Текст книги "Искушая судьбу"

Из тебя вышла бы прекрасная шпионка, Мара, – впрочем, я отклоняюсь от темы. В Россинхеме тебя встретит сестра моей матери, Хестери, – ты можешь называть ее, как и все, тетушкой. Она позаботится о твоей безопасности. Ты по праву официально являешься графиней Сент-Обин и, поскольку после меня наследовать титул некому, можешь стать последней графиней Сент-Обин. Видимо, наш род был обречен с самого начала, с наследниками в нем было всегда плохо. Я надеялся, что смогу изменить это, вырастить достойное потомство, но, как оказалось, из этого может ничего не получиться. Так что наша ветвь может прерваться на мне, официально признанным незаконнорожденным.

К концу этой горькой речи у Мары по щекам текли слезы. Даже после того, что она ему сделала, после всех опасностей, которые навлекла на него, он все же заботится о ее будущем.

Не зная даже, носит ли она под сердцем его ребенка.

– Ты не незаконнорожденный, – сказала она, думая о том, что недостойна его.

Тогда он взял ее лицо в ладони и улыбнулся:

– Не плачь, любовь моя. Я хочу, чтобы ты ни о чем не жалела. Я восхищаюсь тобой больше, чем кем бы то ни было на всем свете, потому что никогда не встречал более храброй и достойной женщины, чем ты.

И если уж мне суждено умереть, я умру счастливым человеком, зная, что люблю самую прекрасную рыжеволосую нимфу во всей Ирландии.

Поцеловав ее долгим и страстным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание, он отступил.

– А теперь мне надо идти. И помни, ровно к двенадцати часам ты должна будешь добраться до «Странника», обратиться к капитану Мак-Даффу и отплыть к берегам Англии.

Он быстро нырнул в люк и исчез, оставив Мару бороться с подступающими к горлу рыданиями.

Глава 27

Адриан, чтобы не дать повода для подозрений, с .безразличным видом смотрел прямо перед собой. Охранник, стоявший у ворот, ведущих в ту часть Дублинского замка, где содержались заключенные, изучал его пропуск. Граф сразу увидел, что этот слегка перекормленный человек не понял, что документ, которые он держит в руках, был поддельным, потому что, очевидно, не вникал в то, что было в нем написано. Он прочитал пропуск слишком быстро и, не останавливаясь на каждой строчке, а сразу посмотрев на нижнюю часть документа, вернул его Адриану.

Приказ был написан на пергаменте прекрасной выделки, выглядел вполне официально, и на нем стояла печать самого лорда-протектора Кромвеля, вернее, печать, подделанная соратниками Адриана, но этого было вполне достаточно, чтобы охранник разрешил ему пройти к арестованным.

– В вашем пропуске не сказано, кто из арестованных вам нужен. Кого вы желаете видеть?

– Мне нужен ирландский бунтовщик по имени Оуэн Диспенсер.

– Этого завтра утром должны повесить первым.

Объявления разослали повсюду. За голову этого парня было назначено пятьдесят фунтов. Стоило ли столько шума поднимать, но они хотят, чтобы это послужило примером и как можно больше народа полюбовалось, как он будет болтаться на веревке.

Под носом у охранника повисла длинная сопля, которую он вытер грязным обшлагом рукава.

– В этом каменном мешке чертовски холодно. Из носа прямо рекой течет.

Он проводил Адриана вниз по узкой сырой лестнице мимо дверей в камеры других узников, потом в самый конец темного и узкого коридора до маленькой деревянной дверцы. Глядя на пробежавшую мимо него крысу, Адриан подумал, что правильно сделал, что отказался взять Мару в эту грязную дыру. Охранник звякнул вытащенной из кармана связкой ключей и отыскал в ней нужный, которым и открыл дверь камеры Оуэна.

– Когда соберетесь уходить, только позовите, и я открою вам. Если он начнет буянить, стукните его по голове вот этим. – И он протянул Адриану грубо вырезанную деревянную дубинку, на конце которой виднелись засохшая кровь и волосы с головы какого-то другого несчастного, познакомившегося с ней раньше.

Повесив фонарь на ручку двери, охранник повернулся. – Я буду наверху лестницы.

Дверь за ним закрылась, и Адриан через маленькое зарешеченное окошко увидел, как тот, еще раз вытерев рукавом нос и глотнув чего-то из фляжки, пошел прочь.

Адриан оглядел камеру, пытаясь рассмотреть в темноте Оуэна.

– Что ж, я вижу, вы получили мое послание, – услышал он хриплый голос откуда-то из правого угла.

Адриан снял фонарь с ручки двери и двинулся в направлении голоса. Оуэн сидел на брошенной прямо на каменный пол провонявшей мочой куче соломы. На одной щеке у него виднелся потемневший синяк, а из уголка рта, от разбитой и вспухшей губы, тянулась вниз засохшая струйка крови. Он облизал губы. Адриан не пошел дальше.

– Да, очевидно, получил. Иначе зачем мне было появляться в этой вонючей дыре?

Оуэн встал, и запах мочи, казалось, стал вдвое сильней.

– Я думаю, вы уже знаете ответ на этот вопрос.

– Я не могу освободить вас из тюрьмы, Оуэн. У меня здесь больше нет власти.

– А я думаю, можете и сделаете это, если не хотите, чтобы вам были предъявлены кое-какие обвинения.

Адриан нахмурился:

– Разве вы не слышали? Кромвель мертв. До Ирландии новости пока еще не дошли, но это лишь вопрос времени. Поэтому все, что вы собираетесь сообщить обо мне, в данный момент мало что значит.

Оуэн расплылся в улыбке.

– А кто сказал, что я собираюсь обвинять вас перед Кромвелем? Я не так глуп, Сент-Обин. Кто поверит свидетельству ирландского бунтовщика против одного из самых доверенных людей Протектората? Я говорю совсем о другой особе.

– О ком же?

– Как там поживает моя сестра?

– При чем тут Мара? Она не имеет никакого отношения к вашему аресту.

Оуэн грязным ногтем поковырялся в зубах:

– Имеет, только не в том смысле, как вы думаете.

Видите ли, до того, как у нашей семьи отобрали Кулхевен, во времена довольной и беззаботной жизни, Мара была помолвлена с одним молодым человеком из соседнего имения.

– Какое мне теперь до этого дело? Она замужем за мной и, должен добавить, кажется, вполне счастлива этим, – Имя человека, которому она была обещана, – Лаэм Шонесси.

Адриан весь напрягся.

Оуэн ухмыльнулся:

– Я вижу, что это известие вас заинтересовало! Вы ведь помните Лаэма Шонесси, не так ли, Сент-Обин?

Когда я сидел в этой чертовой дыре в прошлый раз, мы были с ним в одной камере. Здесь он и погиб, убитый из ревности одним английским солдатом, заставшим его в объятиях никчемной шлюхи-англичанки. – Он помолчал. – Интересно, что скажет наша дорогая Мара, когда узнает, что человек, за которого она вышла замуж, виноват в смерти ее бывшего нареченного.

В который раз после ухода Адриана Мара считала удары колокола, доносящиеся до нее с башни церкви Рождества. Только когда колокол пробил роковой двенадцатый раз, она перестала следить за временем.

Он сказал, что, если не вернется к полудню, Мара должна будет нанять карету в Рингсенде, где пришвартован «Странник», и отбыть в Англию. Немедленно.

Но Адриана не могли арестовать. Она отказывалась поверить этому. Поэтому решила подождать еще немного, дать ему шанс вернуться к ней.

Когда часы пробили опять, означая, что прошел еще один час, Мара по-прежнему не хотела даже и думать о том, что с Адрианом могло что-то случиться и Оуэн может опуститься так низко, чтобы предать его. Нет, просто Свидание заняло больше времени, чем Адриан предполагал. Она подождет еще час. Только один час, а потом сделает, как сказал Адриан. Ведь в любую минуту он может постучать в люк Я сказать ей, что все в порядке.

Мара посмотрела на крышку люка, ей захотелось спуститься вниз, отыскать окно и взглянуть, что делается снаружи, откуда до нее доносился шум города. Эта неопределенность положения, незнание того, что случилось с Адрианом в тюрьме, почти сводили ее с ума.

«Ничего страшного не произошло, – старалась ус, покоить себя Мара. – Он слишком умен, слишком осторожен и предусмотрителен, чтобы попасться в ловушку, которую ему мог устроить ее брат. Вероятнее всего, Оуэн пытается убедить Адриана помочь ему освободиться – как будто это было возможно».

И вдруг она что-то услышала, какой-то звук внизу.

Мара, которая последние несколько часов не находила себе места, тут же перестала ходить по комнате и прислушалась. Кто-то тихонько постучал по крышке люка.

– Мара, все в порядке. Можешь открыть люк.

Услышав звучащий снизу голос Адриана, Мара чуть не подпрыгнула от радости. Она бросилась к люку, не обращая внимания на производимый ею шум, отодвинула столик и убрала крышку, чтобы он смог подняться наверх.

– О, Адриан, – сказала она, спрятав лицо у него на груди, – я знала, что, если подожду еще немного, ты придешь. Знала, что все будет хорошо.

– Да, но мы должны покинуть этот дом как можно скорее. Собери свои вещи, к сумеркам мы должны покинуть город.

– А как насчет Оуэна? Я думаю, что он хотел меня видеть.

Адриан начал прятать в мешок все, что могло служить свидетельством их пребывания в этой комнате.

– Боюсь, что ты не сможешь повидаться с Оуэном, Мара. Завтра утром его должны повесить.

Мара тихо вскрикнула. Она сознавала, что ее брат виновен в многочисленных преступлениях, он шантажировал ее, заставляя красть у Адриана документы, понимала, что он не тот человек, с которым ее могли бы связывать узы любви, который мог бы защитить ее честь, но, несмотря на это, он все же был ей братом.

– И ты ничего не можешь для него сделать?

– Боюсь, что нет. Кромвель мертв, все подняты под ружье. Поскольку никто не знает, отчего он умер, распространяются слухи о том, что его убили, и правительство хочет строго наказать тех, кто, подобно твоему брату, выступал против Протектората. Им все равно, на кого возложить ответственность, лишь бы они были известны как враги Протектората. Твой брат стал одним из этих козлов отпущения. Он просто оказался не в том месте и не в то время.

– И что ему от тебя было нужно?

Адриан отвернулся от нее.

– Он пытался уговорить меня устроить его освобождение, хотя, без сомнения, и понимал, что я ничего не могу сделать. Он не знал о смерти Кромвеля. Об атом вообще мало кто знает. Там, за кулисами, прежде чем обнародовать эту новость, лихорадочно подыскивают нового лидера и правдоподобную причину смерти. Теперь Оуэн понял, что я ничего не могу для него сделать.

Мара вспомнила того Оуэна, вместе с которым она выросла, того Оуэна, каким он был до того, как на землю Ирландии пришла война, и на глазах ее выступили слезы.

– А я даже не могу с ним попрощаться.

Адриан обнял ее и погладил по голове.

– Извини меня, любовь моя. Я знаю, несмотря на то, что он тебе сделал, ты все еще чувствуешь к нему привязанность. Он для тебя часть семьи, вернее, все, что осталось от семьи, Я хотел бы что-нибудь сделать для тебя, но, поверь мне, когда я говорю, что бессилен в этом. А теперь мы должны срочно вернуться в Кулхевен, мне надо собраться. Сейчас, когда среди правителей Англии царит неразбериха, я должен поспешить в Лондон, чтобы как можно скорее помочь возвести на трон наследника. 0 умах сейчас царит такое смятение, что вряд ли можно будет когда-нибудь найти лучший шанс для возвращения Карла II на землю Англии. Я даже не знаю, как долго меня не будет. Это может занять довольно много времени, может быть, не один месяц.

А сколько времени потребуется ему, чтобы избавиться от чувства вины за то, что он убил ее нареченного и, мало того, намеренно скрывает это от нее? Если вообще когда-нибудь удастся от этого избавиться.

Мара разорвала объятия.

– Адриан, я хочу поехать с тобой.

– Это не очень разумное решение, Мара. Мне кажется, что тебе лучше остаться в Кулхевене. Это твой дом. И всегда был твоим домом по праву, а теперь еще и по закону. Ты получила его назад, как и хотела.

– Но он не нужен мне без тебя.

Адриан был непреклонен.

– Иначе нельзя, Мара. Вот увидишь, когда ты займешься делами поместья, тебе некогда будет вспоминать обо мне. Я знаю, что ты сможешь возродить былое величие Кулхевена. Собственно говоря, даже рассчитываю на тебя в этом. А теперь давай отнесем вещи в карету и поедем.

«Почему он говорит так определенно, так безоговорочно?» – подумала Мара, смотря вслед направившемуся к люку Адриану. Тут есть что-то еще, поняла она, что-то, чего он ей не рассказал.

Ей было ясно одно – если он уедет, то «никогда больше не вернется.

Глава 28

На следующий день все добропорядочные граждане Дублина были буквально потрясены, когда перед публичной казнью одного из ирландских конфедератов осужденному удалось бежать во время беспорядков, возникших в толпе, сквозь которую его вели на виселицу.

Все окрестности города были тщательно прочесаны, дома обысканы, каждая карета или повозка, проезжающая через любые из шести городских ворот, подвергалась досмотру.

Все эти меры оказались, однако, бесполезными, потому что тремя днями спустя на песчаном берегу близ Рингсенда, в местечке под названием Лососевая Заводь, ниже по течению Лиффи, обнаружили маленький ялик, на котором он скрылся.

Через два дня, когда они при свете полной луны подъехали к Кулхевену, Мара была уже точно уверена:

Адриан что-то скрывает от нее. Она почувствовала это еще в Дублине, после его встречи с Оуэном, но теперь, промолчав столько часов наедине с ним в карете, она уверилась в этом окончательно.

Когда карета свернула с большой дороги и остановилась на полукруглой, покрытой гравием дорожке возле замка, наступила почти полночь, но вся челядь, благодаря бдительности Шипли, ожидавшего их возвращения, была на ногах.

– Милорд, – сказал Шипли, освещая ступеньки лестницы тускло светящим фонарем, – все очень рады вашему возвращению. Мы узнали от бродячего лудильщика, что ходят слухи о смерти лорда-протектора. Это правда, милорд? Кромвель действительно мертв?

– Да, это правда, Шипли. Именно поэтому я завтра утром уезжаю в Лондон. Ее светлость со мной не поедет. Если у вас есть какое-либо дело, требующее моего срочного вмешательства, дайте мне знать, со всем остальным во время моего отсутствия обращайтесь к леди Сент-Обин. Когда я уеду, всем распоряжаться здесь будет она.

Он вошел в холл и направился к своему кабинету.

– Перед отъездом мне нужно просмотреть некоторые бумаги. Вам нет необходимости дожидаться меня.

Мара не совсем поняла, обращается он к ней или к прислуге, собравшейся в холле, чтобы поприветствовать их, и у нее не было даже времени выяснить этот вопрос, потому что он тут же вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь.

В течение следующих нескольких часов Адриан попытался привести в некоторый порядок счета Кулхевена. Книги были в отвратительном состоянии, и он увидел масштабы воровства Хораса Кроу. Потом Адриан написал доверенность, в которой предоставил Маре полное право распоряжаться всем имуществом от его имени, и оставил инструкции, как ей связаться с ним через тетку, живущую в его древнем родовом гнезде, Россинхеме.

И только потом он начал писать ей письмо, которое составил в уме во время бесконечно долгого возвращения из Дублина.

Сразу после того, как он покинул Оуэна в кишащей вшами подземной камере под древними стенами Дублинского, замка, он решил, что скажет Маре правду о том, что убил ее нареченного, Лаэма Шонесси, во времена своей службы в Дублине. Не то чтобы Адриан боялся, что Оуэн сам расскажет ей об этом. Как он сможет сделать это, когда должен сейчас висеть за городскими стенами на виселице, выставленный на обозрение всем добрым людям Дублина?

Он должен был сделать это потому, что, по совести говоря, не имел права скрывать от нее подобные вещи.

Она не заслуживала этого, и он, зная, что никогда не вернется назад, не оставит ее в неведении.

Более того, он должен рассказать все, потому что любит ее.

Но Адриан боялся, что не сможет после этого взглянуть ей в глаза.

И он решил оставить письмо, которое она должна будет найти после его отъезда в Лондон. В нем он в деталях объяснит все, что тогда произошло, она сможет прочитать о том, как он сожалеет о совершенном поступке, и о том, что у него не хватило смелости увидеть ненависть к себе в ее прекрасных серо-зеленых глазах.

Но вот уже полчаса он смотрит на чистый лист.

Тихий стук в дверь отвлек его от этих мучительных мыслей. Адриан взглянул на часы, висевшие на стене. было три часа ночи.

– Да?

Дверь медленно открылась, и вошла Мара, с распущенными волосами, рыжими кольцами спускающимися на плечи, в белой ночной рубашке с кружевным воротником, такая невинная и прекрасная.

И такая ранимая.

Она остановилась прямо напротив стола, ее голые ступни тонули в толстом ворсе ковра.

– Адриан, я чем-нибудь заслужила твое нерасположение?

– Бог мой, разумеется, нет, Мара. Откуда ты это взяла?

Она потупилась:

– Я не вижу другой причины для твоего решения отправиться в Англию без меня. Ты говоришь, что это ненадолго, но я чувствую – нет, знаю, что ты говоришь не правду. Я знаю, что ты вернешься нескоро, если вообще вернешься, но не могу понять, почему ты покидаешь меня. Должна же быть какая-то причина тому, что ты не хочешь остаться со мной. Сначала я подумала: не потому ли, что я обманула тебя и заставила поверить в то, что я Арабелла, но потом решила, что ты простил мне это. Так почему же, Адриан? Потому, что я выгнала Хораса Кроу? Потому, что истратила деньги, которые он вернул, на жителей деревни? Или потому, что помогла убежать Коннелли, несмотря на твой запрет? Пожалуйста, скажи мне правду, потому что я не могу томиться в неизвестности, не понимая, почему ты хочешь покинуть меня.

Адриан встал и обогнул стол. Он крепко обнял Мару и прижал ее голову к себе. Как хорошо было стоять так – ее щека у него на груди – и любоваться этими благоухающими, прекрасными рыжими волосами.

И тогда Адриан понял, что должен рассказать ей все прямо здесь и сейчас, в своем кабинете, ей, стоящей перед ним в этой трогательной ночной рубашке, ей, похожей на ребенка, но с телом обворожительной женщины. Мара заслуживала того, чтобы знать все. И заслуживала того, чтобы выслушать это от него.

Адриан с трудом отстранился:

– Мара, сядь, пожалуйста.

Не задавая лишних вопросов, Мара села в одно из мягких кресел, стоявших перед камином, и, сложив руки на коленях, ожидала, когда он начнет говорить.

Адриан сел напротив, оперся локтями о колени и опустил голову на руки, глядя в пол. Зная, что сейчас сделает ей больно, он не мог смотреть ей в глаза и мучительно подбирал слова.

Слова, которые разобьют ее сердце.

– Мара, ты помнишь тот день, когда ты в первый раз приехала в Кулхевен?

Она подалась вперед, опершись щекой о ладонь, – Ты хочешь сказать – в качестве Арабеллы?

– Да, тот первый вечер, когда мы разговаривали в этой самой комнате.

– Да.

Адриан посмотрел ей в глаза.

– Ты спросила меня о том времени, когда я служил в Дублине солдатом, а я ответил уклончиво и быстро сменил тему разговора. – Он остановился, стараясь успокоить дыхание. – Я поступил так, потому что надеялся забыть об этом периоде своей жизни. Хотел стереть его из памяти. Видишь ли, времена тогда были смутные.

Внимательно слушая его, Мара кивнула, но не произнесла ни слова.

– Будучи в Дублине, я служил в гарнизоне тюрьмы Дублинского замка. Моей обязанностью было охранять содержащихся там узников.

– Ты хочешь сказать, там, где ты встречался позавчера с Оуэном?

– Да. Но Оуэн попал туда не в первый раз. Он уже бывал там. Я встретился с Оуэном и завязал с ним отношения именно во время службы в тюрьме. В это время я также встретил девушку, которую считал самой невинной и бесхитростной женщиной на свете. Мне даже показалось, что я люблю ее. – Он помолчал, опять подыскивая слова. – Она была дочерью полковника, коменданта тюрьмы, жила в Дублинском замке – одна из немногих тогда женщин там – и привлекала внимание всех мужчин, потому что была очень красива, Я начал за ней ухаживать.

Однажды она пришла ко мне и сказала, что один из узников делал ей нескромные предложения во время прогулки. Убедила меня в том, что боится его. И вот однажды ночью, проверяя камеры, я нашел ее в его камере и – он посмотрел на нее в упор – в его постели.

Я был в ярости, не подумал даже спросить себя, почему она оказалась в камере этого человека и каким образом попала туда. Полагая, что узник совершил над ней насилие – а она в тот момент сказала мне именно это, – я был вне себя, и тут он попытался выхватить у меня пистолет. Я выстрелил в него и убил. Позднее я узнал, что эта девушка, это невинное создание, в сети которой я попал, уже не одну неделю тайно встречалась с этим узником.

Мара наклонилась вперед и взяла его руку в свои.

– О, Адриан, мне так жаль тебя.

– Подожди. Это еще не все. Я не был наказан за убийство этого узника, потому что тот хотел разоружить меня. А то, что он в довершение ко всему был еще и ирландским патриотом, оправдывало его убийство в глазах Протектората. Но не в моих глазах. До того я никогда в своей жизни не действовал так необдуманно.

После случившегося я оставил службу в Дублине, подал в отставку и уехал в Кулхевен. Тогда я уже начал участвовать в деле возвращения Карла II на трон, присоединился к сторонникам Кромвеля и сделал все возможное, чтобы стать одним из его «доверенных избранных».

Женитьба на Арабелле – просто один из способов завоевать его доверие и поддержку.

– Но, Адриан, это же не твоя вина. Ты же думал, что узник обидел девушку, и не мог в тот момент предполагать другого. Он ведь мог выхватить твой пистолет и убить тебя. Ты сделал это только для того, чтобы защитить себя.

– Спасибо тебе за то, что ты понимаешь это именно так. С тех пор я пытался забыть про тот случай, но твой брат напомнил мне о нем. Видишь ли, он вызвал нас в Дублин для того, чтобы попытаться купить у меня себе освобождение за свое молчание, и пригрозил открыть все, что я сделал, как убил этого узника – Но все уже забылось за давностью лет И кому он может это открыть?

Адриан взглянул ей в глаза:

– Он мог открыть все тебе.

Мара в недоумении покачала головой:

– Мне? Но почему он думал, что эта история с убийством узника будет для меня что-нибудь значить.

– Потому что, Мара, имя убитого мною узника было Лаэм Шонесси.

Мара замерла, по ее лицу было видно, каким ударом явилось для нее это известие. Она только молча смотрела на него, положив руки на колени. Адриан не вы держал этого молчания – И если бы я имел хоть какую-либо возможность освободить Оуэна из тюрьмы, то, наверное, сделал бы это – сделал бы все, чтобы воспрепятствовать тому, чтобы ты каким-то образом узнала о моей виновности в смерти твоего нареченного. Но я ничем не мог помочь твоему брату Он однажды уже бежал из этой тюрьмы, поэтому они на этот раз приняли экстренные меры предосторожности. Видишь ли, Оуэн сам виноват во всем, что с ним случилось. Именно от него я впервые услышал, что дядя оставил Кулхевен мне, он же каким-то образом устроил так, чтобы ты вернулась туда под видом Арабеллы, и использовал нас с целью получить нужные ему сведения. Потом, когда его схватили, он решил выложить свой последний козырь и начал угрожать мне, что расскажет тебе, что я убил Лаэма. Не могу этого отрицать. Если бы было возможно что-нибудь изменить, я сделал бы это. Понимаю, что тебе теперь будет неприятно видеть меня, поэтому я и возвращаюсь в Англию. Но мы по-прежнему женаты, так что ты можешь оставаться жить в Кулхевене без меня Он показал ей сложенный и запечатанный лист пергамента.

– Этот документ передает Кулхевен в твое полное владение. Можешь считать это моим свадебным подарком. В случае моей смерти он останется твоим, и только твоим. Ни один невесть откуда взявшийся дальний родственник, если даже он и ухитрится каким-то образом унаследовать графский титул, не сможет претендовать на Кулхевен, который не входит в майорат. Он достался мне от дяди, а я отдаю его обратно тебе. Ты его законная владелица и рисковала жизнью, когда, пытаясь заполучить его, выдала себя за Арабеллу. Теперь он твой.

И он протянул ей пергамент.

Мара взглянула ему в глаза и не взяла его.

– Я не возьму его, Адриан. Он мне не нужен. Не нужен без тебя. – Вместо пергамента она взяла его руку. – Своим возвращением в Кулхевен я хотела заполучить его обратно и отомстить тебе за то, что его отобрали у моей семьи. Я видела, как, защищая этот замок, погибла моя мать, хотела наказать тех, кто отобрал его, и думала, что ты – один из них. Но сейчас я знаю, что это не так. В смерти моей матери ты виновен не более, чем в смерти Лаэма Шонесси.

Адриан не мог поверить своим ушам и, остолбенев, слушал ее слова.

– Спасибо тебе за то, что ты был честен со мной, Адриан, хотя тебя никто к этому не принуждал. Теперь я хочу в свою очередь быть честной с тобой. Да, мы с Лаэмом должны были пожениться, но об этом браке было уговорено, когда мне еще не было и двенадцати. И я вообразила, что влюблена в него, – девочка, начитавшаяся чудесных историй и целыми днями грезившая о рыцаре в сияющих доспехах, являющемся ей на помощь. – Она замолчала и слегка улыбнулась. – Думаю, здесь можно кое-что сказать в пользу ограничения круга книг, дозволенных для чтения юным девушкам.

– Теперь я знаю, что никогда не любила Лаэма.

Скорее, чувствовала к нему сестринскую привязанность, что ни в какое сравнение не идет с тем чувством, которое я испытываю к тебе.

– И каким будет твое окончательное слово, Мара?

Мара встала и произнесла с наигранным гневом в голосе:

– Вот, что я тебе скажу, упрямый ты английский мул! Если ты все еще собираешься отправляться завтра в Лондон, готовься взять с собой лишний багаж, потому что я поеду с тобой, будет на то твое разрешение или нет, И ты никуда от меня не денешься, потому что я последую за тобой на край земли, буду преследовать тебя до конца твоей жизни. Не забывай, я – Огненная Леди, и проклятие ляжет на голову того мужчины, который отвергнет меня.