Текст книги "В мире безмолвия"

Глава девятая. ПОДВОДНЫЙ ДИРИЖАБЛЬ

Однажды вечером в 1948 году жена сказала мне: «Прошу тебя, не погружайся в этой ужасной машине. Откажись от участия в экспедиции Пикара. Мы все ужасно беспокоимся за тебя». Я удивился: впервые Симона возражала против моих планов. Жена военного моряка, она привыкла дисциплинированно относиться ко всем моим занятиям. На этот раз, однако, она изменила этому правилу. «Тебе ведь никто не приказывал, – продолжала она. – Незачем рисковать собой в этой безрассудной затее». Ее поддержали мои родители. Многие ученые также высказывали мне свое недоверие к подводному экипажу профессора Огюста Пикара. Я успокаивал родных: «Батискаф абсолютно надежен. Вам совершенно не из-за чего беспокоиться». Признаюсь, что я немного кривил душой, так как наша операция не была застрахована от неожиданностей. Как бы то ни было, мы с Дюма и Тайе снова собрались вместе, готовые отплыть к берегам Западной Африки, навстречу нашему величайшему приключению, и ничто не могло нас остановить. Я собирался войти в чудесный подводный дирижабль и погрузиться в море на глубину, в пять раз большую той, на какой когда-либо до тех пор побывал человек. Профессор Пикар, поднимавшийся на одиннадцать миль в небеса, намеревался теперь опуститься в морскую пучину на глубину тринадцати тысяч футов.

Отважный ветеран науки разработал конструкцию батискафа (глубинного судна) еще за десять лет до этого. Осуществление проекта задержалось из-за войны. По окончании ее батискаф был построен под наблюдением выдающегося бельгийского физика доктора наук Макса Косэна. Бельгийский национальный научно-исследовательский фонд выделил средства для оплаты необходимого персонала и плавучей морской базы. Группа подводных изысканий заручилась разрешением французских военно-морских сил использовать военные самолеты для разведки и спасательных работ, а также два фрегата и наш «Эли Монье». В экспедиции должны были участвовать двое французских ученых – директор Института Черной Африки профессор Теодор Моно и доктор наук Клод ФрэнсисБеф, основатель научно-исследовательского океанографического центра. Я фигурировал в качестве «морского эксперта».

Два года наша группа занималась приготовлениями; нами была сконструирована немалая часть необычного вспомогательного оборудования батискафа, включая самое смертоносное подводное оружие из всех, когда-либо существовавших. Мы смонтировали на «Эли Монье» киноаппарат для автоматической съемки под водой.

Первого октября, в четыре часа утра, сверкающий белизной свежеокрашенный «Эли Монье» вышел из Дакара, чтобы встретиться в море со «Скалдисом» – бельгийским пароходом, который вез профессора Пикара, его ученых собратьев и батискаф.

Едва наши суда сошлись, как мною овладело неудержимое желание немедленно посмотреть батискаф. Я спустил на воду шлюпку и поспешил на «Скалдис». Отвечая на ходу на приветствия капитана Ла Форса и ученых, я скатился по трапу вниз в открытый грузовой трюм, где находилось подводное судно. Вспыхнули яркие лампы, и я увидел чудесный корабль.

Под большим сверкающим тупоносым баллоном – металлической оболочкой «дирижабля» – висел крашеный стальной шар диаметром около семи футов; в этой «гондоле» я и должен был спуститься на дно океана. С обеих сторон гондолы имелось по электрическому мотору; они приводили в движение винты, призванные перемещать наше сооружение в среде, где давление в четыреста раз превосходит нормальное. Я уже был знаком с батискафом по чертежам, теперь мне представилась возможность пощупать его своими руками. Моя вера, питавшаяся до сих пор теорией, окончательно окрепла.

Кабина для наблюдателей была отлита из стали, толщина ее стенок составляла три с половиной дюйма. Два мощных стальных люка обрамляли прозрачные окошки в шесть дюймов толщиной.

В оболочке «дирижабля» (ее назначение – обеспечивать плавучесть всего аппарата под водой) находилось шесть стальных баков, вмещающих десять тысяч галлонов особо легкого бензина, удельный вес которого составлял немногим более половины удельного веса морской воды. Этот бензин служил для батискафа не горючим, а, так сказать, поплавковым наполнителем. Важным качеством бензина является его относительно слабая сжимаемость; он лучше, чем воздух, сопротивляется давлению толщи воды. Теоретически оболочка батискафа была в состоянии выдержать давление, соответствующее глубине в пятьдесят тысяч футов, – каковой на деле не существует в природе. Мы же собирались погрузиться на тринадцать тысяч футов – среднюю глубину мирового океана – и могли, таким образом, полагаться на значительный запас прочности.

Наиболее смелой стороной проекта профессора Пикара было то, что аппарат погружался без связывающих его с поверхностью тросов; этот факт, разумеется, встретил полное одобрение со стороны энтузиастов акваланга из Группы подводных изысканий. Пикар отказался от прежних конструкций глубоководных камер – стальных сфер, опускаемых в пучину на тросах. В свое время доктор наук Вильям Биб проник в морские глубины в таком шаре, обремененном колоссальным весом стального троса. Его прибор был лишен всякой маневренности; к тому же каждый дополнительный отрезок троса только увеличивал опасности, грозившие наблюдателю.

Батискаф был рассчитан для самостоятельного передвижения на глубине, в двадцать пять раз превосходящей возможности обычной подводной лодки. Он должен был погружаться вертикально вниз; торможение производилось посредством сбрасывания балласта в виде железных чушек, а также – в случае необходимости – выпусканием бензина из баков. Под гондолой была укреплена цепь весом в триста фунтов. Касаясь дна, она останавливала погружение всего аппарата; вместе с тем она позволяла батискафу крейсировать на высоте трех футов ото дна со скоростью одного узла. Батискаф мог таким образом пройти десять морских миль. Через прозрачные окна наблюдатели могли видеть подводный ландшафт, освещаемый наружными прожекторами, достаточно мощными, чтобы допускать цветную киносъемку.

Внутри гондолы имелось невероятное множество всяких рычагов. Наша группа сконструировала механические клешни, с помощью которых экипаж батискафа мог захватывать предметы, находящиеся снаружи. Кабина была оснащена десятками циферблатов, измерительных и других приборов, включая счетчик Гейгера для измерения космического излучения, а также кислородным аппаратом и воздухоочистителем, превосходившими по своему совершенству все, что было создано до тех пор в этом роде. Два человека могли жить внутри стального шара двадцать четыре часа.

В снаряжение батискафа входили и изготовленные нами в Тулоне глубинные пушки Пикара-Косэна. Эти пушки составляли целую подводную батарею, подобной которой еще не было на свете. Семь стволов двадцать пятого калибра заряжались трехфутовыми гарпунами, которые выстреливались с помощью гидравлического «пистона». Ударная сила возрастала с увеличением давления воды. На глубине трех тысяч футов пушка Пикара-Косэна пробивала трехдюймовую дубовую доску на расстоянии пятнадцати футов. На поверхности гарпун был бессилен.

Гидропушка предназначалась для поражения подводных обитателей, таких, как дразнившие наше воображение гигантские кальмары. Не полагаясь на одну только ударную силу гарпуна, мы подвели через гарпунный трос электрический трос к его наконечнику. Если «дичь» окажется невосприимчивой и к электричеству, наконечник гарпуна будет выделять в рану стрихнин. В казенной части гидропушки имелся барабан, который наматывал трос и подтягивал добычу.

Очень важно было своевременно обнаружить возвращающийся батискаф, чтобы запертые в нем люди не задохнулись. Для этого на «Эли Монье» был установлен специальный ультразвуковой аппарат, действие которого основано на подводной гониометрии [18]18
  Буквально – измерение углов. Очевидно, аппарат давал точное направление на батискаф


[Закрыть]. Фрегаты «Ле Верье» и «Круа де Лорэн», а также самолеты могли выследить подводный дирижабль благодаря установленной на нем специальной радиолокационной мачте.

Чтобы подняться, батискаф освобождал груз, подвешенный к нему с помощью электромагнитов. На случай, если с экипажем произойдет что-нибудь непредвиденное, имелось устройство, обеспечивающее автоматическое выключение магнитной системы.

Конечным пунктом нашего первого перехода был защищенный от ветра залив под прикрытием вулканической вершины португальского острова Боавишта в архипелаге Зеленого мыса. Руководство операцией осуществляли Пикар, Косэн, Моно и Фрэнсис-Беф, капитан «Скалдиса» Ла Форс, отвечавший за спуск батискафа на воду и подъем его на борт, и, наконец, мы с Дюма и Тайе: нам было поручено зарядить баки и подвесить балласт, следить за аппаратом в ходе погружения, зачалить его по возвращении и вручить затем на попечение капитана Ла Форса.

Очень скоро выяснилось, что нам придется отказаться от испытания вспомогательного оборудования. Время не позволяло проверить действие механических клешней и гидропушки. Дюма был весьма разочарован: рушились его мечты увидеть извивающиеся щупальца громадного кальмара, расстрелянного, отравленного и пораженного током на глубине двух миль.

Исходя из необходимости оправдать ожидания своих почитателей и попечителей, профессор Пикар выразил пожелание принять непосредственное участие в первом, контрольном погружении батискафа. Остальные охотно с этим согласились. Наши суда стали на якорь около Боавишты в таком месте, где глубины достигали ста футов. Начался утомительный труд по спуску подводного дирижабля на воду. Пять дней мы бились, преодолевая самые неожиданные препятствия; наконец осталось только прикрепить к корпусу с помощью электромагнитов электрическую батарею весом в тысячу двести фунтов и несколько тонн железных чушек. Для автоматического возвращения батискафа из морской пучины в кабине имелся специальный «будильник»; в назначенный момент он сам отключал электромагниты.

Профессор Пикар забрался в гондолу подвешенного в трюме аппарата, чтобы в последний раз проверить приборы. Он убедился, что хронометр исправно отсчитывает минуты, однако увидел часы, которые почему-то стояли. Истый швейцарец, наш рассеянный профессор завел «ленивые» часы, но не обратил внимания на то, что стрелка «будильника» поставлена на 12 часов дня. Мы потратили все утро, чтобы подвесить балласт, и уже приготовились к следующей операции, как вдруг, ровно в полдень, часы сработали, и многотонный груз с грохотом обрушился вниз.

Каким-то чудом в этот момент под аппаратом не было людей. А после случившегося все вообще старались держаться подальше от батискафа, подходя к нему только в случае крайней необходимости. Хорошо еще, что у нас нашлась запасная батарея взамен разбившейся при падении.

На место второго участника крещения подводного дирижабля претендовало семь человек. Мы бросили жребий – счастливцем оказался Теодор Моно. Погружение батискафа началось в 15.00 26 ноября 1948 года. Пикар и Моно выслушали заключительные пожелания и напутствия, после чего их заперли в белом шаре. Лебедка вознесла аппарат в воздух и опустила его в притихшее море. В течение трех последующих часов мы накачивали в баки бензин. Тем временем Тайе и Дюма плавали вокруг, проверяя оборудование и обмениваясь через окошко жестами с заключенными в кабину учеными мужами. Поднявшись на борт, Тайе отрапортовал: «Все в порядке. Они играют в шахматы».

Вот уже и солнце зашло. Канат, соединявший батискаф со «Скалдисом», передали на шлюпку, которая должна была отвести аппарат подальше, чтобы он не вынырнул прямо под плавучей базой. Загорелись судовые прожекторы, освещая подводный дирижабль. Квартирмейстер Жорж стоял на поверхности медленно погружавшейся оболочки; можно было подумать, что он каким-то чудом стоит прямо на воде. Профессор Пикар, морской узник, включил для проверки фонари батискафа, и море озарилось снизу ярким сиянием. С лодки передали Жоржу чушки для увеличения балласта; он пристроил их на место, погрузившись в воду по подбородок, затем выскочил на поверхность и ухватился за лодку. Батискаф скрылся. Команды кораблей выстроились в молчании вдоль бортов, уставившись в то место, где только что находился необычный аппарат. И вдруг батискаф появился вновь! Освобожденный от веса Жоржа, он оказался слишком легким. Раздался неудержимый хохот. Улыбающийся Жорж вернулся на свое место и добавил еще балласта. Батискаф окончательно ушел под воду.

…Спустя шестнадцать минут, в 22.16, над поверхностью показалась сигнальная башенка «дирижабля» – причудливое алюминиевое сооружение, напоминающее китайскую пагоду. В течение последующих пяти часов, которые показались нам бесконечными, мы буксировали, откачивали и поднимали; нужно было водрузить батискаф обратно в трюм и освободить его узников. И вот, наконец, вспыхнули прожекторы, осветив гондолу и замерших в ожидании кинооператоров. Мы отперли люк и откинули его крышку. Из отверстия люка показался сапог, затем голое колено, еще один сапог и еще колено, купальные трусики, голый живот и, наконец, взъерошенная очкастая голова профессора Огюста Пикара. Его вытянутая рука держала бутылку с патентованным напитком, предусмотрительно обращенную наклейкой к аппаратам. Профессор Пикар торжественно отпил несколько глотков жидкости, изготовляемой одним из его попечителей. Батискаф вернулся из пучины.

Весть о завершении первого испытания была передана по радио бельгийскому правительству. Одновременно мы запросили дополнительных ассигнований на совершение «большого» погружения.

«Большое» погружение – оно совершалось без людей – назначили на воскресенье, и команда «Скалдиса» радовалась возможности получить дополнительное вознаграждение за сверхурочные. Снова лебедка подняла неуклюжий снаряд со всеми его автоматическими приспособлениями. Различные составные части балласта были связаны канатом в гигантскую колбасу. В последний момент эта колбаса стукнулась о шлюпбалку, и три тонны груза рухнули на палубу. Наши сердца сжались в отчаянии.

Капитан Ла Форс взбунтовался. Он предложил прекратить опыт, не дожидаясь, когда батискаф пробьет брешь в корпусе судна. Я принялся горячо возражать: «Наши неудачи ведь не связаны с какой-либо теоретической ошибкой! Надо сделать еще попытку!» Ученые, разумеется, поддержали меня. Наконец капитан смягчился. Суда двинулись в залив СантаКлара на острове Сантьягу; здесь глубина океана достигает пяти тысяч семисот футов.

На рассвете Косэн завел «будильник» батискафа на 16 часов 40 минут. В 16.00 аппарат ушел под воду.

Боцман занес топор над буксирным канатом. Я махнул рукой – топор обрубил канат.

Дюма и Тайе нырнули следом за батискафом. На глубине ста пятидесяти футов они расстались с быстро уходившим в голубую толщу воды аппаратом. Если батискаф не вернется, замечательная идея Пикара рушится навсегда… Неуспех сегодня будет означать, что на много десятилетий отодвигается исполнение мечты ученых о проникновении в последнюю неизведанную область на земле. Если же батискаф вернется, значит мы еще увидим, как построенные по его принципу глубоководные суда откроют человеку доступ в океанскую бездну!

На корабле царила выразительная тишина. Я пообещал бутылку коньяку первому, кто обнаружит батискаф. Команда усеяла мачты и трубы; на фоне голубого неба замелькали красные помпоны матросских безкозырок. Прошло двадцать девять минут. Вдруг раздался оглушительный крик механика Дюбуа: «Вот он!» В двухстах ярдах от судна на поверхности моря показалась оболочка батискафа. Мы так напряженно уставились на долгожданный аппарат, что не сразу обратили внимание на поразительное обстоятельство: алюминиевая радиолокационная башенка была начисто срезана, словно каким-то страшным орудием.

Ныряльщики ринулись в воду целой толпой, спеша осмотреть подводный дирижабль. Я обследовал аппарат со всех сторон: он полностью сохранял плавучесть, нигде не было течи, хотя тонкий лист оболочки вздулся и помялся, особенно в верхней части.

На закате мы принялись подтягивать батискаф к судну. Однако весь наш отряд понемногу относило от берега, а мы никак не могли зацепить аппарат. Жорж стоял вместе с одним матросом со «Скалдиса» на оболочке, пытаясь закрепить канат. Усиливавшийся бриз поднял небольшое волнение; батискаф подпрыгивал и перекатывался на волнах, и мы боялись, как бы он не был разбит ударом о борт «Скалдиса». Дюма и Тайе выходили из себя: им никак не удавалось подсоединить шланги, чтобы откачать бензин из баков. Тогда Косэн приказал продуть баки сжатой углекислотой. Облака бензиновых паров обволокли «Скалдис». Малейшая искра грозила взрывом и неизбежным уничтожением не только батискафа, но и его базы. Жорж и его помощник героически трудились у клапанов, подставляя лица брызгам бензина. Наконец они закончили работу и были подняты на борт полуослепшие и совершенно измотанные. Всю ночь мы бились над спасением батискафа. Лишь на рассвете аппарат был, наконец, водворен в свой ангар.

На наше глубинное судно, воплощавшее столько надежд, было больно глядеть. Оболочка бесповоротно искорежена. Один из моторов сорван вместе с винтом. Внутри оболочки отложился осадок растворенной бензином краски. Мы открыли люк, чтобы изучить приборы. Автоматический глубиномер свидетельствовал – с поправкой на температуру и соленость воды, – что «Батискаф» побывал на глубине в четыре тысячи шестьсот футов.

Ирония судьбы! Аппарат, благополучно перенесший давление глубин, – если не считать таинственного исчезновения мачты, – оказался выведенным из строя небольшим волнением на поверхности. Мы имели в своем распоряжении машину, которая могла доставить человека в морскую пучину, но оказались не в состоянии добиться того, чтобы она безболезненно для себя переходила из водной среды в воздушную.

Впоследствии батискаф был подвергнут переработке с целью придать ему большую устойчивость на море. Его можно теперь буксировать на большое расстояние, вместо того чтобы перевозить в трюме судна. Экипаж может войти в гондолу непосредственно перед погружением и выйти наружу сразу же после всплытия. Предстоит новое испытание, и я уверен, что батискаф II доставит людей к «фундаменту» нашей земли [19]19
  Профессор Пикар летом 1953 года успешно погрузился в Средиземном море на глубину 3 150 метров


[Закрыть].

Глава десятая. СРЕДИ ЖИТЕЛЕЙ МОРЯ

В связи с операцией «Батискаф» в нашем распоряжении оказалось несколько недель для первых подводных исследований на просторах Атлантического океана. Мы изучили карту и обнаружили между Мадейрой и Канарским архипелагом два пятнышка, около которых стояла надпись: «Острова Сальведж». Согласно навигационному справочнику острова эти были необитаемы. Мы двинулись курсом на них. В пути нам предстояло пересечь зону, изобилующую акулами, поэтому были приняты специальные меры предосторожности. Ныряльщики погружались в воду только попарно, страхуя друг друга; при этом к ногам прикреплялись таблетки уксусно-кислой меди – мы называли их «флайтокс» [20]20
  Буквально – «летучий яд»


[Закрыть], – призванные удерживать акул на почтительном расстоянии.

Около пустынного островка Сальведжем Гранде мы с Дюма приготовились нырнуть в океан; Диди с большим арбалетом, заряженным взрывным гарпуном, я с киноаппаратом в руках. Однако едва мы оттолкнулись от трапа и погрузили маски в воду, как тут же инстинктивно опять уцепились за трап. Нам еще никогда не приходилось испытывать подобного страха; отчаянно кружилась голова.

Мы глянули друг на друга и осторожно окунули маски снова в воду, крепко держась за трап. На глубине ста футов под нами простиралось дно, видимое необычайно отчетливо, с мельчайшими подробностями. Ничто не говорило о том, что нас отделяет от него плотная толща воды. На совершенно гладком грунте – ни камешка, ни малейшего следа животных или растительных организмов. Вода была словно дистиллированная, к ней мало было даже применить эпитет «прозрачная», предполагающий прекрасную видимость на расстоянии, сравнимом с длиной хорошего концертного зала. Подводный ландшафт вырисовывался с ужасающей четкостью. Казалось, стоит выпустить из рук трап, и мы обрушимся вниз в пустоту и шлепнемся на тянущиеся по дну каменные гряды.

В конце концов мы набрались решимости и оторвались от корабля, и – о чудо! – вода держала нас. Мы поплыли вниз – два громадных невиданных животных в этой аптечной жидкости. На глубине нескольких метров мы увидели группу неподвижно застывших барракуд [21]21
  Барракуда, или морская щука, – крупная хищная рыба (до трех метров длины) с большими зубами. Нападает на людей. В морях СССР не водится


[Закрыть], они не обратили на нас никакого внимания. Кругом повисли в пустоте каменные окуни и крупные рыбы, напоминающие сельдей [22]22
  В оригинале – Alewive – крупная рыба (Pomolobus) из отряда сельдевых; водится только у берегов Америки. Очевидно, автором допущена ошибка


[Закрыть].

Однако наиболее непривычное впечатление производили блестящие бурые лавовые откосы, настолько гладкие, что казались отполированными. Наш друг, профессор Пьер Драк, уверял нас, что нет такой подводной скалы или рифа на свете, которые не были бы покрыты морской флорой или фауной. И вот мы столкнулись с исключением из этого правила. Тщетно мы старались обнаружить на подводных склонах острова Сальведжем Гранде хотя бы одного представителя животного или растительного мира, если не считать одного вида, который мы сразу даже не разглядели. Все выпуклости дна были усеяны неисчислимым множеством морских ежей. Это была особая тропическая разновидность, с иголками длиной в двенадцать дюймов. Лежа на боку в воде, мы разглядывали этот народец; ритмично шевелящиеся иглы напоминали волнующееся под порывами ветра поле ржи. Затем мы поворачивались снова на живот, и опять приходилось бороться с головокружением при виде прозрачной пустоты.

Собственные пузыри, устремляющиеся к поверхности, производили на нас успокоительное впечатление; приятно было убедиться, что мы имеем полную возможность всплыть и ухватиться за трап. В этот раз мы не поймали ни одной рыбы и не сняли ни единого кадра: здесь и на море-то было не похоже.

В конце лета «Эли Монье» пришел в Дакар, в обманчиво тихих водах которого таятся тысячи акул. Мы готовились к встрече с атлантическими акулами в течение двух лет и имели в своем распоряжении наиболее эффективную защиту против них, какую когда-либо изобретал человеческий ум и изготовляли искусные руки тулонских кузнецов. Это была сборная железная клетка, наподобие львиной, которую можно было быстро смонтировать и опустить в воду.

В клетке имелась дверца; сквозь нее ныряльщик мог войти внутрь под водой, спасаясь от акулы.

Мы исходили из того, что акула представляет наибольшую опасность для ныряльщика в самый момент его погружения или выхода из воды. Теперь мы могли опускаться в море в полной безопасности, затем выходить из клетки для нашей работы, возвращаться в нее, запирать дверцу и спокойно подниматься наверх. Для сообщения с судном в клетке имелась электрическая сигнализация.

Долгожданная премьера спектакля «Человек в клетке» состоялась к югу от острова Мадлэн, неподалеку от Дакара. Почетное право участвовать в первом представлении выпало Тайе, Дюма и мне – гордым авторам нового изобретения. Тяжело нагруженные баллонами, киноаппаратами и арбалетами, мы вошли в стоявшую на палубе клетку. Грузоподъемная стрела вознесла нас на воздух; мы судорожно ухватились за железные прутья. Болтаясь на конце стрелы, мы нашли, что легкая качка «Эли Монье» заметно усилилась. Мы помахали на прощание нашим восхищенным коллегам и погрузились в прозрачные волны.

Вода не воздух. Она приподняла нас и прижала к потолку клетки. Мы оттолкнулись и запорхали кругом этакими неуклюжими птичками. Судно мерно покачивалось, дергая трос с клеткой. Мы стукались о прутья то головой, то ногами, то всем телом. По мере удлинения троса клетка выделывала все более, рискованные прыжки. Баллоны на наших спинах колотились о железо; их колокольный звон гулко отдавался в воде, словно благовест, возвещающий наступление Нового года.

Моя маска оказалась сорванной, одновременно я больно ударился головой. Я вернул маску на место, твердо решив не сдаваться. Немного не доходя дна, клетка рывком остановилась и принялась раскачиваться взад и вперед. Мы уцепились за прутья, с тоской глядя на волю. Стайка бурых рыб-хирургов [23]23
  Рыба-хирург (Acanthurus chirurgus) у основания хвоста с обеих сторон имеет острые шипы, которыми может нанести глубокие раны. В морях СССР не водится


[Закрыть] с ярко-желтыми плавниками, специально принарядившаяся для прогулки в зоопарк, остановилась и уставилась на нас. Затем они двинулись дальше; на смену им появилась шестифутовая барракуда. Она проследовала мимо, не останавливаясь, однако мы вполне оценили ее чуткость: барракуда могла с таким же успехом проплыть между прутьями прямо к нам в клетку. Я дал сигнал к подъему.

После этого наше хитроумное изобретение нашло практическое применение еще только один раз, когда мы опустили клетку на дно без людей, в качестве «акулоубежища». В дальнейшем мы отправлялись в гости к акулам без клетки.

Наш эхолот обнаружил в районе Дакарского порта на глубине семидесяти пяти футов затонувшую во время войны французскую подводную лодку. Мы нырнули туда. Судно лежало на дне чистенькое и аккуратное, окруженное тучами рыб – серебристыми мальками и темными строматеусами. Дюма заплыл в тень около левого винта и встретился там нос к носу с гигантским полиприоном, разновидностью морского судака и родственником нашего средиземноморского merou. Сей экземпляр превосходил наших старых знакомцев раз в десять; он весил не менее четырехсот фунтов. Широкая плоская голова с маленькими глазками медленно надвигалась на Дюма. Чудовищная пасть разинулась во всю ширь – достаточно большая, чтобы проглотить Диди. Он знал, что у судака нет опасных зубов, однако этот великан был, кажется, способен сглотнуть его, не разжевывая. Так поступает merou: плывя с открытой пастью, он заглатывает целиком омаров и осьминогов. Дюма был безоружен, а я плавал где-то в стороне, увлеченный киносъемкой.

Огромный зев был уже в двух футах от Дюма, когда тот опомнился и стал пятиться назад, сохраняя безопасное расстояние. Чудовище не торопилось, и дистанция оставалась неизменной. Диди знал, что имеет дело с безобидным существом, однако вид этакой пасти решительно подрывал его уверенность. Долго, бесконечно долго, как показалось Дюма, длилось это отступление, во время которого человек и рыба обменивались взорами, выражавшими взаимное отвращение. Наконец монстр утратил интерес к Диди, повернул и возвратился в свое темное убежище под затонувшей подлодкой. Дюма вернулся на поверхность, охваченный глубоким раздумьем. «Представляю себя проглоченным заживо каким-то паршивым судаком…» – произнес он.

Пожалуй, нашим наиболее занимательным морским компаньоном явился тюлень. В свое время Средиземное море изобиловало тюленями Monachus albiventer – «белыми монахами»; в древности этот вид был распространен от Черного моря до восточной части Атлантического океана. В период зарождения промыслового лова тюленей, в семнадцатом веке, «монахов» безжалостно истребляли люди, шедшие по стопам ньюфаундлендца Абрахэма Кина, который хвастливо называл себя величайшим зверобоем в истории: он забил миллион тюленей. Тем не менее нам то и дело приходилось слышать от старых рыбаков, что они видели «монаха».

Впервые мы напали всерьез на след вымирающих обитателей моря на Ла Галите – так называется группа мелких островов в тридцати пяти милях к северу от Туниса, знаменитая своими омарами, которых ловят и держат в садках, покуда их не забирают суда из Туниса или из самой Франции. Рыжеволосый мэр Ла Галите, весьма разговорчивый человек, уверял нас, что сам видел живых «монахов». «Как-то вечером, – рассказывал он, – один монах принялся на глазах у всех грабить садок с омарами около пристани. Он устроил такую возню, что когда поднялся на поверхность за воздухом, садок сидел у него на голове наподобие шляпы». Мы расхохотались, представив себе эту картину. «Мы все его видели! – воскликнул мэр. – Я проведу вас к гротам, где живут тюлени».

Мы обследовали три грота и ничего не нашли. Мэр показал нам четвертую пещеру. Тайе, Дюма и Марсель Ишак сошли на берег, чтобы спугнуть ее предполагаемых обитателей. Мы с Жаном Алина нырнули в воду напротив входа в грот; Жан притаился за скалой в пятнадцати футах впереди меня, а я стал пристраивать киноаппарат. Наши друзья на суше бросили камень в грот. К их удивлению, оттуда появились два больших тюленя – серая самка и громадный белый самец – и бросились в воду. Реальность существования Monachus albiventer была подтверждена.

Я увидел со своего места что-то большое и белое на фоне темного отверстия пещеры и решил, что это какая-нибудь необычная рыба. Не потому, чтобы я вообще не мог допустить возможности появления «монаха»; просто я никак не ожидал увидеть «беляка» – взрослый белый тюлень встречается исключительно редко. Зато Алина сразу понял, что это настоящий «монах», и лихорадочно замахал руками: «Снимай!» Самец остановился в шести футах от Жана. Сам уникальное явление природы, старый альбинос впервые увидел раздвоенную на конце «рыбу», выделяющую тучу пузырьков. Он недоуменно развел ластами, вращая огромными глазами, и озадаченно погладил свои усы. Затем поплыл прямо на меня. Алина был настолько близко от тюленя, что успел погладить его волосатый белый бок.

Мы поспешили на корабль и оделись, чтобы осмотреть пещеру. При свете фонаря нам удалось обнаружить в глубине грота проход, достаточно большой, чтобы сквозь него мог пробраться человек. Мы проползли двадцать футов до внутренней камеры. Здесь нам ударил в нос острый запах зверя. В центре «зала», имевшего около двадцати футов в поперечнике, лежал хорошо сохранившийся скелет здоровенного тюленя. В этом потаенном убежище тюлени нашли себе надежное укрытие, здесь они рожали детенышей, скрытые от глаз кровожадных людей, сюда заползали умирать, когда врагу удавалось подстрелить их. Одинокий скелет невольно напомнил нам надгробный памятник.

Следующим этапом нашей экспедиции был Пор-Этьенн, французский аванпост близ испанского Золотого берега. Там мы встретили некоего мсье Коссе, обитавшего в одиночестве в хибарке из рифленого железа. Он сообщил нам, что тюлени – его единственные друзья. «Я знаю специальный свист, на который они собираются, – рассказывал Коссе. – По воскресеньям я встаю пораньше, пробираюсь потихоньку в самую середину тюленьего стада и провожу целый день с ними на берегу». Мы смотрели на него и спрашивали себя, кто же вымер – «монахи» со своим другом Коссе или все остальное человечество!

Круг «друзей» Коссе насчитывал двести представителей якобы вымерших тюленьих колоний Золотого берега. Он предложил познакомить нас, и мы переоделись в купальные трусы, чтобы научиться ползать по-тюленьи у нашего хозяина. Филипп и Диди облачились в маски и ласты и подплыли со стороны моря. Они предусмотрительно избегали чересчур близкого контакта с животными, которые вдвое превосходили их размерами и были способны прокусить и мышцы и кость своими мощными челюстями. Как раз в этот момент около самого берега резвились два десятка тюленей, в том числе большой темный самец, самка с детенышами и стайка шаловливых подростков.