Текст книги "Распутье"

28

Катя Сурикова опознала Василия. Переживания и слёзы свели в постель. Два дня пролежала, не могла поверить, что друга уже не будет рядом.

Виталий с Фёдором навещали её. Заходили утром и

вечером, то вместе, то поодиночке, успокаивали, кормили. Сама ничего не хотела и только лежала, думая, что жизнь закончилась.

Но видимо время лечит, и Катя начала приходить в себя.

Стала вставать с постели, выходить на балкон. Рожкин чаще

Виталия наведывался. Его тянуло к ней, потому что нравилась.

У Фёдора не сложилось семейного счастья. С женой

развелись три года назад. Детей не было, остался один. С

Екатериной познакомился на Новый год у Виталия. Она была с

Василием, и Фёдор ещё тогда огорчился, что не везёт. Девушка,

которая нравится, думал он, почему-то всегда оказывается занятой.

Узнав о смерти Панкратова, Федор, конечно, переживал, но решил, раз так случилось, не отстанет, будет добиваться девушки.

Фёдору удалось выманить её на улицу. Сели на лавочке в

парке под клёнами. Катя призналась, когда прибираясь, нашла в

Васиных вещах кассету с видеозаписью. – Где только находил эту дрянь, ещё и деньги за это платил, – возмущалась, рассказывая. – Хвастался, что готовит информационную бомбу. Вот и взорвалась она против него!

Видеосюжет, который отдала Катя Фёдору, шокировал

команду Козырнова. Только один Михалыч отреагировал на это

спокойно: – Чувствовал такой пассаж. Не знаю почему, но

предполагал…

Виталий ответственно заявил, что пока материал не проверят на подлинность в дело его пускать нельзя.

– Понятно откуда сквозняком несло, если запись не монтаж, —

возмутился Фёдор.

На кассете было отснято общение прокурора, Валерия

Леонидовича Ковлезенкова с Евгением Иосифовичем Штерном, на

вечеринке в загородном доме, где те дружески общались в кругу

криминальных авторитетов. На плёнке велась беседа и хорошо

прослушивалась на записи. Тут же, крутился личный шофёр Туза

Веня Грищенко.

– За кассету журналисту Панкратову тоже бы голову

открутили. Зачем лезут в одиночку? Сами даже бегать

не умеют! Занимался бы спортом лучше Вася, блин! Остался бы

живым, – ворчал Виталий.

– Ладно, лейтенант, отнеси запись в лабораторию, пусть

Лидия Андреевна поколдует, да накажи, чтобы работала

без свидетелей. Пойду к Палычу. Доложусь, – завершил планёрку

майор.

Кораблёв составлял отчёт. Последнее время наглухо зарылся в бумагах. Внеочередное звание обязывало привести документацию в порядок.

Михалыч дождался, пока полковник закончит с бумагами и

объяснил, почему прокурор затягивал время выдачи санкций: —

Предупредил своего друга и тянул резину, давая шанс уйти.

Кораблёв потёр руки, – давно заметил неадекватное поведение Валерия нашего Леонидовича, но утверждать голословно нельзя.

– Теперь можно! – твёрдо сказал майор. – Есть видеозапись.

Уверен, что это факт! Анализ покажет.

Козырнов обрисовал, что за плёнка появилась в отделе, ожидая положительной реакции начальника, но тот хладнокровно развалил обвинения: – Во-первых, информация добыта незаконным путём. Во-вторых, прокурор никогда не сознается в этом, будет утверждать, что фальшивка. В-третьих, это личное дело каждого с кем проводить время. Наплюёт на все обвинения, скажет, что

не знает никого, попал туда случайно, друг, скажем, пригласил.

А то, что жене изменяет… – его право. К тому же, не в форме и не при исполнении. А в бане все равны. Это не доказательство вины для такого как Валерий Леонидович. Эти факты вмиг разрушит своими законами, и ещё потребует морального удовлетворения.

«Да, согласен с Рвачом, – подумал Михалыч. – В этой стране,

видимо не будет жизни по-честному, по закону». – Что предлагаете, Павел Андреевич? Оставить как есть? Ещё разговор, на плёнке не слышали.

– Надо подумать. То, что связан с Совой – налицо. Его

скорее надо убирать с поста. Это уже ясно. Но в то же время

надо поискать ещё зацепки.

– Конечно, непременно с ним надо решить, – поддержал

полковника Михалыч. – В военное время без суда поставил бы

к стенке.

– Вот что думаю, – сказал полковник. – Если журналистам отдать материал? Пусть опубликуют, чтобы крайними не оказаться. Примем меры, по информации и отстраним от должности. Ну, а

потом, пусть следствие, суд решает.

Михалыч зачесал кулаки. – С превеликим удовольствием

допросил бы предателя с пристрастием. Согласен с вами

полностью, товарищ полковник. Незачем зря напрягать

животину. Пусть пресса поможет.

– У вас есть знакомый журналист, которому можно

довериться? – спросил Кораблёв.

– Нет. Но думаю, знакомых писателей не понадобится.

Лучше, чтобы служители честному слову не знали, кто им эту

информацию подарил.

– Хорошо займитесь, Иван Михайлович.

– У меня к вам просьба, товарищ полковник.

– Говори.

– Прошу освободить от дела, касающегося Александра

Рванченко, по собственному желанию.

– Почему? Хотя да. Помню. Вы воевали вместе. Хорошо не

буду за живое… Передам дело капитану Блинову.

– Этому карьеристу? – возмутился Козырнов. – Лучше майору

Крымову.

– Крымов в командировке со вчерашнего дня. Больше некому,

Иван Михайлович.

Козырнов недовольно покачал головой и, выйдя из кабинета, отправился к своим ребятам.

– Когда будет готова экспертиза, – спросил Виталия.

– Завтра, – ответил тот. – Это самое быстрое.

– Хорошо подождём.

– Сергей! Сделаешь копию с материала. Сольем

журналистам анонимно, без адреса. Остальной расклад

думаю, понятен. Что ещё нового?

– Заключение гибели Туза, – доложил Султанов, подавая

начальнику документ. – Инсценировка самоубийства.

– Ловко умеют концы рубить. По допросам, что-нибудь

открылось?

– Молчат, – вздохнул Виталий.

– Где сейчас Сова?

– В городе нет. Улетел в Турцию.

– Не совсем ли туда дёрнул? А то к нему должок имеется, – сказал Иван Михайлович.

Фёдор ушёл вечером к Кате как договорился. Прежде чем войти в подъезд, предупредил по телефону. Она рассказала, что до его прихода в квартиру звонили, но не открыла, видела в глазок

незнакомца. Лейтенант посмотрел в окно и заметил на

парковочной площадке машину. Возле неё стояли два молодых

человека и курили.

– Как он выглядит? – спросил Фёдор.

Она обрисовала его.

Один из парней подходил под описание. Лейтенант позвонил в

отдел и велел направить к дому девушки дежурный наряд,

проверить незнакомцев, маячивших под окнами.

– Ты должна пойти со мной, Катюша, – сказал Фёдор. —

Поживёшь у меня. Дома почти не бываю, на работе допоздна. Да и на пользу сменить обстановку.

– Что-то серьёзное? – насторожилась она. – Понимаю. Василий сунул нос, куда не следует, и это теперь может коснуться и меня?

– Не переживай, всё будет хорошо, так надо Катя. Здесь

подежурят наши ребята.

Девушка согласилась. Они собрались и вышли из дома.

Машины и парней, следивших за окнами, уже не было.

Увидев подъехавших милиционеров, те сорвались с места и

укатили. Оперативники кинулись в погоню.

29

После того как Туз с корейцем были отправлены на дачу, Савелий Борисович получил повторную информацию от прокурора о надвигающейся опасности. Он принялся звонить Штерну, но

телефон молчал. Связь вокруг дачи была блокирована

специальными службами. А вскоре и Туз оказался вне зоны

земного пространства. Узнав про неожиданный штурм владений

Евгения Иосифовича, Мостовой незамедлительно уехал в аэропорт.

Прилетев в Анталию, не стал останавливаться, а переехал в город Селифке, ближе к Мерсинскому заливу. Там было меньше туристов. Сова не любил густо оживлённых мест, предпочитал тишину, старался уединяться. В последнее время русские заполонили заграничные курорты, не желал ненужных случайных встреч. В Селифке Савелий Борисович бывал не раз и всегда неплохо отдыхал. Любил валяться на местных пляжах, купаться в чистых водах залива.

Он лежал на шезлонге, дымя сигарой, когда получил звонок от

корейца, изложившего в подробностях о провале верного

помощника. Теперь был в курсе, что Евгений Иосифович покончил

с собой и половина товара потеряна. Сообщить об этом

Прудникову не рискнул, тот запретил выходить на связь.

Высокопоставленный чиновник в это же время, как оказалось,

тоже отдыхал, но только на Кипре. Его с Совой разделяли две

сотни километров по морю.

Печальные новости здорово навредили самочувствию Савелия Борисовича. Встав с лежака, отправился в бар, надеясь

утихомирить, нахлынувшее с утра, и нарастающее с каждой

минутой нервное состояние. За ним следовали два телохранителя. Ему было скучно с молчунами, те абсолютно не соответствовали его категориям интеллектуального развития, в чём давно убедился. На любые вопросы отвечали односложно – да или нет.

Сова подсел к стойке бара, заказал виски. «Одни турки,

нескем поговорить», – в сердцах подумал, осматривая заведение.

В эту минуту хотелось простого человеческого общения. Заметил за столом женщину, примерно такого же возраста.

– Даю голову на отсечение, что русская, – произнёс и

подошёл проверить догадку. На французском попросил составить компанию. Это была одна из немногих фраз, которую знал и

употреблял для солидности.

– Пожалуйста, ответила дама по-французски.

– Вы француженка? – удивился, сожалея, что пари с самим

собой проиграл.

– Нет, русская, но живу здесь давно.

– И я русский, – обрадовался, что прогноз сбылся, а

запас иноземных слов был уже на исходе.

– О как приятно встретить земляка! – восторженно сказала

женщина. – Так давно не была на Родине.

– Откуда будете? – спросил Савелий Борисович.

Женщина начала вспоминать, и её было не остановить: —

Москвичка. В столице прошло детство. Была пионеркой, ездила в

Артек. Тогда казалось, что самая счастливая девочка на земле.

Гордилась отцом и думала: «если б все были такими как папа – мир стал бы прекрасен». После того, как сталинские палачи

расстреляли его, вспыхнула обида. Светлые чувства, в которые верила, омрачились. Ленинские идеи растоптаны. Возненавидела слово – коммунизм. Не верила, что отец был шпионом. Ушла из комсомола. И когда мамы не стало, решила – не буду жить в

советском концлагере! Нашла жениха. Он был турок. Увёз сюда. Дети сейчас в Анкаре, а я живу здесь. После ухода в светлый мир муж оставил состояние. Имею магазин. Мне хватает.

– Как схожи судьбы многих россиян, – с горечью сказал

Савелий Борисович, вспомнив своих родителей. – Я ведь тоже мог быть не тем, кем стал… Музыкантом или художником, например.

– Любите искусство?

– Обожаю! Иной раз просыпается желание творить. Сочинить музыку или написать картину.

– А я занималась танцами, ходила в балетную школу. Да, да,

не поверите, был в детстве талант. Когда переехала сюда, пришлось

бросить, но танцевать тянуло. Работала какое-то время

танцовщицей в баре. Даже раздевалась, представьте! – заявила с кокетством и рассмеялась. – А. вы, милейший, жалеете, что не стали слугой Аполлона? Кем же приходитесь?

– Бизнесмен, – хитро улыбнулся Савелий Борисович, —

специфического направления. Считаю, самого правильного на сей

момент. А что не стал служителем искусству – не жалею. В моей

стране людей этой профессии никогда не жаловали. Преследовали, сажали за мысли, за творчество… Не давали свободы. Во всём видели провокации. Вспомните историю! Гениев, талантливых людей уничтожили. Только бездари, не создавшие ничего путного, остались не тронутыми. Получили звания, премии, привилегии, лишь потому, что лизали пятки вышестоящим холуям, писали доносы, лицемерили существующему строю. Кто говорил правду, не желал служить гулаговскому режиму, непременно оказывались за бортом, становились диссидентами, заканчивали карьеру либо тюрьмой, либо психиатрической лечебницей. Кому повезло – высылкой из страны. Сейчас многое изменилось. Всё можно. А тогда, пойди по тому пути, закончил бы печально, потому, как никому в жизни угождать не привык.

– Согласна с вашей позицией. В Советской России граждане были лишены прав и свобод. Особенно страдала мыслящая

интеллигенция. В каждой семье есть пострадавшие от произвола. Слышала, что теперь в России стало модным ходить в церковь. Ничего не пойму? Столько лет страна считалась атеисткой, а теперь даже бывшие коммунисты лбы крестят?

– Не коммунисты. Настоящих коммунистов Сталин

уничтожил. Эти – перевёртыши. Вступали в партию из-за карьеры. Без членства в КПСС о продвижении по службе не могло быть и речи. Высокие должности получали исключительно партийцы. Вот и разгребаем до сих пор, безумные результаты. Восстанавливаем, так сказать экономную экономику. Руководили дураки с билетами, не специалисты. И не было уже настоящих коммунистов.

Выродились! Поэтому и страну предали, продали без всякого

сопротивления. Настоящие большевики власть бы не отдали,

бились бы насмерть. Вот мой отец был настоящим коммунистом,

как впрочем, и ваш. За честность и смололи жернова сталинизма. Нам с вами надо бы ненавидеть Сталина и в тоже время

благодарить, что помог свергнуть в дальнейшем ненавистную

тоталитарную власть. Терпелив народ, не скоро прозрел. Но

однажды терпение, да и лопнуло. Недаром говорят, что мужик наш долго запрягает. Ну, а как ездит хорошо известно. Наконец-то Россия выбралась на правильную дорогу. Человек должен быть свободным во всех смыслах. Хорошо зарабатывать и, по-моему, иметь право удовлетворять желания.

– Но потребности человека многообразны. Не всякий сможет

всё позволить, – сказала женщина.

– Широта людского влечения, как правило, зависит от

материального положения, – сказал Мостовой, – Имеешь деньги – купи для души, что пожелает.

– В принципе – так. Нельзя ограничивать в возможностях. Но с моральной стороны.…Это порождает эгоизм, корыстолюбие,

вызывает зависть, у кого кошелёк пуст. Образованность – вот что поможет сформировать здоровое во всех отношениях общество. Уверена, что грамотный, воспитанный, гражданин не позволит необузданных прихотей, будет разумно удовлетворять

потребности, учитывая нужды других, считаясь с интересами общества. Хорошо бы выдерживать моральную сторону бытия.

– Приятно с вами беседовать, – иронично сказал Савелий Борисович, – но хочу заметить, ваши суждения склоняются к

коммунистическим. Говорили же, что ненавидите коммунистов? А понял – хотите регулировать, ограничить в потребительском плане.

Не нарушает ли такая политика человеческого права?

– Считаю, – глубоко вздохнула женщина, – у коммунистов

было чему поучиться. Даже необходимо взять лучшее на

вооружение. Воспитана с детства в духе этических норм,

справедливости, закона и думаю, цивилизованный мир не должен

отвергать правильных идей, неважно кому они принадлежат,

коммунистам или другим, лишь бы приносило пользу обществу.

Они беседовали, спорили. Разговор с землячкой Мостовому

пошёл на пользу, отвлёк от насущных забот, успокоил нервы.

Любил иногда посудачить с кем-нибудь, обывательски, задевая

политику, экономику, вспомнить о прошедшей жизни,

выслушать мнение, критику собеседника, хотя в жизни никогда ни к кому всерьёз не прислушивался, поступал только так, как было выгодно. Никого не жалел, ни кого не оплакивал, кроме матери.

Несколько дней Сова провёл досуг в однообразном графике.

Утром уходил на пляж, к обеду появлялся в баре, находил

охотливых приятелей для диалога и просиживал там долгое время.

К вечеру возвращался в номер, смотрел Российские новости и

после ложился спать. Если мучила бессонница, уходил в

бильярдный зал

В пятницу, включив новости, увидел на экране прокурора

Валерия Леонидовича Ковлезенкова в сауне на даче у Туза и

услышал комментарии к сюжету.

«Прокурор снят с должности и взят под арест. Заведено

уголовное дело».

Сова не успел испугаться, как ему позвонили.

– Новости смотришь, Савелий Борисович? – спросил Прудников. – По телефону обсуждать не будем, приезжай завтра на Кипр. Тебя встретят.

«Откуда знает, что здесь?» – удивился Мостовой.

Савелий Борисович не подозревал, охранники, которых

называл молчунами, давно известили Прудникова о его месте

нахождения, и постоянно держали с ним связь, докладывая

действия шефа.

Юрий Александрович позвонил – доказать превосходство,

намекнув, что тот в поле зрения, всегда на крючке.

На следующий день Мостовой навестил босса. Полдня

плавали на яхте, обсуждали дела.

– Завтра же езжай на Родину, – повелел Прудников. – Займись

прокурорским делом. Ковлезенков не должен давать показания.

Вычисли, кто мог отснять этот подлый материал.

К вечеру следующего дня Савелий Борисович был дома.

Назначил вместо Туза давнего друга Снегова Никиту Сергеевича.

Дал указание составить список обслуживавших, нашумевшую по

телевидению пьянку, организованную Штерном. Корейцу поручил

особое задание. Утром вспомнил что, обещал заехать к Шувалову.

Художник встретил мецената с радостью, справился о

здоровье. Сова пожаловался на нервы: – Только у тебя и радую душу.

– Могу посоветовать провести время в горах, – сказал

Шувалов. – На Зюраткуле. На днях вернулся оттуда. Какой воздух!.. Не нужно ехать за границу, когда под боком благодать. Сердце на природе омолаживается, поёт!

– Если советует великий пейзажист, непременно побываю.

Показывай работы, мастер! – Савелий Борисович прошёлся по

мастерской. Художник показал ряд картин. – Эти оттуда привёз.

– А это кто? – Сова увидел Рвача с Ольгой.

– С нашего города романтики. В палатках жили. Красивая

пара. Недавно поженились. Понравились, решил запечатлеть.

У Совы пересохло в горле. «Вот где гадёныш прячешься! А я ищу по всей стране!» – Они там живут?

– Уехали, наверное, уже.

– Куплю эту картину, – Мостовой взял холст в руки,

внимательно разглядывая знакомое лицо.

– Извините, Савелий Борисович. Не жалко, но обещал

молодым, как свадебный подарок. Должны зайти на днях.

Сова улыбнулся, ничего больше не спрашивал. Выбрал

картины из старых работ и, щедро рассчитавшись, уехал.

– Сохраню эту картину для тебя, Рвач! – смеясь, сказал в

машине. – На памятник!

30

Офицеры из команды Козырного одобрением восприняли

снятие прокурора с должности. Теперь Сова был скован в

действиях, а у сыщиков появилось больше полномочий для работы с блатным бизнесменом.

Валерий Леонидович находился в одиночной камере, но

задерживаться долго там не собирался, прямо заявил на допросе.

Как и предполагал Кораблёв дело, заведённое на него

разваливалось на глазах. Валерий Леонидович сделал заявление,

что арест рассматривает как провокацию, выставив себя

жертвой заговора. Жена от него ушла, не выдержав позора измены.

Только дочь верила в кристально-честного, не подкупного отца.

Мостовой не ждал пока адвокаты опального прокурора

добьются освобождения под залог. Валерий Леонидович был уже отработанным материалом. Чтобы не навести подозрения, решено было прикончить Ковлезенкова в тюрьме и обвинить в смерти

правоохранительные структуры.

Кореец был надёжным, исполнительным человеком Савелия

Борисовича и всегда находился в тени. Выполнял только особые, секретные поручения и считался самым высокооплачиваемым агентом хозяина. Небольшого роста, худенький, юркий парень в совершенстве владел восточным единоборством, обладал

незаурядным умом и хитростью. На даче у Туза, сделав дело,

несколько часов простоял в массе досок, не шелохнувшись, затаив

дыхание, и омоновцам не пришло в голову проверить,

складированный на чердаке пиломатериал.

Нарушив общественный порядок, Ким оказался в милиции, в

камере по соседству с Ковлезенковым. Купленный Совой

милиционер, провёл его во время дежурства в камеру жертвы.

Кореец выполнил процедуру чисто, надёжно, безукоризненно.

Утром узнали, что покончил жизнь самоубийством, вскрыв вены,

бывший прокурор.

Савелий Борисович остался доволен, перевёл деньги на счёт любимчика. В превосходном настроении позвонил Юрию

Александровичу, сообщил секретным текстом о выполненном

задании.

Снегов Никита Сергеевич по прозвищу Снег, подготовил

требуемый шефом список. Сова внимательно изучил его,

пожертвовав графиком вечернего распорядка, отказавшись от

сауны, музыкального часа. Сидел в кабинете допоздна.

Шофера Веню вычеркнул из списка, зная его безупречную

преданность. Девчонок участвующих в вакханалии, отодвинул на второй план потому, что были людьми случайными. Запись

гулянки, по его мнению, сделал человек, бывавший неоднократно в бане, у которого имелось время установить аппаратуру. Мостовой

заострил внимание на фамилии Субботник. Тот был ответственным за подсобные помещения дачного имения Туза, включая сауну и бассейн. Парень работал на Евгения Иосифовича недавно и по

наитию пал под подозрение опытному знатоку.

– Не наш человек, чувствую не наш, – подытожил Мостовой,

отправляясь спать. – У него на лице написано, что негодяй,

сплетник и пьяница.

Утром позвал Снегова. – Где этот тип с коммунистической

фамилией?

– Уволился. На котельной сейчас работает, по выходным в ресторане вышибалой подрабатывает.

– Вышибалой, говоришь? Надо бы самого встряхнуть. Поручи пусть найдут подлеца, спросят хорошенько, как хитрец придумал в прятки играть, кому продал кассету. Уверен – его рук дело!

Больше некому!

В ресторане было весело, музыка, казалось, не кончалась

никогда. Заведённая бухающими звуками молодёжь, тряслась в

ритмах африканских барабанов. Колесников и Берендеев нагло

вошли в зал, оглядели присутствующих. Субботника не было

видно. Подошли к знакомой девице, постоянно ошивающейся тут.

Берендеев шлёпнул девицу по бёдрам.

– Решил развлечься? – спросила Сара.

– В другой раз.

– Другого может не быть, – кривлялась она.

– На пенсию вроде рано. Разбогатела?

– Уезжаю в Москву.

– С повышением. Где Субботник?

– Субботник отработала, на воскресник никто

не звал, – рассмеялась она.

– Не всё потеряно позовут. Так где?

– Отпросился. Взял подружку и ушёл. Дома наверняка кувыркаются. Одна теперь тоскую.

– Адресочек напой.

Берендеев с Колесниковым быстро отыскали дом указанный Сарой. Поднявшись на третий этаж, позвонили. Тишина.

Берендеев достал фомку и ловко справился с замком.

Юрий лежал на диване пьяный, направив на бандитов пустые,

обкуренные глаза. – Чего надо, кто такие? Пошли вон!

– Полиция нравов! – с ухмылкой сказал Берендеев и выгнал из квартиры полураздетую девицу, выбросив вдогонку её вещи.

– Собирайся. Снегов видеть желает, – сказал, вернувшись.

– Зачем! Не служу ему, так и передай.

– Сам скажешь. Собирайся, говорю!

Субботника доставили на дачу Никиты Сергеевича. Тот

вошел в гостиную, ничего не соображая, и, провалившись в кресле, заснул.

– Бесполезно с ним сейчас работать. Пусть проспится, – сказал Колесников, набирая номер телефона Снегова.

Никита Сергеевич подъехал, когда доставленный гость

немного отрезвел и что-то стал понимать. Даже сообразил о чём

пойдёт речь. Волновался, мысленно проклиная себя, что совершил глупость.

Перед тем, как привезти Юрия, бандитам удалось найти у него в квартире записывающую аппаратуру. Сомнений не было, что это именно тот человек, которого искали. И Снег сразу спросил, кому тот продал записи, и кто подкинул их журналистам.

Юрий держался за голову, понимая тяжесть предстоящего

разговора. Услышав вопрос, встал и отошел от кресла. В комнату вошли Берендеев и Колесников, бросив на пол аппаратуру.

– Это не моё! Не знаю о чём вы, – растерялся бедняга.

Снегов подал знак Колесникову и тот с разворота ударил

Субботника в лицо.

– Ничего не знаю! – кричал тот, вытирая кулаком кровь с

разбитых губ.

После такого ответа получил удар ногой, от Берендеева.

Потерял сознание. Очнувшись, встал на колени.

– Не знаю, – повторял снова и снова, понимая, что сознавшись, придёт конец.

– Поработайте с ним! – хладнокровно сказал Снегов. – Буду на улице.

Бандиты добросовестно истязали, но парень молчал, надеялся, поверят, отстанут. Но их не устраивало его отпирание, они продолжали бить.

Терпение Субботника закончилось и чтобы избавиться

от страданий, заговорил, понимая, что когда сознается, всё равно убьют. Но лучше, думал, принять быструю смерть, чем корчиться от пыток.

– Вспомнил, не бейте, – промычал кровавыми губами.

– Зови Никиту, – облегчённо вздохнул Берендеев.

Хозяин зашёл не задерживаясь.

– Ну? – спросил, дымя сигарой. – Рассказывай, слушаю.

– Панкратову, журналисту, – еле прошептал Юрий, лёжа на полу, – ему передал. Василием зовут.

– А Вася, чей заказ выполнял?

– Не знаю. Один работает.

– Работал, – поправил Берендеев.

– Это тот, который на складах попался? – спросил Никита

Сергеевич Берендея.

Берендеев кивнул.

– Но материал осветили, после того, как его… – Снегов сделал паузу и посмотрел на подчинённых. – Выходит, подружка

постаралась?

– И Тимоха из-за неё попался, – сказал Колесников.

– Надо с неё спросить. Может еще, что осталось от

журналюги? Почему сразу-то не признался? – спросил Снегов

тяжело дышащего парня. – Какой ты теперь жилец? – Махнул рукой Колесникову. Тот выстрелил Субботнику в грудь.

Снегов дал указание подчинённым ночью побывать в квартире Кати. Чтобы скоротать время те вернулись в ресторан. Берендеев отыскал Сару у барной стойки: – Слушай, детка, бери подругу и

отправляйтесь в полёт, до Москвы. Туда кажется собиралась?

Гнездование ваше здесь закончилось. Понятно излагаю?

Сара понимала, с этим типом лучше не спорить, а то

пришлёпнет где-нибудь как муху. К тому же сообразила, что с

подругой приключилось что-то экстраординарное. Не зря

вернулась испуганной и не случайно эти «ковбои» спрашивали о

Субботнике. – Как скажешь дорогой, – лицемерила она.

– Вот и умничка! А теперь пойдем, научу машину водить.

– Деньги беру вперёд, – предупредила девица.

– Какие деньги? Ещё субботник не закончился. А воскресники в Москве начнутся. Небрежно взял девушку за талию и повёл к

выходу: – Колесо! – отрывисто бросил, проходя мимо друга, – В машине буду…

Когда наступила полночь, они подъехали к Дому Суриковой.

Берендеев остался внизу. Колесо позвонил в квартиру и тут же

приложил ухо к двери. Ничего не услышав, позвонил ещё раз.

Позвал друга. Тот поднялся, дверь уже была открыта отмычкой.

Вошли, включив фонарик. Проверили компьютер, дискеты на

столе, небрежно пересмотрели полки шкафы, но не нашли

интересующего материала. Отзвонили Снегову, доложили о

выполненной работе.

Утром, когда Фёдор ушёл на работу, Катя заехала домой и

ужаснулась беспорядком в квартире. Взяла нужные вещи и ушла. В машине позвонила Рожкину. Тот заставил срочно приехать к нему на работу. Она заметила, как Фёдор переживает, заботится. «Не равнодушен, решила Катя. – Ладно, пусть ухаживает, мне он тоже нравится».