Текст книги "Гектор Сервадак"

Вот что можно ответить на это.

Земля, как мы знаем, никогда не выходит из плоскости эклиптики, и ее орбита всеми своими точками совпадает с этой плоскостью.

При каких же условиях комета может столкнуться с Землей?

Во-первых, при условии, что комета окажется в плоскости эклиптики.

Во-вторых, если комета пересечет эклиптику в той самой точке, в которой в данный момент будет находиться Земля.

В-третьих, если расстояние между центрами обоих небесных тел окажется меньше их радиусов.

Могут ли, однако, все эти условия встретиться одновременно и тем самым вызвать столкновение?

Когда у Араго спрашивали его мнение на этот счет, он отвечал:

«Теория вероятностей позволяет оценить шансы подобного столкновения и доказывает, что при появлении неизвестной кометы существует двести восемьдесят миллионов шансов против одного, что она никогда не заденет земной шар».

Лаплас не отвергает возможности столкновения кометы с Землей и описывает его опасные последствия в своем труде «Изложение системы мира».

Велика ли вероятность такого столкновения? Каждый может судить об этом по своему разумению. Необходимо отметить к тому же, что расчеты знаменитого астронома основаны на двух условиях, которые могут меняться до бесконечности. В самом деле, он требует: во-первых, чтобы комета в перигелии оказалась ближе к Солнцу, чем Земля, во-вторых, чтобы диаметр кометы равнялся четверти диаметра Земли.

Кроме того, в этих расчетах речь идет лишь о столкновении ядра кометы с земным шаром. Если же мы хотим определить шансы встречи Земли с туманностью, то их окажется в десять раз больше, иначе говоря существует двести восемьдесят один миллион шансов против десяти или двадцать восемь миллионов сто тысяч шансов против одного, что Земля не встретится с туманностью.

Однако, оставаясь в рамках первого вопроса, Араго добавляет:

«Допустим на миг, что комета, которая столкнулась бы с Землей, уничтожила бы весь человеческий род целиком; в этом случае опасность погибнуть при встрече Земли с кометой равнялась бы для каждого человека в отдельности опасности, грозящей ему в том случае, если из двухсот восьмидесяти одного миллиона шаров, находящихся в урне, он вытащил бы в начале жеребьевки белый шар, означающий приговор к смерти!»

Итак, из всего этого вытекает, что нет ничего невозможного в столкновении Земли с какой-нибудь кометой.

Случалось ли это когда-нибудь раньше?

Нет, отвечают астрономы, ибо, как говорит Араго, «из того, что Земля продолжает вращаться вокруг одной и той же оси, можно с уверенностью заключить, что она никогда не сталкивалась с кометой. В самом деле, в случае какого-нибудь давнего столкновения постоянная ось вращения сместилась бы и широты земного шара подверглись бы изменению, чего, однако, наши наблюдения не подтверждают. Неизменность земных широт, следовательно, доказывает, что ни одна комета ни разу с сотворения мира не задевала земного шара. Нельзя также по примеру некоторых ученых приписывать встрече Земли с кометой то явление, что уровень Каспийского моря лежит на сто метров ниже уровня океана».

Итак, нам представляется несомненным, что в прошлые века столкновения не было, однако возникает вопрос, могло ли оно произойти?

Здесь, конечно, приходит на ум комета Гамбара.

Появление в 1832 году кометы Гамбара вызвало на Земле неподдельный ужас. Благодаря довольно редкому космическому совпадению орбита ее почти пересекает орбиту Земли. И вот 29 октября, около полуночи, комета должна была пройти совсем близко от одной из точек земной орбиты. Достигнет ли Земля этой точки в тот же самый момент? Если бы это случилось, произошло бы столкновение, ибо согласно наблюдениям Ольбера радиус кометы равнялся пяти земным радиусам, и туманность кометы неизбежно покрыла бы часть земной орбиты.

К счастью, Земля достигла данной точки эклиптики лишь месяц спустя, 30 ноября, а так как скорость ее движения равняется шестистам семидесяти четырем тысячам лье в сутки, то к тому времени комета уже умчалась от нее дальше чем на двадцать миллионов лье.

Отлично; однако встреча произошла бы, если бы Земля достигла этой точки своей орбиты на месяц раньше или комета – на месяц позже. Могло ли это случиться? Несомненно, ибо если трудно допустить, что скорость движения земного шара может измениться, замедление скорости кометы – вещь вполне возможная, – стольким возмущающим влияниям подвергаются на своем пути эти небесные тела.

Итак, если подобное столкновение и не произошло в прошедшие века, оно все же, несомненно, могло произойти.

К тому же упомянутая комета Гамбара уже появлялась ранее, в 1805 году, причем она прошла тогда в десять раз ближе к Земле, всего-навсего в двух миллионах лье. Однако в то время никто этого не знал, и ее появление не вызвало никакой паники. Не так обстояло дело с кометой 1843 года: люди опасались, как бы она не задела земной шар своим хвостом и не отравила бы земную атмосферу.

Ответ на четвертый вопрос: Допустив, что столкновение между Землей и кометой может произойти, каковы будут последствия подобного столкновения?

Они будут различны, в зависимости от того, обладает ли данная комета ядром, или не обладает.

Действительно, одни из этих блуждающих светил имеют ядро, другие, подобно некоторым плодам, лишены его.

Если у кометы нет твердого ядра, то она состоит из туманного вещества, столь разреженного, что сквозь него удается порою разглядеть звезды десятой величины. Этим объясняются частые изменения формы комет и трудность установить их тождество. То же легкое разреженное вещество входит в состав кометного хвоста. Это как бы испарения самой кометы под воздействием солнечного жара. Доказательством служит то, что хвосты комет

– либо в форме длинной метлы, либо широкого веера – появляются только на расстоянии тридцати миллионов лье от Солнца, то есть ближе, чем отстоит от Солнца Земля. Случается, впрочем, что у некоторых комет, состоящих из вещества более плотного, устойчивого, нечувствительного к воздействию высоких температур, не обнаруживается вообще никакого придатка.

В случае, если земной шар встретится с кометой, лишенной ядра, между ними не произойдет столкновение в подлинном смысле слова. По выражению астронома Фая, паутина, быть может, представляла бы более трудное препятствие для ружейной пули, чем туманность кометы. Если вещество, из которого состоит хвост или голова кометы, не вредно для здоровья, людям нечего бояться. Тревогу вызывают следующие соображения: пары хвоста могут быть раскаленными, и в этом случае они спалят все дотла на поверхности земного шара или же отравят земную атмосферу газами, опасными для живых существ. Однако трудно себе представить, что последнее предположение осуществится. В самом деле, согласно Бабинэ, земная атмосфера, как бы разрежена она ни была в верхних слоях, обладает все же весьма значительной плотностью сравнительно с плотностью оболочки и хвоста кометы и останется для них непроницаемой. Разреженность кометных паров позволила Ньютону утверждать, что если комету без ядра радиусом в триста шестьдесят пять миллионов лье довести до степени плотности земной атмосферы, она целиком уместится в наперстке диаметром в двадцать пять миллиметров.

Итак, встреча с кометами, состоящими из обычной туманности, большой опасностью не угрожает. Но что бы случилось, если бы хвостатое светило обладало твердым ядром?

Прежде всего, существуют ли эти ядра? Мы ответим, что они должны появляться, когда комета достигла такой плотности, что может перейти из газообразного в твердое состояние. В этих случаях, пролетая между наблюдателем, находящимся на Земле, и звездой, она затмевает звезду.

В частности, если верить Анаксагору, в 480 году до рождества Христова, во времена Ксеркса, затмение Солнца было вызвано кометой. Позже, за несколько дней до смерти Августа, Дион также наблюдал подобного рода затмение, которое нельзя было приписать Луне, ибо Луна в тот день находилась в противостоянии.

Необходимо оговориться, что кометографы оспаривают оба эти свидетельства, и, может быть, они правы. Но другие свидетельства, более новые, не позволяют подвергать сомнению существование кометных ядер. Действительно, кометы 1774 и 1828 годов затмили звезды восьмой величины. Непосредственными наблюдениями доказано также, что кометы 1402, 1532 и 1744 годов обладали твердым ядром. В отношении кометы 1843 года этот факт тем более достоверен, что светило было видимо вблизи от Солнца среди бела дня и без помощи подзорной трубы.

Твердые ядра не только существуют у некоторых комет, но даже удается измерить их величину. Так, нам известны различные диаметры ядер, начиная от одиннадцати – двенадцати лье у комет 1798 и 1805 годов (Гамбар) до трех тысяч двухсот лье у кометы 1845 года. Следовательно, ядро этой последней превосходит по величине земной шар, так что в случае столкновения перевес, пожалуй, оказался бы на стороне кометы.

Что касается некоторых наиболее замечательных туманностей, величина которых была измерена, то она колеблется от семи тысяч двухсот до четырехсот пятидесяти тысяч лье.

В заключение мы скажем вместе с Араго – в мире существуют или могут существовать:

Во-первых: кометы без ядра.

Во-вторых: кометы с ядром, по всей очевидности прозрачным.

В-третьих: кометы, блистающие ярче планет, с ядром, по-видимому, плотным и непроницаемым.

А теперь, прежде чем говорить о возможных последствиях встречи между Землей и одним из этих светил, следует заметить, что даже без прямого столкновения могут произойти при этом весьма необычайные явления.

В самом деле, встреча на близком расстоянии с кометой значительной величины и массы не лишена опасности. Если ее масса ничтожна, нам нечего бояться. Так, комета 1770 года, приблизившись к Земле на шестьсот тысяч лье, ни на секунду не изменила длительность земного года; напротив, влияние Земли замедлило на два дня время обращения кометы.

Однако, в случае если массы обоих небесных тел были бы равны, если комета прошла бы всего в пятидесяти пяти тысячах лье от Земли, она удлинила бы земной год на шестнадцать часов пять минут и увеличила бы на два градуса наклон эклиптики. Возможно также, что по дороге она похитила бы Луну.

Наконец, каковы были бы последствия в случае столкновения? Мы это сейчас узнаем.

Либо комета, слегка задев земной шар, оставила бы там часть своей массы, либо оторвала бы несколько частиц от Земли (как это случилось с Галлией), либо, наконец, слилась бы с Землей, образовав на земной поверхности новый материк.

Во всех трех случаях тангенциальная скорость движения Земли оказалась бы внезапно нарушенной. От чудовищного толчка живые существа, деревья, дома швырнуло бы по направлению движения Земли со скоростью восьми лье в секунду, с какой мчала их до толчка Земля. Моря вышли бы из берегов и затопили бы сушу. Расплавленные массы из центра земного шара пробили бы земную кору, стремясь вырваться наружу. Земная ось переместилась бы, и старая линия экватора сменилась бы новой. Наконец, скорость движения Земли затормозилась бы, вследствие чего центробежная сила перестала бы уравновешивать силу притяжения. Солнца, Земля полетела бы прямо по направлению к Солнцу и через шестьдесят четыре с половиной дня упала бы на него и расплавилась.

Если же применить теорию Тиндаля о том, что тепло есть не что иное, как вид движения, то скорость Земли при внезапном ее нарушении механически превратилась бы в тепло, и тогда под воздействием температуры, доходящей до миллионов градусов, Земля испарилась бы в несколько секунд.

Однако покончим с этим кратким обзором, – имеется двести восемьдесят один миллион шансов против одного, что столкновение между Землей и какой-нибудь из комет не произойдет никогда.

«Разумеется, это так, – как сказал впоследствии Пальмирен Розет, – разумеется, это так, но мы вытянули белый шар!»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой Пальмирен Розет настолько доволен своей судьбой, что это не может не вызвать тревогу

«Вы находитесь на моей комете!» – таковы были последние слова, произнесенные профессором. После этого, нахмурив брови, он обвел своих слушателей грозным взглядом, как будто кто-нибудь из них собирался оспаривать его права собственности на Галлию. Может быть, он даже спрашивал себя, по какому праву эти незваные гости, толпившиеся вокруг него, водворились в его владениях.

Между тем капитан Сервадак, граф Тимашев и лейтенант Прокофьев хранили молчание. Наконец-то они узнали истину, постигнуть которую стремились с таким упорством. Читатель помнит, какие гипотезы были приняты ими одна за другой после долгих и серьезных обсуждений: сначала изменение оси вращения Земли и перемещение двух стран света – востока и запада, затем – осколок, отделившийся от земного сфероида и улетевший в пространство, наконец – неведомая комета, которая, слегка задев Землю, увлекла за собой часть земной поверхности и мчит теперь ее обитателей куда-то в звездные миры.

Прошедшее они знали. Настоящее – видели, ощущали. Каково же будет будущее? Предвидел ли его ученый чудак? Ни Гектор Сервадак, ни его спутники не решались задать профессору этот вопрос.

Пальмирен Розет, напустив на себя важный профессорский вид, казалось, ожидал, что посторонние, собравшиеся в зале, будут ему представлены.

Гектор Сервадак, чтобы задобрить раздражительного и обидчивого астронома, тут же приступил к церемонии.

– Его сиятельство граф Тимашев, – сказал он, представляя своего спутника.

– Добро пожаловать, граф, – приветствовал его Пальмирен Розет с благосклонным видом хозяина, принимающего гостей у себя в доме.

– Господин профессор, – заявил граф Тимашев, – я попал на вашу комету не совсем по доброй воле, но тем не менее весьма вам признателен за гостеприимство.

Гектор Сервадак, оценив иронию этого ответа, слегка усмехнулся и продолжал:

– Лейтенант Прокофьев, командир шкуны «Добрыня», на которой мы совершили плавание вокруг Галлии.

– Кругосветное плавание? – живо переспросил профессор.

– Именно кругосветное, – подтвердил капитан Сервадак.

Затем продолжал:

– Бен-Зуф, мой денщ…

– Адъютант генерал-губернатора Галлии! – поспешно перебил Бен-Зуф, который не желал отказаться от столь высокого звания ни за себя, ни за своего капитана.

Один за другим были представлены профессору русские матросы, испанцы, юный Пабло и крошка Нина, на которую профессор сердито посмотрел сквозь огромные очки, показывая всем своим видом, что терпеть не может детей.

Когда дело дошло до Исаака Хаккабута, тот приблизился к ученому со словами:

– Господин астроном, один вопрос, один-единственный вопрос, чрезвычайно для меня важный… Когда можно надеяться на возвращение?..

– Э-э! – протянул профессор. – Зачем говорить о возвращении? Ведь мы только что отправились в путь.

Когда церемония представления была закончена, Гектор Сервадак попросил Пальмирена Розета рассказать, как он попал на Форментеру.

Вот его рассказ в немногих словах.

Французское правительство, желая проверить длину Парижского меридиана, назначило для этой цели ученую комиссию, в которую Пальмирен Розет ввиду его неуживчивого характера не был приглашен. Обиженный и разгневанный профессор решил работать в одиночку, на свой страх и риск. Подозревая, что первоначальные геодезические съемки изобилуют ошибками, он порешил заново проверить длину отрезка меридиана, заключенного между островом Форментерой и испанским побережьем и сделать это при помощи треугольника, одна из сторон которого равнялась сорока лье. Эту работу, кстати сказать, уже проделали до него с исключительной точностью Араго и Био.

Итак, Пальмирен Розет уехал из Парижа. Прибыв на Балеарские острова, он устроил обсерваторию на самой высокой горе Форментеры и поселился там в одиночестве со своим слугой Жозефом. В то же время один из его прежних лаборантов, приглашенный для этой цели, установил на одной из вершин испанского побережья сигнальный маяк такой яркий, что его можно было видеть в подзорную трубу с острова Форментеры. Несколько книг, измерительные приборы, двухмесячный запас продовольствия – вот и все, что было у Пальмирена Розета, не считая астрономической трубы, неразлучной спутницы ученого, которая как бы составляла неотъемлемую часть его самого. Дело в том, что бывший профессор лицея Карла Великого был одержим одной страстью – он любил исследовать звездное небо в надежде обессмертить свое имя каким-нибудь новым открытием. Это была его мания.

Задача Пальмирена Розета требовала прежде всего необычайного терпения. Чтобы определить вершину треугольника, он должен был каждую ночь ловить сигнальный огонь, зажженный его лаборантом на испанском побережье, помня, что в тех же условиях Араго и Био понадобился шестьдесят один день для достижения этой цели. К несчастью, как мы уже говорили, на редкость густой, плотный туман заволакивал в эти дни не только Средиземное море, но почти весь земной шар целиком.

Однако как раз в районе Балеарских островов в пелене тумана нередко образовывались просветы. Надо было, пользуясь этим, тщательно наблюдать за огнем маяка, что, по правде сказать, не мешало Пальмирену Розету изредка посматривать на небосвод, ибо он одновременно проверял карту той части звездного неба, где находится созвездие Близнецов.

В этом созвездии можно различить простым глазом самое большее шесть звезд, а в телескоп с объективом в двадцать семь сантиметров их насчитывают более шести тысяч. Не имея под рукой рефлектора такой силы, Пальмирен Розет волей-неволей пользовался своим небольшим телескопом.

И вот однажды, исследуя небесные глубины в созвездии Близнецов, он заметил какую-то блестящую точку, которая не значилась ни на одной карте. Вероятно, это была звезда, еще не занесенная в каталог. Однако, внимательно наблюдая за ней несколько ночей подряд, профессор обнаружил, что светило перемещается чрезвычайно быстро относительно окружающих его неподвижных звезд. Неужели это новая малая планета, ниспосланная ему богом астрономов? Неужели он наконец-то сделал открытие?

Пальмирен Розет, продолжая наблюдать с удвоенным вниманием, установил по скорости движения светила, что это не что иное, как комета. Вскоре обозначилась ее туманность, а затем, когда комета приблизилась к Солнцу на расстояние тридцати миллионов лье, по небу раскинулся ее хвост.

Надо откровенно признаться, что с этого момента триангуляция была совершенно забыта. Лаборант Пальмирена Розета, без всякого сомнения, каждую ночь добросовестно зажигал сигнальный огонь на испанском берегу, но так же несомненно, что Пальмирен Розет и не думал смотреть в ту сторону. Объектив его телескопа был направлен исключительно на новое хвостатое светило, которое профессор хотел изучить и окрестить по своему усмотрению. Все его мысли были прикованы к участку небосвода, ограниченному созвездием Близнецов.

При вычислении элементов кометы в первом приближении принимают ее орбиту за параболическую. Это наилучший способ. Действительно, кометы обычно становятся видимыми у своего перигелия, то есть на ближайшем расстоянии от Солнца, находящегося в одном из фокусов орбиты. Таким образом, между эллипсом и параболой с одним и тем же фокусом разница не будет ощутительной на данном отрезке кривой, ибо парабола – не что иное, как эллипс с бесконечно большой осью.

Поэтому Пальмирен Розет построил свои вычисления на гипотезе параболической кривой, и это было правильно.

Для определения круга необходимо знать три точки его окружности; точно так же для определения элементов орбиты кометы необходимо наблюдать ее в трех последовательных положениях на небе. Тогда можно проследить путь светила в пространстве и установить его так называемые «эфемериды».

Но Пальмирен Розет не удовольствовался наблюдением кометы в трех положениях. Пользуясь тем, что по счастливой случайности туман в зените рассеялся, ученый произвел десять, двадцать, тридцать наблюдений прямого восхождения и склонения и определил с величайшей точностью пять элементов орбиты нового светила, которое перемещалось с устрашающей быстротой.

Итак, он вычислил:

1. Наклон плоскости кометной орбиты к эклиптике, то есть к плоскости, в которой Земля вращается вокруг Солнца. Обычно угол, образуемый этими плоскостями, весьма значителен, что, как известно, уменьшает возможность столкновения. Но в данном случае обе плоскости совпадали.

2. Положение угла восхождения кометы, то есть ее долготу на эклиптике, иначе говоря точку, где хвостатое светило пересекает земную орбиту.

После вычисления этих двух элементов положение в пространстве плоскости кометной орбиты было определено.

3. Направление большой оси орбиты. Оно было найдено путем вычисления долготы кометы в перигелии, и Пальмирен Розет получил таким способом отрезок параболы на уже известной ему плоскости.

4. Положение кометы в перигелии, иначе говоря расстояние, отделяющее ее от Солнца в точке наибольшего приближения к нему; это вычисление позволило в конечном итоге точно определить форму параболической орбиты, в фокусе которой находилось Солнце.

5. И, наконец, направление движения кометы. Она летела в направлении, обратном движению планет, то есть перемещалась с востока на запад note 12Note12
  из 252 комет 123 движутся в прямом направлении и 129 – в направлении обратном (прим.авт.)


[Закрыть].

Определив пять элементов орбиты кометы, Пальмирен Розет точно вычислил время, когда комета достигнет перигелия. Потом, обнаружив, к своей величайшей радости, что комета никем еще не открыта, он дал ей название Галлии, хоть ему и хотелось окрестить ее Пальмира или Розета. После этого он приступил к составлению обстоятельного доклада.

Невольно возникает вопрос, предвидел ли профессор возможность столкновения между Землей и Галлией.

Без сомнения, он знал, что столкновение не только возможно, но и неизбежно.

Мало сказать, что он обрадовался этому. То был исступленный восторг, астрономическая горячка. Подумать только! В ночь с 31 декабря на 1 января Землю заденет комета, и столкновение будет тем ужаснее, что оба светила летят в противоположных направлениях!

Всякий другой, испугавшись, немедленно уехал бы с Форментеры. Он же остался на посту. Мало того, что астроном не покинул острова, он еще утаил от всех свое открытие. Узнав из газет, что густые облака препятствуют наблюдениям на обоих континентах, и выяснив, что ни одна обсерватория не оповестила о новой комете, ученый проникся уверенностью, что он единственный, кто открыл ее.

Так оно и было на самом деле, и лишь это обстоятельство избавило род людской от ужасной паники, которая неизбежно распространилась бы среди обитателей Земли, знай они о грозящей опасности.

Итак, один лишь Пальмирен Розет предвидел столкновение Земли с неизвестной кометой, которая, блеснув ему в небе над Балеарскими островами, тщательно пряталась в других местах от взоров астрономов.

Профессор упрямо засел на Форментере, в особенности потому, что согласно его вычислениям хвостатое светило должно было удариться о Землю на юге Алжира. Он непременно хотел при этом присутствовать, так как комета обладала твердым ядром и «зрелище предстояло прелюбопытное»!

Столкновение совершилось; что до его последствий, то они нам уже известны. Пальмирен Розет мгновенно потерял из виду своего слугу Жозефа, и когда после долгого беспамятства пришел в себя, то оказался совершенно один на маленьком клочке суши. Это все, что осталось от Балеарских островов.

Профессор рассказал эту историю, прерывая ее сердитыми замечаниями и гневно хмуря брови, хотя внимательные слушатели не подавали к тому никакого повода. Он закончил следующими словами:

– После этого произошли важные перемены: перемещение стран света, уменьшение силы тяжести. Но я ни минуты не заблуждался, подобно вам, господа, ни минуты не думал, будто нахожусь еще на земном сфероиде. Нет! Земля продолжает свой путь в пространстве с неизменным спутником Луной, которая вовсе ее не покидала, она движется по обычной орбите, нисколько не изменившейся после катаклизма. Впрочем, комета, можно сказать, только зацепила Землю, оторвав от нее лишь несколько незначительных частиц, которые вы обнаружили во время плавания. Итак, все произошло как нельзя лучше, и нам не на что жаловаться. В самом деле, ведь комета могла либо раздавить нас при столкновении, либо слиться с земным шаром, и в обоих случаях мы не имели бы счастья странствовать по солнечной системе.

Пальмирен Розет говорил это с таким удовлетворенным видом, что никто не осмелился ему противоречить. Только Бен-Зуф дерзнул вставить замечание, что «ежели бы комета вместо Африки зацепила Монмартрский холм, тот, несомненно, устоял бы, и тогда…»

– Монмартр? – вскричал Пальмирен Розет. – Ваш холмик разнесло бы в пух и прах, как простую кочку!

– Кочку? – с негодованием воскликнул Бен-Зуф, задетый за живое. – Да мой холм сам ухватил бы на лету вашу паршивую комету и нахлобучил бы ее как шапку!

Чтобы пресечь этот неуместный спор, Гектор Сервадак заставил Бен-Зуфа замолчать, объяснив профессору, какие нелепые идеи вбил себе в голову его денщик о своем родном Монмартре.

Итак, инцидент был исчерпан, но Бен-Зуф так и не простил Пальмирену Розету презрительного отзыва о его родном холме!

Однако оставалось еще неизвестным, продолжал ли Пальмирен Розет свои астрономические наблюдения после катастрофы и к какому выводу он пришел относительно дальнейшей судьбы кометы. Вот что необходимо было узнать.

Лейтенант Прокофьев, опасаясь крутого нрава профессора, самым деликатным образом задал ему вопрос о пути движения Галлии в мировом пространстве и о времени ее обращения вокруг Солнца.

– Да, сударь, – отвечал Пальмирен Розет, – я определил путь следования моей кометы еще до столкновения, но потом мне пришлось произвести все вычисления заново.

– Почему же, господин профессор? – спросил лейтенант Прокофьев, несколько удивленный таким ответом.

– Потому что если земная орбита не изменилась после катаклизма, то об орбите Галлии этого сказать нельзя.

– Орбита Галлии изменилась?

– Да, я утверждаю это с полным правом, – ответил Пальмирен Розет, – так как мои позднейшие наблюдения были произведены с величайшей точностью.

– И вы вычислили элементы новой орбиты? – с живостью спросил лейтенант Прокофьев.

– Да, – не колеблясь, отвечал Пальмирен Розет.

– В таком случае вам известно…

– Вот что мне известно, сударь: Галлия задела Землю, находясь в восходящем узле, в два часа сорок семь минут тридцать пять и шесть десятых секунды пополуночи в ночь с тридцать первого декабря на первое января; десятого января она пересекла орбиту Венеры, пятнадцатого января оказалась в своем перигелии, затем снова пересекла орбиту Венеры, первого февраля достигла нисходящего узла, тринадцатого февраля перерезала орбиту Марса, десятого марта проникла в пояс малых планет, взяла себе в спутники Нерину…

– Все это мы уже знаем, дорогой профессор, – сказал Гектор Сервадак, – так как имели счастье найти ваши записки. Только там не было ни подписи, ни указания места.

– Да разве можно было сомневаться, что записки составлены мной?! – воскликнул профессор с гордостью. – Я же сотнями бросал их в море, я. Пальмирен Розет!

– Разумеется, сомневаться не приходилось! – любезно подтвердил, граф Тимашев.

Между тем никакого ответа относительно будущего Галлии присутствующие так и не получили. Казалось даже, что Пальмирен Розет избегает прямо отвечать на этот вопрос. Лейтенант Прокофьев собирался было повторить свою просьбу более настойчиво, но Гектор Сервадак, боясь рассердить старого чудака, перевел разговор:

– Кстати, дорогой учитель, чем вы объясняете, что при таком страшном столкновении мы все же дешево отделались?

– Это легко объяснить.

– Вы полагаете, что Земля не слишком пострадала, если не считать потери нескольких квадратных лье территории, и что, в частности, ось ее вращения не изменилась внезапно?

– Да, я так полагаю, капитан Сервадак, – отвечал Пальмирен Розет, – и вот на каком основании. Земля двигалась тогда со скоростью двадцати восьми тысяч восьмисот лье в час. Галлия – со скоростью пятидесяти семи тысяч лье. Представьте себе, что поезд, проходящий около восьмидесяти шести тысяч лье в час, налетел бы на препятствие. Сами можете судить, господа, каков был бы при этом толчок. Комета же, обладая ядром исключительной твердости, прошла сквозь Землю навылет, ничего не разрушив, подобно пуле, пущенной с близкого расстояния сквозь оконное стекло.

– В самом деле, – проговорил Гектор Сервадак, – так оно, пожалуй, и случилось…

– Именно так, – подтвердил профессор с глубоким убеждением, – тем более что комета летела наискось к поверхности Земли. Упади Галлия вертикально, она проникла бы в самую глубь нашей планеты, произведя ужасные разрушения, и раздавила бы даже Монмартрский холм, если бы он встретился ей на пути!

– Сударь! – воскликнул Бен-Зуф, возмущенный этим выпадом, к которому на сей раз не подавал никакого повода.

– Молчи, Бен-Зуф, – остановил его капитан Сервадак.

В эту минуту Исаак Хаккабут, приблизившись к Пальмирену Розету, спросил его дрожащим голосом:

– Господин профессор, а вернемся ли мы на Землю и когда мы вернемся?

– Вы очень спешите туда? – спросил Пальмирен Розет.

– То, о чем спрашивает вас Исаак, – вмешался лейтенант Прокофьев, – мне хотелось бы сформулировать более научно.

– Говорите!

– Вы утверждаете, что прежняя орбита Галлии изменилась?

– Бесспорно.

– Какой же стала новая орбита, новая кривая движения кометы? Неужто гиперболической? Это увлекло бы Галлию в бесконечные пространства звездных миров и без всякой надежды на возвращение.

– Нет! – ответил Пальмирен Розет.

– Значит, она обратилась в эллиптическую?

– Именно.

– И плоскость ее будет совпадать с плоскостью земной орбиты?

– Несомненно.

– Следовательно, Галлия комета периодическая?

– Бесспорно, и даже короткопериодическая, так как ее полный оборот вокруг Солнца, учитывая возмущающее влияние Юпитера, Сатурна и Марса, завершится в два года.

– Но в таком случае, – воскликнул лейтенант Прокофьев, – все шансы за то, что через два года после столкновения Галлия опять встретится с Землей в той же самой точке?

– Действительно, сударь, этого можно опасаться.

– Опасаться? – изумился капитан Сервадак.

– Да, господа! – ответил Пальмирен Розет, топнув ногой. – Нам здесь хорошо, и, если бы это зависело только от меня, Галлия никогда не вернулась бы к Земле!