Текст книги "Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения"

Премии: «Ясная Поляна»-2007

Кирилл Решетников

поэт, журналист [ «Газета, 02.10.2007]

Выбор, сделанный жюри, вполне тянет на небольшую сенсацию. Николаю Верёвочкину и Роберту Палю, а также маститому Борису Евсееву арбитры «Ясной Поляны» предпочли 32-летнего национал-большевика и участника чеченской войны Захара Прилепина.

Его эпос о современных русских революционерах, в 2006 году побывавший в коротком списке «Букера», и сделал Прилепина лауреатом самой консервативной из крупных литературных премий.

Захар

Людям всегда нужно прицепить какой-то ярлык. Есть внутренняя задача – преодолевать эти вещи. Вы думаете, что я экстремист, – а я могу написать хороший текст.

Андрей Степанов

писатель [ «Прочтение», 13.11.2007]

Стало ясно: в России есть писатель, который устраивает абсолютно всех.

Но если книга принимается всеми, то в ней должно быть что-то большее, чем герой, пафос, бытописание или навязчивая символика. Должно найтись нечто, что пробуждает в читателе инстинктивное приятие, выключает сознание в процессе чтения – с тем, чтобы, очнувшись, читатель принялся выдумывать рациональные причины, почему текст так понравился.

Для того, чтобы ухватить это нечто, сопоставим «раннего» и «позднего» Прилепина. В дебютном романе «Патологии» герой-контрактник совсем не думает своей «бритой в области черепа головой», за что он ей рискует. Мысли заменяет сентиментальность (убив десять человек, герой вспоминает о замёрзших новорождённых щенках). В «Сержанте» (последний рассказ книги «Грех») заглавный герой уже думает – лихорадочно, отрывисто и путано. Эта земля, думает он, чеченская земля – и наша, и не наша, правых тут нет, но есть свои и чужие звери, есть я, мне надо выжить. Чтобы выжить, понимает он, надо убить чувства. Надо искать опору в чём-то дохристианском, не знающем ни жалости, ни страха, даже нечеловеческом. И тут «откуда-то выплыло призываемое всем существом мрачное лицо, оно было строго, ясно и чуждо всему, что кровоточило внутри» – лицо Сталина. И стало легче, и в решающий момент сразу нашлось, что сказать: «За Родину. За Сталина». О том же – помещённое неподалёку стихотворение «Я куплю себе портрет Сталина».

Налицо следующий парадокс: воплощённая идеология, знамя и знак – «Сталин» – превращает знак в отсутствие знака, в нечто дознаковое, то есть дочеловеческое. Именно это и нужно, когда на тебя охотятся «другие человеческие звери» и очень хочется жить. Весь Прилепин – это тяга к дочеловеческому, дорефлективному, телесному, безусловному.

Чего здесь нет и в помине – так это идеологии. У всех героев Прилепина (не только у Саньки) прямое действие обходится без рассуждений и оправданий, а умникам с порога указывается, куда они должны пойти. Прилепину интересно только то, что не нуждается в обсуждении. К числу того, что не нуждается в обсуждении, относятся: злость, боль, секс, адреналин, ненависть к власти и к богатым, смех младенца, тело любимой, щенячья радость, обжигающая водка, горячий хлеб, надёжное оружие, весёлый звук выстрела, хороший плотный удар в лицо врагу, здоровье, счастье и чувство собственной силы.

Позитивные ценности у Прилепина взаимозаменимы, эквивалентны. Всё безусловное подобно друг другу. В «Саньке» есть сцена, где трёхстраничный оргазм описывается развёрнутой метафорой милицейского избиения. А бескрайнее счастье героя «Греха» так же физиологично, как лютая ненависть нацбола, которому ощущение счастья в принципе не доступно. Эти рифмы противоположностей – показатель единства изображённого мира и ещё один залог успеха Прилепина. Писатель – это тот, кто умеет показать сходство в несходном.

Владимир Бондаренко

публицист, критик [ «Завтра», 16.10.2007]

За премию в номинации «XXI век» было самое настоящее сражение среди членов жюри. Искренне горжусь, что именно я оказался номинатором романа Захара Прилепина на яснополянскую премию. Уверен, это – уже живая классика XXI века. И дело не только в радикализме позиций автора, одного из лидеров национал-большевиков, пославшего своего молодого героя на сражение с ОМОНом. Есть и покруче сюжеты. А вот такой художественной силы, такой живой образности, и такого реального героя наших дней в современной прозе пока ещё не было.

Лиза Новикова

журналист, критик, литературовед [ «КоммерсантЪ», 03.10.2007]

По недвусмысленным намёкам жюри можно было понять, что «раскол», который у них случился, касался выбора между прилепинским романом «Санькя» и евсеевским «Живорезом». И хотя история кровожадного палача-долгожителя арбитров впечатлила, всё же предпочли они, что называется, «свежую кровь». Юного нацболовца с произносимым на деревенский манер именем Санькя они признали настоящим «новым героем». Надо сказать, что в романах Захара Прилепина, при всей их брутальности и ожесточенности, всегда есть сцены, вышибающие слезу. Видимо, такое волшебное сочетание и пришлось по вкусу жюри, в основном состоящему из пребывающих в споре со временем литераторов антилиберальной ориентации.

Критик Валентин Курбатов так и заявил, что по прочтении прилепинских книг ему «так захотелось обнять всех этих мальчиков», что он «благословляет» лауреата и что благодаря таким, как он, «наша литература возвращается к своей грозной роли – жертвенному служению». Сам Захар Прилепин в ответной речи не отказался от образа «мальчика», добавив только, что он, как «простой рязанский парень», потрясен происходящим.

[ «Newsru.com», 03.10.2007]

Добавим, что уже на следующий день после вручения премии кандидат в депутаты Госдумы от «Другой России» Захар Прилепин был задержан при выходе из поезда на Московском вокзале Нижнего Новгорода сотрудниками УБОП. После задержания Прилепина препроводили в линейный отдел милиции – якобы для проверки, не числится ли он в списке находящихся в федеральном розыске.

Через два часа писателя отпустили, так и не предъявив никаких обвинений. Прилепин связывает случившееся со своей оппозиционной деятельностью.

«Грех». Рассказы

Юлия Резник

сотрудник библиотеки им. А. И. Герцена [ «Зелёная лампа», сентябрь 2009]

«Грех» – собранные под одной обложкой новеллы, написанные в разные годы, – объединены общим героем, общей темой, и поэтому названы автором романом в рассказах. В главном герое мы без труда узнаём самого писателя, его также зовут Захар, что в переводе с древнееврейского означает «божья память». А главная тема вынесена в название – грех, чаще невольный, который герой совершает на протяжении своей жизни.

Книгу эту одновременно можно назвать и реалистическим, и романтическим произведением. Как реалист, Прилепин даёт полное и точное отражение жизни, воспроизводя «типичные характеры в типичных обстоятельствах». Но в такой же мере к этому произведению можно отнести и слова В. Белинского: «В существеннейшем своём значении романтизм есть не что иное, как внутренний мир души человека, сокровенная жизнь его сердца». Если существует такой термин, то Прилепина можно назвать мастером «романтического реализма».

«Всегда готовый ко всему, при этом ничего не ждущий от жизни, кроме хорошего» – чем не романтический герой, чья «брутальная нежность» так покоряет читателей, а в большей мере – читательниц?

Прилепинский герой любит нежно, глубоко, ощущая всю полноту жизни, и автор искусно передаёт это: «Дни были важными – каждый день. Ничего не происходило, но всё было очень важно. Лёгкость и невесомость были настолько важными и полными, что из них можно было сбить огромные тяжёлые перины» («Какой случится день недели»).

Один из лучших рассказов в книге – рассказ «Грех», он мне напомнил «Песнь песней» – собрание древних народных любовных песен, включённых в Ветхий Завет. Многие из писателей обращались к этому сюжету, широко известна новелла А. Куприна «Суламифь». Прилепин описал пробуждение первой чувственной любви 17-летнего Захара. Но чувство это греховное: юноша влюбляется в свою двоюродную сестру, у которой есть муж (в армии) и маленький сын Родик.

«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна, и пятна нет на тебе; пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих. О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста. Запертый сад – сестра моя, невеста» – эти слова из «Песнь песней» могли бы быть и словами Захара. Лето! Яблоневый сад! Любимая – хоть и сестра, которая тоже вроде бы отвечает взаимностью! – счастливейшее время для Захара. Но… сомнения, мысли о грехе не позволяют герою переступить последнюю черту.

Скажем спасибо Захару Прилепину за то, что он напомнил нам: «…Всякий наш грех будет терзать нас… А добро, что мы сделали – оно легче пуха. Его унесёт любым сквозняком».

Валерий Иванченко

журналист, редактор [ «Книжная витрина», 30.08.2007]

Текст Прилепина – как плотный воздушный поток, в него непросто войти – выталкивает, но стоит туда втянуться – летишь, потеряв своё «я». Не все туда сунутся, многие поспешат выбраться – не комфортный аттракцион. Выдерживать дистанцию бессмысленно, ничего не почувствуешь. А обнажившись, как автор, рискуешь ободраться до крови.

«Грех» – «роман в рассказах» – включает семь историй из жизни одного человека. Восьмая часть – подборка стихов, этим человеком написанных. А девятая – рассказ о войне, который кончается смертью.

Счастье и небытие – вот две темы, которые всегда присутствуют в этих текстах. Ярчайшая полнота жизни, на которую неизменно падает тень.

Мы видим Захара в разные моменты его судьбы, но в каждом – рядом с перенасыщенным током жизни – будет, не пропадая, маячить близкая пустота, поглощающая жизнь, что идёт в одну сторону. «Будет ещё лето другое, и тепло будет, и цветы в руках…», – уговаривает себя семнадцатилетний Захарка, покидая истому последнего лета детства. «Но другого лета не было никогда» – заканчивается рассказ.

Пробуя от переполняющей нежности к миру устроиться в «иностранный легион», получив нокаут от симпатичного собутыльника, пропадая в кладбищенском запое, разводя вышибалой бандитов в ночном клубе, Захар ходит по краю пустоты – «горячей, душной, бешеной» – как та, что оставляют за собой колёса поезда, под который он чуть не попал. Но с некоторого времени он не хозяин себе. Два сына растут.

Рассказывая о детях, Захар истекает нежностью, его сентиментальность не знает края, а устыдить его этим может только враг рода человеческого. И всё страшнее делается от хрупкости признания: «Мне нет и тридцати, и я счастлив. Я не думаю о бренности бытия, я не плакал уже семь лет – ровно с той минуты, как моя единственная сказала мне, что любит, любит меня и будет моей женой…»

Книга Прилепина оказывается в обратном рассмотрении очень стройной и ясной, возможно, кому-то захочется назвать её подогнанной, «сделанной» или «концептуальной». Не стоит этого делать. Автор очень искренен с нами, у него всё получается само собой.

Александр Гаррос

писатель, публицист [ «Эксперт», 10.09.2007]

…справедливо попинать Прилепина по болевым точкам – дело нехитрое. Пишет он неровно. Перебарщивает.

Пинать его всерьёз, однако, не хочется. Потому что – подпадаешь ведь под обаяние: и личности, и – отдельно – текста. Слишком уж много в этом тексте жадной радости жизни; той, которая – острое до пронзительности ощущение каждого момента, чем бы он ни был наполнен. Пускай даже горем или отчаянием.

«Господи, строгий Боже, как же ты недоглядел, что я стою, улыбаясь. Даже что просто стою. Нет ощущения времени. Тёплый, безумный, живой, вижу сплошное счастье. Куда мне столько его». Радость – как температура, которая у Прилепина и его лирического альтер эго всегда словно бы 37,2.

Вот что, собственно, особенно важно: Прилепин – безусловно избыточен. Он не равен, или, как выразилась бы иная филологическая дама, не конгруэнтен ни одному из многочисленных своих амплуа – и даже всем им совокупно. Прозаик, поэт, политический маргинал-радикал, мачо-авантюрист с хорошей дозой самолюбования в шипучей крови, патриот, семьянин, журналист, филолог – Прилепин тасует роли с неслучайной быстротой, ни в одну не умещаясь, везде перекипая через край.

Его проще представить в каком-никаком Серебряном веке, чем в нынешних писательских, журналистских, политических раскладах. Легко чертятся линии жизни – и без труда воображается Прилепин, примыкающий к большевикам (эсеры и анархисты ему бы в итоге не подошли – слишком в нём силен инстинкт государственника), ходящий в чекистской кожанке (да он и так в ней ходит), разрывающийся внутренне между старыми декадентскими и новыми кремлёвскими друзьями, ну и расстреливаемый в каком-нибудь тридцать лохматом – когда время избыточных закономерно кончается, и верх опять, как всегда, берут обычные, средние, серые.

Он оттуда, Прилепин, из тех лет, когда чрезмерность была не нормой – но и не штучным исключением.

Вот ведь и кремлёвские культуртрегеры чувствуют – не зря Прилепина пытаются приветить: у нынешней власти и врагов-то таких раз-два и обчёлся, а сторонников и вовсе нет. Если полные энтузиазма – то дураки, а так всё больше алчные холоднокровные рептилии разного размера.

Это всё, конечно, совсем уж мало отношения имеет к прилепинской прозе; но он же сам хочет числить себя более в персонажах, нежели в писателях. Так тому и быть.

Лев Данилкин

писатель, критик, публицист [ «Афиша», 23.09.2007]

Предполагалось, что Захар Прилепин – кадыкастый, с бескомпромиссно обритым черепом, ясные, всегда прищуренные, оценивающие тебя глаза – явился в литературу в первую очередь для того, чтобы сообщить о своём экстремальном жизненном опыте: война в Чечне отразилась в «Патологиях», деятельность НБП – в «Саньке». В третьей книге «Грех» главный герой почти не изменяет своей «хемингуэевской» линии поведения: он роет могилы, грузит хлеб, палит из гранатомёта, выгоняет из кабака распоясавшихся посетителей – словом, неизменно поддерживает уровень тестостерона в организме на грани интоксикации.

Любопытно то, что рассказы – и теперь это очевидно – написаны, не чтобы показать изнутри специфический мир гробокопателей или вышибал; что Прилепина прежде всего интересует, так это не просто-жизнь, «фон», а сам «Захарка», герой, работа его оптики, его движения души – счастье, недоумение, умиление, изумление, смятение, горечь; чаще всего эти «колыхания» возникают в насыщенной опасными событиями среде, но вовсе не обязательно. Прилепинский герой может запустить трансляцию своих чувств вовсе и не спровоцированный смертельной опасностью или взволновавшей его беседой, а ни с того ни с сего, без особой мотивации. Это означает, что сам Прилепин воспринимает себя, прежде всего, как художника чувств, специалиста по движениям души.

Никита Жуков [ «Завтра», 03.09.2017]

Есть такие книги, которые не поддаются логическому и даже философскому разбору. Если проявить архитектонику сюжета, расшифровать семантику слов, и привести аналогии – от произведения останется всего лишь голый скелет. Это импрессионистская, музыкальная литература, которая нацелена на впечатление читателя. И чтобы правильно её воспринимать, нужно иметь хороший слух или… метафизическое чутье.

Захар Прилепин, безусловно, писатель-импрессионист. Сборник рассказов «Грех», который стал национальным бестселлером в 2008 г., относится именно к такой тонкой, музыкальной литературе.

Захарка (протаганист) вроде бы совсем простой: простой добрый ребёнок, подросток с шальными мыслями, солдат, могильщик, охранник-вышибала, но – с профилем Блока на сердце.

Лирический мир Прилепина в этих рассказах напоминает лирическую атмосферу Бориса Рыжего. С одной стороны, это светлая память о прошлом, о сладкой боли неизбывной любви и безвозвратно ушедшей молодости. С другой, это разговор с мертвецами на кладбище. Это Блоковско-Рыжая тема человека виновного за то, что он единственный живой на этом кладбище. Поэтому от этих строчек иногда отдаёт едким запахом спирта, сырым запахом кладбищенской земли. Призраки летают по страницам.

Казалось бы, что могут поведать серые панельки спальных районов? Но если внимательно вглядеться в эти закопчённые пылью жилые массивы, можно увидеть лик Достоевского.

Вот, на восьмом этаже в окне горит свет. Точнее сказать не горит, а тлеет жухлая, одинокая лампочка. Перемотай всю жизнь, и ты увидишь грустное кино: вот первое сентября, первая любовь, вот первая драка-кровь в раковине, а вот фотопортрет ушедшего на войну солдата. Вот выносят гроб. Чёрт подери, лифт небольшой, а выносить гроб с восьмого этажа проблематично. Цинизм могильщиков. В подъезде на корточках дежурит шпана, спёртый запах перегара. Тот, что в чёрных в три полоски трико, скоро станет авторитетом, но долго не проживёт.

А что за окном? Ведь за окном золотая осень и всё те же ветераны, что играют в домино. Золотые кресты божьих храмов пронзают небеса. И солнце встаёт каждый день в этом районе, как Архангел Михаил над поверженным дьяволом.

Какие драмы, боже праведный, происходят внутри этих серых стен хрущёвок и панельных домов!

Кто-то презрительно скажет: мол, апология мещанства, пошлость.

Нет, это – невыносимая бренность бытия.

Святой бред жизни русской.

Иными словами, рассказы Прилепина – это о том, как «Страшно впасть в руки Бога живаго!».

Владимир Бондаренко

критик, публицист [ «Завтра», 30.04.2008]

Мне у Захара Прилепина нравится всё. В том числе и стихи… там – душа его. Его личные переживания, которые в прозу не помещаются. И о любви, и об Империи нашей. В прозе ему как бы стыдно говорить напрямую о любви к Родине. Вот и пишет в стихах:

 
Для вас Империя смердит, а мы есть смерды
Империи, мы прах её и дым,
Мы соль её, и каждые два метра
Её Величества собою освятим.
 

Поразительно: самая жёсткая проза, почти на грани чернухи, – и при этом на каждом метре пространства освящение её, Родины своей, дома своего, друзей и близких своих. Грешный поневоле, а святой как бы изначально.

Может, из таких, как Захар Прилепин, в давние времена и уходили в монастыри – Соловецкий, Валаамский, Трифоно-Печенгский, Аляскинский, на самые рубежи нашей Родины, и молясь, и воюя за земли её. Сильный русский человек на грешной земле.

Премии. «Национальный бестселлер»-2008

Михаил Трофименков

искусствовед [ «Коммерсантъ», 10.06.2008]

В Петербурге в зимнем саду гостиницы «Астория» прошло вручение всероссийской литературной премии «Национальный бестселлер», созданной переводчиком и публицистом Виктором Топоровым. Восьмым лауреатом «Нацбеста» стал прозаик Захар Прилепин.

«Нацбест» был задуман как театральное действо: недаром ведущий церемонии Артемий Троицкий несколько раз сравнил его с «Евровидением». Но театральность не синоним легковесности. Ноу-хау «Нацбеста»: прозрачная процедура номинаций, прилюдное голосование жюри, отказ от деления писателей по идеологическим принципам и цехового формирования жюри. Виктор Топоров печалится, если побеждает писатель с устоявшейся репутацией. Но счастлив, если премия аукнется скандалом, как в 2002-м, когда победил «Господин Гексоген» Александра Проханова, и тем более если она «откроет» писателя: так, год назад победила притча «Путь Мури» преподавателя военно-морского училища историка Ильи Бояшова.

Захар Прилепин вне категорий. Хотя он и возглавлял нижегородское отделение НБП, в его победе нет политического привкуса. Хотя он пил чай с президентом Путиным и бурно выступал в «Школе злословия», он ещё не примелькался. Один из лучших российских прозаиков буквально ворвался в литературу романами «Патологии», основанном на опыте двух чеченских войн, и «Санькя» – жестокой и отчаянной балладой о провинциальном революционере. Оба романа выходили в финал «Нацбеста».

Но победу «Греха», романа в новеллах, не назовёшь «исправлением несправедливости». Некоторые новеллы из романа, суммы деревенской и военной памяти автора, опыта работы могильщиком и вышибалой, – отличная мужская проза, напоминающая новеллы Эрнеста Хемингуэя, знаменитых «Убийц» и «Ночь перед боем».

Упрекнуть автора можно лишь в том, что он наслаждается тем, как владеет словом, словно купается в тексте, не скрывая счастья сочинительства, даже если пишет об очень мрачных вещах.

Захар

Всё, что я хотел сказать о жизни, я сказал в книге «Грех». «Санька» – роман об одном. «Патология» – о другом. А «Грех» – обо всём. Вся моя жизнь в нём, какой я понял её к своим 33 годам.

Идея книги, коротко говоря, в том, что счастья на земле так много, что подходи и ешь его полной ложкой: оно всё твоё. Человек волен считать себя тем, кто он есть на самом деле. Хочет считать себя несчастным – будет несчастным, хочет считать себя счастливым – будет счастливым. Бог всё дал для человеческого счастья.

«Грех» я писал между дел, урывками, примерно по рассказу в два дня… Я вообще никоим образом не зацикливаюсь ни на литературе, ни на политике, не разделяю их, и не пытаюсь за счёт одного делать другое. Просто делаю то, что считаю нужным.

Юлия Зартайская [ «Фонтанка.ру», 09.06.2008]

По итогам первых лет за «НацБестом» укрепилась слава «злой» премии. Чаще всего она доставалась тем произведениям, в которых кипела, по выражению Дмитрия Быкова, «здоровая злоба». В шорт-листе этого года тоже хватало таких книг – недаром Виктор Топоров в своём комментарии к короткому списку назвал его «мужской версией» отечественной словесности. Зато судейство явило победу «женской версии» – именно два голоса, отданные женщинами, принесли лавры Прилепину.

Рискнём предположить, что даже тот читатель, кто «ищет в книге новизну, внятный интеллектуальный заряд и высокое качество исполнения» (именно на это ориентирован «НацБест»), подустал и от злобы, и от стёба, и от «сволочных героев». Похоже, он хочет счастья, нежности, любви. Ждёт, что его поразят в самое сердце. Захар Прилепин прицелился точней других…

Эмилия Спивак

актриса, член жюри [ «Комсомольская правда», 10.06.2008]

Я проголосовала за того, кто попал прямо в сердце. К тому же, по книге Прилепина можно снять очень хорошее кино.

Владимир Бондаренко

критик, публицист [ «День литературы», 25.06.2008]

Наступило время Захара Прилепина. Народу нужен герой – и в жизни, и в литературе. Надежный лидер, стоящий парень.

Иные обозреватели пишут, что победила не столько книга, сколько харизма Захара Прилепина. Этакий русский мачо, Рэмбо пополам с Рембо, абрек, спустившийся с гор, спецназовец ОМОНа, бесстрашный воитель с властью, единственный из молодых писателей, на встрече с президентом Путиным сказавший немало резких слов и потребовавший освобождения из тюрем лимоновцев.

Но биография супергероя требует такой же брутальной прозы или хотя бы ранних гумилёвских романтических стихов: «Из-за пояса рвёт пистолет, / так что золото сыплется с кружев…» И вдруг вместо нового Павки Корчагина мы находим в его прозе откровенно лирического, даже сентиментального героя – оказывается, нежность и доброта, простая человеческая доброта живут и в душе русского «абрека». А как чудесно Захар поёт песни под гитару…

Он был обречён на победу при любом раскладе жюри, при любом его составе. Так надо русской литературе, русской национальной жизни.

Это – его премия. Во-первых, в литературном ряду, скажем честно, он из числа кандидатов был самым значимым и самым талантливым. Во-вторых, он находится ещё в том периоде своего литературного развития, когда премия «Национальный бестселлер» не заразит его звёздной болезнью, а даст новый толчок.

Захар Прилепин взвалил уже два года назад на себя тяжелейший груз: он пишет книгу в серию ЖЗЛ о своём любимом писателе Леониде Леонове. Но он по натуре своей не писатель-биограф – не Данилкин и не Варламов, и не Сергей Куняев. Захар признаётся, что за время работы над биографией он бы два романа написал.

Но чувство долга в нём сильно развито. Книга о Леонове будет дописана. Даст новый, пусть и тяжёлый опыт. Даст основательность новых замыслов. Вот тогда мы и увидим нового Захара Прилепина.

Александр Токарев

журналист [ «Лимонка», 14.09.2008]

Думаю, что присуждение этой, пожалуй, единственной в современной России, по-настоящему независимой премии, – это не только признание художественных достоинств последней книги автора, но и высокая оценка всего творчества русского писателя из Нижнего Новгорода.

Уже по первым публикациям молодого Прилепина в «Лимонке» было понятно, что, хотя автор и являлся активистом запрещённой ныне Национал-Большевистской Партии, пишет он совсем не по-лимоновски, а скорее, в лучших традициях русской классической литературы. Не случайно критик Павел Басинский совершенно справедливо, на мой взгляд, сравнивает Прилепина с Максимом Горьким. Как и у Горького, есть в произведениях Прилепина и суровый, порой грязный, но невыдуманный реализм, и острое политическое содержание, и, что, пожалуй, является редкостью сегодня, искренняя доброта и чуткость по отношению к людям. Именно доброта и выделяет творчество Прилепина из массы произведений пишущей братии. И где мы не встречали героев Прилепина – на чеченской войне или в рядах протестных демонстрантов, в ночном клубе или на кладбище – автор всегда пишет о русских людях с неизменной симпатией.

О чём бы ни писал Захар Прилепин, всё у него выходит удивительно удачно, я бы сказал, до неприличия хорошо. И его военная проза, и острое социально-политическое повествование, и размеренные рассказы о русской жизни обречены стать русской классикой. Не случайно в своей публицистике (столь же удачной, как и проза автора) Прилепин так много места уделяет личностям и произведениям русской и советской классики. И ему не важно, был ли тот или иной автор придворным борзописцем или отвергнутым изгнанником, на слуху ли его имя сегодня или по каким-то причинам забыто. Все они – живые и мёртвые, почитаемые и отверженные – являются для Прилепина частью одного грандиозного явления, имя которого – русская культура. И с этим нельзя не согласиться. Лишь сделать небольшое уточнение: сам автор также уже не принадлежит себе, а трагической и героической, чудовищной и прекрасной, жестокой и человечной русской культуре.