Текст книги "Из воспоминаний"

Это также не означает, что я осуждаю деятельность диссидентов, не желающих больше работать «внутри системы». Они продолжают оставаться важным катализатором тех изменений, которые происходят в сознании советского общества, хотя и не так быстро, как этого хочется диссидентам.

Я давно оказался «вне системы», но продолжаю сохранять прежние дружеские и деловые связи. К сожалению, мои взгляды менялись в последние пятнадцать лет не так быстро, как взгляды Сахарова. В 1970 году я с удовлетворением подписал составленное Сахаровым и В. Турчиным письмо, адресованное советским руководителям. Сегодня это письмо не подписали бы сами его составители. Тем более я неспособен к такой стремительной идейной эволюции, которую пережил, например, писатель В. Максимов. Еще десять лет назад он был членом редколлегии наиболее консервативного журнала «Октябрь» и другом убежденного сталиниста Вс. Кочетова. Максимов выступал тогда по советскому телевидению с критикой А. Твардовского. Сегодня В. Максимов – верующий христианин и воинствующий антикоммунист. Он – главный редактор эмигрантского религиозного и антисоциалистического журнала «Континент». Как соратник немецких консервативных деятелей Ф. Штрауса и А. Шпрингера, В. Максимов выступает с приятными своим новым друзьям демагогическими речами на съездах ХДС и ХСС в Западном Берлине и в Мюнхене.

Философ П. М. Егидес, который написал в прошлом несколько статей под разными псевдонимами, и только достигнув пенсионного возраста, начал выступать под собственным именем, очень недоволен слишком медленной, по его мнению, эволюцией Роя Медведева. Он, правда, прощает мне «иллюзии» 60-х годов. Однако в 70-е годы недостаточное продвижение вперед означает, по мнению Егидеса, «эволюцию назад» и в политическом, и в теоретическом, и в нравственном отношениях. Особенно не нравится Егидесу моя с Жоресом совместная книга о Хрущеве «Н. С. Хрущев. Годы у власти».

«Зададимся вопросом, – заявляет П. Егидес в “Открытом письме Рою Медведеву”, – зачем она? (т. е. книга о Хрущеве). С какой целью написана? Может быть, это беспристрастное исследование историков? Непохоже. Книга построена так, что неизбежно подводит читателя к выводу: дворцовый переворот, устранивший в октябре 1964 года Хрущева, был явлением положительным, оправданным, прогрессивным. Хрущева сменило рассудительное, реалистичное, современное руководство. Нет, такими словами это нигде не говорится. Эффект достигается простым способом: крупным планом показаны все хрущевские несуразности и нелепости (которые, конечно же, были): и кукурузная эпопея, и “кузькина мать”, и разделение государственных и партийных органов на сельские и городские, и прочие “волюнтаризмы и субъективизмы”… И намекается, что все это прекратилось в 1964 году.

Формально Вы имеете право на это: ведь книга-то о Хрущеве. Поэтому Вы в книге о Хрущеве, естественно, не пишете, скажем, о провале экономических реформ 1965 года, об усилении и ужесточении цензуры, о нарастании репрессий (в частности, психиатрических), об ускоренной ресталинизации, происходящей после 1964 года. А умалчивая об этом, Вы подводите читателя к Вашей основополагающей мысли, что все постепенно идет к лучшему “в этом лучшем из миров”».

П. Егидес хорошо знает, что проблеме психиатрических госпитализаций была посвящена наша с Жоресом книга «Кто сумасшедший?», изданная еще в 1971 году. Он прекрасно знает, что критическому анализу послехрущевского периода посвящены два толстых тома «Политического дневника», составленного мной с помощью Жореса и изданного в Амстердаме Фондом им. Герцена. И там есть и разбор неудач экономической реформы, и критика цензуры, и протест против попыток реабилитации Сталина, и критика нарастающих репрессий. Умалчивая обо всем этом, Егидес подводит читателя своих писем к своей основополагающей мысли: для советских властей не только удобно, но даже выгодно существование такого «умеренного диссидента», как Рой Медведев.

Любопытно, насколько субъективно мнение тех или иных читателей или рецензентов о той или иной книге. По какой-то странной логике Егидес пытается доказать, что наша книга о Хрущеве является не очень тщательно замаскированной апологетикой современного руководства и советского режима вообще, где всякого рода «волюнтаризмы и субъективизмы» неизбежно обречены на провал.

Рецензент парижской газеты «Русская мысль» М. Сергеев взглянул, однако, на ту же самую книгу иным образом. Он пишет: «Из-за бытующей в эмиграции (да и не только в эмиграции) предвзятости по отношению к братьям Медведевым – не очень-то тянуло на близкое знакомство с их совместной книгой: “Н. Хрущев. Годы у власти”. Но статья Дм. Безруких об этой книге, как всегда свободная от потертых трафаретов, устыдила и заставила взяться за чтение книги Медведевых.

И надо сказать, что пожалеть не пришлось: едва ли можно найти более убедительную антикоммунистическую вещь. Конечно, “Архипелаг ГУЛАГ” – это “Архипелаг ГУЛАГ”. Но именно из-за резко задевающей нормальное европейское сознание изображенной в ней чудовищности “осуществленного социализма” в ставшей базой мировой революции стране – он на Западе представляется неправдоподобным».[95]95
  «Русская мысль», 29 апреля 1976 г.


[Закрыть]

И далее Сергеев пытается доказать, что книга о Хрущеве – это книга о незаурядном, «небесталанном и безусловно доброй воли не лишенном человеке, вожде, лидере», который, проявляя громадную энергию, пытается поставить на ноги разрушенную при Сталине и даже при Ленине советскую экономику. Но Хрущеву не удается это сделать якобы из-за пороков, присущих самой системе социалистического хозяйствования. И потому книга о Хрущеве в более доступной форме разоблачает коммунистический режим сильнее, чем «Архипелаг ГУЛаг» А. И. Солженицына.

Я бы не стал подробно останавливаться на претензиях Егидеса, если бы они не повторялись другими людьми. Один знакомый заявил мне (правда, не в «Открытом письме»): «Как мог ты писать целую книгу по поводу давно забытого “дела Бухарина”, в то время как в СССР готовились судебные процессы по делам Гинзбурга, Орлова, Щаранского и Подрабинека?» Между прочим, мой критик сам ничего не сказал публично ни по поводу судебных процессов 1978 года, ни по поводу процессов 1937–1938 годов, тогда как я посвятил немало страниц осуждению репрессий последних лет в СССР и в статьях, и в книге «Диалоги о диссидентах в СССР», изданной на Западе.

Мои книги не являются академическими произведениями, но не рассчитаны и на политический эффект. Я не удивлен поэтому крайним различием в оценке этих книг рецензентами. Приведу лишь несколько примеров.

Вот что пишет о книге «К суду истории» профессор Вустерского колледжа из штата Огайо Даниель Колхуэн: «Когда при Хрущеве Сталин был призван к ответу, принципы, связанные с ним, также были призваны к ответу. Право партии монополизировать принятие решений в своей стране пошатнулось. Что-то нужно было сделать. К 1966 году был положен конец десталинизации. Сталина потребовалось не замечать так, словно он никогда не имел значения… Итак, крышка снова захлопнулась, но в течение примерно 5 лет она была открыта, и Медведев воспользовался этой возможностью, чтобы создать первую за 40 лет абсолютно необходимую работу по современной истории, появившуюся в СССР. Это колоссальный труд. Теперь никто ни на Западе, ни на Востоке не может претендовать на то, чтобы сказать что-нибудь серьезное о сталинизме или вообще о Советском Союзе, пока не прочтет и не изучит эту потрясающую книгу».[96]96
  «Чикаго санди таймс», 28 декабря 1971 г


[Закрыть]

Более осторожный и взвешенный, но также положительный отзыв на ту же книгу можно прочесть в итальянской коммунистической газете «Унита». Автор рецензии Дж. Боффа, отметив ряд достоинств книги, как с точки зрения ее содержания и источниковедческой базы, так и в выяснении многих темных обстоятельств истории сталинской эпохи, называет «хотя и неполной, но серьезной попыткой, предпринятой в изучении феномена сталинизма».[97]97
  «Унита», 31 января 1973 г.


[Закрыть]

Член ЦК Французской компартии Ж. Элленштейн еще более скептичен в своих оценках. Он писал: «Если бы даже Медведев хотел исходить в своей работе с позиций ленинизма, он не удержался бы на них, так как в его труде объемом в 610 страниц по меньшей мере на 560 излагаются отрицательные, хотя и верные, но в основном уже известные факты. Отрицательные факты реальны, но они в настоящее время являются прошлым или пережитком прошлого. В этих различных пунктах книга Медведева почти не приносит новых познаний. Она остается широкой компиляцией, не заслуживающей, несомненно, ни слишком больших порицаний, ни больших похвал».[98]98
  «Монд», 3 ноября 1972 г.


[Закрыть]

Резко критически оценил мою книгу А. И. Солженицын. Он заявил: «Рой Медведев написал огромнейший толстый том “К суду истории”, исследующий сталинские времена… В этом томе чего только нет. О нем в западной печати, по принципу симпатии, говорят как о научном труде. Я не вижу там никаких признаков научности. Это публицистическая, политическая и узкопартийная книга… По принципу симпатии, западная левая печать называет Роя Медведева не иначе как ученым-историком. Но его книга – не работа ученого…».[99]99
  «Русская мысль», 16 января 1975 г.


[Закрыть]

Но наиболее критически оценили мою книгу маоистские организации. Так, орган маоистов – газета «Нуово Унита» (Рим) писала: «Книга Медведева содержит от первой до последней страницы скопление грубой клеветы и явной лжи. Сталин покрыт такими оскорбительными эпитетами и обвинен в таких противоречащих разуму вещах, что практически ничего не остается от его дела. Подобное стремление прибегнуть к самым низким поношениям может быть объяснено только той степенью вырождения, которое присуще ревизионистским интеллектуалам. Они разочарованы, и их поражает, что марксистско-ленинские принципы, которые они считают похороненными атакой против Сталина на ХХ съезде, в действительности более живы, чем когда-либо, и эти идеи все более распространяются… Утверждение Медведева насчет существования так называемого “сталинского террора” разоблачают самого автора. Вопреки своему желанию, Медведев показывает, что дело шло о терроре против контрреволюционных элементов, вступивших на капиталистический путь. И эта борьба Сталина против провокаторов и тайных агентов велась при помощи масс во всей стране».[100]100
  «Нуово Унита», 3 апреля 1973 г.


[Закрыть]

Столь же различными были отзывы и о других моих книгах. Американский историк и советолог Ст. Коэн писал о книге «Социализм и демократия»: «Каждый человек, интересующий положением в Советском Союзе и во всем мире, должен прочесть книгу “О социалистической демократии”. Написанная ясным языком, свободная от риторики и напыщенности, она дает возможность западному читателю более правильно понять особый марксизм-ленинизм Медведева и пересмотреть вопрос о потенциале советского коммунизма… Эта книга является одним из важнейших политических документов, когда-либо пришедших к нам из Советского Союза».[101]101
  «Нью-Йорк таймс бук ревью», 13 июля 1975 г.


[Закрыть]

В то же время рецензент из коммунистической газеты «Юманите» назвал книгу «Социализм и демократия» «пасквилем против социалистической демократии». По мнению рецензента, все утверждения Роя Медведева о недостатке демократии в СССР рассыпаются в прах, как только западные люди начинают регулярно читать московские газеты «Правду» и «Известия». Ибо именно на страницах этих газет трудящиеся СССР систематически подвергают критике недостатки в своей стране.

Лично я не спешу соглашаться ни с крайне похвальными, ни с крайне отрицательными рецензиями, ибо большинство рецензентов видят в той или иной книге обычно то, что им хочется видеть. Как историк я полностью согласен с Солженицыным – в любом виде литературы лучшим рецензентом является нетленное время. Могу лишь надеяться, что приговор этого беспристрастного рецензента в отношении моих и Жореса книг не будет слишком суров.

Некоторые партийные руководители, занимающиеся у нас проблемами идеологии, давно требуют как-то пресечь мою деятельность, будто бы разрушающую тот облик «развитого», или «зрелого», социализма, который создает официальная пропаганда. Я считаю все же, что в СССР еще не создана вполне совершенная модель социализма и что наш далеко не идеальный советский социализм все еще основательно перемешан с лжесоциализмом.

Философ П. Егидес, горячо приветствуя мои социалистические убеждения, крайне недоволен, однако, что я нахожу в современном советском обществе какие-то элементы социализма. Как утверждает Егидес, взгляды Роя Медведева окончательно разоружают и расслабляют движение либеральных интеллектуалов. Ибо если в СССР «налицо социализм, и дело лишь в том, чтобы развивать социалистическую демократию, и раз налицо беспрерывные “улучшения”…, то к чему сейчас бороться, конфликтовать с властями, дразнить их, рисковать вызывать их гнев, к чему вызывать огонь на себя? Не лучше ли вернуться в лоно привычного раболепия, где более или менее спокойно и уютно?» Егидес обвиняет, правда, не только меня, но и Солженицына, ибо как только обнаружился его антисоциализм и антидемократизм, трусливые либеральные интеллигенты «стали уходить от демократического движения вообще».[102]102
  См. журнал «Поиски», № 3, статью П. Абовина-Егидеса и П. Подрабинека.


[Закрыть]

Что касается Солженицына, то он негодует по поводу того, что Рой Медведев вообще защищает идею социализма, у которого, как полагает Солженицын и его друг И. Шафаревич, ни при каких условиях не может быть приемлемой «модели» или «человеческого лица». Выступая в 1974 году в Стокгольме, Солженицын сказал: «У нас в СССР принят термин “инакомыслящий” или “диссидент”. Так вот надо быть осторожным в употреблении этого термина, более точно употреблять его. Рой Медведев в точном смысле слова не относится к инакомыслящим, в СССР ему ничего не угрожает лично, потому что он в общем наилучшим образом защищает режим – более умно и более гибко, чем это может сделать официальная печать».[103]103
  «Русская мысль», 16 января 1975 г.


[Закрыть]

Примерно то же самое заявлял недавно и А. Авторханов: «Надо разбить, – пишет он, – миф, который гуляет на Западе – “Медведев принадлежит к группе марксистов-диссидентов в СССР”. Ни о чем не говорит то, что Медведев иногда ругает иные издержки “зрелого социализма”… – за это его на допросы не таскают. Ни о чем не говорит и то, что Медведев издает свои книги и статьи в антикоммунистических буржуазных издательствах на Западе. Но обо всем говорит то, что он единственный “диссидент” в СССР, которому за это тюрьмой не угрожают».[104]104
  «Русская мысль», 14 декабря 1978 г.


[Закрыть]

Подобного рода позиция характерна не только для Солженицына или Авторханова – относиться к понятию «диссидент» как к званию Народного артиста СССР или Героя Социалистического труда. Один из известных критиков режима, основав и возглавив небольшую организацию диссидентов, не удержался, чтобы не воскликнуть в кругу своих друзей: «Теперь я диссидент № 4 в СССР!» Диссидентами № 1 и № 2 он считал Солженицына и Сахарова, под № 3 у него шел П. Григоренко, а Рою и Жоресу Медведевым он отводил все же соответственно шестое и седьмое места в своей «иерархии».

Поэт Наум Коржавин не вполне согласен с Солженицыным. «Безусловно, – пишет Коржавин, – деятельность Роя Медведева высоко полезна Советскому руководству. Тем не менее она должна и раздражать это руководство гораздо больше, чем деятельность любых других диссидентов. Прежде всего, для принесения данной пользы у руководства есть специальные штаты, а всякая самодеятельность его раздражает. И потом человек, который считает себя более правильным коммунистом, чем руководство, тем самым как бы претендует на его место. То, что Медведев находится на свободе, и нам, несмотря на различие взглядов, не приходится устраивать митингов в его защиту, говорит о том, что Брежнев все-таки не вовсе лишен чувства реальности… Но эти чувства у наших властителей очень робки».[105]105
  «Новое русское слово», 11 апреля 1976 г.


[Закрыть]

До конца 1975 года мне много раз угрожали различными репрессиями, дважды во время обысков изымали большую часть моего научного архива, неоднократно вызывали на допросы и в Лефортово, и на Лубянку, и в Московскую прокуратуру. В 1970–1971 годах обсуждался вопрос о моем аресте, так что однажды, после предупреждения друзей, я должен был скрыться из Москвы и несколько месяцев жить в небольшом домике на Кавказе. Я вернулся в Москву лишь через два месяца после издания в США книг «К суду истории» и «Кто сумасшедший?». Излагая этот эпизод в своей интересной книге «Русские» (Нью-Йорк, 1976), бывший американской корреспондент в Москве Хедрик Смит допускает все же одну неточность: скрываясь от наблюдения перед своим отъездом на юг, я не надевал на себя женской одежды, но лишь парик старика. В 1976–1977 годах давление на меня несколько ослабло и вновь усилилось в 1978 году. Так что я не знаю, кому больше верить: Солженицыну, Авторханову или Коржавину Впрочем, сам Солженицын в последние три-четыре года перестал задевать в своих речах меня и моего брата и переключился на критику западного образа жизни, западных «беспредельных» свобод и особенно западной «сенсационной и коммерческой» прессы и телевидения. И он делает это куда более умно, гибко и агрессивно, чем официальная советская пропаганда. Так что теперь он диссидент вдвойне – и русский, и американский.

Некоторые диссиденты считают меня плохим и безнравственным человеком или, как научно объясняет Егидес: «Ваша тактика сильно отдает нарушением нижней черты морали». Дело в том, что в 60-е годы я не раз критиковал историка Петра Якира и бывшего генерала П. Г. Григоренко. В начале 70-х годов я публично высказал свое несогласие с рядом заявлений и статей А. Д. Сахарова и А. И. Солженицына. Лишь недавно я сделал ряд открытых критических замечаний в адрес распорядителя «Фонда Солженицына» А. Гинзбурга, писателя Г. Владимова и А. Твердохлебова.

Советские власти также считают меня плохим и безнравственным человеком потому, что я критиковал не только Сталина и Хрущева, но порой высказывал критические замечания в адрес Ленина и Брежнева.

Вообще диссиденты считают, что их нельзя критиковать потому, что они диссиденты и находятся под давлением властей. Но и власть имущие также считают, что их нельзя критиковать потому, что они власть имущие и ведут борьбу с империализмом.

Поэтому всякий, кто критикует диссидентов, зачисляется сразу же в невольного или сознательного пособника властей. А всякий, кто критикует власть имущих, сразу же зачисляется в невольного или сознательного пособника империализма.

Ясно, что людям трудно сохранить в этих условиях самостоятельность в своих суждениях и оценках.

Трагически умерший в эмиграции писатель, поэт и певец Александр Галич оставил много мудрых советов. Я плохо запоминаю тексты и рифмы, но хорошо помню смысл большинства песен Галича. В одной из них он говорит примерно следующее:

 
Не надо бояться ни бед, ни страданий,
Не надо бояться ни мора, ни глада.
Единственно надо чего бояться:
Людей, которые знают – «как надо»,
Людей, которые знают – «что надо».
 

В этих строчках Галича я не вижу отрицания любых позитивных предложений и программ. Но здесь имеется решительное неприятие ограниченности и нетерпимости, которой были охвачены не только многие революционеры и реформаторы прошлого, но и многие советские реформаторы-диссиденты. Галич как бы говорит: сегодня не время пророков, а время исканий и дискуссий, поисков и размышлений. Эта же мысль была заложена и в названии созданного в Москве самиздатского журнала «Поиски», недавно подвергнутого несправедливому и грубому полицейскому разгрому.

Каждый из нас должен открыто и ясно излагать свои мысли, искать и распространять информацию и идеи. Будем рады, если у нас появятся единомышленники, но будем максимально терпимы к своим оппонентам, если они ведут честный спор. Ибо только из такого спора может родиться истина.

К сожалению, требования «морально-политического единства», нетерпимости к любому «плюрализму» и инакомыслию исходят сегодня не от одних лишь официальных пропагандистов «развитого» социализма. Эти требования мы слышим не только с трибун Кремлевского дворца съездов или со страниц «Правды». И в среде диссидентов то и дело появляются «непререкаемые авторитеты» или даже «пророки», рукой которых, если верить критику Ф. Светову, водит сам Господь.[106]106
  См. статью «Разделение» в «Вестнике РХД», № 121.


[Закрыть] Именно честный спор никак не могут научиться вести советские диссиденты. В. И. Ленин как-то заявил: «То, что недопустимо между членами единой партии, то допустимо и обязательно между частями расколовшейся партии. Нельзя писать про товарищей по партии таким языком, который систематически сеет в рабочих массах ненависть, отвращение, презрение и т. п. к несогласномыслящим. Можно и должно писать именно таким языком про отколовшуюся организацию».[107]107
  ПСС, т. 15, с. 297.


[Закрыть]

Этот ошибочный политический совет, сознательно взятый на вооружение советской пропагандой, бессознательно продолжают применять и почти все советские диссиденты. Ибо именно таким языком пишут о своих оппонентах и Солженицын, и Максимов, и Григоренко, и Е. Г. Боннэр-Сахарова. Даже журнал «Поиски» в ответ на мою критику А. Гинзбурга и его методов руководства «Фондом Солженицына» подготовил серию «открытых писем» и «заявлений», написанных в полном соответствии с приведенной выше рекомендацией Ленина. И хотя ни одна из статей в пяти номерах журнала «Поиски» еще не была опубликована за границей, все письма и материалы против меня были немедленно отделены и опубликованы в виде отдельной брошюры радиостанцией «Свобода».

Оказавшись на Западе, многие советские диссиденты продолжают мыслить вполне по-советски и возмущаются в первую очередь плюрализмом западного общества и разнообразием мнений западной печати. Они привыкли к дружным поношениям в свой адрес со стороны советской прессы, но не слышат на Западе в свой адрес столь же дружных аплодисментов.

Корреспондент западногерманского радио Христиан Шмидт встретил не так давно в своей стране семью Владимира Буковского. Среди вопросов, на которые отвечали советские эмигранты, был и такой:

– Что вам больше всего не нравится на Западе?

– У вас нет единства, – ответил, не задумываясь, Буковский.

Неудивительно, что бельгийский социалист Ван хет Реве, один из основателей фонда им. Герцена, воскликнул два года назад, что он не видел еще эмиграции хуже русской.[108]108
  «Культура», апрель 1977 г.


[Закрыть]

Впрочем, среди моих друзей сохранилось все же немало таких, которые всегда считали и продолжают считать меня вполне добродетельным человеком. Я заметил, однако, что чем более добродетельным хочет быть тот или иной человек, тем подозрительнее относятся к нему окружающие.

Лет тридцать назад я стал работать учителем в рабочем поселке, возникшем возле одного из уральских приисков, где добывали золото, платину и алмазы. Для того времени это был богатый поселок. Заработки рабочих и служащих были очень высокими, и местный магазин не испытывал недостатка в товарах. И все же наиболее популярным товаром оставалась водка. Я уже не говорю о самодельной «браге», которую делали в каждом доме и выставляли на стол в огромных десятилитровых бутылях на разного рода праздниках и поминках.

Я не употребляю водки и самогона, хотя и не считаю себя трезвенником. Просто моя молодость прошла в Грузии, я привык пить иногда сухое вино, которого на Урале вообще не было. Никто не хотел поверить, однако, что молодой и еще холостой мужчина каким-то образом может обходиться без крепких напитков.

Месяца через четыре меня вызвал «для серьезной беседы» директор школы. Я был озадачен, так как работа у меня шла хорошо.

«Все говорят, – заявил мне директор, – что вы, запершись в своей комнатке, пьете в одиночку много водки. Это нехорошо, это бросает тень на вас как на учителя».

(В нашей школе было еще только двое мужчин-учителей, которые почти ежедневно напивались в поселковом буфете, и порой даже ученикам приходилось отводить их домой, так как уральские зимы очень суровы.)

«Да, это верно, – ответил я директору. – Каждый вечер я выпиваю около литра водки. Я никак не могу избавиться от этой вредной привычки. Но ведь к утру я прихожу на уроки совершенно трезвым, и все это не отражается на качестве моих уроков».

«Нет, Рой Александрович, – сказал директор, – все это как-то плохо, и об этом много говорят уже ваши ученики, а не только их родители. Уж лучше вы пейте водку в рабочей столовой, как это делают другие. Или приходите к нам в гости – попробуете нашей крепкой браги».

Я обещал подумать над этим предложением и с тех пор несколько раз был в гостях у своих коллег. Но разговоры о моем предосудительном поведении не прекратились, так как никто по-прежнему не видел меня пьяным.

Никто, конечно, не застрахован от ошибок. Вполне возможно, что я был несправедлив в критике А. Гинзбурга. Однако полученные мной на этот счет несколько гневных писем так и не рассеяли моих сомнений или заблуждений. К тому же я получил в это же время ряд важных свидетельств, отнюдь не красящих деятельность «Фонда Солженицына», руководимого в прошлом А. Гинзбургом.

Вполне возможно, что я был не прав в оценке творческих возможностей философа и моралиста П. Егидеса, который, как говорят, написал важную теоретическую работу, содержащую полное переосмысление марксизма. Но я не слишком хорошо понял содержание полученных мною тезисов этой работы; ни «логики философии в ее отношении к философии логики», ни «социологии философии в ее отношении к философии социологии», ни «психологии философии в ее отношении к философии психологии». Я не вполне понял и «основной стержень» новой метафилософской системы Егидеса – его «сечение действительности в плоскости либертальность—транслибертальность». Хотя я и окончил в прошлом с отличием философский факультет Ленинградского университета, мне оказалось не по силам понять сущность той более высокой, чем диалектическая – «полилектической» логики, которая позволит, по мнению Егидеса, «ускорить интегративный процесс формирования единой культуры и предотвратит ее имплицитное вытекание из своего другого, уже потенциально заложенного в некоей изначальной данности». Не вполне понял я и то, чем может «метафилософия» П. Егидеса помочь нашему демократическому движению. Охотно готов признать, что все это происходит из-за моей малограмотности.

Не исключено, что я неправильно оценивал в прошлом политическую позицию Петра Григоренко. Но я руководствовался его же собственными многочисленными письмами и заявлениями 60-х годов. Тогда он называл себя «истинным коммунистом», призывал не только к укреплению «единства мирового коммунистического движения», но даже выдвигал лозунг: «Переговоры о единстве – в руки рядовой массы коммунистов». Требуя быстрейшего отмирания государства, Григоренко доказывал, что государственные чиновники во всех случаях являются угнетателями и эксплуататорами, и что даже армию надо передать под общественное управление. Эти заявления широко публиковались тогда ультралевыми группами Запада, включая и троцкистов. Кто же мог предположить, что в конце 70-х годов Григоренко будет выступать как антимарксист и верующий христианин!

И все же я должен оспорить некоторые из нынешних обвинений Григоренко в мой адрес. В журнале «Континент» этот бывший генерал, в частности, сказал: «Когда я находился в Черняховской спецпсихбольнице, было выпущено очередное словоизвержение Роя Медведева “Социализм и демократия”. В этом обычном для Роя Медведева многословном и пустословном опусе были, между прочим, и строки, посвященные мне. У Григоренко (писал Медведев) путаные анархистские взгляды. Он и его группа распространяют антисоветский (!) труд Авторханова “Технология власти”. Это был донос. Иначе не назовешь. Когда мне запись этих строк показал черняховский врач-психиатр, я ему не поверил. Счел за КГБ-истскую провокацию, так как это было почти дословным пересказом инкриминировавшихся мне “преступлений”. Когда же, выйдя на свободу, я убедился, что это так и было написано, я понял – кого мы имеем в лице Медведева. Стало понятно, почему этот “соратник” за более чем 5 лет моего заключения не только не зашел, но и не позвонил моей жене. Вообще он вполне по своему моральному облику относится к коммунистам брежневского толка. Удивительно, что он так гостеприимно принят в западных коммунистических партиях».[109]109
  «Континент», № 17, с. 408.


[Закрыть]

Признаюсь, эти строки меня озадачили. В «Книге о социалистической демократии» я действительно уделил несколько страниц разбору взглядов Григоренко и его группы. При этом я сделал оговорку, что «критикуя взгляды П. Г. Григоренко, мы должны отметить его достойные уважения личное мужество и честность. Письма и статьи Григоренко при всех их преувеличениях и ошибках, представляют определенную систему взглядов и убеждений, характерных не только для Григоренко. Поэтому помещение его в психиатрическую больницу мы считаем проявлением беззакония и произвола».[110]110
  Книга о соц. демократии, 1972. Амстердам—Париж, Фонд им. Герцена, с. 95


[Закрыть]

Ни одного слова об Авторханове в моей книге не было и нет. Как я теперь понимаю, Григоренко перепутал книгу «Социализм и демократия» с другой книгой, также изданной в 1972 году Фондом им. Герцена. Я имею в виду публикацию в одном томе одиннадцати избранных номеров журнала «Политический дневник». Хотя я был редактором этого самиздатского журнала, имевшего ограниченное распространение, но в издании Фонда им. Герцена моя фамилия нигде не упоминается. В № 55 «Политического дневника» за апрель 1969 года действительно имеется анонимная заметка с критическим разбором книги Авторханова «Технология власти». Автор заметки указывает на многие недостатки и прямые выдумки, содержащиеся в этой книге. В начале заметки есть фраза: «Большую рекламу этой книги проводит группа Григоренко и П. Литвинова. В одном из своих писем П. Григоренко называет книгу Авторханова “классическим трудом по истории сталинизма”».[111]111
  «Политический дневник», с. 510.


[Закрыть]

Книгу Авторханова Григоренко действительно рекламировал в своих «Открытых письмах» в 1968–1969 годах. Однако почти все материалы Самиздата у меня были изъяты во время обыска 1971 года, и было бы затруднительным привести точную справку, не обращаясь снова к «тайным архивам КГБ». Тут-то мне и помог сам Авторханов. В предисловии к новому изданию своей «Технологии власти» он приводит почти полностью текст «Заявления Прокурору РСФСР» от 22 января 1969 года, подписанного Григоренко, Якиром, Красиным и другими. Это был протест против ареста Юрия Гендлера.

В «Заявлении» есть и такие строки: «Можно только поражаться, как мог советский суд дойти до того, чтобы признать антисоветскими историко-социологические исследования А. Авторханова “Технология власти”… Ее автор, случайно вырвавшийся из застенков сталинской госбезопасности, ушел в эмиграцию и там, по материалам съездов КПСС, исследовал условия и способы установления единоличной диктатуры Сталина и причины ужасающего сталинского террора… Труд Авторханова является пока единственным в этой области. С некоторыми положениями его можно спорить, но пока еще не нашлось никого, кто решился бы на это. Настолько этот труд аргументирован, и настоятельно проанализированы приводимые автором факты…»