Текст книги "Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения"

«Ботинки, полные горячей водкой». Пацанские рассказы

Павел Басинский

писатель, критик [ «Российская газета», 19.09.2008]

Фото автора на обложке в стиле Родченко, оглушительные рекомендации от Гюнтера Грасса и Дмитрия Быкова на заднике книги, список премий молодого ещё писателя: «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Нехитрый, но безотказный рекламный набор.

В литературной моде нынче красивые и брутальные. Не интеллигентские хлюпики 60-х и не «девятирасты», как называли поколение 90-х годов. В моде реальные литературные пацаны. Прошедшие Чечню, работавшие вышибалами, побывавшие в революционерах, но не павшие, не сломавшиеся, не скатившиеся ни в декаданс, ни в «достоевщину». Весёлые, стильные, но не стиляги. Крутые, но без быковства. Пьющие водку с пивом, но не испытывающие похмелья. Стилистически точные, как выстрел, говорящие правду в лицо, но не без изящества.

Всю эту ересь я говорю, разумеется, не всерьёз. Потому что если бы это было всерьёз, я бы вообще о Прилепине не говорил. Но это тот образ, который сегодня возникает в связи с ним. Именно в связи с ним, потому что образ этот носится в воздухе. Этот псевдоидеал возник в результате чудовищной раскачки умов и нравов в 90-е и резкой попытки их стабилизации в начале двухтысячных. В этом перепаде общественных температур просто обязан был возникнуть образ Захара Прилепина, который обозначил бы собой связь времён и показал кузькину мать и тому, и другому времени. «Что, пацаны, хреново? Ничего, будем жить…»

Но, повторяю, всё это не имело бы к литературе никакого отношения, если бы… Если бы Прилепин действительно не был так талантлив. Причём органически талантлив, и вместе с тем – прекрасно литературно образован. Красивых и брутальных сейчас навалом. С внешностью у них всё в порядке. С творчеством как-то плоховато.

Последняя книга Прилепина – это литературное событие. Именно литературное.

Большинство прозаиков его поколения стилистически расхлябаны. Это касается и Романа Сенчина, и Дениса Гуцко, и даже Сергея Шаргунова с его «телеграфным стилем». Это не значит, что они хуже. В чём-то они, пожалуй, даже глубже. Они «выписываются» с болью, но беда в том, что эта боль остаётся хлопьями на их стиле. Прилепин же работает как истинный «кларист». Очищает стиль до основания, избавляясь от всякой словесной шелухи.

Прилепин – новый «кларист». «Акмеистами», а затем «кларистами» называли себя поэты начала XX века, группировавшиеся вокруг Гумилёва, а потом Кузмина. Claris – лат. «ясный». В «кларизме» изживал себя символизм, слишком возвышенный, слишком заумный. В Прилепине изживает себя постмодерн – всеядный, но пустой и бездушный. Прилепин – это весёлый ответ на нудотину концептуализма, на все эти бесчисленные рубинштейновские «карточки» и бесконечные сорокинские «кишки».

Однако и традиционалистов Прилепин не порадует. Нет в нём ни милой нашим сердцам духовности, ни рыданьица по поводу затопленных деревень.

«Я жестокий. Чёрствый и ледяной. Я умею соврать, сделать больно, не чувствовать раскаянья. Я получаю по заслугам, получаю по каменному лицу; но там, где должен быть камень, уже глина, и она ломается, осыпается, оставляет голый ледяной остов. И только одна жилка живёт на нем и бьётся последней тёплой кровью».

Эта последняя жилка – любовь к жене и дочке, к друзьям, которых мало, к детству, к своей деревенской бабке, к солнцу, к дождю… Это последнее настоящее, что можно любить, не думая и не стесняясь.

Писать об этом – красиво и нежно.

«Дочка моя, не плачь никогда».

Это герой говорит дочке, не себе.

Андрей Рудалёв

критик, публицист [ «Завтра», 08.04.2009]

Был день рождения дочери, пришли её подруги. И я, сбегая от детского визга, забаррикадировался на кухне с книгой в руках. Рассказ за рассказом летели необыкновенно быстро, читались на одном дыхании, с наслаждением – и в то же время хотелось смаковать, как можно дольше растягивать их. Страницы листались неуместно интенсивно. Но после каждого рассказа хотелось остановиться, перевести дыхание, бессмысленно упереться взглядом в стену. Как после бешеного спуска с крутого склона, сердце безумно колотится и по инерции хочется кубарем двигаться куда-то ещё, дальше, носиться в безумном вихре. На книжном экваторе понял, что нужно вырваться на воздух, позвонить друзьям, обнять их, выпить из горла водки без закуси, посидеть в машине или просто на уличной скамье, помолчать, перемежая тишину ничего не значащими репликами. А потом закричать, визжать от восторга, кататься по траве и пробовать её на вкус.

Прочитав мой страдальческий вид, супруга сказала: «А не позвонить ли тебе “Эдсону”?» И я позвонил, конечно, позвонил, хотя и осталось ещё пара рассказов, но это на потом, на завтра. В чтении нужно было сделать паузу, чтобы лучше прочувствовать их, чтобы не пролетели они бессмысленной бутылкой пива, а водочкой, маленькими запотевшими стопочками, сладостными необыкновенно. И был вечер, и было буйство, и было много пьянящей жидкости, много бессмысленного и радостного одновременно.

Я не знаю, что́ это. Энергия, напор, мощная витальная сила, страстность, безудержная любовь и зубодробительная жёсткость, идущая от лидера-оратора?.. Сложно сказать. В этих рассказах я нашёл себя, в них мне было комфортно и уютно, в них мне захотелось действовать.

Крайне утомительно разглядывать альбом с фотокарточками посторонних людей, в них ты ничего не видишь, они тебя не пускают. Здесь же рассматриваешь свои снимки. О них, быть может, и не знал, сюжеты давно позабылись, но при восприятии их, однако, включаются все органы чувств. Ты их не только видишь в динамике, но и слышишь, обоняешь, осязаешь, испытываешь страх, нежность, восторг, трепет.

Если ко всем другим книгам Прилепина у меня была масса претензий, то относительно этого сборника рассказов я могу рассуждать только на эмоциях.

Книга Прилепина пишется, а сам он не скатывается, не топчется на месте, а движется, о чём лично для меня красноречиво свидетельствуют «Ботинки, полные горячей водкой». Стратегию этого движения он достаточно хорошо представляет.

Сейчас невозможно написать достойную книгу, живя только литературой, окунувшись с головой в литпроцесс. В какой-то момент следует заявить, как Сергей Шаргунов, что политика для него важней литературы. Нужно бить по всем фронтам, жить, наслаждаясь и страдая, жить истово и где-то даже безбашенно. Тогда ты будешь вознаграждён, тогда не только ты придёшь в литературу, но и литература придёт в тебя.

Наталия Курчатова

прозаик, поэт, критик [ «Эксперт», 29.09.2008]

Что можно сказать: ещё одна книга Прилепина, ещё одна инъекция здоровой витальности в рыхловатое, чего уж там, тело современной русской литературы.

Вот ведь какая штука с Прилепиным – у него есть некоторое количество текстов, которые, грубо говоря, можно было бы и не писать; в то же время ни на один из них не жалко потраченного времени.

Захара всё чаще выручает уже не драйв, а наблюдательность, верно подмеченная деталь, плюс характерная авторская усмешка, этакая с добродушной хрипотцой интонация. Как в рассказе «Герой рок-н-ролла», который до времени буксует, кажется чересчур растянутым очерком, а в финале – ап: сценка с мальчишкой, собирающим зимой искусственный снег в бумажный кулёк, точная реплика лирического героя «Не… здесь буду… парню вот помогу…», и текст пушисто расцветает.

Лирический герой – это вторая точка опоры, позволяющая автору перемещать читателя от сюжета к сюжету, не сбиваясь с ноги. Прилепин в каком-то смысле сам себе материал, и «романная биография» тут объясняет далеко не всё: счастливый темперамент, человеческую цельность никак нельзя сбрасывать со счетов. Но это-то как раз далеко не новость; новость в том, что мир вокруг авторского альтер-эго с каждой книжкой оказывается всё более разнообразно заселён парой штрихов схваченными персонажами – пацанчиками, деревенской шпаной и дедами-бабками, писателями и рок-музыкантами.

Лучше всего у Прилепина, кстати, получаются так называемые «простые люди» – он их мало того что отлично чувствует, вдобавок испытывает к ним нежность; тут что-то не довлатовское, а скорее шукшинское сквозит.

Андрей Мирошкин

критик, журналист [ «Книжное обозрение», 2008]

Прилепин пишет едва ли не лучшую интимную прозу в России. Его пресловутый «суровый стиль» неотделим от тончайшего и какого-то первозданного лиризма.

Собственно, и новый сборник открывается рассказом «Жилка» – не побоюсь этого слова, маленького шедевра современной любовной прозы. Рассказ этот, вдобавок, задаёт тональность всей книги. Вот ключевые фразы: «мир стал тихим и струящимся», «огромная радость мира сделала нас <…> совсем взрослыми», и, наконец, «счастье, тугое, как парус». Упоённость миром – вот, пожалуй, главное у Прилепина. Даже явные непристойности он описывает вкусно и совсем нестыдно. О чём бы автор ни рассказывал – о покупке «убитой» старой машины у деревенского мужика, о визите подзабытой звезды рок-н-ролла в областной город, о русских пацанах на чеченской войне, о таинственной, затерянной в лесах «смертной деревне» – во всём чувствуется биение той самой «жилки», чувствуется тот самый туго натянутый «парус».

Татьяна Елькина

журналист [ «Полит-НН», 01.10.2008]

По сути, «Ботинки, полные горячей водкой» – это проза, построенная по законам поэзии, вся пронизанная поэтическими тропами и ритмом. Это лирически переливающаяся материя, из поэтического арсенала не использующая разве что рифму, парящая над приземлённым, лёгкая и звенящая. И при этом все рассказы реалистичны, многие из них посвящены отнюдь не самым приглядным сторонам и проявлениям жизни. Получился такой неожиданный синтез прекрасного и неприглядного.

С ранее вышедшей книгой «Грех» этот сборник роднит, пожалуй, то, что автор/герой ощущает радость бытия, и наслаждается ею даже среди мрака и хаоса окружающей или своей собственной жизни. Это не значит, что он всегда и всем доволен, но есть впечатление, что вкус к жизни у него никогда не притупляется.

Он постоянно внимателен к тем незначительным (?) мелочам (?), которые могли бы радовать, если бы о них не забывали, если бы не переставали их замечать: «рыжий» берег реки, «весёлый» удар картофели о ведро, «прозрачность» мая, «медовое» солнце августа, «всхлипывающий» разрезаемый арбуз, «горячий, белый и нежный» песок, «осень броженья, осень разочарованья»… И это относится не только к явлениям природы – он любуется и людьми, даже теми, с которыми ссорится и спорит.

«Я пришёл из России». Эссе

Аглая Чечот

критик, редактор [ «Деловой Петербург», 10.10.2008]

На первой же странице Прилепин говорит, что думать не любит. Не верьте: любит. Не любит только трёп, напыщенную рефлексию и мазохистский самоанализ. В его живом журнале среди «интересов» фигурируют вещи, создающие портрет знающего цену беспокойной мысли человека: «белая горячка, бесы, боль, демонстрация, дурь, измена, интоксикация, казачество, порнография, разврат, революция, семнадцатый век, страсть, счастливая жизнь, фашизм».

Вот и книга о том, как жить в России, получилась и ершистой, и примирительной.

Левизна заражена лирикой, а консерватизм – левым задором.

Отдельные фразы Прилепина можно было бы выгравировать на гранитных дощечках и повесить на улицах русских городов:

«С маленьким талантом в России ещё можно жить, с большим – надо скорей умирать», «Русский поэт отвечает за базар», «Столицу стоит переносить каждые четыре года».

За Прилепиным останется беззащитность художественности, которая немножко бравирует своей безыскусностью. Его герой будет по-прежнему стоять над бездной соблазнов, и то шагать в неё, очертя голову, то идти пить чай, оставаясь чистым как новорождённый.

Прав будет тот, кто поступает по совести, неважно, белый он или красный, левый или правый. В Москву переезжать не надо. Если смотреть – то в сторону умирающей деревни. Если жить – то на всю катушку, но с запасом. Нужно недолюбливать мачо и комфорт, но ни в коем случае не пренебрегать многообразием жизни.

Ещё много раз соберутся русские люди за «длинным деревянным столом», и это будет хорошо, но писать и ходить в церковь лучше одному.

Вадим Левенталь

писатель, издатель [ «Санкт-Петербургские ведомости», 27.10.2008]

Прилепин против всего маленького и безвкусного. Ему нужны большой масштаб, великий проект, скорость, высота, размах. В этом смысле Прилепин – модернист. Ничего удивительного, что он влюблён в революцию. Самое сильное эссе сборника – «Женщина, тужься на боль!».

Прилепина завораживают две вещи: первая – счастье, которым мир полнится как воздухом. Вторая – вопиющая бездарность российской современности.

Когда он рассказывает что-то из детства, или о своей жене, или о своих детях, или о Че Геваре с Сервантесом, – хочется плакать от умиления вместе с ним. Речь заходит о Ельцине, о преступности, о больных детях, о меленьких патриотиках и туповатых антифашистиках – и хочется грохнуть по столу кулаком и воскликнуть «доколе?».

Сила убеждения Прилепина огромна. Логично ждать от этого писателя, отказавшегося запереться в башне из слоновой кости, идейного и политического императива.

Если есть противоречие между абсолютно счастливым миром и ужасами, которыми тот же мир наполнен, – то как его преодолеть?

Где сломался мир? Что нужно сделать, чтобы у нас была великая и счастливая страна, населённая Прилепиными – сильными, здоровыми, радостными, многодетными людьми?

Ответа на этот вопрос в книге как будто бы нет.

Только признайтесь, товарищ Прилепин, – счастье, которым полнится мир, неотделимо от напряжённого вглядывания в смерть, ведь так? Это видно и в «Саньке», и в «Грехе». Видно и здесь. Человек, заворожённый этим двоением, не политик, он – писатель. В данном случае – писатель от Бога, с большим, полным крови сердцем.

Иван Трюдо

публицист [ «Книжная витрина», 08.11.2008]

О жизни и о многих других вещах Прилепин пишет настоящей художественной прозой. Где жизнь, где выступление, где литература – не разберёшь. Умеет найти слова и очень хорошо понимает людей.

«Я очень понимаю, отчего суровые мужики иногда гладят землю руками. Я увидел это мальчиком в фильме “Семнадцать мгновений весны” – и потом, когда вырос, ещё несколько раз видел, но смотреть на это хуже, чем на женские слёзы». Ну, давайте, найдите здесь позёрство – и тогда разойдёмся, нам не о чем говорить.

У Прилепина есть важная способность: он озвучивает твои собственные мысли, находя для них верные слова. Он тому даёт свой голос, кто сам сказать не может, он делится тем, что тебе нужно, – чувствами, словами, образами. Объясняет твоё смутное убеждение, что жить в кредит – плохо; подтверждает, что слепо верить нельзя: «Любое событие можно преподнести в полностью противоположном свете. У нас, как выясняется, не было XX века, но была чёрная дыра». Он озабочен вопросом, знают ли правители РФ, что в нашей стране соблюдает законы только беспросветная голь, потерянная на сирых просторах. Его беспокоит Президент РФ, которого «беспокоит повышение цен». «…А меня беспокоит, что у меня посуда не вымыта на кухне. Никак не знаю, что предпринять…»

Прилепин – счастливый, и ему есть, чем поделиться. «Всё при нас. Счастье вырабатывается человеком, как энергия. Человек вырабатывает счастье сам, растрачивая направо и налево вещество жизни. Счастье не приходит в пустое место, где пустота и паутина».

Захар

Я вовсе не желаю рассказать вам что-то невыносимо важное. Я делюсь своим вкусным, сладостным ощущением – мне не жалко. И если вы разделите со мной мои тёплые хлеба, я буду счастлив. Даже если я во всём был не прав.

Сегодня, когда мне посчастливилось вести колонку в десятке печатных изданий, я особенно люблю, когда тему для новой статьи заказывают. Раздаётся, к примеру, звонок, и меня спрашивает любезный редактор: «Что вы думаете о…» – и далее список бесконечен: Родина, война, революция, женщина, страсть, разлука, измена, стыд, страх, подлость, пакость, паскудство, последний политический закон… Ввиду того, что я ничего обо всём этом никогда не думал, мне приходится немного подумать, и я наконец-то, земной свой путь пройдя до середины, формулирую для себя несколько максим. Например, таких.

«Русским должны все, русские не должны никому».

«Почва – неподъёмная кровь, которую нельзя выпустить на волю».

«Женщине нужна жалость, а не справедливость».

И ещё много других двусмысленных и весьма относительных истин. А также ощущений.

Кирилл Решетников

поэт, журналист [ «Домой!», 29.09.2008]

Выясняется, что писать на тему, заданную редактором, – это один из источников той неподражаемой спонтанности, которой отмечена вся книга. И при определённом авторском складе публицистический текст лучше всего создавать как импровизацию, а не как плод долгих раздумий. Можно было бы, конечно, предположить, что спонтанность на самом деле тщательно сымитирована, но никаких видимых оснований для такого предположения нет.

Автор «Саньки» рассматривает массу абстрактных и конкретных вопросов – от оценки политических фигур и отношений столицы с провинцией до метафорически изображенных исторических закономерностей, но при этом вписывается в рамки актуальной общественно-политической дискуссии.

Эта книга – характерный образчик яростной реакции на длительное засилие либеральной риторики и западнической идеологии.

Харизматичный и склонный к жизнеутверждающему пафосу Захар берёт на вооружение свою всегдашнюю интонацию – суггестивную и как бы учитывающую воображаемого собеседника, одновременно расслабленную и несколько экзальтированную.

Прилепин-публицист удачно сочетает два противоположных качества: способность к анализу, к сосредоточению на определённой теме – и предельную раскованность, готовность в любой момент растечься мыслию по древу.

«Это касается лично меня: Terra Tartarara». Эссе

Роман Сенчин

писатель, критик [ «Знамя», ноябрь 2009]

Известие о появлении новой книги публицистики Захара Прилепина вызвало у меня раздражение. Надеюсь, это был не приступ зависти – прилепинскую прозу я люблю и считаю не только талантливой, но и своевременной; я жадно прочитал книгу статей «Я пришёл из России», которая явилась не подменой его прозы, а её дополнением: Прилепин один из немногих сегодня писателей, не замкнутых на своём творчестве, а старающихся как-то повлиять на общественную и политическую жизнь страны. Отсюда и его партийность, и активное занятие публицистикой.

Вроде бы всё понятно, публичность оправданна, но тем не менее – раздражение возникает, какое-то сочувствующее раздражение. Ведь очень легко перекормить собой публику.

Первые статьи книги очень меня расстроили. И, главным образом, не потому, что я расхожусь с Прилепиным во взглядах. Но очень неприятно наблюдать, как человек, которого знаю как первоклассного прозаика, реагирует на какие-то косые взгляды или рецензии и вступает с ними в перепалку.

После прочтения «Второго убийства Советского Союза», «Достало», «Не хотелось всерьёз…» – мне потребовался перерыв в несколько дней, чтобы продолжить знакомство с книгой. Было боязно дальше увидеть статьи, подобные этим. К счастью, не увидел.

Палитра Прилепина-публициста стала богаче, взгляд – шире. В статье «Фидель – это поэзия» автор вольно или невольно противопоставил до сих пор свежий романтизм кубинской революции «предавшим музыку революции и оглохшим на оба уха маразматикам из СССР», в «Приключениях безработного» красочно описал свои мытарства устройства на работу в девяностых, когда везде требовались лишь «дистрибьюторы», умеющие впаривать людям ненужное барахло.

Стоит прочесть «Молодёжь к выходу на пенсию готова», «Достаточно одного» – об интеллигенции, которой, по мнению автора, сегодня нет. «Если те, кто в начале прошлого века могли стать настоящими интеллигентами, уходили в революцию, то сегодня интеллигенция, даже не сформировавшись, уходит в дворню».

В этих и в ряде других статей («К чёрту, к чёрту!», «Жара и глянец, день чудесный», «I love TV») Прилепин показал себя талантливым сатириком. Не тем эстрадным сатириком, чья сверхзадача давно свелась к придумыванию смешных фраз (это не сатирики, а юмористы), а напоминающим Салтыкова-Щедрина, каким он был, в первую очередь, в своих статьях. Читаешь – и скулы сводит от усмешки: «А ведь точно написано! Колюче, но точно!».

Кирилл Решетников

поэт, журналист [ «Газета», 09.04.2009]

«Terra Tartarara» – эссеистика прямого действия, недалеко ушедшая от интерактивного общения с оппонентами. В центре разбираемых коллизий вновь и вновь оказывается всё та же фигура автора: авторский опыт и авторские эмоции здесь – всё, а респектабельные социологические абстракции – ничто. Впрочем, Прилепин уважает и грамотно использует статистику – недаром он всё-таки не только писатель, но и политик. И по теории у него тоже твёрдая «пятёрка»: он никогда не путает правое с левым.

Истинный талант к полемике проявляется не в безукоризненности аргументов, а в способности говорить так, чтобы аудитория верила или как минимум прислушивалась, независимо от того, насколько убедительны произносимые слова с точки зрения логики. И в этом смысле Прилепин, кроме шуток, прекрасный полемист. А уж там, где дело доходит до ответов на буржуазную критику «нацбольского» романа «Санькя», Прилепин становится просто королём ринга, оставаясь при этом безупречно корректным.

Вера Копылова

журналист, редактор [ «Московский комсомолец», 10.05.2009]

Прилепин умеет и шептать, и кричать, и смеяться, и вставать в пафосную позу, и рыдать, и молчать, и бить себя в грудь, и с английским достоинством утверждать своё, никого не обижая.

Прилепин написал о том, что лично ему ничего не сделал плохого Советский Союз. О Проханове, о Юлиане Семёнове и Лимонове, о современном кино, которое невозможно смотреть, и об управлении ГИБДД, где в ожидании оформления документов люди простаивают часами («Государство говорит мне “ты”»).

Пронзительно и нежно – о волшебном месяце августе, который «тянется и течёт, как янтарь по сосне. Я смотрю августу в глаза – и благодарен ему за мою частную жизнь, она так горяча в его руках. Это самый надёжный летний месяц. Август знает свою пышную, неутомимую силу, шекспировскую, чайковскую, набоковскую».

С криком – о новой стране, сменившей СССР, которая ведёт себя «агрессивно, нагло, подло, хамовито».

Вопрос – не рановато ли Прилепин опубликовал свои размышления «за жизнь»? Многие великие писатели издавали свои рассуждения на разные актуальные темы, но сначала от них просили стать великими. Рановато. Но и у этого есть оправдание. Ему есть что сказать.

Виктория Шохина

Журналист, критик [ «Россия», 26.11.2009]

Прилепин зорок и реактивен. Дорогого стоит рассказ о том, как писатели в 2007-м ходили к президенту Путину. Или о Владиславе Суркове («За три часа общения я ни разу не смог перехватить его взгляд: глаза в глаза. Притом что… он всегда смотрит на тебя»). И о многом другом.

Его представления о жизни чётки и позитивны. Ему не нравится, когда Космодемьянскую объявляют душевнобольной. Когда говорят, что Гагарин не летал в космос. Что Есенин «был странно близок с гомосексуалистами». Слово «совок». «Непобедимо надменные либералы»…

Он «впервые испытал унижение, злость и обиду» в 90-м – когда произошло первое убийство Советского Союза. «Ненависть ненавидящих его родила во мне любовь и нежность к нему». Сейчас же происходит второе убийство. Но: «Мой Советский Союз не опошлить… Мой Советский Союз не оболгать…»

Нравится Прилепину всё, что ярко, эффектно, красочно, в чём есть поэзия, сила, страсть, жизнь (вопреки нацбольскому слогану «Да, смерть!»). Фидель – это поэзия. Че Гевара и Сервантес – тоже поэзия. Пассионарии на карнавале истории. Революционеры. Борцы.

Но не только. Он не может пройти мимо того, что вызывает сочувствие, сострадание, боль. Ребёнок, нищий, собака… Сквозь его тексты пробивается свет щемящей нежности.

Впрочем, он может показать и жёсткость – таков рассказ (не эссе!) «Terra Tartarara» – саркастическая антиутопия из нашей жизни.

Свои максимы Прилепин называет «двусмысленными и весьма относительными истинами». И нередко навзничь опрокидывает только что сказанное: «И не вздумайте воспринимать всё это всерьёз». Так он бежит от пафоса и прямолинейности.

Вообще же Захар Прилепин напоминает мне Курта Воннегута. Такие люди, кажется, верят каждому слову Нагорной проповеди и чувствуют ответственность (а то и вину) перед теми, кому живётся хуже, чем им. Тем и берёт. А ещё слогом – свободным и энергичным.

Но если спросить, ради чего он пишет, ответит: «Ради денег».