Текст книги "Михаил Строгов"

На следующий день, 11 сентября, татарский отряд пришел в село Чибарлинское. И вот тут-то произошел случай, имевший очень важные последствия. Наступила ночь. Татары сделали привал и все перепились. До сих пор каким-то чудом солдаты не обращали никакого внимания на Надю, но теперь один из них оскорбил ее. Михаил Строгов не мог видеть ни оскорбления, ни оскорбителя, но за него видел Николай. Тогда без дальних размышлений, действуя безотчетно, Николай подошел к солдату и, прежде чем тот сообразил, в чем дело, вытащил у него из седла пистолет и выстрелил в него в упор.

На шум выстрела прибежал командовавший отрядом офицер. Солдаты чуть было не задушили несчастного Николая, но офицер приказал им разойтись. Его связали, бросили поперек лошади, и отряд ускакал.

Веревка, которой был привязан к седлу Михаил Строгов, на его счастье оборвалась, и пьяный солдат, сидевший на этой лошади, ничего не заметил.

Михаил Строгов и Надя остались одни на дороге.

Глава IX. В степи

Итак, Михаил Строгов и Надя снова были свободны, так же как и в тот раз, когда ехали из Перми на Иртыш. Но как изменились условия их путешествия! Тогда удобный тарантас, частая перемена лошадей, прекрасно содержимая почтовая станция – все как нельзя более благоприятствовало их поездке. Теперь же им приходилось идти пешком, без всяких средств, при полной невозможности найти хоть какой-либо способ передвижения, не зная, как удовлетворить малейшим потребностям жизни, а впереди оставалось еще целых четыреста верст! Друга, случайно посланного им судьбой, они потеряли при самых ужасных обстоятельствах. Михаил Строгов бросился на землю. Надя, стоя около него, ждала только его слова, чтобы идти вперед. Было десять часов вечера. Три с половиною часа тому назад солнце скрылось за горизонтом. Кругом ни одного дома, ни одной хижины. Последние татарские всадники терялись вдали. Михаил Строгов и Надя были совершенно одни.

– Что они с ним сделают? – вскричала молодая девушка. – Бедный Николай! Наша встреча была для него роковой!

Михаил Строгов не отвечал ничего.

– Михаил, – начала Надя, – ты не знаешь, что он защищал тебя, когда татары тебя мучили, что он рисковал своей жизнью ради меня?

Михаил Строгов продолжал молчать. Он сидел неподвижно, подперев голову руками, и думал. О чем он думал? Слышал ли он, что говорила ему Надя?

Да, он слышал ее, потому что, когда молодая девушка спросила, куда она должна вести его, он отвечал:

– В Иркутск!

– Большой дорогой?

– Да, Надя.

Михаил Строгов оставался верен своей клятве. Идти большой дорогой, значило идти самым кратким и скорым путем. Если авангард Феофар-Хана нагонит их, они всегда успеют свернуть в сторону. Надя взяла за руку Михаила, и они отправились.

Молодые люди изнемогали от голода. К счастью, Наде удалось отыскать в одном уцелевшем от пожара домике небольшой запас сушеной говядины и сухарей. Она взяла с собой все, что только могла унести. Теперь им должно было хватить пищи надолго, что же касается воды, то в этой местности, испещренной тысячью маленьких притоков Ангары, не могло быть недостатка и в ней.

Они продолжали свой путь. Михаил Строгов шел твердым, уверенным шагом, замедляя его лишь для своей молоденькой спутницы. Надя, не желая отставать, пересиливала себя и шла рядом с ним. К счастью, Михаил не мог видеть ее усталости. Но он чувствовал, что она выбивается из сил.

– Ты не в силах идти, бедняжка, – говорил он иногда.

– Неправда, – отвечала она.

– Когда ты не сможешь идти дальше, я понесу тебя на руках, Надя.

– Хорошо, Михаил.

В этот день им пришлось переходить через маленькую речку Оку, но речка была так мелка, что переправа совершилась без всяких затруднений. Небо было облачно, холод довольно сносный. Во всяком случае, можно было надеяться, что дождливая погода еще не скоро установится. Дождь шел уже несколько раз, но всякий раз продолжался недолго. Они шли все по-прежнему, рука об руку, говорили мало. Надя поминутно оглядывалась во все стороны. Два раза в день они позволяли себе сделать небольшую остановку; ночью они отдыхали шесть часов. Надя опять нашла немного сушеной баранины – кушанья, настолько распространенного и обыкновенного в Сибири, что фунт этого мяса стоит всего две с половиной копейки. Но, вопреки тайному желанию Михаила Строгова, они не встретили на дороге ни одного домашнего животного. Лошади, верблюды – все было или перебито, или уведено. Итак, им приходилось идти пешком через эту бесконечную степь. Повсюду виднелись печальные следы направлявшегося в Иркутск татарского войска. Тут лежала убитая лошадь, там сломанная телега, по дороге то и дело попадались трупы несчастливых сибиряков. В особенности их было много при входе в села и деревни. Надя, превозмогая страх и отвращение, наклонялась и разглядывала каждый из них!.. В сущности, опасность была не впереди, а сзади. Авангард главной армии эмира, предводительствуемый Иваном Огаревым, мог нагнать их с минуты на минуту. Барки, отправленные с низовьев Енисея, должны были давно приплыть к Красноярску, и переправа войск эмира через реку должна была совершиться без всякой задержки. А там дорога была уже свободна. На каждом привале Надя взбиралась на какое-нибудь возвышение и оттуда смотрела на запад, но пока еще ни одно облачко пыли не возвестило им о приближении татарской конницы. Затем они опять шли, и, если Михаил Строгов чувствовал, что ему приходится тащить за собой бедную девушку, он замедлял шаги. Они разговаривали мало, только о Николае. Надя со слезами вспоминала, чем был для них этот человек. Михаил хорошо знал, что несчастный не мог избежать смертной казни, но он старался успокоить и утешить Надю. Однажды он сказал ей:

– Ты никогда не говоришь со мной о моей матери, Надя.

Его мать! Надя не хотела говорить о ней. Зачем растравлять его сердечную рану? Разве старая сибирячка не умерла? Разве сын ее не отдал ей последний поцелуй, когда труп ее лежал там, на площади в Томске?

– Расскажи мне о ней, Надя, – просил между тем Михаил, – расскажи, ты доставишь мне большую радость.

И тогда Надя исполнила его желание. Она рассказала ему все, что произошло между ней и Марфой со времени их встречи в Омске, где они свиделись в первый раз. Она рассказала ему, как какое-то непонятное чувство внушило ей подойти к старой пленнице, несмотря на то что она ее совсем не знала, как она старалась заботиться о ней, как та ее ободряла и утешала. В то время Михаил Строгов был для нее еще Николаем Корпановым.

– Им я и должен был всегда оставаться! – проговорил Михаил, и лицо его омрачилось. – Я преступил клятву, Надя, – прибавил он затем, – я клялся, что не увижу свою мать!

– Но ты и не искал с ней встречи, Михаил, – отвечала Надя. – Вас столкнула одна случайность!

– Я клялся, что бы ни случилось, никогда не выдавать себя!

– Михаил, Михаил! Разве ты мог сдержать себя при виде кнута, угрожавшего Марфе Строговой? Такой клятвы не существует, которая бы запрещала сыну защищать свою мать!

– Я преступил свою клятву, Надя, – повторил Михаил. – Да простит мне Господь Бог этот грех!

– Михаил, – сказала молодая девушка, – я хочу предложить тебе один вопрос. Если ты находишь, что я не имею права об этом спрашивать – не отвечай. От тебя мне ничего не обидно услышать.

– Спрашивай, Надя.

– Почему теперь, когда у тебя отняли письмо государя, ты так спешишь прийти в Иркутск?

Михаил Строгов сжал еще крепче руку своей спутницы, но ничего не ответил.

– Выйдя из Москвы, ты знал о содержании письма? – снова спросила Надя.

– Нет, не знал.

– Так неужели, Михаил, ты идешь в Иркутск только для того, чтобы проводить меня к моему отцу?

– Нет, Надя, – серьезно отвечал он. – Я бы тебя обманул, если бы сказал, что это так. Я иду туда, куда повелевает мне идти мой долг! Что же касается до того, чтобы провожать тебя в Иркутск, то, мне кажется, теперь ты ведешь меня туда, а не я тебя. Разве не твои глаза указывают мне дорогу, не твоя рука руководит мною? Разве ты не сторицею заплатила мне за мои прежние услуги тебе? Я не знаю, смилуется ли над нами когда-нибудь судьба, но если настанет такой день, когда ты поблагодаришь меня за то, что я проводил тебя к твоему отцу, то я поблагодарю тебя за то, что ты довела меня до Иркутска!

– Бедный Михаил, – отвечала Надя, растроганная его словами. – Не говори так! Я совсем не об этом тебя спрашивала. Михаил, скажи мне, почему теперь ты так торопишься прийти в Иркутск.

– Потому что я непременно должен прийти туда раньше Ивана Огарева! – отвечал Михаил.

– Даже теперь?

– Даже теперь. И я там буду!

И когда он произносил эти последние слова, то не одна только ненависть к негодяю руководила им. Но Надя поняла, что ее спутник не все сказал ей и что он не может сказать ей всего.

Три дня спустя, а именно 15 сентября, молодые люди пришли в село Куитунское, отстоявшее в семидесяти верстах от села Тулуновского. Молодая девушка шла с большим трудом. Она еле держалась на ногах, но все-таки превозмогала себя и из последних сил боролась с усталостью.

«Он не может видеть меня, и я буду идти до тех пор, пока упаду», – думала она.

К тому же со времени их последней встречи с татарами путешествие их совершалось довольно благополучно. Одна только усталость мучила их. Так прошло еще три дня. По-видимому, третья неприятельская колонна очень быстро подвигалась на восток. Это видно было по оставшимся после них развалинам, по остывшему пеплу пожарищ, по разлагающимся трупам, разбросанным по дороге. На западе же все было по-прежнему тихо. Авангард эмира так и не показывался. Михаил не мог объяснить себе ничем подобной задержки с их стороны и приходил к заключению самых невероятных предположений по поводу этого. Уж не русские ли войска, собравшись в достаточном количестве, встретились с татарами под Томском или Красноярском? Тогда третья колонна, отделившаяся от двух других, рисковала быть совершенно отрезанной? Если это так, то великому князю легко будет отстоять Иркутск и предупредить нападение.

Михаил позволял себе иногда мечтать подобным образом, но скоро он понимал, насколько неосуществимы были эти мечтания, и тогда рассчитывал только на одного себя, как будто судьба великого князя заключалась только в его руках!

Шестьдесят верст отделяют Куитунское от Кимилтейского, небольшого поселка, построенного недалеко от Динки, притока Ангары. Михаил Строгов боялся, как бы эта река не явилась новым для них препятствием. О барках или лодках не могло быть и речи, а он помнил, что когда-то в более счастливые времена, когда ему пришлось переправляться через нее, то переправа вброд была опасна. До Кимилтейского оставалось, по крайней мере, три дня ходьбы. Надя еле тащилась. Как ни сильна была ее нравственная энергия, физические силы заметно покидали ее. Михаил Строгов слишком хорошо знал об этом! Если бы он не был слеп, то Надя, наверное, сказала бы ему: «Ступай один, Михаил, оставь меня в какой-нибудь избушке! Иди в Иркутск! Постарайся увидеться с моим отцом! Скажи ему, где я! Скажи, что я жду его, вы оба сумеете отыскать меня. Иди, я ничего не боюсь! Я спрячусь от татар! Я сберегу себя для него и для тебя! Иди же, Михаил, я не могу идти дальше!..»

Несколько раз Надя останавливалась. Тогда Михаил брал ее на руки и шел еще быстрее. Он был неутомим. 18 сентября в десять часов вечера они пришли наконец в Кимилтейское. Взойдя на пригорок, Надя увидела на горизонте небольшую темную полоску. То была Динка. Бледные, вспыхивающие по временам зарницы, слабо освещали им путь. Надя повела своего товарища через село. Пепел от пожарища уже совсем остыл. Прошло, по крайней мере, пять или шесть дней с тех пор, как здесь в последний раз проходили татары. Дойдя до крайних изб села, Надя в изнеможении упала на каменную скамейку.

– Ты хочешь отдохнуть? – спросил Михаил.

– Уже ночь наступила, – отвечала Надя. – Разве ты не устал?

– Я бы хотел переправиться через Динку, – отвечал Михаил. – Я был бы спокойнее тогда. Но ты не в состоянии даже двинуться с места, бедняжка!

– Пойдем, Михаил! – отвечала Надя, вставая и увлекая его за собой.

Вдруг Михаил и Надя остановились. По степи совершенно ясно разнесся собачий лай.

– Ты слышишь? – спросила Надя.

Затем вслед за лаем послышался жалобный крик, крик отчаяния, как бы последний стон умирающего человека.

– Николай! Николай! – закричала молодая девушка.

Предчувствие чего-то зловещего сжало ей сердце.

Михаил Строгов прислушался.

– Идем, Михаил, идем, – говорила Надя.

И она, будучи не в силах за час перед этим двигаться, вдруг, под влиянием возбуждения, обрела силы и энергию.

– Мы свернули с дороги? – спросил Михаил, чувствуя под ногами не пыль, а скошенную траву.

– Да… так надо! – отвечала Надя. – Это оттуда, справа, донесся к нам крик!

Через несколько минут они были в полуверсте от реки. Снова послышался лай собаки, на этот раз ближе, хотя и слабее. Надя остановилась.

– Да, – сказал Михаил, – это лает Серко! Он побежал за своим хозяином!

– Николай! – закричала молодая девушка.

Ответа не было. Только несколько хищных птиц, испуганные ее криком, поднялись и скрылись в облаках.

Михаил лег и приложил ухо к земле. Надя старалась всмотреться в темную даль, но ничего не видела. А между тем, человеческий крик опять повторился. На этот раз слышно было ясно, как кто-то жалобным голосом позвал: «Михаил». Вдруг выскочила собака вся в крови и бросилась прямо к Наде. Это был Серко. Значит, Николай был где-нибудь тут, недалеко от них! Он один мог назвать Михаила по имени! Но где же он? У Нади не хватило даже духу еще раз позвать его. Но вот Серко снова залаял и как бешеный бросился на громадную птицу, спустившуюся в эту минуту на землю. Это был ястреб. Когда Серко наскочил на него, он быстро поднялся на воздух и, также быстро спустившись, ударил своим острым клювом собаку в голову. Та снова бросилась на птицу. Между ними завязалась глухая борьба, но вот ястреб еще раз клюнул собаку в голову, и на этот раз бедный Серко упал замертво. В ту же минуту Надя вскрикнула от ужаса.

– Здесь… здесь… – прошептала она.

Из земли торчала голова! В темноте она чуть не наступила на нее ногой! Надя бросилась перед этой головой на колени. Николай, зарытый в землю по горло, по зверскому обычаю татар, был брошен в степи… Ему предстояло или умереть с голода или быть растерзанным волками или хищными птицами! Ужасная казнь! Несчастная жертва, заживо погребенная…

Михаил Строгов вынул нож и стал разрыхлять им землю вокруг несчастного, чтобы освободить его. Николай медленно открыл глаза. Он узнал Михаила и Надю.

– Прощайте, друзья мои, – прошептал он. – Я рад, что свиделся с вами! Помолитесь за меня!.. – Это были его последние слова.

Михаил продолжал рыть землю и наконец вытащил тело бедного страдальца. Он прислушался к его дыханию. Сердце уже не билось.

В эту минуту по дороге, на расстоянии какой-нибудь полуверсты, от них раздался шум.

– Надя, Надя, – тихо позвал ее Михаил.

Надя, молившаяся на коленях около тела покойного, встала и подошла к нему.

– Поди посмотри! – сказал он.

– Татары! – прошептала она.

Действительно, это был авангард эмира, быстро ехавший по Иркутской дороге!

– Они не помешают мне похоронить его, – сказал Михаил и продолжал свою работу.

Тело Николая со сложенными на груди руками было скоро опущено в свежую могилу.

Михаил и Надя опустились на колени и в последний раз помолились об его душе. Это было доброе, безобидное существо, заплатившее жизнью за свою преданность им.

– Теперь, – сказал Михаил, засыпая могилу, – ни волки, ни птицы не растерзают его! Пойдем, – обратился он к Наде, кончив свою грустную работу.

Но по большой дороге они не могли идти, там шли теперь татарские войска. Приходилось идти через степь, чтобы стороной подойти к Иркутску. Переходить через Динку уже не надо было. Надя не в силах была даже тащиться, но зато она могла указывать Михаилу дорогу. Он взял ее на руки и пошел на юго-восток. Ему оставалось пройти более двухсот верст! Как он прошел их! Как мог он вынести все эти лишения, всю эту усталость?! Какая сверхъестественная сила помогла ему перейти через Саянские горы? Чем питались они за это время? Ни он, ни Надя не смогли бы ответить на это!

А между тем двенадцать дней спустя, 2 октября, в шесть часов вечера громадная водная поверхность, ровная как скатерть, развернулась у самых ног Михаила Строгова. То было озеро Байкал.

Глава X. Байкал и Ангара

Озеро Байкал лежит на тысячу семьсот футов выше уровня моря. Длина его около девятисот, ширина – около ста верст. Глубина же его до сих пор неизвестна. Основываясь на рассказах местных моряков, госпожа Бурбулон в своих записках передает нам, что Байкал любит, когда его называют морем. Если его называют озером, он разражается бурями. Но до сих пор еще не было случая, чтобы кто-нибудь из русских утонул в нем. Этот обширный бассейн пресной воды, питаемый более чем тремястами рек, окаймлен великолепной цепью вулканических гор. Байкал дает начало одной только реке Ангаре, протекающей мимо города Иркутска и впадающей затем в реку Енисей немного выше города Енисейска. Горы, опоясывающие его, составляют отрасль громадной горной системы Алтаев. Уже в это время холод давал себя чувствовать. Осень в скором времени обещала превратиться в жестокую зиму. Стояли первые октябрьские дни. Солнце закатывалось теперь в пять часов пополудни. Ночи были длинные и холодные. Термометр падал ниже нуля. На соседних вершинах байкальских гор уже лежал первый снег. Потому ли что, вопреки его желанию, его называют озером, или по какой другой причине, более метеорологической, Байкал известен своими страшными бурями. Его волны, короткие, как во всех средиземных морях, чрезвычайно опасны для плотов, прамов (однопалубное судно) и маленьких пароходов, разъезжающих по нему в летнюю пору. Михаил Строгов, неся на руках молодую девушку, вся жизнь которой, так сказать, сосредоточивалась теперь в одних только глазах, подошел с ней к юго-восточному берегу. Смерть, как следствие истощения, как результат всевозможных лишений, – вот все, что могли они ожидать в этой дикой, глухой местности. А между тем, легко сказать, они прошли уже шесть тысяч верст! Что же еще оставалось сделать, чтобы царский курьер мог наконец добиться своей цели? Да только пройти еще шестьдесят верст от озера до устья Ангары, да восемьдесят верст от устья Ангары до Иркутска, в общем сто сорок верст, то есть три дня ходьбы для сильного и здорового человека. Но был ли таким человеком Михаил Строгов? Небо, без сомнения, не пожелало подвергать его этому новому испытанию. Злой рок, тяготевший над ним, казалось, решил пощадить его хотя на мгновение. Этот край Байкальского озера, эта часть степи, которую он считал пустынной и какой она и была обыкновенно, на этот раз не была безлюдна. На берегу озера стояла толпа человек в пятьдесят народу. Надя, как только Михаил, несший ее на руках, стал спускаться с горы, сразу заметила эту толпу. В первую минуту молодая девушка испугалась. Ей представилось, что это татарский отряд, посланный для завоевания берегов Байкала, но, вглядевшись пристальнее, она увидела, что ошиблась.

– Русские! – воскликнула она.

И вслед за этим последним усилием веки ее вдруг сомкнулись, голова бессильно упала на грудь Михаила, и она потеряла сознание.

Но, к счастью, их уже заметили. Несколько человек, отделившись от толпы, побежали к ним навстречу, и вскоре слепой и молодая девушка очутились на небольшой пристани, где стоял привязанный паром.

Паром собирался отъезжать.

Эти русские были беглые, они бежали из разных мест и при разных обстоятельствах, но здесь, у берегов Байкальского озера, их соединила одна общая цель. Преследуемые татарскими разведчиками, они искали спасения в Иркутске.

На расспросы окружающих Михаил отвечал очень кратко, совершенно умолчал при этом о происшедшей с ним истории в Томске. Он выдал себя за мещанина из города Красноярска, сказал, что не мог раньше попасть в Иркутск потому, что на реке Динке встретил войска эмира, и прибавил, что, наверное, большая часть татарских сил уже заняла позицию перед столицей Сибири.

Итак, нельзя было терять ни одной минуты. К тому же погода становилась все холоднее и холоднее. Ночью термометр показывал ниже нуля. На озере показалось несколько льдин. Если паром мог свободно маневрировать здесь, на озере, то дальше, меж берегов Ангары, когда льдины загромоздят ему дорогу, это будет не так-то легко. В конце концов, все сводилось к тому, чтобы беглецы отправлялись в путь как можно скорее. В восемь часов вечера отвязали канаты, и паром поплыл по течению. Несколько рослых и сильных мужиков взялись за длинные шесты и, разместившись по бокам парома, стали отталкиваться от берега. Старик матрос, местный уроженец, принял на себя управление паромом. Это был шестидесятипятилетний старик с темным, загорелым лицом. Густая белая борода его спускалась по самую грудь. На нем был широкий, длинный, до самых пят, кожан, подпоясанный кушаком, и большая меховая шапка. Старик имел суровый и вместе с тем важный вид. Усевшись позади всех, он всю дорогу молчал и только знаками показывал мужикам, что и как делать. В сущности, все искусство заключалось только в том, чтобы направлять паром по течению, не слишком близко подходя к берегу и в то же время не выходя на середину озера. Толпа людей, находившаяся на пароме, была крайне разнообразна. Среди местных жителей, мужчин, женщин, стариков и детей, находились два-три странника, несколько монахов и один сельский священник. У странников за плечами висело по котомке, в руках у каждого было по посоху; тихим и жалобным голосом они распевали псалмы. Один из них пришел с Украины, другой побывал на Желтом море, третий обошел Финляндию. У этого последнего, на вид уже дряхлого старика, у пояса висела кружка с маленьким висячим замком, какие носят обыкновенно сборщики на Божий храм. Из всех этих денег, собранных им за время его долгого и утомительного путешествия, ему не принадлежало ни копейки, и даже ключик от кружки был не у него, а у тех, кто послал его и кому по возвращении своем он обязан был отдать эту кружку. Монахи пришли с далекого севера. Вот уже три месяца, как они вышли из Архангельска. Они посетили Святые острова около Карельского полуострова, Соловецкий монастырь, побывали у Троицы, были и в Москве, и в Казани, заходили и в Киев поклониться святым мощам, и вот теперь, все в той же скромной монашеской одежде и в черных клобуках, они спешили в Иркутск. Что же касается священника, то это был простой деревенский поп – один из этих шестисот тысяч народных пастырей, насчитывающихся в России. Одежда его была такая же бедная и грубая, как и у мужиков, да и сам он, не обеспеченный материально, не имеющий ни надлежащего положения, ни надлежащей власти, принужденный обрабатывать свой клочок земли наравне с крестьянами, мало чем отличался от них по своей внешности. Жену свою и детей он спас от жестокостей татар, отослав их в северные губернии, а сам оставался в своем приходе до последней минуты. Наконец и он принужден был бежать, но дорога в Иркутск была уже заперта, и ему пришлось идти на Байкал.

Странники и монахи во главе с сельским священником столпились небольшой кучкой вперед парома, и их тихая, покорная молитва громко разносилась в ночной тишине. До сих пор все шло благополучно. Надя продолжала спать. Михаил, сидя около нее, бодрствовал. Он спал только урывками, да и во сне голова его не переставала работать. Всю ночь дул сильный ветер против течения. Паром двигался медленно, и на утро следующего дня оказалось, что до устья Ангары оставалось еще целых сорок верст. Было ясно, что ранее трех или четырех часов пополудни им ни за что не достигнуть реки. Никто, однако, не сожалел об этом, напротив, все понимали, что ночью спускаться по реке к Иркутску будет гораздо удобнее, а главное, безопаснее. Единственно, чего опасался старик матрос, так это образования льдин на воде. Он даже не раз высказывал вслух свои опасения. Ночь была страшно холодная. Ветром гнало на восток большие льдины, но эти льдины были не опасны, так как их всех проносило мимо Ангары. Зато лед, шедший с востока, мог быть пригнан течением в реку, и вот этот лед мог не только затруднить ход парома, но даже загородить ему совсем дорогу в Иркутск. Об этом приходилось теперь серьезно подумать. Михаилу Строгову в высшей степени хотелось узнать, в каком положении находилось озеро и много ли образовалось на его поверхности льда. Когда Надя проснулась, он стал ежеминутно обращаться к ней с расспросами, и она рассказывала ему подробно обо всем, что делалось на воде. В то время как шел лед, на озере совершались весьма любопытные явления. То были горячие источники, брызжущие великолепными фонтанами из артезианских колодцев, которыми природа наделила даже самое дно Байкала. Кипящая вода высоким столбом била прямо из озера, мириады брызг, сверкающих на солнце, рассыпались целым радужным снопом, почти моментально замерзая в воздухе. Такое оригинальное явление, разумеется, привело бы в восторг всякого туриста, разъезжающего для своего удовольствия тихо и спокойно по этому сибирскому морю.

В четыре часа пополудни между высоких гранитных береговых утесов показалось наконец устье Ангары. Направо виднелась маленькая пристань Лиственничная, церковь и несколько домиков, рассыпанных по крутому откосу горы. Но – важное обстоятельство – первые льдины, пришедшие с востока, уже вошли в берега Ангары и плыли теперь по направлению к Иркутску. К счастью, их было еще немного и холод был не настолько велик, чтобы они могли увеличиться в объеме. Паром подплыл к пристани и остановился у нее. Старик матрос сказал, что остановка необходима для некоторых, не терпящих отлагательства, поправок плота. Расшатавшиеся бревна угрожали разъехаться, и их необходимо было скрепить заново. В хорошее время года пристань Лиственничная служит местом остановок для всех, кто едет через Байкал и Кяхту и обратно. Таким образом, пароходы и маленькие каботажные суда очень часто посещают ее. Но в данный момент пристань была совсем пуста. Жители маленького города, не желая быть разоренными татарами, отослали все суда и барки, зимовавшие обыкновенно в их пристани, в Иркутск, а затем и сами, забрав свое имущество, поспешили туда же. Вот почему старик матрос никак не ожидал принять к себе здесь новых пассажиров, а между тем, едва паром причалил к берегу, как двое мужчин, выбежав из одного дома, со всех ног бросились к пристани. Надя сидела сзади всех и рассеянным взглядом смотрела вдаль. Заметив бегущих людей, она вдруг внимательно пригляделась к ним, вскрикнула и схватила за руку сидевшего рядом с ней Михаила. Михаил поднял голову.

– Что с тобой, Надя? – спросил он.

– Те двое, что ехали тогда с нами вместе.

– Этот француз и англичанин, с которыми мы встретились на Урале?

– Да.

Михаил испугался. Его тайна могла быть нарушена.

Действительно, для них он был уже не Николаем Корпановым, а Михаилом Строговым, настоящим царским курьером. С тех пор как они расстались в Ишиме, журналисты встречались с ним уже два раза. Первый – в Забедьеро, когда он хлестнул кнутом по лицу Ивана Огарева, второй – в Томске, когда его судил Феофар-Хан.

– Надя, – обратился Михаил к молодой девушке, – как только иностранцы сойдут на плот, попроси их прийти ко мне.

Это были действительно Гарри Блэнт и Альсид Жоливе.

Не простая случайность, а серьезные обстоятельства заставили их явиться сюда.

Читатель помнит, что они присутствовали при въезде татарских войск в Томск и во время празднества находились в толпе любопытных, но, не дождавшись конца жестокой казни Михаила Строгова, уехали. Они не сомневались, что он будет убит, и никак не ожидали, что эмир приказал его только ослепить. Раздобыв себе лошадей, они в тот же вечер выехали из Томска с твердым намерением записывать с этих пор в своих хрониках все подробно о Восточной Сибири и нравах сибиряков. Альсид Жоливе и Гарри Блэнт отправились форсированным маршем прямо в Иркутск. Они надеялись опередить Феофара-Хана, и, конечно, это удалось бы им, если бы не неожиданное появление этой третьей колонны, пришедшей с низовьев реки Енисея. Так же как и Михаил Строгов, они были отрезаны от прямой дороги, не успев даже доехать и до Динки. Им пришлось спуститься до самого озера Байкал. Когда они приехали в Лиственничную, то поселок был уже пуст. Три дня находились они в таком затруднительном положении, и вот наконец явился паром.

Беглецы сообщили им свои планы. Разумеется, были шансы на то, что, оставаясь, благодаря ночной темноте, незамеченными, они могли проникнуть в Иркутск, и иностранцы решили попробовать счастья. Альсид Жоливе немедленно вступил в переговоры со стариком матросом, предлагая ему от себя и от товарища большие деньги за перевоз.

– Здесь не платят, – с важностью отвечал старик, – здесь рискуют своей жизнью, вот и все!

Журналисты вошли на паром, и Надя видела, как они поместились впереди, рядом со странниками, монахами и священником. Блэнт был все тот же невозмутимый и хладнокровный англичанин, едва удостоивший ее своим разговором во время перехода через Урал.

Жоливе казался немного серьезнее обыкновенного. Почувствовав, что кто-то дотронулся до его руки, он быстро обернулся и узнал Надю, сестру царского курьера Михаила Строгова.

Он чуть было не вскрикнул от изумления, но молодая девушка знаком попросила его молчать.

– Подите сюда, – сказала ему Надя.

Француз молча подозвал к себе англичанина, и оба последовали за ней.

Увидев Михаила живым и, по-видимому, невредимым, они пришли в еще большее удивление.

Но когда они подошли к нему, Михаил даже не пошевелился.

Жоливе обернулся в сторону молодой девушки.

– Он вас не видит, господа, – сказала Надя, – татары выжгли ему глаза. Мой бедный брат ослеп!

Чувство живого сострадания изобразилось на лицах обоих иностранцев. Минуту спустя они уже сидели около Михаила Строгова, жали ему руки и с нетерпением ждали, чтоб он объяснил им, зачем тот их позвал.

– Господа, – сказал Михаил тихим голосом, – вы не должны знать, кто я и зачем пришел в Сибирь. Я прошу вас поддержать мою тайну. Обещаете ли вы мне это?

– Даю честное слово, – отвечал Альсид Жоливе.

– Клянусь честью джентльмена, – прибавил Блэнт.

– Благодарю вас, господа.

– Не можем ли мы быть вам в чем-нибудь полезны? – спросил Блэнт. – Не помочь ли вам в вашем деле?

– Нет, благодарю вас, я предпочитаю действовать сам лично, – отвечал Михаил.

– Но эти мерзавцы испортили вам зрение? – сказал Жоливе.

– Со мной Надя, ее глаза заменяют мне мои!