребовал согласия эмира на немедленный ввод в Афганистан британских войск. Этого уже Абдуррахман-хан допустить никак не мог, поскольку прекрасно понимал, что при любом исходе подобной войны она могла дать англичанам основания для очередной английской оккупации Афганистана. Более того, к досаде вице-короля и его окружения, он заявил о полном отсутствии у Афганистана притязаний на спорные территории.

В этой связи чрезвычайный интерес представляет опубликованное в Афганистане описание переговоров вице-короля Индии Дафферина с Абдуррахман-ханом:

«Вице-король. Теперь уже вполне и достоверно известно, что Россия приготавливает войска на Кавказе и в Мерве; но весь мир хочет вести с ней войну. Необходимо, чтобы вы питали доверие к нашему государству.

Эмир. Лично я отношусь к нему с полным доверием, но этого доверия нет у населения Афганистана. Может быть, оно и явится, когда страх исчезнет из их сердец…

Вице-король. Если вы примете от нас помощь войсками, то они будут даны.

Эмир. Я не советовался об этом с моим народом, а потому не знаю, даст он свое согласие или нет.

Вице-король. Из вашего ответа видно, что вы отказываетесь от помощи наших войск.

Эмир. Я не отказываюсь от вашей помощи войсками, но я не могу дать вам ответ на предложение, которое не довел до сведения своего народа…

Вице-король. Можете ли вы поручиться, что население Афганистана примет помощь наших войск для защиты от России?

Эмир. Требование, которое я сегодня обещаю исполнить, не предупредив о нем население Афганистана, может быть не принято им завтра».

А в заключение Абдуррахман-хан заявил:

«Афганский народ не питает доверия к вам… Необходимо сообщить членам вашей комиссии, чтобы они уступили России те части границ Афганистана, которые ныне являются предметом распри между нами и русскими. Я считаю необходимым поступить так потому, что земли и жилища туркмен-сарыков моими владениями, а они сами моими подданными в действительности никогда не были; и их делами я также не ведал… Та часть границы, которая теперь должна отойти к России, не принадлежит к территории Афганистана».

Так кончились крахом попытки английского правительства толкнуть Афганистан на военный конфликт с Россией. Твердая позиция, занятая эмиром Абдуррахман-ханом, в немалой степени способствовала тому, что в сентябре 1885 г. была достигнута договоренность об определении направления северо-западной границы Афганистана. Через два года был подписан окончательный протокол, по которому определялась русско-афганская граница от реки Герируд до Аму-Дарьи.

В конце 1880-х гг. английские агенты развили значительную активность в районе Памира. Сюда направлялись британские разведчики, стремившиеся проникнуть в Ферганскую долину и в Кашгар. Желая положить конец хозяйничанью иностранцев на перешедшей к России территории, царское правительство направило в этот район военный отряд под командованием полковника М. Е. Ионова. Англичане снова попытались использовать создавшуюся обстановку для того, чтобы столкнуть Афганистан с Россией, но, как и пять лет назад, встретили категорический отказ со стороны Абдуррахман-хана вступить в войну против своего северного соседа.

В 1893 г. британское правительство направило в Кабул для переговоров с Абдуррахман-ханом специальную миссию, во главе которой был поставлен секретарь вице-короля Индии по иностранным делам Мортимер Дюранд.

Переговоры эти были весьма парадоксальны, поскольку англичане упорно добивались увеличения северных территорий Афганистана, а эмир категорически отказывался от этих земель, настаивая, что эти территории принадлежат России.

Дело в том, что Абдуррахман-хан не желал создавать новых возможностей для английских провокаций, направленных на ухудшение русско-афганских отношений, подчеркивая при этом, что его вовсе не интересуют какие-либо захваты на Памире, зато много беспокойства причиняют взаимоотношения с Англией.

Впрочем, в виде «компенсаций» за северные территории, от которых всячески отказывался Кабул, Лондон желал отторгнуть обширную и очень важную территорию в районе индо-афганской границы, населенную афганскими племенами. Овладение этой территорией передавало бы в руки Англии полный контроль над горными проходами, ведущими в Афганистан.

Абдуррахман-хан и от этого предложения категорически отказался, в результате переговоры зашли в тупик. Тем не менее Дюранд следуя обычной английской политике кнута и пряника, стал грозить Афганистану немедленной войной в случае отклонения английских претензий. В Северной Индии происходила концентрация британских войск, и английские газеты публиковали множество статей о необходимости воздействия на несговорчивого эмира. Одновременно британские власти обещали увеличить ежегодную субсидию Абдуррахман-хану.

В результате после долгих споров, находясь перед угрозой войны, эмир был вынужден согласиться на очередной перенос границы между британскими владениями в Индии и Афганистаном на запад. Британская империя овладела важнейшей частью территории восточноафганских племен, обеспечив свободный доступ британским вооруженным силам в Афганистан.

С другой стороны, Россия после определения среднеазиатской границы на всем ее протяжении – от Каспийского моря до Памира – приостановила наступление в Средней Азии и перенесла центр тяжести своей экспансии на Дальний Восток.

В 1899–1902 гг. силы и внимание Британской империи были отвлечены на англо-бурскую войну. Тем временем в Европе вырастал грозный соперник – «молодой» хищный германский империализм. К концу XIX в. отношения между Англией и Францией обострились из-за Египта до предела, однако, осознав угрозу, которую Германия стала представлять обеим странам, Париж и Лондон 8 апреля 1904 г. заключили между собой союз Сердечного согласия – Антанту.

С этого момента для Лондона на первый план вышли англо-русские отношения. Чтобы заставить Россию принять выгодные для Великобритании условия и остановить русскую экспансию на Дальнем Востоке, Лондон решил осадить амбиции Петербурга с помощью рвавшейся в бой Японии. С этой целью 30 января 1902 г. Англия и Япония подписали союзный договор, гарантировавший Японии не только благожелательный нейтралитет Англии, но и ее финансовую поддержку, что в значительной степени способствовало развязыванию Японией русско-японской войны.

Ну а после того как Россия с треском проиграла эту войну, Лондон предложил царскому правительству урегулировать спорные вопросы на территории Средней Азии. В результате в августе 1907 г. была подписана англо-русская «Конвенции по делам Персии, Афганистана и Тибета».

Причиной такого сближения позиций Лондона и Петербурга в значительной степени явилась политика Берлина, которая во многом строила свои расчеты на противоречиях между Англией и Россией. Например, в этой связи Вильгельм II писал в одной из своих собственноручных резолюций:

«Когда британцы и русские погрызутся, мы сможем, в качестве третьего радующегося, сунуть Багдадскую дорогу в карман».

Однако германская экспансионистская политика привела как раз к обратному результату. Активизация Германии на Ближнем Востоке вызвала возрастающее беспокойство, как в Петербурге, так и в Лондоне. В этой связи в 1903 г. английский министр иностранных дел Г. Лэнсдоун, явно обращаясь к Берлину, сделал официальное заявление о том, что попытка какой-либо державы приобрести базу на Персидском заливе будет означать для Англии casus belli.

Англо-русская конвенция 1907 г. снимала значительную часть противоречий, имевших место между двумя империями. Однако было бы совершенно ошибочным рассматривать эту конвенцию в качестве основы военно-политического союза между Россией и Англией, поскольку никаких обязательств в случае возникновения состояний войны у одной из договаривавшихся сторон другая сторона на себя не брала. А об англо-русском договоре о черноморских проливах, в 1907 г. в Лондоне даже разговаривать не пожелали.

В реальности же конвенция 1907 г. была направлена на разделение территории Среднего Востока на сферы влияния между Россией и Великобританией. Соответственно Иран был разделен на три зоны: 1) северная, ограниченная на юге линией Каср-и-Ширин, Исфаган, Иезд-Кахк-Зюльфагар, была отнесена к сфере влияния России; 2) юго-восточная зона – к югу от линии, начинающейся от афганской границы и проходящей через Газик, Бирджан, Керман к Бендер-Аббасу – вошла в британскую сферу влияния; 3) зона, расположенная между первыми двумя, была признана нейтральной.

Россия согласилась считать Афганистан расположенным вне сферы русского влияния, обязалась не посылать туда своих агентов и вести политические сношения с этой страной исключительно при посредничестве британского правительства. Англия, со своей стороны, приняла на себя обязательства не производить никаких изменений в политическом статусе Афганистана и не принимать никаких мер, могущих угрожать России.

Обе державы признали суверенные права Китая над Тибетом, обязались не нарушать территориальной целостности этой страны и не вмешиваться в ее внутренние дела; однако в тексте конвенции была подчеркнута особенная заинтересованность Великобритании в сохранении существующего режима внешних сношений Тибета.

Глава 3
Зарождение Антанты

Франкфуртский мир

20 июля 1870 г. Франция, с большим энтузиазмом поддавшись на сфабрикованную Бисмарком провокацию, объявила Пруссии войну. Так началась, казалось бы, совершенно рядовая для того времени война, которой, однако, было суждено на протяжении семи десятилетий играть колоссальную роль не только в европейской, но и во всемирной истории, и итоги которой во многом предопределили две мировые войны, унесшие жизни более ста миллионов людей.

Как известно, война – это не что иное, как продолжение политики иными средствами, поэтому для ее успешного завершения важно не только выиграть у противника на полях сражений, но и заключить такой мир, который бы исключил возможность повторения новой войны. Достичь это можно двумя различными путями. Либо путем радикального ослабления противника с помощью дробления его территории на ряд мелких и зависимых от победителя государств, а также аннексии значительной части его территории. Либо путем подписания мира на справедливых и взаимоприемлемых условиях.

Однако победившая в этой войне Пруссия в то время еще не была настолько сильна, чтобы радикально ослабить Францию. Прежде всего, этого не допустили бы другие великие державы. Но и подписывать справедливый мир, при котором исчезли бы причины для возникновения новых военных конфликтов между двумя державами, Берлин тоже не желал. В этой ситуации канцлер О. фон Бисмарк, определявший внешнюю политику Пруссии, добился подписания такого мира, который не ликвидировал вековой антагонизм между двумя державами, а уже изначально был направлен на продолжение войны и дальнейший военный разгром Франции.

В результате 10 мая 1871 г. был подписан Франкфуртский мирный договор, по которому Франция уступила Германии Эльзас и большую часть Лотарингии и обязывалась уплатить 5 млрд франков контрибуции. Так намеренно была создана ситуация, при которой было очевидно, что французы никогда не смирятся с потерей двух своих провинций. Однако новая граница была проведена таким образом, что все стратегически важные пункты переходили на сторону Германии, а Франция становилась беззащитной перед угрозой уже планировавшейся немецкой агрессии.

Захват Эльзаса и Лотарингии, по условиям того времени, давал Германии серьезные стратегические выгоды. Пока французы владели Эльзасом, они могли сравнительно легко произвести вторжение в Южную Германию с его территории. А ведь именно католический юг был самым уязвимым местом только что созданного единого германского государства, и его верность идее немецкого единства представлялась тогда довольно сомнительной. После же перехода Эльзаса к Германии французы оказывались отброшенными за Вогезы. Теперь между Францией и Германией, кроме линии Рейна, высилась еще цепь Вогезских гор, трудно проходимых для большой армии. Таким образом, Эльзас имел серьезное оборонительное значение.

Наоборот, стратегическое значение Лотарингии было скорее наступательным. Здесь немцы приобретали плацдарм, который приближал их к Парижу и значительно облегчал повторение опыта 1870 г. – удара на Париж через равнинное пространство между Вогезами на юге и Арденнами на севере. Стратегическим ключом к нему являлась крепость Мец, которая теперь оказалась в руках Германии.

Таким образом, уже изначально немцы сознательно провоцировали французов на войну, которую те наверняка должны были бы проиграть. В этой связи вскоре после подписания Франкфуртского мира Бисмарк говорил французскому дипломату:

«С нашей стороны было бы абсурдом брать у вас Мец, который является французским. Я не хотел оставлять его за Германией. Но генеральный штаб запросил меня, могу ли я гарантировать, что Франция не станет брать реванш. Я ответил, что, напротив, я вполне убежден, что эта война является лишь первой из тех, которые разразятся между Германией и Францией, и что за ней последует целый ряд других.

Мне ответили, что в таком случае Мец явится гласисом, за которым Франция может разместить сто тысяч человек. Мы должны были его сохранить. То же самое я скажу и об Эльзасе с Лотарингией: брать их у вас было бы ошибкой, если бы миру суждено было быть прочным, так как эти провинции являются для нас обузой».

Победоносную войну с Францией прусские бароны использовали для завершения объединения Германии вокруг Пруссии. В этой связи в январе 1871 г. немецкие князья провозгласили в Версале прусского короля Вильгельма I германским императором, а Бисмарк при этом получил пост канцлера Германии.

Франко-прусская война завершила целый ряд глубоких перемен в политическом устройстве Европы. Стало реальностью национальное объединение Германии, хотя и без немецких областей Австрии. Интересно, что против включения австрийских немцев в единую Германию выступала именно Пруссия, поскольку такое объединение привело бы к преобладанию во Втором рейхе католиков.

Так что, хотя образование единой Германии шло на национальной основе, тем не менее в этом процессе не последнюю роль играла борьба цивилизационных факторов, обусловленных различием католической и протестантской религий, при явном доминировании последней. А для обуздания ориентирующейся на Рим церкви, под давлением Бисмарка, уже в 1873 г. были приняты так называемые «майские законы», направленные против католицизма.

Объединение Германии на национальной основе, борьба с католичеством и враждебное окружение страны породили немецкую национальную идею, вскоре ставшую основой для развития крайних форм национализма сперва в форме пангерманизма, а после поражения Германии в Первой мировой войне – в форме нацизма.

Фундаментом немецкого национализма стала идея обделенности немцев как колониями, так и территорией, необходимой для развития метрополии. Так, под флагом исправления исторической ошибки, и зародились планы создания Серединной империи, а также территориальной экспансии и завоевания жизненного пространства. Причем эта национальная идея стала стержневой не только для деятельности национал экстремистов, но основой политики властей Второго и Третьего рейха, что и привело мир к двум кровопролитным мировым войнам.

Здесь нужно отметить принципиальное различие между пангерманизмом и панславянизмом, сформировавшихся к концу девятнадцатого столетия. Если Германия к этому времени уже несколько десятилетий являлась единым национальным государством, и пангерманисты ратовали за завоевание новых земель, будучи по своей сути агрессорами, то значительная часть славян все еще оставалась под властью иностранных государств, поэтому панславянисты вели справедливую борьбу за национальное освобождение родственных им народов из-под османского ига и австрийского владычества.

Франция и Германия: между миром и войной

Тем временем завершался также и процесс объединения Италии. И если раньше восточными соседями Франции были слабые мелкие государства, а западным соседом России была сравнительно небольшая Пруссия, к тому же поглощенная непрерывным соперничеством с Австрией, то теперь у границ России и Франции возникла мощная держава – Германская империя. Соответственно изменилось и отношение Петербурга к Берлину. Если во время войны 1870–1871 гг. немцы здесь встречали поддержку и одобрение, то первая же попытка Бисмарка продолжить разгром Франции встретила осуждение и противодействие со стороны Александра II.

Повод для новой войны с Францией Берлину дали реваншистские настроения значительной части французов. В августе 1873 г. епископ города Нанси выступил с пастырским посланием, призвав верующих молиться за возвращение Эльзаса и Лотарингии в лоно Франции. Но в епархию епископа Нанси входила вся Лотарингия, включая и ее отошедшую к Германии часть. Поэтому послание епископа было прочитано с церковных кафедр и опубликовано в католической печати, в том числе и на немецкой территории. Бисмарк использовал этот факт для разжигания взрывоопасной ситуации и потребовал от Парижа репрессий против церковного иерарха.

Со своей стороны в связи с выступлением нансийского епископа немецкая пресса открыла яростную кампанию, обвиняя Францию в подготовке войны и требуя от германского правительства принятия срочных ответных мер. Надо сказать, что с военной точки зрения война с Францией в 1873 г. была бы, несомненно, выгодна для немцев, поскольку на их стороне к этому времени был еще больший перевес в силах, чем в 1870 г.

Французское правительство почуяло опасность новой военной катастрофы, и в этой связи срочно обратилось за помощью к Австрии и России. Французский демарш как раз совпал с визитом Франца Иосифа в Петербург, куда император прибыл 13 февраля 1874 г. в сопровождении министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Д. Андраши. Здесь, в русской столице, Горчаков и Андраши предприняли совместную демонстрацию в пользу Франции. Они вместе посетили французского посла и заверили его, что осуждают действия Берлина. Бисмарку пришлось ретироваться. И уже 17 февраля он дал распоряжение приостановить дальнейшее развитие конфликта.

Естественно, что после этого случая Париж принял меры по усилению боеспособности своей армии, и в конце 1874 г. во Франции был введен закон об увеличении состава полка с трех батальонов до четырех. Таким образом, французская армия мирного времени увеличивалась на 144 тыс. чел.

В ответ на это немецкая пресса стала распространять слух, будто бы французское правительство срочно, даже по явно завышенным ценам, закупает в Германии лошадей для армии. В одной из ведущих германских газет появилась инспирированная Бисмарком передовица с провокационным заголовком «Является ли война неизбежной?». В статье утверждалось, что Франция увеличила военные расходы и что французская армия закупает большое количество лошадей, готовясь к нападению на Германию. В результате под шумок пропагандистской кампании 4 марта 1875 г. был издан указ кайзера о запрещении вывоза лошадей за пределы империи.

Все это было использовано Парижем для дипломатического контрнаступления. Собрав решительно все, что можно было услышать об агрессивных замыслах Берлина, французы попытались мобилизовать Россию и Англию на поддержку Франции. Призыв Парижа и на этот раз не остался без ответа. Французский посол в Петербурге получил от Горчакова обещание дипломатической поддержки в случае начала немецкой агрессии.

А в Лондоне французский демарш совпал с поступлением тревожных сведений относительно планов германского вторжения в Бельгию. В этой связи явно поверив в серьезность ситуации, английский премьер-министр Б. Дизраэли дал указания министру иностранных дел лорду Дерби обратиться к русскому канцлеру Горчакову с идеей пригрозить Берлину:

«Мое собственное впечатление таково, что нам следует организовать совместное выступление для сохранения мира в Европе… Не исключая альянс между нами и Россией по этому конкретному поводу, да и с прочими державами, как, например, Австрией, и, возможно, следовало бы пригласить для участия также и Италию».

Уже одно то, что Дизраэли, всегда крайне враждебно относившийся к имперским амбициям России, готов был сделать намек на возможность англо-русского альянса, говорит о том, что он всерьез опасался перспективы установления германского доминирования на континенте.

После принятых Россией и Англией мер призрак войны исчез так же быстро, как и появился, а Бисмарк в беседе с русским послом уверял, будто указ кайзера был вызван необходимостью сохранить конское поголовье для приближающихся полевых работ. Хотя канцлер все же не мог не признать, что обычно от подобных мер пахнет порохом.

Тем временем в начале 1887 г. Бисмарк всерьез начал опасаться скорого восстановления военной мощи Франции и вновь предпринял попытку организовать ее разгром. 11 января канцлер произнес в рейхстаге угрожающую речь, направленную против Франции, заявив, что Германия непременно будет воевать с ней – «может быть, через 10 лет, а может быть, и через 10 дней». Одновременно Бисмарк сделал демонстративный дружественный жест в сторону России: «Дружба России для нас важнее, чем дружба Болгарии и чем дружба всех друзей Болгарии в нашей стране».

Вслед за этим германское правительство объявило о призыве резервистов. В середине февраля к границам Франции были придвинуты 120 тыс. германских войск. Меч Бисмарка вновь навис над головой Парижа. Однако в последний момент железный канцлер заколебался, явно опасаясь поддержки, которую Россия вновь могла оказать французам. Поэтому во время встречи с русским послом в Берлине Павлом Андреевичем Шуваловым был сформулирован проект нового русско-германского договора без участия Австрии, отношения которой с Петербургом к тому времени вконец испортились.

Суть проекта сводилась к следующему: Россия гарантирует Германии свой нейтралитет в случае франко-германской войны, а Германия со своей стороны не станет препятствовать тому, чтобы России овладела бы черноморскими проливами и восстановила русское влияние в Болгарии. Кроме того, Россия должна была обязаться ничего не предпринимать против территориальной целостности Австро-Венгрии и признать Сербию сферой австрийского влияния.

13 января Бисмарк обратился к бельгийскому правительству с запросом, какие оно принимает меры на случай якобы возможного французского вторжения в Бельгию. А 22 января поверенному в делах в Париже было предписано срочно представить сведения о французских военных приготовлениях, для того чтобы обосновать позицию Берлина и «обратить внимание французского правительства на то обстоятельство, что его военные приготовления заставляют сомневаться в его миролюбии».

28 января Бисмарк провел в Берлине встречу с французским послом, в ходе которой последний заверял канцлера в мирных намерениях Франции. Бисмарк ему ответил, что и не сомневается в миролюбии существующего правительства. Однако оно представляется ему непрочным, поскольку «если Буланже станет председателем Совета министров или президентом республики, тогда произойдет война».

30 января, на заседании прусского министерства, Бисмарк оповестил своих коллег о возможности начала войны уже в течение ближайших же недель и заявил, что на следующей неделе в прусский Ландтаг должен быть внесен проект закона о займе в 300 млн марок на покрытие военных расходов.

На следующий день в газете «Post» появилась явно инспирированная немецким правительством статья под заглавием «На острие ножа». В ней доказывалось, что Франция лихорадочно вооружается и шовинистические чувства накалены в ней до последнего предела, что Буланже является в Париже господином положения и, придя к власти, обязательно начнет войну. Вслед за этой статьей поползли тревожные слухи, будто Бисмарк готовит ультиматум Франции с требованием отставки Буланже.

Сам же канцлер в течение всего этого времени с нетерпением ждал известий из Петербурга. Однако проект договора, привезенный Шуваловым (русским послом в Берлине), у царя одобрения не встретил. И это было совершенно естественно, поскольку подписание подобного договора позволило бы Германии окончательно разделаться с Францией, после чего Россия осталась бы на континенте один на один с гораздо более сильным в военном и экономическом отношении блоком Германии и Австрии. Попытка же Петербурга овладеть черноморскими проливами или утвердиться в Болгарии немедленно вызвала бы ответную военную реакцию со стороны Англии, а память о поражении в Крымской войне 1854 г. еще не успела выветриться из умов русских политиков.

Поднявшаяся военная тревога повергла французское правительство в подлинное смятение. В этой связи министр иностранных дел Франции Л. Флуранс решил срочно обратиться за помощью к России. 21 января он приехал к русскому послу во Франции барону А. П. Моренгейму, чтобы обратить внимание русского правительства на агрессивные замыслы Германии и запросить, может ли Франция рассчитывать на моральную поддержку России. И уже на следующий день Александр III дал на этот вопрос свой вполне определенный ответ: «Конечно, да».

24 января состоялась очередная встреча Бисмарка с русским послом в Берлине графом Павлом Андреевичем Шуваловым, но посол ни словом не обмолвился о решении царя по поводу проекта русско-германского договора. После чего канцлеру оставалось только одно – попытаться опереться в своих действиях на Англию, которая в то время из-за англо-французских разногласий в Египте находилась в состоянии сильной конфронтации с Парижем. В тот же день Бисмарк предпринял новый дипломатический ход. По его поручению немецкий посол в Лондоне граф П. Гатцфельд явился в Министерство иностранных дел Великобритании и заявил там, что Германия не хочет войны с Францией, но, тем не менее, эта война очень близка. Затем посол с настойчивостью задал вопрос, будет ли Англия в случае войны поддерживать Австрию и Турцию против России.

В ответ на вопросы немецкого посла премьер-министр Великобритании Р. Солсбери заявил, что, по его мнению, Англия должна это сделать, но, ввиду неуверенности в позиции парламента, он не может взять на себя твердые обязательства. Тем не менее 4 февраля близкая к Солсбери газета «Standard» поместила статью, посвященную бельгийскому нейтралитету. В этой статье, в предвосхищение плана Шлиффена, указывалось, что Бельгия – самый удобный путь для вторжения немцев во Францию, и ставился вопрос, что должна будет делать Англия, если Германия действительно двинется по этому пути. На сей раз ответ на этот вопрос звучал парадоксально: в таком случае для Англии было бы неразумно защищать Бельгию:

«Англия не может стать на сторону Франции против Германии. Этим Англия спутала бы основные цели английской политики во всех точках земного шара».

Так сильно изменилась позиция Англии по сравнению с позицией, которую Лондон занимал в этом вопросе в 1875 г. Произошло это вследствие обострения борьбы за раздел мира, в которой Франция в ту пору стала для Англии более опасным соперником, чем Германия. Таким образом, в случае новой франко-германской войны Бисмарк мог уверенно рассчитывать на то, что Англия воздержится от вмешательства в этот конфликт. И единственным противовесом на его пути оставалась Россия. Тем не менее именно наличие потенциальной угрозы со стороны России который раз уже заставило Бисмарка отложить реализацию своих военных амбиций.

Международная обстановка толкала Англию на сближение с Австро-Венгрией, Италией и Германией, поскольку у всех этих стран были в ту пору общие враги – Россия и Франция. Тем не менее Солсбери несколько раз отклонял немецкие предложения заключить союзный договор, содержащий твердые военные обязательства Лондона. Борьбу с Россией и Францией он рассчитывал осуществить чужими руками – силами держав Тройственного союза. В крайнем случае, для предотвращения перебежки Италии во французский лагерь он готов был пойти на соглашение менее обязывающего характера – о проведении общей политической линии.