Текст книги "Таинственная сила"

Глава VIII. Мюриэль во тьме

Среди палатки виднелось овальное отверстие, в которое могли пройти двое мужчин. Рядом лежала глыба зеленого порфира.

Гертон бросился туда, призывая на помощь. Неправильные ступени уходили во тьму. Айронкестль стал спускаться, не ожидая подмоги. Дойдя до последней ступени, он увидел подземный коридор, но сажен через двенадцать дорога оказалась загражденной грудой земли и булыжника.

Прибежали Филипп, Сидней и сэр Джордж.

– Проклятье! – воскликнул Гютри, охваченный дикой яростью.

– Нужно договориться, как действовать! – заметил сэр Джордж.

Голова шла кругом у Филиппа, сердце его било тревогу. Все принялись ощупывать землю, в надежде найти выход.

– Курам, – приказал сэр Джордж, – вели принести лопаты и заступы.

К Гютри после минутной растерянности вернулись его разум и хладнокровие.

– И мой бурав! – добавил он.

Готовясь к отъезду, он предусмотрел, что им может встретиться каменная или деревянная преграда, которую понадобится преодолеть. В сопровождении Дика и Патрика он отправился за снарядом. Это была хитроумная машина, смотря по обстоятельствам, могущая действовать механически или ручным способом. При сравнительной легкости ее, для переноса достаточно было двух человек.

Десять минут спустя, машина была на месте. Сидней наполнил резервуар, пустил ее, и проход был проложен в пятьдесят раз быстрее, чем это сделали бы заступы и лопаты.

Айронкестль первым устремился в освобожденный коридор. Путь освещался электрическими лампами, но никакого следа Мюриэль и Коренастых не было видно. Скоро пришлось нагибаться, затем стенки коридора так сблизились, что стало невозможно идти вдвоем.

– Я пойду вперед! – объявил решительным, почти повелительным тоном Гютри… – Нет, дядя, нет! – добавил он, оттаскивая упиравшегося Гертона. – Моя сила будет нам лучшей защитой. Я легче, чем кто другой, сломаю препятствия и восторжествую над тем, кто осмелится вступить с нами в бой!

– Но, – возражал Гертон, – коридор может оказаться слишком узким для тебя.

– Тогда я лягу, и вы пройдете по мне.

Гютри спорил, продвигаясь вперед. Логика вещей действительно требовала, чтоб он шел впереди, тем более, что только он да сэр Джордж и Патрик успели надеть непроницаемые для стрел костюмы.

Коридор не становился уже, хотя нагибаться приходилось все сильнее, и еще немного – пришлось бы пробираться ползком. Но своды вдруг стали выше, проход расширился, и сэр Джордж вдруг издал хриплое восклицание: он нашел платок, принадлежавший Мюриэль.

Гертон взял его и прижал к губам.

– По крайней мере, теперь мы уверены, что она проходила здесь! заметил Гютри.

Слабый свет стал проникать в подземный коридор, и почти внезапно показалось озеро, освещенное луной.

В продолжении нескольких минут все стояли, устремив взгляд на воду, в которой трепетно мерцали созвездия Сириуса, Ориона, Девы и Южного Креста. Шакалы завывали в саванне, громадные лягушки квакали так, точно мычали буйволы…

– Ничего!..  – прошептал сэр Джордж. На озере виднелись три островка, покрытые деревьями. Они-то и приковали внимание путешественников.

– Должно быть они переправили ее туда! – жалобно воскликнул Гертон.

По еще щекам текли крупные слезы. Все его обычно бесстрастное лицо перекосилось от боли; он рыдал:

– Я сделал непростительную вещь… и тысячу раз заслужил пытки и смерть…

Отчаяние Филиппа было не меньше отчаяния отца. Безграничный ужас окутал его душу, а чувство бессилия еще более усугубляло его тоску.

Гютри, со сверкающими фосфорическим блеском глазами, протягивал кулаки по направлению к островам.

– Мы ничего не можем сделать! – властно сказал сэр Джордж. – Продолжая бесполезно рисковать жизнью, мы потеряем все шансы к ее спасению.

Он осмотрел берег. Это был почти отвесный утес. Нечего было думать о том, чтоб вскарабкаться на него: почти наверняка можно было нарваться на Коренастых, и в один миг они уложили бы всех, на ком не было непроницаемых плащей. Здесь, под отвесной скалой, у открытого до самых островов озера, никакой неожиданности не могло быть.

– Что же нам делать? – печально спросил Гертон. В своей скорби он почувствовал потребность передать руководство более спокойному.

– Можно сделать только одно: вернуться к стоянке тем же путем, как пришли… Потом снарядить лодки и исследовать острова…

– Правильно! – сказал Гютри, возбуждение, которого стало уступать спокойному инстинкту охотника. – Не будем действовать опрометчиво. Скорей за дело. Я заключаю шествие…

– Нет! – возразил сэр Джордж. – При отступлении первым с конца буду я: мне легче обернуться лицом к неприятелю, если враг нас настигнет.

Сидней уступил. Отряд быстро возвращался тем же подземным коридором.

Дойдя до сверлильной машины, англичанин прошептал:

– Еще наше счастье!..  Ведь выход, наверняка, мог быть завален…

Потребовалось больше получаса, чтобы наладить разборную лодку. Гертон и Филипп переживали состояние осужденных на смерть, но напряжением воли принуждали себя действовать последовательно. Как и Гютри, они находили, что нельзя упускать ни одного шанса. Сэр Джордж с Патриком, Диком Найтингейлом и большей частью негров должны были остаться охранять лагерь. В погоню же должны были выйти Айронкестль, Гютри, Филипп, четверо негров, включая Курама, и горилла. Последняя должна была заменить собаку.

Негров облекли в одеяние из просмоленного холста, с трудом проницаемого для стрел, только горилла отбивалась от всякой одежды.

Прежде чем сесть в лодки, проделали опыт: отпустили Сильвиуса, и он сейчас же направился к подземелью. Следовательно, нельзя было предположить, чтоб Коренастые показывались на поверхности земли, по крайней мере, близ лагеря. С другой стороны, и подъем Мюриэль на скалу казался неосуществимым. Все предположения сводились к одному – к бегству через озеро.

– Плывем! – заключил Гютри, – нужно же, наконец, решиться на что-нибудь!

Мотор задрожал, и лодка поплыла по как бы застывшему в оцепенении озеру. Она причалила к первому острову.

Айронкестль, Гютри и Филипп сошли, взяв с собой самца-гориллу, проявлявшего явные признаки раздражения.

– Они здесь проходили! – сделал заключение Айронкестль.

Ящерица прыгнула в озеро; быстро проскальзывали в тумане какие-то животные; лесная малиновка порхала между ветвями.

Лесной житель, обнюхав землю, бросился бежать по острову. Он снова стал диким и страшным. Его прежняя душа возродилась, а вместе с ней ожили все инстинкты, влекущие его к тайнам леса.

– Он на свободе! – пробурчал Гютри. – Если ему придет фантазия взобраться на дерево – только мы его и видели!

Горилла, пересекши остров по диагонали, подбежала к маленькой бухте. Филипп наклонился и поднял какой-то блестящий предмет, лежавший в кустах: это была черепаховая шпилька.

– Мюриэль! – простонал отец.

Горилла хрипло ворчала, но дальше не двигалась. Когда Гертон положил обезьяне руку на плечо, она ответила почти человеческим жестом.

– Нет никакого сомнения, – заявил Гютри, – они отплыли отсюда. Едем на другие острова…

Их было три и несколько маленьких островков. Исследователи не нашли больше никакого следа прохождения Коренастых.

– Создатель! – молил Гертон, воздев руки к звездам, – смилуйся над Мюриэль! Возьми мою жизнь взамен ее!..

Часть вторая

Глава I. Люди, живущие в воздухе

Уамма, Голубой Орел, влез на баобаб. В ветвях дерева были три шалаша, в которых помещались его жены, дочери и сыновья. Снежные пряди серебрились в темной шерсти его волос, но в членах его жила мощь, в груди – мужество, а под черепом из гранита – хитрость.

Янтарный взгляд скользил по делебам, масленичным пальмам, думам, панданусам, драконникам, перемежающимся с фиговыми пальмами и нардами. Среди них баобабы выделялись, как громадные острова. Из века в век в их ветвях строили шалаши Гура-Занка, Звездные люди. Построенные конусом, наподобие громадных муравейников, эти шалаши были непроницаемы для солнца и могли устоять против дождей.

Уамма был военачальником пяти кланов, составляющих род. В них входило до пятисот воинов, вооруженных нефритовыми топорами, дубинами и стрелами. Были и еще племена на Востоке, и еще другие – в долине Мертвых. Они вели войны между собой, так как люди сильно плодились. Пленников и пленниц пожирали. Но иногда они вступали в союз, чтоб отразить нападения Коренастых, зарившихся на эту плодородную землю.

В этом году война только что окончилась. Люди Уамма, одержав победу над сыновьями Красного Носорога и Черного Льва, взяли в плен пятьдесят воинов и шестьдесят женщин. Теперь победители готовились к пиршествам, которые продлятся до новолуния. Пленных держали погруженными в озеро до шеи. Там они будут мариноваться до того, как их заколют: от этого их тело станет нежнее и вкуснее.

На Большой Просеке развели костры. Уамма знал, какие надо произнести слова и какие проделать жесты, чтоб умилостивить всесильные вещи, которые есть и в воде, и в земле, и в ветре, и в солнце.

Гура-Занка были хорошо осведомлены об иерархии этих сил. Есть такие, которые, будучи невидимы, походят на людей или животных: это самые малые и наименее страшные. Другие подобны громадным растениям: их власть непостижима. Есть и такие, которые не имеют определенной формы и границ: они текут, меняются, вырастают и уменьшаются. Голос их – это гроза, молния, пожар и наводнение. Это не существа, а вещи: существа пред ними ничто.

Поднявшись на баобаб, Уамма крикнул зычным голосом, и на его клич собрались его сыновья и зятья. Тогда Уамма стал держать речь:

– Сыновья избранных кланов… первых в воздухе… ваш вождь Уамма приказывает вам: пусть по одному воину с каждого десятка соберутся в путь и двинутся на Восток и на Запад, на Север и на озеро… Там ходят неведомые люди, с верблюдами, ослами и козами. Некоторые из них странного вида и не походят ни на Сыновей Звезд, ни на сыновей Красного Носорога, Черного Льва или Болота, ни даже на Коренастых. Лица у них бесцветные, волосы, как солома, и невозможно понять, какое у них оружие… Пусть наши воины окружат их караван. В этот вечер он остановится у наших пределов. Мы их истребим или войдем с ними в союз! Балюама поведет воинов, а завтра Уамма пойдет следом с тремя сотнями человек. Я кончил.

И Балюама собрал по одному воину с каждого десятка, сначала под баобабом Голубого Орла, затем по всему лесу, и отправился в путь, чтоб окружить людей с бесцветными лицами.

– Ладно! – сказал Голубой Орел, когда экспедиция двинулась в путь. – Да будет священна победа!

Хегум, Человек Звучного Рога, затрубил ко всем четырем небесам; все кланы сошлись на Большой Просеке, и Голубой Орел произнес зычным голосом:

– Гура-Занка – властители леса и озера. Когда сыновья Красного Носорога и Черного Льва восстали на нас, мы раскроили им череп, вспороли живот и пронзили сердце. Их кишки валялись по земле, и кровь их текла, как красная река. Мы взяли в плен много воинов, женщин и детей. Двадцать воинов, которые вымачивались в озере целую ночь и весь день, готовы для великого жертвоприношения…

Кланы испустили громкий и протяжный клик, подобный львиному рыканию. Однако, они не были свирепы. В те времена, когда воинственная стрела отдыхала, они были благожелательны и без ярости встречались с людьми соседних племен. Но будучи освящена, война вменяет в обязанность поедать пленных.

– Пусть зажгут костры! – приказал Голубой Орел. Костры зажглись. Их огни вступили в борьбу с уходящим светом надвигающихся сумерек и покрыли свет нарастающей луны, наполовину серебряной, наполовину точно покрытой пеплом.

Потрясая факелами, кланы спустились к берегу озера. Военнопленные мокли в нем со вчерашнего дня. Видны были только их головы, так как тела их были привязаны к гранитным глыбам. Уготованная им судьба была им известна, и они нисколько не удивились при виде факелов.

– Сыны Красного Носорога и Черного Льва! – возгласил Уамма, – в день своего рождения человек уже близок ко дню своей смерти. Где все бесчисленные предки? И где скоро будут те, кто теперь обрекает вас в жертву! Ваша смерть славна, сыновья Носорога и Льва… Вы сражались за свои кланы, а мы за свои… Многие из сыновей Орла пали под вашими стрелами. Мы не питаем к вам злобы, но нужно повиноваться вещам, ибо вещи – все, а люди – ничто…

Пленников уже вынули из ила. Они не держались па ногах, и их нужно было нести к кострам на руках. Увидев женщин, которые несли им, в силу освященного тысячелетиями обычая, пироги с просом, они стали смеяться: трапеза побежденных священна так же, как пир победителей. Сыновья Черного Льва и Красного Носорога забыли о смерти и стали поедать пироги.

Уамма тем временем дал сигнал и начал обрядовые танцы. Один воин, с лицом, окрашенным в красную краску, как бы вымоченным в крови, бил в коробок из драконника, а двое других играли на флейтах, сделанных из тростника. Выбиваемая дробь нестройно и глухо аккомпанировала монотонному напеву флейт; несколько воинов с потухшими лицами очень медленно изгибались в такт. Но вот флейты заиграли быстрее, дробь посыпала чаще, зрачки загорелись пока еще неясным огнем, тела в такт музыки стали извиваться сильнее, и к мужчинам присоединились женщины. Затем дробь яростно застучала, флейты завыли, как шакалы, и Гура-Занка свились в дикий хоровод. Они сплетались, резко вскрикивая, образовывали волнующуюся массу или же катались по земле с ревом и воем. Дикое опьянение зажглось в глазах. Мужчины и женщины кусали друг друга, текла кровь.

Недвижно, с бесстрастным лицом, стоя на холме, Уамма созерцал это зрелище. Но в момент, когда остервенение грозило перейти в убийство, он испустил три грозных клика, и почти мгновенно воцарилась тишина. Луна – из ртути и перламутра, казалось, спустилась на вершину баобабов, свет костров затмевал звезды, и пленники, съев свое месиво, ожидали смерти.

Голубой Орел подал знак. Вооружившись зелеными жертвенными ножами, воины бросились на них. Пленные, охваченные внезапным страхом, испускали глухие стоны, пытались встать и умоляюще протягивали руки.

Схватив каждый свою добычу, воины устремили глаза на Уамму. Вождь поднял руку, и нефритовые ножи вонзились в горло, и красные ручьи потекли в чаши. Затем глаза побежденных перестали двигаться в орбитах, вздрагивающие тела застыли. От бедер, рук, голов, торсов распространился во тьме запах жареного мяса, и Гура-Занка познали восхитительную радость пожирать врага.

Затем Голубой Орел отдал приказ: чтобы в час, когда звезды погаснут в четырех небосводах, Гура-Занка встали и приготовились сразиться с небывалыми воинами.

Глава II. Воинственная заря

Прошло приблизительно две трети ночи. Курам сторожил у огней, по временам прохаживаясь, чтоб разогнать сон и понюхать пространство. Он знал, что Коренастые уже не бродили вокруг лагеря с тех пор, как похитили Мюриэль. Он радовался этому в глубине своей дикой души, так как девушка была ему безразлична, и смутно желал, чтобы ее след оказался потерян. Но он угадывал иную опасность, так как Гумра, самый тонкий из черных разведчиков, донес, что как будто какие-то люди появились неподалеку от каравана.

Послав Гумру и двух других негров на разведку, Курам спрашивал себя, следует ли разбудить господина. Из белых только один Патрик был на ногах, но Курам ничего ему не сказал, так как, полагаясь на него в битвах, он считал его лишенным нюхали предвидения.

Расположенный на берегу озера, в выемке, окруженной кострами, лагерь был готов к бою. При первом сигнале белые и черные были бы на своих местах. Курам питал религиозное доверие к мудрости господина, к многозарядным карабинам, к слоновьему ружью и, в особенности, к страшному пулемету. Но не следовало позволять застигнуть себя врасплох. Берег озера мешал прямому нападению, а за кострами расстилалась степь, на которой не мог скрыться от глаз ни один человек. Самое близкое прикрытие было в пятистах шагах. Таким образом, как бы ни был хитер враг, подойти незаметно он не мог.

Звезды двигались по небу, и Южный Крест передвинулся на полюс, когда, наконец, показались силуэты, и Гумра появился у костра. У него было легкое, как у шакалов, тело и желтые орлиные глаза. Он сказал:

– Гумра видал людей с той стороны, где садится солнце, и с той, где блестят Семь Звезд.

– Много ли их?

– Больше чем нас. Гумра не мог их сосчитать. Гумра не думает, что они нападут на нас раньше, чем звезды побегут от дневного света.

– Почему так думает Гумра?

– Потому что большая часть спит. Если б они не ждали других воинов, они постарались бы напасть на нас врасплох, ночью.

Курам склонил голову, так как эти слова были справедливы, и посмотрел на восток. Восток еще не бледнел. Звезды, яркие на черном небе, были в таком положении, какое они принимают, пока еще ни один человек и ни одно животное не проснулись на земле. Но Курам знал, что не пройдет и часа, как день осыплет их пеплом, и они угаснут одна за другой.

Была глубокая, сладостная тишина. Звери, которым суждено было погибнуть и своим телами подкрепить тела других зверей, уже не существовали. Умолк даже шакал.

Опросив других разведчиков, Курам поправил огонь и пошел к часовым.

– Ничего нового? – спросил Патрик, стороживший у южного края лагеря.

– Нас подстерегают люди, – отвечал черный.

– Коренастые?

– Нет, люди, пришедшие из леса. Патрик засмеялся про себя. Это непредусмотрительное и исполненное храбрости созданье жаждало битвы.

– Ты не думаешь, что они нападут? – спросил он. При свете огней можно было разглядеть его голову с каштановыми волосами, голубые глаза и длинное лицо с острым подбородком.

– Нападут, если будут чувствовать себя достаточно сильными.

– Тем хуже для них! – пробурчал ирландец.

Курам оставил этот ответ без внимания и отошел. Ему вдруг показалось, что нужно уведомить Айронкестля, и, подойдя к палатке начальника, он поднял полог и позвал. Гертон со времени исчезновения Мюриэль плохо спал. Он встал и оделся.

– Что тебе, добрый Курам?

В этом вопросе была смутная надежда: всякое событие, всякое слово и всякая мысль моментально приводили к мысли о молодой девушке. Скорбь снедала его, как болезнь. В несколько дней он похудел. Страшное раскаяние разъедало душу: он так винил себя за то, что взял с собой Мюриэль, как если бы был ее убийцей.

– Господин, лагерь окружен, – сказал Курам.

– Коренастыми? – воскликнул Айронкестль, содрогаясь от гнева.

– Нет, господин, черными. Гумра думает, что они пришли из леса.

– Их много?

– Гумра не мог их сосчитать. Они прячутся… Гертон опустил голову в грустном раздумье. Затем сказал:

– Я хотел бы вступить с ними в союз!

– Это было бы хорошо… Но как с ними говорить? Негр не хотел этим сказать, что считает невозможным с ними объясниться, так как он умел общаться с помощью знаков и делал это бесчисленное количество раз.

– Они пустят стрелы в тех, кто захочет приблизиться к ним, – сказал он. – Все-таки я попытаюсь, господин, когда рассветет.

Звезды продолжали ярко гореть, но заря была уже близка; она должна была быть короткой. Солнце покажется быстро после того, как забрезжит первый рассеянный свет.

– Я не хочу, чтобы ты подвергал свою жизнь опасности, – сказал Айронкестль.

Слегка ироническая улыбка скривила фиолетовые губы.

– Курам не подвергнет себя опасности. И он прибавил наивно:

– Курам не любит умирать. Гертон обошел лагерь и проверил пулемет. «Мне бы надо не один захватить с собой!» – подумал он.

Затем он глянул на пейзаж: озеро, в котором искривились звезды, степь, кустарник, в отдалении лес. Это был час покоя. Коварная природа обещала счастье и, вдыхая бархатистый воздух, Гертон почувствовал страшное биение сердца. Он повернулся к Южному Кресту и стал молиться:

 
О lorn Good of my salvat'on,
I have cried day and night before thee…[3]3
Боже спасения моего,день и ночь взывал я к тебе…   (англ.) (Прим. переводчика).


[Закрыть]
 

Отчаяние его сменилось надеждой, вера – удрученностью. Лихорадка сверкала в впалых глазах. Пылкое раскаяние продолжало терзать сердце.

Тропическая заря появилась и мгновенно пронеслась. На минуту алая полоска разделила свет, но над водами озера уже вставало солнце, медное и кровавое.

– Позвать их теперь? – спросил подошедший Курам.

– Позови.

Курам взял старинную флейту, вырезанную из ствола молодого папируса, вроде тех, которые в ходу у некоторых народностей Великих Сильвасов. Она давала приятный однообразный звук, слышимый на большое расстояние…

Затем, сделав знак Гумре следовать за собой, он вышел из лагеря в промежуток между двумя кострами.

Они прошли шагов двести по саванне и остановились. Никто не мог приблизиться на расстояние полета копья так, чтоб они не заметили его. Курам вынул свою флейту, и стал играть на ней монотонно и заунывно, затем закричал громким голосом:

– Люди этого лагеря хотят заключить союз со своими скрывающимися братьями. Пусть те покажутся, как показываемся мы!

Говоря таким образом, он не надеялся, что его поймут люди, говорившие на неведомом языке, но подобно бесчисленным поколениям дикарей и людей просвещенных, он верил в добродетель глагола и приписывал ему силу заклинающую, повелевающую и созидающую свет. Кустарник и саванна не выказывали ни малейшего следа присутствия человека. Быстро промчался какой-то зверь, утренние птицы славили созидающий свет…

– Отчего же вы не отвечаете? – вопил Курам. – Мы хорошо знаем, что ваши воины осаждают лагерь. Гумра с орлиными глазами видел вас со стороны Семи Звезд и в стороне, где садится солнце.

Ответа все не было, но в глубине кустарника поднялся какой-то шум. Гумра, обладавший таким же тонким слухом, как зрением, сказал:

– Я думаю, мудрый вождь, что идут другие воины… Тогда Курам, охваченный беспокойством и гневом, закричал тоном угрозы:

– Пусть прячущиеся люди не очень полагаются на то, что их много. У белых людей есть оружие, такое страшное, как землетрясение или пожар, пожирающий лес!

Слова его сопровождались мимикой; но вдруг поняв свою неосторожность, он продолжал кротко:

– Мы пришли не как враги. Если ваши вожди захотят вступить в союз, вы будете желанными гостями в нашем лагере!

Внезапно один черный вскочил с ревом, подобным реву буйволов. В одной руке он держал стрелу, в другой дубину. Сила жила в его груди, челюсти его выдавались, как у волка; желтые глаза блестели пылом, мужеством, алчностью.

Он выкрикивал незнакомые слова, но жесты его выражали, что он хочет быть победителем и господином.

– Люди лагеря непобедимы! – отвечал Курам словами и знаками.

Уамма, Голубой Орел, стал высокомерно смеяться. Он испустил два повелительных клика, и воины Гура-Занка, воспрянули в кустарниках, папоротниках и в высокой траве. Все это были сильные, мужественные молодцы; они окружили лагерь. Хагун, Человек с Рогом, затрубил к восходящему солнцу. Сыновья Звезды страшно заревели, все они были вооружены дубинами и стрелами.

Тогда Уамма сказал словами и жестами:

– Сыны Звезды имеют по десяти воинов на одного вашего. Мы возьмем лагерь со всеми животными и всеми сокровищами. А людей съедим!

Курам, поняв, что черный военачальник хочет войны, распростёр руки, вытянул их перед собой, затем показал на землю и согнулся:

– Люди леса умрут, как насекомые, рои которых носятся вечером над водами озера…

Зычный голос Голубого Орла перемежался с рогом Хагуна. Тем временем Гура-Занка построились в колонны: их было четыре, каждая около пятидесяти человек.

Курам сделал последнюю попытку. Его голос и жесты одновременно заявили:

– Еще есть время заключить союз!

Но Голубой Орел, видя построенные к битве колонны, горячо почувствовал свою мощь и дал сигнал к наступленью…

Лагерь был готов принять его. На холме Айронкестль и один негр управляли пулеметом. Сидней проверял слоновье ружье. Филипп и сэр Джордж охраняли бивак с юга и запада. Остальные хозяева лагеря, готовые дать залп по первому сигналу, образовывали длинную кривую.

– Вождя не убивать! – крикнул Айронкестль, так как он надеялся после битвы заключить с ним союз.

Рог завыл, и Гура-Занка рассыпались по озеру; Курам отступил, и двести свирепых дикарей ринулись к лагерю.

– Огонь! – приказал Айронкестль.

Пулемет, поворачиваясь, сеял пули так густо, что казалось, что это струя жидкости. Слоновье ружье грохотало подобно грому. Сэр Джордж и Филипп методически прицеливались, поддерживаемые огнем стрелков.

Результат был ужасный. Прежде, чем авангард Гура-Занка прошел половину расстояния, отделяющего их от лагеря, более шести десятков воинов уже лежали на земле. Пулемет разил их цепью; слоновье ружье разбрасывало снопы крови, тела, костей и внутренностей, каждый выстрел Филиппа или сэра Джорджа укладывал на месте по человеку.

Слоновье ружье вызвало первое отступление: колонна черных, огибающая озеро, при виде искромсанных воинов, при виде оторванных голов и конечностей, разбросанных по всему пространству, была охвачена паникой и бросилась врассыпную в кусты папируса; затем пулемет остановил отряд, идущий с юга, в то время как обстрел Филиппа и сэра Джорджа, которым помогали Дик, Патрик и черные стрелки, рассеял третью колонну.

Но на западе отряд, предводительствуемый Голубым Орлом, приближался угрожающе быстро.

Впереди шел вождь, потрясая топором и стрелой; отряд был уже в двухстах метрах…

Гертон смотрел, как он приближался. Здесь были отборные воины: молодые, сильные, высокого роста, с широкой грудью… Если б они овладели лагерем, то истребили бы путешественников… Они двигались быстро. У Айронкестля оставалось не больше двух минут, чтоб избежать катастрофы.

– Жаль! – проворчал он.

С сожалением повернул пулемет к западу и методично стал поливать чернокожих свинцом. Как будто огненные клинки или удары молнии врезались в осаждающих. Люди кружились, как пчелы от дыма, качались, падали с криком бешенства или предсмертной тоски, или же бежали, куда попало, охваченные безумием. Вскоре вокруг Уаммы осталось не больше десятка воинов. Айронкестль рассеял их одним мановением руки.

Один Голубой Орел остался перед лагерем. Смерть была в его душе. Громадная сила его племени в один миг оказалась слабостью шакалов перед львом. Все, что его воспламеняло, все действительные и легендарные подвиги, все это рассеялось перед какой-то таинственной силой. Его гордость утонула в безграничном унижении; его славные воспоминания полегли в нем изувеченные, презренные, обезображенные.

Он поднял свою стрелу, поднял дубину. И крикнул:

– Убейте Уамму… Но пусть рука воина пронзит ему грудь… Кто хочет сразиться с Уаммой?

Это была последняя вспышка его гордости, и голос его жалобно звенел. Курам, стоявший рядом с Гютри, понял жесты черного вождя.

– Он хочет биться!

Гютри засмеялся. Он осмотрелся. Кругом были только обращенные в бегство, убитые или раненые.

– Я доставлю ему это утешение! – сказал он. Великан, вооруженный топором, перешагнул через кучу золы и жара и бросился навстречу Голубому Орлу. Вождь Гура-Занка смотрел на него ошеломленный. Хотя кланы Звезд насчитывали много воинов большого роста, но ни один из них не шел в сравнение с этим бледнолицым, сила которого, казалось, уподоблялась силе носорога. Суеверная печаль сдавила душу вождя, Гютри же крикнул:

– Ты хочешь сражаться? Вот я!

Инстинктивно Уамма метнул свое копье, угодившее в плечо Сиднея, но оно даже не разорвало плаща. В несколько прыжков янки очутился пред чернокожим. Голубой Орел испустил зловещий крик и размахнулся дубиной… Гютри засмеялся.

Дубина опустилась и одновременно с ней ударил страшный топор Сиднея, который вонзился в твердое дерево и вырвал оружие из рук вождя.

– Ну вот, ты посражался! – насмехался Гютри. – Пойдем…

Схватив неожиданно Уамму, он взвалил его себе на плечо и понес, как ребенка. Чернокожие лагеря встретили его страшным ревом. Обращенные в бегство Гура-Занка остановились, охваченные ужасом, а многие из попрятавшихся в кустарнике стонали и вздыхали, остолбенев от чуда.

– Нате вам! – сказал Гютри, ставя своего пленника на землю.

Уамма трепетал. Тысячу раз рисковал он жизнью; никто не мог лучше его выдержать пытки и бесстрашнее ожидать часа, когда он будет съеден врагом. Обуревавший его страх не был страхом воина, боящегося смерти, а был страхом человека перед непостижимым. На плече Гютри он чувствовал себя слабым, как малый ребенок, а вон там полегло до сотни Гура-Занка, тогда как ни один из защитников лагеря не получил и царапины. Как будто стрелы и дубины, испокон веков убивавшие бесчисленное множество людей, буйволов, вепрей и даже иногда разившие львов, внезапно превратились в соломинки…

Уамма распростерся на земле и оставался так безмолвный, с лицом цвета золы. Звук голоса вывел его из оцепенения.

Он медленно поднял голову и увидел Курама, который говорил, сопровождая слова жестами… И так как Курам был чернокожим, он почувствовал себя не столь подавленным.

Словами и знаками Курам говорил:

– А теперь хотят ли люди леса стать друзьями людей, пришедших с севера и с востока?

По мере того, как он повторял знаки и придумывал все новые, Уамма стал понимать. Глубокое удивление охватило его. Он не постигал, как, будучи пленником, он не был обречен на съедение во время победного пиршества…

Он смотрел на Курама, на Айронкестля и особенно на противника-великана, несшего его, как ребенка. Обладая воображением, он перешагнул пределы своих воззрений. Люди, столь отличающиеся от Гура-Занка, так странно и страшно вооруженные, могли иметь бесконечное множество своих привычек. Кроме того, хитрость подсказывала, что пришельцы были заинтересованы в том, чтобы оставить позади себя меньше врагов. И любопытство, острое, сильное, страстное любопытство мучило Голубого Орла. Чем он рисковал? Разве его жизнь не была в руках победителей? А Уамма считал, что его жизнь стоила жизни сотни воинов.

Его колебания внезапно прошли. Он обернулся к великану и сделал знак согласия… Союз был заключен.