Текст книги "Гибель империи. Тайные страницы большой геополитики (1830–1918)"

«Очень важна реализация революции не только в Польше, но и на Украине:

1. Как средство ведения военных действий против России.

2. В случае благоприятного для нас завершения войны создание нескольких буферных государств между Россией, с одной стороны, Германией и Австро-Венгрией – с другой, желательно как средство ослабления давления русского колосса на Западную Европу и для отбрасывания России на восток настолько, насколько это возможно».

А уже 9 сентября канцлер фон Бетман-Гольвег формулирует основную послевоенную цель Германии на Востоке:

«Возможное удаление России от немецкой границы и ликвидация ее господства над нерусскими народами… Россия должна быть отброшена в Азию и отрезана от Балтики; с Францией и Англией мы всегда сможем договориться, с Россией – никогда».

Аналогичное заявление делает 17 октября и австрийский канцлер граф Берхтольд:

«Наша главная цель в этой войне – ослабление России на долгие времена, и с этой целью мы должны приветствовать создание независимого украинского государства».

Не остаются в стороне от обсуждения послевоенных целей Германии ее общественные организации и политические партии. 28 августа президиум Пангерманского союза следующим образом сформулировал конечные цели войны:

«1. Приобретение за счет России обширных территорий для поселения немецких крестьян, а именно: Польши, Литвы, Белоруссии, прибалтийских губерний и Украины…

5. Все захваченные Германией территории должны быть очищены от людей (Land frei von Menschen), так как Германии нужны территории без людей».

В сентябре крупнейшая в те времена правая партия «Общегерманский союз», возглавляемая Генрихом Классом, приняла следующее постановление:

«Абсолютно императивным является требование, чтобы Миттельойропа, включая регионы, полученные Германским Рейхом и Австро-Венгрией в качестве призов победы, образовывали одну единую экономическую общность; Нидерланды и Швейцария, три скандинавских государства и Финляндия, Италия, Румыния и Болгария будут присоединены к этому ядру постепенно и исходя из принуждающей к такому сближению необходимости…

Лицо России должно быть силой повернуто на восток снова, она должна быть загнана в границы, существовавшие до Петра Великого».

В конце июня 1915 г. в Берлине был созван съезд представителей немецкой интеллигенции, утвердивший так называемый меморандум профессоров, авторы которого хотели лишь «оказать поддержку правительству формулировкой ясно выраженной воли народа при ожидающих его бесконечно трудных и разнообразных переговорах».

В отношении к будущему России воля немецкого народа в профессорском изложении определялась тем обстоятельством, что земли, пригодные для реализации послевоенных целей Второго рейха, находились на Востоке. Поскольку же русское крестьянство «вовсе не так срослось со своей землей, как население Центральной и Западной Европы», а Российская империя существовала главным образом благодаря тому, что на этих землях «германская культура усваивалась в течение 700 лет». Поэтому эти земли должны быть присоединены к Германии в качестве послевоенного приза: «Линия границы и основа увеличения прироста населения в стране может быть территория, которую должна уступить нам Россия».

Едины в стремлении урвать у России «свой» кусок территории были и немецкие промышленники. Так, например, Август Тиссен в меморандуме от 9 сентября прямо требовал раздела русского колосса:

«Россия должна лишиться балтийских провинций, части Польши, Донецкого угольного бассейна, Одессы, Крыма, Приазовья и Кавказа».

Разумеется, в этом отношении нельзя демонизировать одних только немцев. Ведь после Победы над Германией идею расчленения России активно подхватили наши бывшие союзники англичане и французы. А после Рапалло Германия стала союзницей Советской России. Все это бесспорно доказывает, что у России нет и не может быть, как постоянных врагов, так и постоянных друзей.

Как Берлин реализовывал свои планы по расчленению России

Тем временем к концу 1914 г. в вопросе расчленения России правительство Германии перешло от слов к делу. При этом Берлин сделал ставку на поддержку и финансирование сепаратистских движений на национальных окраинах Российской империи как основы для послевоенного раздела ее территории. Возглавлял эту подрывную антирусскую деятельность заместитель государственного секретаря иностранных дел А. Циммерман. Украинская часть задачи была поручена прибалтийскому немцу П. Рорбаху, который еще до войны специально обследовал отдельные районы России на предмет наличия в них сепаратистских движений.

Кроме того с помощью австрийцев ему активно помогал в проведении подрывной работы на Украине германский генеральный консул во Львове Хайнце. С началом военных действий группа украинских националистов создала под руководством Хайнце «Лигу освобождения Украины», чьи отделения активно работали под прикрытием германских посольств в Константинополе и Бухаресте, откуда шпионы и агенты немецкого влияния засылались в Одессу и другие черноморские порты. Кроме того украинские сепаратисты в большом количестве регулярно получали пропагандистскую литературу, в которой описывалось, сколь великой была Украина во времена гетманов и как угнеталась она русскими царями.

В это время наиболее видным идеологом раздела России становится профессор Шиман, провозгласивший, что русское государство якобы не является продуктом естественного развития, а представляет из себя конгломерат народов, искусственно удерживаемых вместе русской монархией. Именно поэтому Шиман считал, что первое же историческое испытание должно сокрушить Россию.

Идея расчленения России основательно завладевает и фон Яговым, который 2 сентября 1915 г. представляет императору пространный меморандум о восточной угрозе:

«До сих пор гигантская Российская империя с ее неиссякаемыми людскими ресурсами, способностью к экономическому возрождению и экспансионистскими тенденциями нависала над Западной Европой как кошмар. Несмотря на влияние Западной цивилизации, открытое для нее Петром Великим и германской династией, которая последовала за ним, фундаментально византийско-восточная культура отделяет русских от латинской культуры Запада. Русская раса, частично славянская, частично монгольская, является враждебной по отношению к германо-латинским народам Запада».

В конце 1915 г. на оккупированных немцами территориях под руководством П. фон Гинденбурга и Э. Людендорфа была создана административная система управления оккупированными русскими землями «Оберост». Немецкая администрация проявила чрезвычайную энергичность и подлинно прусский дух в осуществлении германизации восточных земель. Официальным языком в этих районах стал немецкий, а Людендорф заявил:

«Я полон решимости возобновить на оккупированной территории цивилизационную работу, которую немцы проводили в этих землях столетиями. Население, состоящее из такого смешения рас, оказалось неспособным создать собственную культуру».

В этой связи железный германский генерал весной 1916 г. стал планировать заселение значительной части прибалтийских государств немцами, которые должны были занять землю, экспроприированную у местных жителей.

В это же время немцы начали отделять военнопленных украинцев, содержа их отдельно от русских военнопленных, и подвергали их методической идеологической обработке, чтобы сделать из них борцов за украинскую самостийность. В это время на немецком языке была издана целая библиотека литературы о значении Украины и ее экономических возможностях.

После украинцев в лагерях военнопленных начали отделять также грузин, финнов, мусульман, евреев. Особое внимание вызвал у Хайнце польский и еврейский вопросы. Последний был назван третьим по значению после украинского и польского. Русским евреям обещались равные гражданские права для всех, свободное отправление религиозных обрядов, свободный выбор места жительства на территории, которую оккупируют в будущем Центральные державы. В направляемых в Россию листовках обещалось изгнать москалей из Польши, Литвы, Белоруссии, Украины. В 1915–1917 гг. в Берлине были проведены целый ряд научных конференций, посвященных вопросам колонизации западных областей России.

Характерно, что в Прибалтике подрывная стратегия Берлина значительно отличалась от стратегии на украинском направлении. Здесь кайзеровское правительство твердо полагалась на остзейских немцев, которым и предстояло реализовать миссию германизации Прибалтики. В отличие от Украины, Литва и Прибалтика в Берлине абсолютно не рассматривались как поле возбуждения местного национализма. Здесь немцы видели уже готовую часть будущего Рейха, и поэтому ставилась задача консолидации местного населения под руководством остзейцев.

Советник Ягова М. Серинга в 1915 г. посетил оккупированные немцами районы Прибалтики и подготовил доклад, согласно которому главными целями германской политики в этом районе должны были стать Литва и Курляндия. При этом Серинг был уверен, что в случае проведения целенаправленной государственной политики десяти процентов уже проживающего там немецкого населения будет достаточно для германизации прибалтов уже через два-три поколения.

Впрочем, проблема расчленения России была настолько важной для кайзеровской Германии, что поддержкой только российских сепаратистов дело не ограничилось. В этом вопросе Берлин пошел гораздо дальше, найдя союзника даже среди социал-демократов, являвшихся ярыми противниками любой монархии. В этой связи Бетман-Гольвег, Ягов и Циммерман активно ухватились за идеи, представленные немецкому правительству в мартовском 1915 г. меморандуме А. Л. Гольфанда-Парвуса, в котором идеолог революции 1905 г. писал:

«Русская демократия может реализовать свои цели только посредством полного сокрушения царизма и расчленения России на малые государства. Германия, со своей стороны, не добьется полного успеха, если не сумеет возбудить крупномасштабную революцию в России. Русская опасность будет, однако, существовать даже после войны, до тех пор пока русская империя не будет расколота на свои компоненты. Интересы германского правительства совпадают с интересами русских революционеров».

Главной идеей Парвуса было его предложение по организации в России массовой политической забастовки под лозунгом «Свободы и мира». Центральным пунктом забастовочной борьбы должен был стать Петроград и другие центры оборонной промышленности России. Меморандум произвел чрезвычайно положительное впечатление на германское руководство. В этой связи министерство иностранных дел сразу же выдало Гельфанду 20 млн марок, которые предполагалось истратить на подрывную работу против России. Центром подрывной работы был выбран Копенгаген, где ярым поборником идей Парвуса стал немецкий посол в Дании У. Брокдорф-Ранцау, писавший в декабре 1915 г.:

«Германии смертельно грозит русский колосс, кошмар полуазиатской империи московитов. У нас нет альтернативы попытке использовать революционеров, потому что на кону находится наше существование как великой державы… Если мы вовремя сумеем революционизировать Россию и тем самым сокрушить коалицию, то призом победы будет главенство в мире».

В июне 1916 г. Берлин предпринял шаги, направленные на установление сепаратного мира с Россией, выставив Петрограду следующие требования в качестве условий заключения мира: 1) русские провинции – Курляндия и Эстония – включаются в германские балтийские провинции; 2) Литва отделяется от России и либо присоединяется к Восточной Пруссии, либо становится германским герцогством; 3) Польша становится независимым государством, и ее ориентация определяется Германией и Австро-Венгрией. При этом Россия не платит репараций. Правда, ей придется навсегда отказаться от своего влияния на Балканах и от каких-либо особых условий, касающихся черноморских проливов.

Ответа Петрограда на эти наглые предложения не последовало. Тогда следующим шагом, предпринятым кайзером Вильгельмом по отношению к России, явилось провозглашение 5 ноября 1916 г. марионеточного Великого герцогства Польского, армией которого должны были командовать немецкие офицеры. Естественно, что ни о какой реальной независимости поляков в этом случае речи не шло.

Тем временем в России произошел февральский переворот. Давно уже рвавшиеся к власти либералы через организованные Гучковым Рабочие группы ВПК организовали массовые рабочие волнения в столице. В результате лишившись поддержки генералитета, Николай II фактически был принужден отречься от престола. К власти пришло Временное правительство, которое, однако, не пожелало заключать сепаратный мир с Германией. Все усилия Берлина по разжиганию русской революции пошли прахом. Но тут о себе вдруг напомнил мало кому до того известный Ульянов-Ленин, запросив немецкие власти разрешения пропустить через Германию проезд поезда с русскими революционерами.

Учитывая, что Ленин был одним из немногих, кто открыто призывал к поражению своего правительства в войне, он и его соратники по распоряжению канцлера беспрепятственно проехали через немецкую территорию. Надо отдать должное, что на сей раз Берлин поставил на нужную пешку, которая вскоре превратилась в ферзя.

Поскольку дорвавшееся до власти Временное правительство оказалось просто не способным к управлению государством, то «демократическая» Россия стала рассыпаться прямо на глазах. Вскоре после Февраля о своей независимости заявила Украина и Финляндия. Естественно, что этот процесс развала России был активно поддержан немцами на оккупированных ими территориях. В мае 1917 г. переселившиеся еще в прежние времена в Германию балтийские немцы основали «Германо-Балтийское общество».

18 сентября так называемые «Рыцари и землевладельцы Курляндии» провозгласили парламент, в котором немцы составляли абсолютное большинство, хотя среди населения прибалтийских губерний их было менее восьми процентов. Этот так называемый парламент официально попросил Берлин:

«Защиты Его Величества и могущественного Германского Рейха. Мы с доверием вручаем наши судьбы в руки Его Величества и назначенной им германской военной администрации».

6 ноября депутация «Рыцарей и землевладельцев Курляндии» оккупированной части Ливонии вручила Гинденбургу и Людендорфу петицию с просьбой о включении Ливонии и Эстонии под защиту германской короны или назначении императором вице-короля, а 30 декабря Чрезвычайный сейм Ливонии принял резолюцию об отделении от России.

Несколько сложнее для немцев проходил процесс аннексии Литвы, поскольку ее жители уже познали все прелести германской оккупации. Поэтому немецкое командование всячески пресекло любые требования литовцев к установлению для них системы внутреннего самоуправления и навязало им полностью подконтрольный оккупационным властям так называемый литовский Национальный совет (Тариба). А 11 декабря эта самая Тариба провозгласила литовское государство, связанное союзом с германским рейхом.

3 марта 1918 г. правительством Ленина был подписан с Германией и ее союзниками Брестский мирный договор. Так высадив в Петрограде ленинский десант и заключив с ним мирный договор, Германия получила на Востоке все, о чем только могла мечтать, начиная Первую мировую войну.

От России отторгалась Польша, Прибалтика, Украина и Белоруссия, которые занимали площадь 780 тыс. км² с населением 56 млн чел., что составляло почти треть населения Российской империи, включая 40 % всех промышленных рабочих. На этой территории находилось 27 % обрабатываемой в стране земли, 26 % всей железнодорожной сети, 33 % текстильной промышленности, выплавлялось 73 % железа и стали, добывалось 89 % каменного угля, находилось 90 % сахарной промышленности, 918 текстильных фабрик, 244 химических предприятия, 615 целлюлозных фабрик, 1073 машиностроительных завода.

По условиям договора, Россия обязывалась выплатить победителям 2,5 млрд руб. репараций, произвести полную демобилизацию своей армии, признать марионеточные правительства Украины, Прибалтики и Финляндии и незамедлительно вывести оттуда все свои войска.

Формально отошедшие от России территории не аннексировались Германией, однако в условиях немецкой оккупации правительства ряда вновь образованных государств к моменту заключения договора уже обратились к Берлину с «просьбой» о присоединении ко Второму рейху, а когда, скажем, очередное правительство Украины 17 апреля 1918 г. отказалось подписать украино-германскую военную конвенцию, на которой настаивали немцы, то оно попросту было арестовано, а во главе «независимого» государства был поставлен незалежный гетман Скоропадский, который сразу же подписал все, что от него требовали в Берлине. В целом же все это было прямо-таки настоящим триумфом провозглашенной Лениным политики мира без аннексий и контрибуций.

Итак, проследив всю цепочку, начиная от требований пангерманских экстремистов аннексировать Прибалтику и Украину и заканчивая заключением Брестского мира, мы видим, что все действия немецкого правительства на Востоке были подчинены единой цели, которая этими немецкими экстремистами и была сформулирована еще в конце XIX в. Таким образом, есть все основания для вывода, что, объявляя войну России, кайзер несомненно ставил захватнические цели развала Российской империи и подчинения Германии отторгнутых от нее территорий. Хотя, разумеется, это не было единственной причиной, приведшей к началу Первой мировой войны. Главная же цель Германии состояла в достижении европейской гегемонии, но достичь ее немцы могли, лишь значительно ослабив двух своих основных континентальных соперника.

Однако ослабить Россию и Францию надолго, да так, чтобы не повторилась история возрождения военной и экономической мощи Парижа, как это произошло после войны 1871 г., можно было лишь разделив территорию соперников на ряд мелких и зависимых от Германии государств.

Следовательно, цели, которые ставил Вильгельм II, мало чем принципиально отличались от целей, которые декларировал Гитлер. Хотя конечно степень варварства нацистов на порядок превосходила варварство их пангерманистских предшественников.

С другой стороны, было бы глубоко ошибочным представлять немцев периода Первой мировой войны в качестве этаких безупречных рыцарей. О том, как во время Первой мировой вели себя немцы на оккупированных ими территориях, скажем, прекрасно видно из телеграммы генерала Байова начальнику штаба армии северо-западного фронта генералу А. А. Гулевичу от 29 августа 1915 г.:

«По показаниям нижних чинов, бежавших из германского плена, а также жителей, прибежавших со стороны противника, германцы забирают у населения весь скот, лошадей, фураж и решительно все кормовые средства и обувь, обыкновенно даже без всяких квитанций. Все мужское население, за исключением стариков и подростков, угоняется в тыл на работы, а по показаниям некоторых для привлечения на военную службу. Женщины насилуются на глазах родных. По донесению начальника второй гвардейской кавалерийской дивизии, германцы зажгли деревни Хписса, Здитово, Спорово, причем расстреливали жителей, пытавшихся спастись от огня».

Не отставали от немцев и австрияки, устроившие массовый геноцид галицких и буковинских русинов. Ведь именно австро-венгерские власти создали первые в Европе концентрационные лагеря Талергоф и Терезин, которые были предвестниками нацистских концлагерей Дахау, Освенцима и Треблинки. По свидетельству одного из узников концлагеря Талергоф В. Р Ваврика, этот лагерь «был лютейший застенок из всех австрийских тюрем в Габсбургской империи».

Советская трактовка вины за развязывание Первой мировой войны

При определении главного виновника за развязывание Первой мировой войны нельзя обойти молчанием и так называемую советскую версию. Собственно говоря, советская трактовка Первой мировой войны на сто процентов была обусловлена позицией в этом вопросе Ленина, который раз и навсегда определил, что Первая мировая являлась преступной и захватнической войной со стороны всех ее основных участников:

«Ни Россия, ни Германия и никакая другая великая держава не имеют права говорить об “оборонительной войне”: все великие державы ведут империалистическую, капиталистическую войну, разбойничью войну, войну для угнетения малых и чужих народов, войну в интересах прибыли капиталистов, которые из ужасающих страданий масс, из пролетарской крови выколачивают чистое золото своих миллиардных доходов» (В. И. Ленин. «Речь на интернациональном митинге в Берне»).

Хотя самая большая вина за разлитые потоки рабоче-крестьянской крови, с точки зрения Ильича, разумеется, лежала не на кайзере, а на Николае II.

«Реакционный, грабительский, рабовладельческий характер войны со стороны царизма еще несравненно нагляднее, чем со стороны других правительств»

(В. И. Ленин. «Социализм и война»).

Этой ленинской позиции советские историки были просто обязаны неукоснительно следовать, даже если это и не всегда совпадало с их собственными убеждениями. Не была в этой связи исключением и фундаментальная работа «Европа в эпоху империализма», написанная в середине 1920-х гг. известным историком, академиком Тарле, в которой ее автор уже изначально открестился даже от самой идеи установления виновника Первой мировой войны:

«С точки зрения научного исследования самый спор о “моральной вине” не нужен, научно не интересен… Обе комбинации враждебных держав были способны провоцировать вооруженное столкновение, обе стремились к завоеваниям; обе способны были в момент, который им бы показался выгодным, зажечь пожар, придравшись к любому предлогу, который показался бы наиболее подходящим. В этом смысле, конечно, вожди Антанты нисколько не превосходили в “моральном” отношении вождей Австрии и Германии».

Согласно точки зрения Тарле, главного виновника войны установить принципиально невозможно, поскольку все участники своры ставили преступные цели и во имя их достижения и развязали войну:

«Цель, во имя которой шла на бойню одна держава, была столь же “законна”, как и цель других держав. Другими словами, она была столь же преступна. Все державы желали войны и вступали в нее как грабители. За мировую войну каждое правительство ответственно в той же мере, как и остальные».

Однако, как историк, Тарле прекрасно понимал, что факты упрямо свидетельствуют – ответственность за развязывание войны летом 1914 г. несет не Антанта, а две центральные державы, так как странам Тройственного согласия в это время было просто невыгодно начинать большую европейскую войну:

«Но фактически случилось так, что Англии и Франции невыгодно, неудобно, рискованно было начинать войну именно уже летом 1914 г.; даже России, где говорилось и писалось много воинственного и легкомысленного в последние месяцы, тоже невыгодно было немедленно выступать уже летом 1914 г…

А в Германии и в Австрии… показалось совсем верным и выгодным делом раздавить Сербию, которая годами систематически раздражала и провоцировала Австрию…»

Интересная постановка вопроса. Оказывается, сербы не боролись за свое национальное освобождение от османского ига и австрийского угнетения, за право на самоопределение сербов в едином государстве, а лишь хулиганили, систематически раздражая и провоцируя Австрию.

«…если же Россия и Франция вмешаются в дело, то и для войны с ними лучшего времени не найти; Англия, самый могучий из противников, не захочет и не сможет в данный момент воевать».

Таким образом, как ни крути, а ответ на вопрос, кто же является конкретным инициатором войны в 1914 г., очевиден – это Германия и ведомая ею Австрия, что вынужден признать и Тарле:

«За то, что война разразилась именно в августе 1914 г. и что она была объявлена именно при таких обстоятельствах и этой именно форме, за это несут ответственность обе центральные державы, причем главная доля падает на германское правительство.

Однако такой вывод явно противоречил ленинской постановке вопроса, и поэтому далее академик прибегает к еще одной уловке:

«Виновен в войне не тот, кто ее объявляет, а тот, кто делает ее неизбежной. Войну 1914 г. сделали неизбежной все великие державы, и те, которые объявили войну, и те, которым ее объявили».

Заметим, что, используя подобную казуистическую «логику», например нетрудно доказать, что виновником Великой Отественной войны был в том числе и СССР, поскольку фактом своего существования вынудил Гитлера начать войну. При этом академик настаивает, что центральные державы якобы сделали войну всего лишь возможной, а вот неизбежной мировую бойню сделала Антанта, причем главная вина лежит на России:

«Германия и Австрия совершили поступки, делавшие войну возможной, а Тройственное согласие своими выступлениями сделало ее неизбежной… из всех держав Тройственного согласия, конечно, наиболее вызывающим образом вела себя в эти страшные дни Россия».

Так на Николая II и его правительство навешивалась еще одна буквально высосанная из пальца напраслина. Ведь в реальности в тот период времени не было никакого вызывающего поведения России. В этом нетрудно убедиться, вспомнив, что именно Петербург настоял на том, чтобы Белград максимально возможно принял бы условия австрийского ультиматума, а после того как Вена безапелляционно отклонила сербский ответ, именно Петербург делал все от него зависящее, чтобы состоялась международная конференция, на которой должен был бы быть выработан мирный вариант разрешения конфликтной ситуации. Наконец, мобилизация русской армии была объявлена лишь после того, как Австрия начала военные действия против Сербии.

В целом же позиция Тарле сводится к тому, что, с одной стороны, Антанте, в силу ее неподготовленности, в 1914 г. война была невыгодна: в этот момент времени она в ней была еще не заинтересована, а в Берлине такая заинтересованность, безусловно, имела место, и именно благодаря этому немцы и объявили войну сперва России, а потом Франции и Бельгии.

С другой стороны, якобы Антанта планировала напасть на Германию несколько позже, и только дожидалась подходящего для войны момента. Причем такой момент мог наступить не ранее 1917 г. И как тут не вспомнить нацистские бредни о превентивном характере нападения Германии на СССР в 1941 г. Та же странная «логика» прослеживается и у советских историков по отношению к Первой мировой войне. Вильгельм якобы всего лишь упредил своих противников и просто был вынужден начать превентивную войну:

«Конечно, такая постановка вопроса была Антанте в высшей степени выгодна: публицисты и дипломаты Антанты, доказывая, что Антанта и не хотела и не думала нападать на Германию уже именно в июле – августе 1914 г., незаметно и ловко сделали отсюда вывод, что и вообще Антанта думала будто бы только о всеобщем мире и спокойствии, что она существовала якобы для обороны от германского властолюбия…

Здесь придется напомнить академику его же слова, что франко-русская военная конвенция 1893 г. была заключена именно в качестве противовеса, направленного против гегемонистских планов Берлина, и носила эта конвенция явно оборонительный характер:

«Франко-русский союз был дипломатической комбинацией, которая стала почти неизбежной после заключения в 1879 г. союза между Австрией и Германией, а в особенности с 1882 г., когда к австро-германскому соглашению примкнула Италия и таким образом возник Тройственный союз. Тройственный союз был явно обращен враждебным острием как против Франции, так и против России, и, конечно, был сильнее, чем Франция и Россия в отдельности. Положение Франции и России было тем более критическим, что как раз в 1880-х годах обе эти державы были в самых натянутых отношениях с Англией».

Сохранила Антанта свой оборонительный характер и после присоединения к ней Великобритании, о чем также пишет Тарле:

«Эдуард VII создавал ее (Антанту. – Авт.), а сэр Эдуард Грей (после смерти короля) поддерживал сначала как силу, так сказать охранительную, стремящуюся по своим заданиям держать Германию в твердо очерченных рамках и не давать ей возможности нарушить установившееся положение ни в Европе, ни на остальном земном шаре…»

Таковы факты, однако при таком их раскладе в воздухе повисала вся возведенная Ильичом идеологическая конструкция, которая оправдывала его борьбу за поражение царского правительства в войне. Впрочем, когда фактов нет, то их можно с успехом заменить домыслами, что советский академик от истории и делает:

«…Это не значит, что Антанта раз и навсегда отказалась от мысли при удобном случае и в свое время первой броситься на Германию, чтобы сломать ее экономическую и политическую силу. Но именно при том случае, который будет удобен, и в то время, которое должно было наступить далеко не сейчас. А пока – ждать и подстерегать Германию на ошибках и опасных шагах…»

Разумеется, из оборонительного характера Антанты вовсе не следовало, что со временем этот военно-политический блок не мог трансформироваться в наступательный, нацеленный на агрессию против Германии. Однако простор для гаданий на кофейной гуще в вопросе о том, что было бы, если бы… чрезвычайно широк. Тем не менее рассмотрим, имеются ли какие-либо доказательства того, что Антанта сама со временем действительно намеревалась напасть на Германию.

Чаще всего сторонники версии агрессивной природы Антанты указывают на наличие планов военных действий, направленных против Германии, и ее участие в гонке вооружения. Однако из этих фактов вовсе не следует, что эти меры предпринимались Антантой именно с целью подготовки будущей агрессии, а не для создания такой степени боеготовности русской и французской армий, которые сделали бы невозможной любую агрессию со стороны Центральных государств. Ведь Германия, в свою очередь, также участвовала в гонке вооружений, и при этом в арсенале немецкого Генштаба был весьма агрессивный план Шлиффена, который должен был обеспечить ей быструю победу в войне на два фронта.

Поэтому вряд ли можно всерьез принять тезис Тарле, что уже из самого факта слишком большой силы Антанты автоматически следовала ее агрессивность:

«…Короче говоря, противоречие, присущее Антанте, заключалось в том, что она была слишком сильна и что выжидание было для нее слишком выгодно, чтобы ее политика могла быть только “оборонительной”».

Прежде всего, Антанты в виде союза Тройственного согласия до начала Первая мировой войны в природе еще не существовало. На самом деле был франко-русский союз 1893 г., был англо-французский союз Сердечного согласия 1904 г., дополненный в 1912 г. секретной военно-морской конвенцией, и, наконец, было англо-русское соглашение 1907 г. Это соглашение касалось разграничения интересов России и Великобритании в Афганистане, Тибете и Персии, но оно, однако, никоем образом не являлось союзным договором и не обязывало Англию вступать в войну в случае нападения Германии на Россию. А самое главное, несмотря на все старания русской дипломатии, Лондон категорически отказался включать в соглашение какие-либо вопросы, связанные с Константинополем или с проливами.