Текст книги "Гектор Сервадак"

Рукописи и столбцы цифр были написаны тем же самым почерком, что и найденные записки. Дверь была покрыта алгебраическими знаками, начертанными мелом, которые колонисты постарались тщательно сохранить. Что касается рукописей, они состояли большей частью из разрозненных листков, испещренных геометрическими фигурами. Там пересекались гиперболы, незамкнутые кривые с двумя бесконечными, все более удаляющимися друг от друга ветвями, параболы, кривые с ветвями, также уходящими в бесконечность, и, наконец, эллипсы, кривые замкнутые, какими бы вытянутыми они ни были.

Лейтенант Прокофьев обратил внимание, что эти кривые в точности соответствовали орбитам комет, которые обычно движутся по параболе, гиперболе или эллипсу; это означало в двух первых случаях, что кометы, наблюдаемые с Земли, никогда не появятся вновь на земном горизонте, а в третьем случае, что они будут возвращаться периодически, через более или менее значительные промежутки времени.

Итак, при рассмотрении бумаг и чертежей профессора стало ясно, что он занимался вычислением элементов кометных орбит; однако из различных кривых, последовательно изученных им, нельзя было сделать никаких выводов, так как, начиная вычисления элементов орбиты кометы, астрономы всегда принимают ее в первом приближении за параболическую.

Словом, из всего этого вытекало, что Пальмирен Розет во время пребывания на Форментере вычислил частично или полностью элементы орбиты новой кометы, еще не вошедшей в каталог.

Сделал ли он эти вычисления до или после катаклизма 1 января? Это можно было узнать только от него самого.

– Подождем! – заявил граф Тимашев.

– Что ж, подождем, хоть я и сгораю от нетерпения, – сказал капитан Сервадак, который уже не мог усидеть на месте. – Я отдал бы месяц жизни за каждый час сна профессора Розета!

– И вы, пожалуй, жестоко прогадали бы, капитан, – заметил лейтенант Прокофьев.

– Как? Ради того, чтобы узнать, какая судьба ожидает наш астероид…

– Не хочу вас разочаровывать, капитан, – продолжал лейтенант Прокофьев.

– Но из того, что профессор досконально изучил комету Галлию, вовсе не следует, что он в силах дать нам объяснение относительно того осколка Земли, на котором мы находимся. Да и есть ли какая-нибудь связь между появлением кометы на земном горизонте и обломком земного шара, уносящим нас в пространство?..

– Еще бы, черт возьми, связь самая несомненная! – вскричал капитан Сервадак. – Ясно как день, что…

– Что?.. – спросил граф Тимашев, с нетерпением ожидая ответа своего собеседника.

– Что комета зацепила земной шар и вследствие сильного толчка от Земли отделился осколок, который я уносит нас в пространство!

Выслушав гипотезу, которую так уверенно высказал капитан Сервадак, граф Тимашев и лейтенант Прокофьев переглянулись. Каким бы невероятным ни казалось столкновение Земли с кометой, оно все же было возможным. Толчок такого рода – вот, наконец, объяснение необъяснимых до сих пор явлений, вот неведомая причина столь необычайных событий.

– Пожалуй, вы правы, капитан, – сказал лейтенант Прокофьев, взглянув на вопрос с новой точки зрения. – Возможность такого столкновения вполне допустима, и при толчке от земного шара мог отделиться огромный осколок. Если это действительно так, то громадный диск, увиденный нами ночью после катастрофы, был не чем иным, как кометой; она, вероятно, отклонилась от своей орбиты, но скорость ее при этом была так велика, что Земля не могла удержать новое светило в сфере своего притяжения.

– Это единственное объяснение, какое мы можем дать появлению нового неведомого светила, – подтвердил капитан Сервадак.

– Вот и новая гипотеза, причем весьма правдоподобная, – согласился граф Тимашев. – Она подтверждает и наши собственные наблюдения и наблюдения профессора Розета. По всей вероятности, именно той блуждающей звезде, с которой мы столкнулись, он и дал имя Галлии.

– Несомненно, граф.

– Отлично, капитан. Однако есть нечто такое, чего я не могу понять.

– Что же это?

– Почему ученый больше занимался кометой, чем тем осколком Земли, который уносит в межпланетное пространство его самого?

– Ах, дорогой граф, – отвечал капитан Сервадак, – вы же знаете, какими чудаками бывают иной раз ученые фанатики, а мой профессор – чудак из чудаков!

– Кроме того, – заметил лейтенант Прокофьев, – вполне возможно, что вычисления элементов орбиты Галлии были сделаны им еще до столкновения. Профессор, вероятно, предвидел встречу с кометой и произвел наблюдения до катастрофы.

Замечание лейтенанта Прокофьева казалось справедливым. Как бы то ни было, гипотеза капитана была в принципе принята. Итак, все рассуждения сводились к следующему: некая комета в ночь с 31 декабря на 1 января пересекла эклиптику, задев поверхность Земли, и вследствие толчка от земного шара отделился огромный обломок, который с тех пор носится в межпланетном пространстве.

Если члены Галлийской Академии наук и не постигли еще истины во всей полноте, то они все же подошли к ней очень близко.

Один только Пальмирен Розет мог до конца разрешить эту загадку.

ГЛАВА ВТОРАЯ,

последние слова которой открывают читателю то, о чем он, вероятно, уже и сам догадался

Так закончился день 19 апреля. Пока их правители вели споры, колонисты занимались своими обычными делами. Неожиданное появление профессора на галлийском горизонте не слишком их обеспокоило. Беспечные по натуре испанцы и слепо преданные своему барину русские мало интересовались причинами и следствиями. Вернется ли Галлия когда-нибудь на Землю, или им предстоит жить на ней до самой смерти, – они нисколько не стремились это узнать! Поэтому всю ночь напролет они крепко спали со спокойствием философов, которых ничто не может взволновать.

Бен-Зуф, обратившись в сиделку, не отходил от изголовья профессора Розета. Он принимал близко к сердцу свои обязанности. Ведь он поручился, что поставит старика на ноги. Это было для него вопросом чести. И как же заботливо он ухаживал за больным! Какое множество сердечных капель вливал ему в рот по малейшему поводу! Как чутко прислушивался к его вздохам! С каким вниманием ловил слова, слетавшие с его губ! Необходимо отметить, что в бреду Пальмирен Розет то с тревогой, то с гневом часто повторял имя Галлии. Уж не снилось ли профессору, что у него хотят украсть комету Галлию, что враги оспаривают его открытие, отрицают первенство за его исследованиями и вычислениями? Вполне вероятно. Пальмирен Розет был одним из тех, кто приходит в ярость даже во сне.

Но как ни прислушивался Бен-Зуф к бессвязному бреду больного, он не мог уловить ничего, что помогло бы разрешить великую загадку. Профессор проспал всю ночь напролет, и его слабые вздохи вскоре перешли в громкий храп, предвещающий выздоровление.

Когда над западным горизонтом Галлии поднялось солнце, Пальмирен Розет все еще спал, и Бен-Зуф счел за лучшее не будить его. К тому же в эту минуту внимание денщика было отвлечено одним происшествием.

В толстую дверь, закрывающую доступ в главную галерею Улья Нины, кто-то громко постучал. Следует заметить, что эта дверь служила скорее защитой от холода, нежели от непрошенных гостей.

Бен-Зуф уже собирался было отойти от постели больного, но, поразмыслив, решил, что он, должно быть, ослышался. Не швейцар же он в конце концов! К тому же другие меньше заняты, чем он, – найдется кому отворить дверь. И он не тронулся с места.

В Улье Нины все еще спали глубоким сном. Стук повторился. Стучали, несомненно, чем-то тяжелым.

– Честное слово алжирца, это уж слишком! – сказал себе Бен-Зуф. – Черт побери! Кто бы это мог быть?

И он направился по главной галерее прямо к двери.

– Кто там? – спросил он громко, отнюдь не любезным тоном.

– Это я, – ответил вкрадчивый голос.

– Кто вы такой?

– Исаак Хаккабут.

– А чего тебе надо, Астарот?

– Чтобы вы отперли мне дверь, господин Бен-Зуф.

– Зачем тебя принесло? Хочешь продать свои товары?

– Вы же знаете, что за них не хотят платить.

– Ну так убирайся к черту!

– Господин Бен-Зуф, – продолжал Исаак заискивающим, умоляющим тоном, – я бы хотел поговорить с его превосходительством генерал-губернатором.

– Он спит.

– Я подожду, пока он проснется.

– Ну и дожидайся за дверью, Авимелех!

Бен-Зуф без церемоний повернулся к нему спиной, но тут подошел капитан Сервадак, разбуженный шумом.

– Что там такое, Бен-Зуф?

– Да ничего, пустяки. Этот пес Хаккабут хочет с вами толковать, господин капитан.

– Так отопри ему, – приказал Гектор Сервадак. – Надо узнать, что привело его сюда.

– Жажда наживы, черт подери.

– Отопри, говорят тебе!

Бен-Зуф повиновался. Исаак Хаккабут, закутанный в старый плащ, тотчас же юркнул в галерею. Капитан Сервадак вернулся в главный зал, и еврей последовал за ним, награждая его самыми лестными и почтительными титулами.

– Что вам нужно? – спросил капитан Сервадак, глядя прямо в глаза Исааку Хаккабуту.

– Ах, господин губернатор, – воскликнул тот, – разве вы ничего не узнали нового со вчерашнего дня?

– Так вы пришли за новостями?

– Ну да, господин капитан, и я надеюсь, что вы соизволите мне их сообщить.

– Ничего я вам не сообщу, любезный Исаак, потому что и сам ничего не знаю.

– Да ведь вчера днем на Теплую Землю прибыло новое лицо…

– А вам уже это известно?

– Ну да, господин губернатор! Я видел с моей убогой тартаны, как ваш буер отправился в далекий путь, а потом вернулся. И мне показалось, что оттуда бережно кого-то выносят…

– Ну и что же?

– Разве неправда, господин губернатор, что вы привезли чужеземца?

– Вы его знаете?

– Ах, что вы, господин губернатор, но я надеялся… я хотел бы…

– Чего?

– Поговорить с этим иностранцем, ведь он, может быть, прибыл…

– Откуда?

– С северного побережья Средиземного моря и, возможно, привез…

– Что привез?

– Новости из Европы! – проговорил Исаак, пожирая глазами капитана Сервадака.

Итак, после трех с половиной месяцев пребывания на Галлии упрямец все еще стоял на своем! При его характере ему было труднее, чем кому-либо другому, отрешиться от земных забот, хотя он и был разлучен с Землей. Если Хаккабуту и пришлось убедиться в наличии новых необычайных явлений, в том, что дни и ночи укоротились, что Солнце восходит на западе и садится на востоке, – все это в его представлении происходило по-прежнему на Земле. Море было по-прежнему Средиземным морем. Если часть Африки вследствие некой катастрофы исчезла под водой, то все же в нескольких сотнях лье к северу сохранилась добрая старая Европа. Ее население живет там, как и прежде, и он сможет опять покупать, продавать, менять – словом, вести торговлю. «Ганза» будет плавать вдоль европейского побережья за неимением африканского, и такая перемена, пожалуй, отнюдь не принесет ему убытка. Вот почему Исаак Хаккабут поспешно прибежал в Улей Нины, чтобы разузнать новости из Европы.

Пытаться образумить Исаака, победить его упрямство было бы совершенно бесполезно. Капитан Сервадак и пробовать не стал. К тому же ему вовсе не хотелось возобновлять отношения с этим торгашом, и в ответ на его расспросы он только пожал плечами.

С еще большим презрением пожал плечами Бен-Зуф. Денщик услыхал просьбу Исаака, и как только капитан Сервадак отошел, он сам взялся удовлетворить любопытство Хаккабута.

– Так, значит, я не ошибся? – с загоревшимся взглядом допытывался торговец. – Вчера привезли иностранца?

– Привезли, – отвечал Бен-Зуф.

– Живого?

– Надо надеяться.

– А можно ли узнать, господин Бен-Зуф, из каких краев Европы прибыл путешественник?

– С Балеарских островов, – заявил Бен-Зуф, желая испытать Исаака Хаккабута.

– С Балеарских островов! – воскликнул тот. – Лучшее место для торговли во всем Средиземном море! Ну и дела я там обделывал в былые времена! «Ганзу» хорошо знали на этом архипелаге.

– Даже слишком хорошо.

– Ведь эти острова не дальше двадцати пяти лье от испанского побережья, и ваш почтенный гость уж наверное узнал и привез с собой много новостей из Европы.

– Как же, Манассия, он не преминет сообщить тебе приятные новости!

– Правда, господин Бен-Зуф?

– Правда.

– Я не пожалел бы… – продолжал Исаак нерешительно, – нет… конечно… хоть я и бедный человек… я не пожалел бы нескольких реалов, чтобы поговорить с ним…

– Врешь! пожалел бы.

– Ваша правда! Но все-таки я бы заплатил, лишь бы поговорить с ним немедленно.

– Вот досада! – ответил Бен-Зуф. – К сожалению, наш путешественник очень устал и до сих пор спит.

– А если разбудить его?

– Хаккабут! – вмешался капитан Сервадак, – если вы вздумаете кого-нибудь здесь будить, я вас выставлю за дверь.

– Ах, господин губернатор, – заговорил Исаак еще более заискивающим, еще более умоляющим тоном, – я бы все-таки хотел узнать…

– Вы и узнаете, – ответил капитан Сервадак, – я даже настаиваю, чтобы вы здесь присутствовали, когда наш новый товарищ сообщит нам новости о Европе!

– И я тоже, Иезекииль, – добавил Бен-Зуф, – хочу поглядеть, какую ты скорчишь забавную рожу!

Исааку Хаккабуту не пришлось долго ждать. Как раз в эту минуту раздался нетерпеливый голос Пальмирена Розета.

На этот зов все сбежались к постели профессора: капитан Сервадак, граф Тимашев, лейтенант Прокофьев и Бен-Зуф, который с трудом удерживал Хаккабута своей могучей рукой.

Профессор еще не совсем проснулся и, вероятно, что-то спутав спросонок, кричал: «Эй, Жозеф! Черт тебя побери, скотина! Куда ты пропал, Жозеф!»

Очевидно, слугу Пальмирена Розета звали Жозефом, но он не мог прийти по той причине, что остался, вероятно, в прежнем мире. Столкновение с Галлией внезапно разлучило и, должно быть, навсегда хозяина и слугу.

Между тем профессор, окончательно проснувшись, продолжал кричать:

– Жозеф! проклятый Жозеф! Где моя дверь?

– Вот она! – отозвался Бен-Зуф. – Ваша дверь в полной сохранности.

Пальмирен Розет раскрыл глаза и, нахмурившись, пристально взглянул на денщика.

– Ты Жозеф? – спросил он.

– К вашим услугам, господин Пальмирен, – невозмутимо ответил Бен-Зуф.

– Так подавай кофе, Жозеф, – приказал профессор, – и сию же минуту.

– Есть подать кофе! – воскликнул Бен-Зуф, бегом устремляясь на кухню.

Тем временем капитан Сервадак помог Пальмирену Розету приподняться.

– Дорогой профессор, так вы узнали вашего прежнего ученика из лицея Карла Великого? – спросил он.

– Да, Сервадак, узнал, – ответил Пальмирен Розет. – Надеюсь, вы исправились за двенадцать лет.

– Совершенно исправился! – засмеялся капитан Сервадак.

– Отлично, отлично! – сказал Пальмирен Розет. – Но где же кофе? Без кофе голова плохо работает, а сегодня у меня должна быть ясная голова.

К счастью, тут появился Бен-Зуф, неся огромную чашку черного горячего кофе.

Выпив кофе, Пальмирен Розет встал с кровати, вошел в общий зал, рассеянно огляделся кругом и, наконец, опустился в кресло, лучшее из кресел, принесенных с «Добрыни».

Тут профессор, все еще храня угрюмый вид, заговорил торжествующим тоном, напоминающим все «all right», «va bene», «nil desperandum» его записок.

– Итак, господа, что вы скажете о Галлии?

Капитан Сервадак собирался было спросить, что же такое Галлия, но тут выскочил вперед Исаак Хаккабут.

При виде Исаака профессор снова нахмурил брови, как бы обиженный непочтительным обращением, и сердито спросил, отталкивая Хаккабута рукой:

– Это кто такой?

– Не обращайте на него внимания, – отвечал Бен-Зуф.

Но остановить Исаака и помешать ему говорить было не так-то легко. Упрямец снова принялся за свое, нимало не заботясь о присутствующих.

– Сударь, – начал он, – во имя бога Израиля, Авраама и Иакова, скажите, какие новости вы привезли из Европы?

Пальмирен Розет привскочил в кресле, словно его что-то укололо.

– Новости из Европы? – воскликнул он. – Он хочет знать новости о Европе!

– Да… да… – повторил Исаак, Цепляясь за кресло, так как Бен-Зуф пытался силой оттащить его от профессора.

– А для чего вам это нужно? – спросил Пальмирен Розет.

– Чтобы возвратиться туда.

– Возвратиться в Европу! Какое у нас нынче число? – спросил профессор, обернувшись к своему прежнему ученику.

– Двадцатое апреля, – отвечал капитан Сервадак.

– Так вот, сегодня, двадцатого апреля, – заявил с сияющим лицом Пальмирен Розет, – Европа находится от нас на расстоянии ста двадцати трех миллионов лье!

Исаак Хаккабут всем своим видом изобразил такое отчаяние, словно сердце его разрывалось на части.

– Как так? – удивился Пальмирен Розет. – Разве вам здесь ничего не известно?

– Вот что нам известно! – сказал капитан Сервадак.

И в немногих словах он рассказал профессору обо всем, что произошло после ночи 31 декабря, о том, как «Добрыня» отправился в плаванье, как они обследовали остатки суши, то есть Туниса, Сардинии, Гибралтара, Форментеры, как трижды подряд в их руки попадали чьи-то записки, как, наконец, они переселились с острова Гурби на Теплую Землю и сменили прежнее убежище на Улей Нины.

Пальмирен Розет не без нетерпения выслушал этот рассказ. Затем, когда капитан Сервадак умолк, он спросил, обращаясь ко всем присутствующим:

– Как вы думаете, господа, где вы теперь находитесь?

– На новом астероиде, который вращается в пределах солнечной системы, – отвечал капитан Сервадак.

– А что же, по-вашему, представляет собой этот новый астероид?

– Огромный обломок, оторванный от земного шара.

– Оторванный? Ах вот как? Скажите пожалуйста! Обломок земного шара! А почему, по какой причине он оторвался?

– От столкновения с кометой, которой вы, дорогой профессор, дали имя Галлии.

– Так нет же, господа, – объявил Пальмирен Розет, вставая с кресла. – Дело обстоит гораздо лучше!

– Гораздо лучше? – живо спросил лейтенант Прокофьев.

– Да, – продолжал профессор, – да! Совершенно справедливо, что неизвестная комета столкнулась с Землей в ночь с тридцать первого декабря на первое января в два часа сорок семь минут тридцать пять и шесть десятых секунды пополуночи. Но она только слегка задела Землю и унесла с собой лишь несколько частиц ее поверхности, те самые, что вы нашли за время морской экспедиции.

– В таком случае, – воскликнул капитан Сервадак, – мы находимся сейчас…

– На светиле, которому я дал имя Галлии, – с торжеством объявил Пальмирен Розет. – Вы находитесь на моей комете!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Несколько вариаций на старую, всем знакомую тему: как о кометах солнечной системы, так и обо всех прочих

Когда профессору Пальмирену Розету доводилось читать лекции по кометографии, вот каким образом, следуя утверждениям лучших астрономов, он определял кометы:

«Светила, состоящие из центральной твердой части, называемой ядром, из туманного вещества, называемого головой, и светящейся полосы, называемой хвостом. Означенные небесные тела становятся видимыми для обитателей Земли лишь на небольшом отрезке своего пути, вследствие крайне вытянутой орбиты, которую они описывают вокруг Солнца».

Вслед за этим Пальмирен Розет никогда не забывал добавить, что его определение необычайно точно, кроме тех случаев, когда у этих светил недостает ядра, или хвоста, или головы и они все же остаются кометами.

Поэтому, как он предусмотрительно отмечал вслед за Араго, небесное тело, чтобы заслужить громкое название кометы, должно, во-первых, быть наделено движением и, во-вторых, описывать сильно вытянутый эллипс, уносясь вследствие этого на столь далекое расстояние, что становится невидимым как с Земли, так и с Солнца. При соблюдении первого условия светило нельзя спутать со звездой, при соблюдении второго – нельзя принять за планету. Таким образом, не принадлежа к категории метеоров, не будучи ни планетой, ни звездой, небесное тело бесспорно является кометой.

Провозглашая эти истины на своих лекциях, профессор Пальмирен Розет и не подозревал, что в один прекрасный день комета умчит его самого в межпланетное пространство. Он всегда испытывал особое пристрастие к этим светилам, хвостатым или бесхвостым. Уж не предчувствовал ли он, что готовит ему будущее? Во всяком случае, он был весьма сведущ в кометографии. После столкновения, очнувшись на Форментере, профессор, должно быть, особенно сожалел, что перед ним нет аудитории, которой он тут же прочел бы лекцию о кометах и изложил бы свою тему в следующем порядке:

1-е. Сколько комет насчитывается в мировом пространстве?

2-е. Что такое кометы периодические, то есть возвращающиеся через определенные промежутки времени, и что такое кометы непериодические?

3-е. Какова вероятность столкновения между Землей и одной из комет?

4-е. Каковы были бы последствия столкновения Земли с кометой, обладающей твердым ядром, и с кометой, лишенной такового?

Ответив с исчерпывающей точностью на все четыре вопроса, Пальмирен Розет, несомненно, удовлетворил бы самых придирчивых слушателей.

В этой главе мы дадим ответы за него.

Ответ на первый вопрос: Сколько комет насчитывается в мировом пространстве?

Кеплер утверждал, что кометы в небе столь же многочисленны, как рыбы в океане.

Араго, беря за основу количество этих небесных тел, обращающихся между Меркурием и Солнцем, доводил число тех, что странствуют в границах одной лишь солнечной системы, до семнадцати миллионов.

Ламбер утверждал, что только между нами и Сатурном, то есть на протяжении трехсот шестидесяти четырех миллионов лье, комет насчитывается около пятисот миллионов.

Другие астрономы насчитали в мировом пространстве семьдесят четыре миллиона миллиардов комет.

Истина состоит в том, что число этих хвостатых светил совершенно неизвестно, их никто не сосчитал и никто никогда не сосчитает; несомненно одно – они чрезвычайно многочисленны. Продолжив и дополнив придуманное Кеплером сравнение, можно сказать, что, стоит рыболову, сидящему на поверхности Солнца, закинуть удочку в космическое пространство, он непременно выловит одну из комет.

И это еще далеко не все. По мировому пространству носится множество комет, которые избежали силы притяжения Солнца. Есть среди них бродячие светила, настолько капризные и своенравные, что они покидают одну сферу притяжения и перелетают в другую. Они сменяют солнечные миры с достойным сожаления легкомыслием; на земном горизонте появляются те, которых никто еще никогда не видел, и исчезают другие, чтобы никогда уже более не возвратиться.

Можно ли утверждать, говоря только о кометах, принадлежащих к солнечной системе, что орбиты у них постоянны, не подвержены изменениям и что вследствие этого невозможно ни столкновение их друг с другом, ни с Землей? Нет, этого утверждать нельзя! Орбиты комет ни в коей мере не защищены от посторонних влияний. Из эллиптических они могут превратиться в параболические или гиперболические. Один Юпитер, например, вносит в движение комет больше беспорядка, чем все другие светила. По наблюдениям астрономов, он как будто нарочно встречается им на пути и оказывает порой на эти слабые астероиды роковое влияние, объясняющееся огромной силой его притяжения.

Таков в общих чертах мир комет, насчитывающий в своем составе миллионы небесных тел.

Ответ на второй вопрос: Что такое кометы периодические и кометы непериодические?

Просматривая астрономические летописи, можно насчитать от пятисот до шестисот комет, явившихся в разные эпохи предметом серьезных наблюдений. Однако из этого числа найдется всего сорок, периоды обращения которых точно известны.

Эти сорок светил делятся на кометы периодические и кометы непериодические. Первые появляются на земном горизонте через более или менее долгие, но почти правильные промежутки времени. Вторые, сроки возвращения которых невозможно предсказать, удаляются от Солнца на расстояния, поистине не поддающиеся измерению.

Среди периодических комет имеется десять так называемых «короткопериодических», и пути их движения вычислены с большой точностью. Это кометы Галлея, Энке, Гамбара, Фая, Брорзена, д'Ареста, Туттля, Виннеке, Вико и Темпеля.

Здесь уместно рассказать в нескольких словах историю перечисленных комет, ибо одна из них задела земной шар именно так, как задела его комета Галлия.

Комета Галлея была известна ранее других. Предполагают, что она появлялась в 134 и 52 годах до рождества Христова, затем в 400, 855, 930, 1006, 1230, 1305, 1380, 1456, 1531, 1607, 1682, 1759 и 1835 годах. Она движется с востока на запад, то есть в направлении противоположном вращению планет вокруг Солнца. Промежутки между ее появлениями колеблются от семидесяти пяти до семидесяти шести лет; смотря по тому, какие возмущения были внесены в движение кометы Юпитером или Сатурном, она может запоздать на шестьсот дней и более. Знаменитый Гершель, который наблюдал эту комету с мыса Доброй Надежды и находился, следовательно, в лучших условиях, чем астрономы Северного полушария, мог проследить ее с момента появления в 1835 году вплоть до конца марта 1836 года, когда она стала невидимой, улетев на слишком большое расстояние от Земли. В своем перигелии комета Галлея проходит в двадцати двух миллионах лье от Солнца, то есть еще ближе от него, чем Венера, – то же самое, по-видимому, произошло и с Галлией. В своем афелии комета удаляется от Солнца на миллиард триста миллионов лье, то есть уносится за орбиту Нептуна.

Комета Энке совершает полный оборот вокруг Солнца в наиболее короткий период, в среднем в тысячу двести пять дней, иначе говоря меньше чем в три с половиной года. Она движется в прямом направлении, с запада на восток. Открыта она была 26 ноября 1818 года, и, вычислив ее элементы, астрономы определили, что она тождественна с кометой, замеченной в 1805 году. Согласно предсказанию астрономов она появилась вновь в 1822, 1825, 1829, 1832, 1835, 1838, 1842, 1845, 1848, 1852 годах и так далее, неизменно показываясь на земном горизонте в назначенные сроки. Ее орбита не заходит за орбиту Юпитера. Таким образом, комета не удаляется от Солнца более чем на сто пятьдесят шесть миллионов лье, а приближается к нему на тринадцать миллионов лье, то есть еще больше, чем Меркурий. Астрономы сделали одно важное наблюдение, – оказывается, большая ось эллиптической орбиты этой кометы постепенно уменьшается, и, следовательно, среднее ее расстояние от Солнца становится все короче. Вполне возможно поэтому, что комета Энке в конце концов упадет на раскаленное светило и сольется с ним, если только до этого не испарится на лету от солнечного жара.

Комета Гамбара, иначе называемая кометой Биэлы, была замечена уже в 1772, 1789, 1795, 1805 годах, но лишь 28 февраля 1826 года были определены элементы ее орбиты. Период ее обращения постоянен и длится две тысячи четыреста десять дней, почти семь лет. В перигелии она проходит на расстоянии тридцати двух миллионов семисот десяти тысяч лье от Солнца, то есть немного ближе Земли, в афелии – на расстоянии двухсот тридцати пяти миллионов трехсот семидесяти тысяч лье, значит за орбитой Юпитера. Любопытное явление произошло в 1846 году. Комета Биэлы показалась на земном горизонте в раздвоенном виде. Она разделилась на две части по дороге, вероятно под действием внутренних сил. Обе части продолжали свой путь сообща, на расстоянии шестидесяти тысяч лье друг от друга, однако в 1852 году это расстояние увеличилось до пятисот тысяч лье.

Комета Фая, отмеченная впервые 22 ноября 1843 года, имеет постоянный период обращения. После вычисления элементов ее орбиты было предсказано, что комета вернется в 1851 году, через семь с половиной лет, вернее через две тысячи семьсот восемнадцать дней. Предсказание исполнилось: светило появилось в назначенный срок, пройдя мимо Солнца на расстоянии шестидесяти четырех миллионов шестисот пятидесяти тысяч лье, то есть дальше Марса, и удалившись от него на двести двадцать шесть миллионов пятьсот шестьдесят тысяч лье, то есть несколько больше, чем Юпитер.

Комета Брорзена, также с постоянным периодом обращения, была открыта 26 февраля 1846 года. Она совершает свой полный оборот в пять с половиной лет, или в две тысячи сорок два дня. В перигелии она отстоит от Солнца на двадцать четыре миллиона шестьсот четырнадцать тысяч лье, в афелии – на двести шестнадцать миллионов лье.

Что касается остальных короткопериодических комет, то комета д'Ареста совершает свой оборот немногим более чем в шесть с половиной лет и в 1862 году прошла лишь в одиннадцати миллионах лье от Юпитера, комета Туттля – в тринадцать лет и восемь месяцев, комета Виннеке в пять с половиной лет, комета Темпеля приблизительно за тот же период, комета же Вико, по всей вероятности, затерялась в небесных пространствах. Однако эти светила далеко не так тщательно исследованы, как ранее упомянутые пять комет.

Теперь остается перечислить главные кометы с большим периодом обращения, причем сорок из них изучены с довольно большой точностью.

Комета 1556 года, названная кометой Карла Пятого, возвращения которой ожидали в 1860 году, так и не появилась.

Комета 1680 года, изученная Ньютоном и вызвавшая, если верить Уистону, всемирный потоп, ибо слишком приблизилась к Земле, якобы появлялась в 619 и 43 годах до рождества Христова, затем в 531 и 1106 годах. Период ее обращения – шестьсот семьдесят пять лет, и в своем перигелии она проходит так близко от Солнца, что получает солнечного тепла в двадцать восемь тысяч раз больше, чем Земля, иначе говоря, ее температура в две тысячи раз выше температуры расплавленного железа.

Комету 1586 года сравнивали по яркости со звездой первой величины.

Комета 1744 года тянула за собой несколько хвостов, напоминая трехбунчужного пашу в свите турецкого султана.

Комета 1811 года, прославившая год своего появления, была окружена кольцом, имевшим сто семьдесят одно лье в диаметре, и туманностью в четыреста пятьдесят тысяч лье, а длина ее хвоста достигала сорока пяти миллионов лье.

Комету 1843 года, которую отождествляли с кометой 1668, 1494 и 1317 годов, наблюдал Кассини, но астрономы расходятся во мнениях относительно длительности ее обращения. Она проходит всего в двенадцати тысячах лье от дневного светила со скоростью пятнадцати тысяч лье в секунду и получает столько тепла, сколько могли бы посылать на Землю сорок семь тысяч солнц. Ее хвост был виден даже среди бела дня, так сильно он был накален.

Комета Донати, столь ярко блестевшая среди северных созвездий, обладает массой, равной одной семисотой части массы Земли.

Комета 1862 года, украшенная сверкающими рогами, напоминала некую причудливую раковину.

Наконец, комета 1864 года, оборот которой завершится не менее чем за две тысячи восемьсот веков, можно сказать, затерялась в бесконечном мировом пространстве.

Ответ на третий вопрос: Какова вероятность столкновения между Землей и одной из комет?

Если начертить на бумаге планетарные орбиты и орбиты комет, то мы увидим, что они пересекаются во многих точках. Но в пространстве это не так. Плоскости всех этих орбит наклонны под различными углами к плоскости эклиптики, иначе говоря, к плоскости земной орбиты. Несмотря на эту «меру предосторожности», принятую творцом, не может разве случиться, при громадном множестве комет, что одна из них заденет Землю?